Мелани.
Вой сирены, аварийные огни и негромкий голос из системы оповещения, повторяющий, что передвижение по коридорам запрещено и всем необходимо оставаться в своих палатах.
Кто ж спорит? Никто и не захочет выходить после того, что случилось.
Когда военные забирали нас из дома, они обещали, что на базе будет безопасно, но там произошёл прорыв мутантов. Потом нас отправили на заморозку, обещая, что перевезут в безопасную станцию на Луне. Но и тут мы оказались в ловушке.
Через несколько недель после всеобщей эвакуации, людей начали размораживать. Меня и моего сына, Алана, разморозили в числе первых, потому что я являюсь хирургом, а медицинские работники теперь очень ценны.
Мне даже не дали время прийти в себя — почти сразу отправили к пациентам.
Алан всегда был при мне. Было тяжело, но никаких детских учреждений здесь пока ещё нет.
Конечно бойкому четырехлетке было сложно проводить всё время в медотсеке, но у нас сложилась довольно дружная компания и за сыном приглядывали все.
Алану очень нравилось внимание стольких людей и через несколько дней в его лексиконе появились русские словечки. Это так забавно(и совсем непонятно), когда в речи ребёнка перекликаются два языка.
Пациенты прибывали день ото дня. Сначала необходимые специалисты — медики, инженеры, учёные, специалисты.
Поначалу мы с Аланом даже ночевали в медотсеке, но уже через неделю получили свой собственный жилой отсек — наш новый дом.
Дом. Странное слово для тесной пустой коробки, но мы были и этому рады.
С каждым днем станция становилась все многолюднее, а значит, у нас всё прибавлялось пациентов, потому что мало кто отправился на криоконсервацию полностью здоровым.
Но три дня назад стали поступать пациенты с укусами. Это были те рабочие, которые, в связи с расширением жилых зон, расконсервировали и приводили в жилой вид новые, ещё опечатанные, уровни станции.
По их словам на них нападали "тени". Существа двигались с такой скоростью, что невозможно было их разглядеть.
Но это было лишь поначалу. Позже этих тварей стали находить мёртвыми.
Что это за твари и почему они погибли выяснили гораздо позже, когда у первых покусанных начали появляться признаки заражения.
Температура, озноб, тошнота, боли — с такими признаками вернулись к нам рабочие. Их немедленно госпитализировали и установили круглосуточное наблюдение. Далее симптомы развивались с такой скоростью, что мы не поспевали за ними. Светобоязнь, водобоязнь, агрессия к себе и окружающим. И тогда мы поняли, хотя это было совсем уж невероятно, что инфекция оказалась старинным бешенством.
Говорят, раньше люди умирали от этой болезни. Тяжело умирали. Больные подвергались мучительной боли и ещё более мучительным галлюцинациям.
В наше время такой болезни давно нет, потому что с младенчества все люди проходили вакцинацию против неё.
Невероятно, что здесь и сейчас появились пациенты, зараженные бешенством.
Конечно же, вирус мутировал, как и все живое на Земле. Он был настолько агрессивен, что мы просто не успевали лечить людей.
Заражённых немедленно изолировали, но по всей станции, то тут, то там появлялись твари и нападали на людей.
Существенного ущерба эти существа людям не приносили, но вот инфекция вскоре стала убивать. Ни один укушенный не прожил более двух суток.
— Мама, хочу пить… — отвлек меня от раздумий Алан.
Подошла к питьевому дозатору, включила кран — вода есть, значит снабжение станции продолжается.
За дверью вновь послышались крики, стоны и хрип.
Мы уже сутки сидим в этой палате, ожидая помощи. Выйти в коридор — верная смерть, ведь за дверью так много зараженных! Сидеть здесь — верная смерть.
Я подошла к своему сыну и подала ему воды.
— Нет!!! Нет!!! — Алан, выбил у меня из рук стакан и забился в угол кровати.
Значит водобоязнь "подоспела"…
Через несколько минут сын вновь уснул, а я задумалась, когда наша жизнь превратилась в ад? Или она всегда такой была? От бессилия наступила апатия и отрешенность. Я просто ждала. Никаких эмоций.
За дверью вновь скребли, словно они чувствуют, что здесь кто-то есть.
На данный момент на станции около полутора тысяч "разбуженных" людей. Сколько из них успело заразиться?
Может мы единственные остались?
— Мама! — вскрикнул сын во сне.
Я легла на кровать рядом с ним. Он опять горит. Жаропонижающие уже не помогают. Ничего уже не поможет. С того самого момента, как в медотсеке Алана укусили, я знала, знала поминутно, что с ним будет. Я набрала лекарства, все, что только могла, и мы закрылись в пустой палате. Поначалу меня накрыла такая истерика. Я металась, ревела, пыталась что-то сделать. Но что я могла? НИ-ЧЕ-ГО!!!
— Мама! Мама! — Алан метался во сне.
Болеутоляющие и седативное тоже уже не помогают.
— Потерпи, малыш! Мамочка рядом! Мама не бросит тебя! Алан, сынок, я люблю тебя! — шептала я ему на ушко.
Маленькое, исхудавшее тельце выгнуло судорогой и сын закричал.
Смотреть на его страдания не было сил. Слезы текли ручьём… Кажется, я кричала вместе с ним. За дверью творилась вакханалия — зараженные, услышав нас, ломились в дверь, кричали, бесновались.
— Ма-а-а-ма!!!! — истошно кричал Алан. — Ма-а-а-ма!
Я взяла сына на руки — его тело словно задеревенело. Прижала его к себе и стала покрывать лицо поцелуями.
— Милый мой, маленький мой, потерпи! Скоро все закончится…
— Мама, мне страшно! — прошептал Алан и обмяк.
— Ничего, маленький мой. — сквозь слезы шептала ему на ушко. — Мама не бросит тебя! Мама с тобой!
Отчаянно сдерживая рыдания, прижала сына к груди, зная, что нам остались минуты.
Малыш тяжело и хрипло дышал…
Пока из его груди не стал звучать совсем чуждый ему хриплый рык…
Зажмурила глаза, чтобы не видеть как мой маленький, ласковый сынок откроет свои, уже чужие, безумные глаза и начнёт рвать меня.
Сутки спустя.
— Много ещё? — спросил человек в военной форме.
— Ещё 23 отсека и этот сектор зачищен. — ответил ему обладатель такой же спецодежды.
— Вот черт. Скорей бы. Жрать хочется. — ответил первый.
— Смотри, как бы ты обедом не стал! — хохотнул его товарищ.
— Это вообще несправедливо. Почему мы не можем применять боевое оружие? — не унимался первый. — Ведь эти твари кидаются на нас не по-шуточному! Они ведь и правда сожрать нас могут.
— Ну во-первых — эти, как ты выразился, твари — все-таки люди. Они больны! И мы должны оказать им помощь. А во вторых — не будут они тебя жрать. Покусают и всё! — не выдержал третий солдат из их группы.
— Ага, а мне потом в заморозке чалиться, вместе с остальными зараженными и ждать, когда лекарство придумают? Нет уж, если на меня нападут…
— А ну рты закрыли! — рыкнул командир отряда. — Развели тут…
Он подошёл к двери очередного отсека и приставил универсальный ключ к магнитному замку, от чего тот тихо щёлкнул и мигнул зелёным "глазом".
За дверью людям в военной форме предстала страшная картина — весь отсек в крови и на полу два трупа.
— Вот черт! — присвистнул первый. — Похоже тут только трупы. Выживших нет.
— Да, не успели. Похоже зараженный ребёнок впился матери в шею и она погибла от потери крови. Проверь ребёнка! — сказал командир.
— Почему опять я-то? — заныл первый.
— Много говоришь.
Солдат подошёл к окровавленному ребёнку и ткнул в него прикладом автомата — ноль реакции.
— Чисто! Отправить сюда "носильщиков"? — отрапортовал он.
— Позже. Когда весь сектор будет зачищен от…
— Mother? — внезапный тихий всхлип заставил всех резко обернуться.
На полу, рядом с растерзанной матерью, пытался подняться мальчик лет четырёх.
— Твою ж…. Оно говорит! — чертыхнулся один из солдат и вскинул оружие.
— Не оно, а он. Это ребёнок, а не животное! Смотри, он не агрессивен. — пытался успокоить его товарищ.
Ребёнок то и дело переводил взгляд со своей матери на солдат своими огромными, перепуганными глазами.
— Мальчик? Как тебя зовут? — спросил командир на английском языке.
— Алан. — ответил перепуганный мальчишка. — Мама заболела?
— Он что, иммунный? — спросил один из солдат.
— Похоже на то! — ответил ему командир.
Группа солдат с опаской и удивлением смотрела на единственного выжившего после заражения.
— Центр. У нас выживший. — сиплым голосом проговорил командир в рацию, укутывая ребёнка в плед.
— Ну так отправляйте к остальным эвакуированным. В чем проблема? — ответил ему уставший голос.
— В том, что это похоже выживший после заражения!