– - Да так.
Ненила задумалась. Подумав, она проговорила:
– - Не по силам это нам. В училище тоже немало нужно: и платьице почище, обувь, одежду крепкую -- а где нам это взять?
Парашка затуманилась, на глазах ее навернулись слезы, она отошла в угол и уселась там, пригорюнившись. Нениле стало ее жалко, и она проговорила:
– - Вот погоди, я отцу скажу, что он думает, -- може, и отдаст.
Григорий пришел поздно. Это был высокий, крепкий мужик, прежде, должно быть, бодрый, но теперь он опустился, осунулся, движенья его сделались неуклюжими. У него было широкое лицо, с копной волос на голове, и лохматая русая борода; из-под нависших бровей светились серые глаза, сверкавшие больше нелюдимо. Он был весь покрыт овинной пылью, и от него пахло дымом. Сняв с себя кафтан, Григорий стал мыть руки. Ненила тотчас же заговорила:
– - Ты знаешь, что наша дочка-то выдумала: учиться просится!
– - Делать-то ей нечего, вот она и выдумывает незнамо что, -- угрюмо проговорил Григорий и даже не взглянул на дочь.
У Парашки замерло сердечко, она с треножным вниманием следила на отцом и прислушивалась к тону его голоса. Отец пока был совершенно безучастен; по его первым словам нельзя было и ожидать, как он дальше может отнестись к этому делу.
– - А что ж, если ей хочется, пущай идет, -- замолвила за дочь слово Ненила, -- сами мы, как пни горелые; пусть хоть дети побольше узнают.
Григорий вытер об утирку руки, поцарапал рукой в затылке, сел на лавку и проговорил:
– - Когда ходить-то? Вон еще картошка не рыта, а там будут другие дела.
– - Ну, велика ее работа! Управимся и без нее, -- что ее с этих пор заневоливать-то? Наработается за свой век!
– - Да, а на что ей грамота-то?
Парашка по тону отца заметила, что он сдается, и сердечко ее забилось. Глазенки радостно засверкали, и она стала следить, куда дальше поведет разговор.
– - Бог знает на что, -- сказала Ненила, -- очень просто, и пригодится. Девичья судьба -- темное дело, может, наука ей будет на пользу.
Григорий зевнул и проговорил:
– - На это справу нужно, а из чего мы ей соберем: поди-ка, хлебов-то сколько останется?
– - Ну, може, на ее счастие подороже продадим.
Григорий как будто задумался, потом почесал под мышкой, опять зевнул и проговорил:
– - Ну, что ж, коли охота есть, пущай походит, только, пожалуй, сама заленится.
– - Нет, не заленюсь! -- весело и уверенно воскликнула Парашка.
Отец с матерью заразились ее весельем. Григорий засмеялся.
– - А вот поглядим-увидим; если заленишься, силой будем водить.
Парашке показалось, что в избе точно стало светлей; изнуренные лица отца с матерью сделались красивей, милей, и ей захотелось броситься к ним на шею.
Утром Парашка была разбужена громким говором. Ненила с кем-то переговаривалась через окно. Парашка подняла голову и разобрала такие слова:
– - Так это правда?
– - Правда, -- ответила Ненила.
– - Ну, пусть зайдет за нашей, и мы свою пошлем.
– - Ладно, -- сказала Ненила и, обратившись к дочери, добавила: -- Слышишь, Парашка? Товарка тебе находится.
– - Кто? -- с забившимся сердцем спросила Парашка.
– - Анютка Степанова, ее мать сейчас была.
– - Вот нам охотно-то будет! -- радостно воскликнула Парашка, вскочила с постели, натянула на себя юбчонку и пошла умываться. Ненила принесла дочери новое платьице и платочек и старенькие полусапожки, купленные еще в третьем году.
– - Про года спросит, -- учила она, -- скажи, что девятый, прозвище Еремкины, зовут Прасковьей, а не Парашкой.
– - Ладно, -- сказала Парашка.
Через час обе девочки шли по дороге в Ящерино.
– - А ну-ка нас не примут? -- говорила Парашка.
– - Отчего? -- молвила Анютка.
– - Скажет, малы еще.
– - А мы хорошенько попросимся.
– - Я ей в ножки тогда поклонюсь! -- сказала Парашка.
– - Много ль ребят будет?
– - Ребят все больше, их почти всех отдают, а нас-то вот только двоих.
– - Счастливые эти ребята! Обучают их больше, а там куда-нибудь в люди пошлют. Сколько они свету-то видят, а мы все дома да дома!
– - Зато их на войну угонят да убьют, а нас-то нет.
– - Ну, когда еще война-то будет!
– - А какая это война?
– - А кто ж ее знает?!
– - Вот еще холера есть: говорят, много народу ломает.