532–535 дни после конца отсчёта
Ночь сменилась днём. Эльпис не пришла.
У Ники закончились сигареты. Эльпис не пришла.
Она прилегла спать днём, решив, что Эли придёт вечером, как только она проснётся. Представила, как подруга разбудит её поцелуем.
Ника уснула и проснулась. Эльпис не пришла.
Всю следующую ночь она проплакала. Утром спустилась в магазин за вином. Следующий день прошёл в тумане.
Когда Ника осмелилась позвонить в «Оморфию», язык уже прилично заплетался.
— Леда… где-е-е… где Эльпис? Она у в-вас?
— Не понимаю, о чём ты, — раздался ледяной голос на другом конце трубки.
— Понимаешь! — Она запнулась, подавляя приступ икоты. — Ты всё, блять, понимаешь! Где Эльпис?
— Ника, она живёт по соседству от тебя. Иди и позвони ей.
— Её нет дома. Уж-же второй день. — Ника почувствовала, как щёки обожгло слезами. Горло опять сдавило, но на этот раз не тошнотой, а страшной болью.
— У меня нет такой информации. — Ответила Леда.
— Тогда я обращ-щ-щусь в полицию! — Заявила Ника.
— Попробуй. — Был хладнокровный ответ. — Но, если твоя подружка просто решила загулять, они тебе не помогут.
— Пигми знает об… — она всё-таки икнула, — …знает об этом?
— Кириос предупреждал, что ты будешь звонить. — Уклончиво ответила Леда.
— Так переведи меня на него! — Разозлилась Ника. — Слышишь? Дай ему хренову трубку!
— Такого распоряжения он мне не давал.
— БЛЯТЬ! — Заорала Ника и швырнула телефон о стену. Белый аппарат из дешёвого пластика треснул. Круглый диск сместился со своей орбиты.
Ей показалось, что этого недостаточно, она собрала всю свою ненависть в кулак и треснула по столику. Рука онемела от боли. Ника осела на пол, заливаясь истерическими слезами.
Спустя ещё час она попыталась воспользоваться телефоном снова. К её удивлению, он даже работал, только трубку приходилось теперь держать обеими руками, чтобы она не развалилась на две части.
Ника обзвонила всех участников группы. Никто не видел Эльпис, и все сделали вид, что ничего необычного не произошло. Допытаться до правды не получилось, хотя Ника отчётливо ощущала, что ей чего-то не договаривают.
— Евр, умоляю, скажи, где она! Пожалуйста! — стонала Ника.
— Ники… успокойся. Поспи. — Голос Евра был взволнованным, но выражал полное бессилье. — Утро вечера.
— Евр! Я не буду спать. Ты себя услышь! Эли пропала, но никто и пальцем шевелить не желает. Что если ей нужна помощь? Если она… — Она не смогла произнести вслух слово, которое копошилось у неё на губах, как груда личинок. — А ты мне говоришь поспать? Ты же знаешь… скажи, пожалуйста, что с ней!
Евр тяжело вздохнул. Надежда щелкнула в сердце, зажглась, словно бедный лучик фонарика в царстве теней.
— Послушай, Ника. — Теперь девушке показалось, что Евр тоже не спал несколько дней. — Я бы очень хотел тебе помочь. Но у меня есть моя семья. И в первую очередь я буду заботиться о них.
Прослушка? Конечно, наверняка, её телефон могли прослушивать. Но кому и зачем сдалось следить за ней?
— Просто скажи, жива она или нет.
— Ника…
— Да или нет? — прервала она его.
Евр ответил спустя очень долгую паузу. Нике уже стало казаться, что он повесил трубку, как вдруг его низкий бас произнес обреченно:
— Я не знаю.
Гермес без конца повторял то же самое. Три самых страшных слова — «я не знаю». Каллимах в разговоре показался Нике странным. Его словно бы подмывало что-то ей открыть, но он постоянно переводил тему, чем взбесил Нику.
Третий день прошёл без изменений. Ника ничего не ела. Вино закончилось. Уснуть она смогла только к ночи. Слушала их пластинку — «Музыка Океании», уносясь мыслями куда-то далеко на заснеженный полуостров Пацифида. Интересно, как там сейчас Торна? Такая маленькая и хрупкая, однако ей предстояло возглавить племя кочевников. Они помогли этой девочке вернуться домой, но сами сбежать не смогли. Нужно было отпустить её тогда… Нужно было позволить Эльпис уйти в Океанию. Даже против её воли. Ника отдала бы сейчас свою собственную жизнь, лишь бы не это чёрное неведение, в котором, в конец одичавшие, мысли слали ей самые мрачные образы.
Она уснула, лишь когда вспомнила сказку Торны. Историю про мальчика, у которого отец стал каннибалом, убил и съел свою жену и дочь. Мальчик, его звали Киммуксук, сумел отомстить за убийство сестры, но решил всеми правдами спасти её из царства мёртвых.
Измученный вином и слезами рассудок постепенно засыпал, а в голове, как пластинка на патефоне, крутилась мрачная северная история. Рассказывал её голос Торны, мелодичный, затягивающий, как вязкий мёд:
«Так начались странствия Кимуксука. Вместо того чтобы отправиться в ближайшее поселение за помощью людей, он стал искать вход в мир духов. Однажды возле берега моря он увидел белуху, запутавшуюся в сетях. Так как Кимуксук не был охотником и никогда не пробовал мяса, он решил помочь животному. Нырнул вслед за белухой и разрезал сеть костяным ножом. Каково же было его удивление, когда вместо белухи перед ним оказалась прекрасная девушка с прозрачной кожей и волосами цвета морской волны.
«Спасибо, что спас меня, самой мне было не выбраться», — сказала девушка. Она тоже оказалась колдуньей — рамаси, но не той, что искал Кимуксук. Она поведала ему о том, как угодила в сеть, пытаясь увести охотников от стаи настоящих белух. Никогда раньше она не встречала людей, которые пытались бы помочь белухе, а не убить её. Кимуксук же рассказал белой рамаси о той беде, что обрушилась на его семью. Он рассказал ей о своей сестре Кане, самой доброй и кроткой девушке на всей земле. «Как жаль её, моё сердце скорбит за твою утрату», — сказала ему белуха. В обмен за своё спасение девушка пообещала помочь Кимуксуку вернуть сестру. Свой путь они продолжили вместе, и Кимуксук взял колдунью-белуху себе в жёны, хоть та и пыталась его отговорить: «Срок людей слишком короток для рамаси, ты уйдёшь слишком рано», но Кимуксук не согласился с ней.
Чем дальше они шли в мир духов, тем более причудливые создания встречались им на пути. Кимуксук видел целые стаи латак (собак с тюленьими головами), видел рогатых волков с длинными оленьими ногами, величественных гигантов, разгуливающих под самыми небесами, и белых медведей с человеческими глазами. Все они хотели прогнать или даже убить чужака, коим он и являлся в их мире, но преданная колдунья-белуха всегда защищала его, отгоняя духов. В конце концов, странники добрались до царства чёрной рамаси. Двор её дома был усыпан человеческими черепами.
«Не ешь и не пей ничего из того, что она тебе предложит», — напутствовала Кимуксука белуха, но он и сам уже знал, что делать этого не стоит. Чёрная рамаси стояла на пороге, перекладывая кости из одной горы в другую. «Зачем пожаловал ко мне в дом?» — спросила колдунья зычно. «За своей сестрой, — отвечал ей бесстрашный Кимуксук. — Она умерла по твоей вине, поэтому я хочу, чтобы ты мне её вернула. «Заходи в мой дом и будь мне гостем», — сказала рамаси, поводя рукой в воздухе.
Во входном туннеле дома путь охраняли две огромные собаки. Увидев вошедшего, псы обнажили зубастые пасти и громко зарычали. На просьбу отогнать собак, чёрная рамаси лишь посмеивалась. Кимуксук уже думал сразиться с псами, но белуха вовремя остановила его: «Прикажи им, и они послушают», — шепнула она на ухо. «К ноге!» — велел Кимуксук грозно, и псы мгновенно присмирели, подошли к страннику и принялись лизать ему руки. Чёрная рамаси лишь злобно поглядывала на белуху, скрипя зубами.
Внутри дома стол был весь уставлен яствами, но Кимуксук ни к чему не притронулся. Тогда чёрная рамаси вложила ему в руку чашку с горячим напитком. «Хотя бы выпей с мороза, — настояла она. — Ни то, обижусь, что не ценишь моего гостеприимства». Кимуксук осторожно поднёс напиток к носу и понюхал его: пахло отваром из душистых трав. «Не пей, муж мой, — остановила его белуха, — её чары одурманили тебя, в чашке горячая человечья кровь!» Снова удалось Кимуксуку обойти уловки рамаси. Колдунья заламывала руки от злости и почти рычала.
«Хочешь вернуть сестру свою, выходи через вторую дверь во внутренний двор. Там лужа. На дне её лежит череп твоей сестры. Забирай и неси мне», — сказала рамаси. Кимуксук вышел на задний двор, а там вместо лужи было настоящее море. «Вот карга! — разозлился он, — ведь знает, что мне во век не сыскать её». Верная жена Кимуксука и тут не оставила его — обратилась белухой, нырнула на самое дно и в миг возвратилась с черепом.
Вернулся Кимуксук в дом колдуньи и отдал рамаси череп. Тут уже старуха волком взвыла от гнева. «Хитрец! Хочешь сестру свою вернуть? Пусть тогда твоя белуха остаётся здесь вместо неё!» Кимуксук не был готов согласиться с таким условием. Хоть сердце его оставалось чёрствым, он привык к своей доброй супруге, которая уже столько раз выручала его. «Ничего, муж, — утешила его белуха, — я принадлежу этому миру, а тебе пора возвращаться в свой. Иди туда вместе с сестрой твоей, я буду рада пожертвовать собою ради неё. Ради той единственной, кого ты действительно любишь».
Чёрная рамаси вложила череп в руку Кимуксука: «Иди домой. Закопай его в снег и оставь на ночь. На утро на этом месте окажется твоя сестра. И не возвращайся в мир духов больше никогда!»
Так и поступил Кимукскук, не без горести оставив белуху в царстве чёрной рамаси. Череп сестры он закопал в снегу близ их лачуги, а на утро на этом месте действительно оказалась Кана, но не на том закончилась история брата с сестрой».
Ника заснула. И проснулась.
Серая шершавая реальность никуда не делась. Как она надеялась, что всё произошедшее рассеется, словно страшный кошмар, что на её грязной голове будет лежать белая тонкая рука. Погладит её и прошепчет мечтательно и благоговейно: «С добрым утром, милая».
Вместо этого её поприветствовали головная боль от сильнейшего похмелья, пронзительный свет, льющийся от окна, натянутая струной тишина комнаты.
Она слезла с кровати и почти скатилась на пол. Подобрала расплесканный по полу халат и накинула на худые плечи. На ткани красовался тёмный развод от вина. Ника запахнулась и вышла на балкон.
Ледяной воздух окутал её. Сегодня был один из редких ясных дней, когда с небес восторженно светило солнце, только впервые в жизни оно не приносило ни толики радости, только резь в глазах. Ника глянула на соседнюю квартиру. Та сохраняла неприступную и безутешную пустоту. Нащупав онемевшей от холода рукой пачку сигарет, Ника закурила. Ветер сносил дым, отбирая его из легких. Сигарета не принесла ничего, кроме тошноты.
Она вернулась в квартиру. Собрала волосы в пучок, взяла кошелёк, накинула шубу и спустилась в магазин.
Оказалось, что день уже стремился к вечеру. Сколько она спала? Ника потерялась в пространстве и времени.
Не раздумывая, она купила ещё сигарет, четыре бутылки вина. Подумав, подхватила пятую и вернулась назад в своё логово скорби. Откупорив одну из бутылок, она принялась пить вино из горла. Красный жгучий сок причинял физическую боль, спускаясь в пустой желудок. Ника поставила пластинку, «Музыку Океании». Легла на диван и уставилась в белый потолок, по которому разливались лучи солнца. Из патефона звучал её голос, голос Эльпис:
Кто о чём, а я все о китах,
Что живут глубоко в облаках.
Мне за ними лететь суждено,
Прямо вверх — на небесное дно…
Гладь морскую прижму я к груди,
Попадутся в объятья киты,
Устремимся мы в Млечный Путь,
Чтобы там, наконец, утонуть.
Не увидят китов никогда,
Кто часами глядит на моря.
Промелькнёт сапфировый хвост
В океане из лун и из звёзд.
Что-то холодно стало совсем
В этом мире дворцов и систем,
Лучше уж побежать босиком
За китовьим моим косяком.
Песня закончилась. Хорошая песня. Игла добежала до крайней на пластинке бороздки. Первые же ноты «Песни о китобоях» повергли Нику в ярость. Она подскочила, рывком выдернула пластинку и швырнула об стену. Затем, обессиленная, замерла на полу в рыданиях.
Она допивала первую бутылку вина, когда раздался звонок в дверь. Ника мгновенно подскочила с места.
Всего один гудок. Это не она.
Но бешеное сердце не готово было сдаться так просто. Она бросилась ко входу, отдёрнула щеколду и распахнула дверь. Сердце рухнуло в бездну. На пороге стоял Каллимах. Его визит удивил Нику так сильно, что она растерялась и не знала, что ему сказать.
Она, по-прежнему, была в грязном халате, с пучком спутанных сальных волос на голове. Ника намеренно не смотрелась в единственное в её доме маленькое зеркальце в ванной — но она прекрасно понимала, насколько отвратительно и паршиво она сейчас выглядела.
Каллимах, к её удивлению, не отшатнулся и не бросился бежать вниз по лестнице. Его зеленоватые глаза блестели знакомой Нике болью.
— Уходи. — Пьяно проговорила Ника.
— Можно? — спросил он, явно напрашиваясь внутрь.
— Скажи, где она. — Потребовала Ника, отказываясь пропускать Каллимаха.
Что он тут делал? Зачем пришёл? Ника по своей натуре не любила мужчин. Нет, она чувствовала себя совершенно комфортно в группе, ставила себя в одну позицию с музыкантами. В лучшие времена они отлично проводили время вместе, веселились и выпивали. Ника была одной из них, своя в доску. Но сейчас Каллимах стоял перед ней совершенно в другом качестве. И Ника понятия не имела, что ему нужно.
Однако в зелёных глазах даже в таком расшатанном состоянии, Ника видела скорбь, видела сочувствие и какую-то совершенно дикую для неё эмоцию — желание взять часть её боли на себя. Она не привыкла доверять людям. Никому в целом мире она не могла довериться, кроме Эльпис. Ей стало не по себе. Как будто кто-то пытался залезть ей под кожу.
Осторожность требовала прогнать его и закрыть дверь. Маленький злой зверёк, который слишком много раз получил по ушам и готов был теперь искусать любую протянутую в его сторону руку, даже если в ней лежал кусочек сала. С другой стороны, её сердце так больно жгло уже который день кряду, что Ника попросту очень сильно устала. Устала настолько, что была готова сдаться, лишь бы кто-то забрал хоть щепотку её боли.
— Я не знаю, — ответил Каллимах, и Ника по суровому лицу поняла — не врёт. — Я принёс гирос. Будешь?
Когда она ела в последний раз? Живот резко скрутило такой болью, что Ника покачнулась, опёрлась о косяк.
Мокрые глаза потупились в пол. Она, молча, кивнула, и Каллимах вошёл внутрь. Она закрыла дверь. Посмотрела ему в спину. Это первый человек, кроме Эли, который вошёл сюда. Первый мужчина, которого она, в принципе, впустила в свой дом. Ей вдруг стало нестерпимо стыдно за себя. За свой внешний вид, за разбросанные по всей квартире бутылки, сломанный телефон, разбитую пластинку. Каллимах, не разуваясь, прошёл на кухню. Окинул взглядом разруху, оценил масштаб трагедии, затем занял одну из высоких табуреток, положил свёрток с едой на стол.
Почуяв запах жареного мяса, Ника потеряла над собой всякий контроль. Она села рядом с Каллимахом и набросилась на еду.
Сознание вернулась к Нике лишь через четверть часа. Каллимах никак не прокомментировал её аппетит, и девушка была благодарна ему за это понимание и за чувство такта.
— Вино будешь? — Спросила Ника, пододвигая поближе к себе бутылку.
Каллимах покачал головой, потом показал ей фляжку, спрятанную во внутреннем кармане его тёплой куртки.
Ника отвинтила вино и сделала глоток прямо из горлышка. Эльпис тоже пила всегда только так. Забавно, обычно это ей приходилось сидеть рядом с Эли и поддерживать её в особо тяжёлые моменты. А сейчас Нике самой требовалась помощь. Кто сейчас помогает тебе, Эли?
— Зачем пришёл? — Спросила Ника, несколько расслабившись и смирившись с его присутствием. Она взобралась на барный стул вместе с ногами и с интересом разглядывала свою небритую лодыжку.
Он пожал плечами.
— Подумал, что тебе нужен кто-то рядом.
— Не нужен. — Ответила Ника уверенно.
— Да, такая сильная и волевая. — Каллимах перешёл на ироничный тон. — Сидишь здесь, бухаешь третий день подряд.
— Четвертый, — поправила его Ника. Если я ещё сама не сбилась со счёту.
— Мне тоже было плохо, когда пропала Орифия.
— Кто пришёл к тебе, чтобы тебя поддержать?
— Никто.
— Так и уходи отсюда.
— Ты меня уже впустила.
Ника опять не знала, что ему нужно. Зачем испытывать её терпение? Она никого не звала, ни в ком не нуждалась, и уж точно, никто на свете не мог ей помочь сейчас, кроме Эльпис.
— Ты знаешь где она? Что с ней стало? Пигмалион сказал вам что-то, когда вы спустились со сцены. Я точно это знаю!
Путаные мысли стали выстраиваться в цепочку. Пигмалион не пустил её за кулисы во время концерта. Потом вышли музыканты, вели себя странно. Он запугал их. Ника вспомнила слова Евра по телефону: «Я бы очень хотел тебе помочь. Но у меня есть моя семья». Эли оттуда так и не вышла и не вернулась домой. Но что бы с ней ни случилось, Каллимах точно хоть что-то да знал.
Он открутил крышку и сделал глоток из своей фляги.
— Давай сыграем в игру. — Предложил вдруг Каллимах.
Ника разозлилась и стукнула кулаком по столу.
— Эльпис пропала! Никто ничего не говорит. А ты предлагаешь играть в игры?! — Закричала она во всю силу лёгких.
Каллимах никак не отреагировал на её гнев. Он отпил ещё из фляжки и покивал.
— Да. Давай сыграем.
— Во что ты хочешь играть? — Оскалилась Ника.
— Правда или действие. Как в старые добрые времена.
Ника посерьёзнела. С Каллимахом они познакомились во время учёбы в Академии. Их познакомила Эльпис, если быть точнее. Каллимах был старше их на несколько лет и пытался сколотить группу. Может, из-за разницы в возрасте, Нике тогда казалось, что он опекает их с Эли, берёт на себя роль их старшего брата. Лишь после появления Пигмалиона, Каллимах отошёл на второй план. В те беззаботные годы, пока слава ещё не обрушилась на Эльпинику, они действительно классно проводили время. Она помнила лёгкость и непринуждённость, принятие друг друга. Много посиделок, совместные репетиции. Да, они играли тогда в «Правду или действие» и в другие игры для компаний. И хоть предложение Каллимаха сейчас казалось абсурдным и неуместным, она вдруг осознала, что он что-то задумал.
Да к чёрту! — Сдалась Ника и отпила ещё вина.
— Хорошо. Выбирай первый, раз предлагаешь. — Сказала она уверенно.
— Действие, — ответил он, не моргнув.
— Херня! — Разозлилась Ника. — Я хочу слышать правду.
— Ты загадываешь мне действие, — повёл он плечом, как бы показывая, что готов возвести правила игры в абсолют и подчиняться им беспрекословно.
— Загадай правду в следующий раз. — Приказала Ника.
Каллимах покорно склонил перед ней голову с колючими тёмными волосами.
— Торжественно обещаю. — Он отпил. — Твоя очередь.
— Правда. — Ника не понимала людей, которые могли без конца выбирать только «действие». Безрассудные авантюристы.
Каллимах разглядывал её какое-то время.
— За что ты любишь Эльпис? — спросил он, не сводя с неё внимательных зелёных глаз.
Ника удивилась вопросу. Эльпис любили все. Она была эталоном красоты и элегантности. Безупречной. Но Ника понимала, что Каллимах спрашивал о чём-то более глубинном.
— Она единственная, кто увидел меня. Наверное, так. — Ответила Ника. — Даже я сама не вижу себя так, как видит Эльпис. До неё я ненавидела всё и всех. Больше всего ненавидела себя. Она научила меня любить и быть любимой.
— Почему ты ненавидела себя?
— Это уже второй вопрос. Твоя очередь. — Поймала его Ника. Она сделала глоток. — Ты обещал выбрать правду.
— Правда, — согласился Каллимах.
— Где Эли? Не говори, что не знаешь. — В голосе Ники сверкнула сталь. Теперь она точно не примет отговорок.
— Она у Пигмалиона. — Ответил Каллимах. — Где именно, не имею понятия.
— Что ему нужно?
— Эли очень сильно досадила ему с её последним неофициальным треком. Пигми был в ярости. Скорее всего, хочет сломать её.
— Зачем это ему? — Ника чувствовала, как на глаза опять наворачиваются слёзы. Откуда в ней столько воды? Целое море слёз. При мысли, что Эли сейчас плохо или больно, Нику выворачивало наизнанку, все внутренние органы буквально просились на воздух. Её трясло от ужасного озноба. Она не помнила, чтобы когда-нибудь в жизни ей было также плохо.
— Чтобы сделать её покорной. Чтобы владеть ею. Подчинить себе и только себе. — Ника открыла было рот, но Каллимах её прервал. — Ники, ты задала очень много вопросов, и я ответил на них. Твоя очередь.
— Правда. — Сказала Ника посеревшим равнодушным голосом.
— Почему ты себя ненавидела? — Кажется, Каллимах был ещё не настолько пьяным, чтобы забыть то, что хотел узнать. Нике больше всего на свете сейчас не хотелось говорить о себе. Эта тема казалась максимально вторичной.
— Потому что я некрасивая. И бесталанная. Скучная. Серая. И вся моя жизнь ровно такая же.
— Кто тебе это сказал?
Ей не хотелось продолжать, но Каллимах действительно ответил на целых три её вопроса, поэтому она с неохотой отозвалась:
— Не помню. Наверное, мать. Она никогда не была мною довольна. Но я склонна согласиться с ней. Во многом она была права, хоть и оказалась редкостной сукой.
Кирие Паллада походила на яд. Всё, что находилось рядом с ней всегда, быстро увядало. Отец Ники сбежал от своей жены вовремя, не то действительно бы умер. В их старой квартире вяли все цветы без исключения. И овощи гнили в три раза быстрее, чем в других домах. Ника прекрасно понимала, что стоило ей пробыть с матерью чуть больше, не сбеги она из дома, то тоже бы умерла.
— А сейчас? — Спросил Каллимах. — Тоже ненавидишь себя?
— Да, потому что ничего не могу сделать, чтобы спасти Эльпис. Правда или действие?
— Действие. — Ника разозлилась, услышав ответ. Если он так и продолжит спрашивать «действие», мне до утра не выпытать всего. Она поняла, что нужно его заставить сделать что-то совершенно неприятное, чтобы в следующие разы Каллимах выбирал только «правду».
Ника встала, прошла вглубь своей спальни и вернулась оттуда с кифарой. Протянула Каллимаху. Ей безумно хотелось сейчас, чтобы ему стало больно, уж слишком спокойным и невозмутимым он выглядел.
— Сыграй любую песню, которую написала Орифия. — Приказала она.
— Ника… — Каллимах опешил.
— Ты сам выбрал «действие». Я хочу услышать её музыку.
— Просто выгони меня на балкон без одежды на час. — Предложил он.
— Нет. Играй. — Потребовала она.
Каллимах набрал полную грудь воздуха и нерешительно взял инструмент. Ника ценила его технику. Она сама играла на арфе и знала тонкости работы с щипковыми инструментами. Каллимах превосходно владел кифарой. По кухне разлилась тягостная музыка, как траурное пение соловья посреди сожженного леса. Мелодия обличала что-то скрытое в ней самой, а может быть, в каждом, кто слышал её. Казалось, что горло залили расплавленным свинцом. Ника заплакала. Каллимах не смог закончить композицию, потому что и сам сорвался.
Его пальцы дотянулись до оставленной на столе пачки сигарет. Каллимах закурил.
— Я понял тебя, — сказал он неопределённо. — Правда или действие?
— Правда. — Сказала Ника. Каллимах с сомнением глянул на неё, но никак не прокомментировал выбор Ники.
— Ты когда-нибудь была с мужчиной? — Спросил он, выпуская под потолок клуб дыма.
Ей показалось, что вопросы Каллимаха становились всё более зубастыми. Вслух же она решила отшутиться, лучшая защита — это смех.
— Что за ребячество? Ты не слишком взрослый для таких вопросов?
Каллимах сохранял непринуждённый вид.
— Нет, не была. И ни с кем не была, кроме неё. Мужчины… то есть мальчики мне никогда не нравились. А ещё до шестнадцати лет я не знала ничего другого, кроме музыки. Ещё мне казалось, что мужчины не умеют любить, что они хотят только обладать. И казалось, что я не заслуживаю любви вовсе. Правда или действие?
— Правда. — Ответил Каллимах. Он покончил с сигаретой и пил дальше из своей фляжки.
— Как мне найти её? Ты ведь не просто так пришёл. Скажи. Ты знаешь. — Ника не сводила с него глаз. — Я же вижу, Каллимах. Ты знаешь.
— Пигмалион объявил какой-то банкет через неделю. Скорее всего, она будет там.
— Банкет? — Ника оживилась. — Почему я про это ничего не знаю?
— Всё просто. Он не хотел, чтобы ты туда пришла. Он хочет от тебя избавиться. Ему нужна только Эльпис. И ему нужно обладать ею.
— Помоги мне туда попасть! — Ника понимала, что разобьёт любую стену, чтобы добраться до неё. Теперь, когда у неё была цель, она была готова биться головой о глыбу льда, лишь бы оказаться рядом с Эльпис.
— Твоя очередь, Ника. Правда или действие?
— Правда.
Каллимах посмеялся, но этот смех не показался Нике беззаботным и весёлым. Теперь она чувствовала, что и его ломает от боли.
— Скажи, ты когда-нибудь задумывалась, что всё не так, как ты придумала? Что Эльпис по-своему пользуется тобой. Что ей с тобой удобно, потому что ты без конца решаешь её проблемы. Терпишь её истерики. Превозносишь её. Ты думала когда-нибудь, что она не единственный человек на земле, который видит тебя? Что ты красива? Что ты красивее Эльпис? Что тебя могут любить другие люди?
Ника испугалась. Прочная броня вокруг её сердца получила повреждения. Вопросы Каллимаха оказались совершенно неуместными. Её стало пугать, куда он вёл свой разговор. Вслух она сказала:
— Это был вопрос? Что ты хочешь услышать от меня? Нет. Нет на всё.
— Ты, правда, не понимаешь? — Каллимах выглядел вконец отчаявшимся. — Ника, мир не должен вращаться вокруг одной Эльпис! Тебе нужно есть, спать, мыться, думать о себе тоже. И о других людях, не только о ней.
— Выбирай — правда или действие?
— Действие.
— Проведи меня на тот банкет.
Каллимах терял самообладание. Да, она намеренно проигнорировала всё то, что он сейчас наговорил.
— Да легко! — Крикнул он совершенно одичавшим голосом. — Хочешь на банкет? Я устрою. — Вдруг он влез во внутренний карман куртки, откуда вытащил фляжку и швырнул какой-то листок на стол. — Забирай пригласительный. Иди вместо меня. Мне наплевать!
Ника схватила листок. Надпись была краткой и красноречивой: «Приём в Бальном театре Харибды. 542 день после конца отсчёта. Время: 19:00. Дресс-код — белый галстук». Белый галстук? Самый торжественный стиль одежды. Вечерние платья с перчатками и строгие парадные костюмы для мужчин. Белый галстук означал что-то исключительно церемониальное. Ника не знала, что именно, но на этом вечере должно проходить, по истине, роковое событие.
— Спасибо, — сказала она с искренней благодарностью. — Я понимаю, что ты подставляешься, отдавая мне пригласительный. Я ценю это.
— Забудь. — Отмахнулся Каллимах. Вот теперь он казался Нике достаточно пьяным. — Выбирай — правда или действие.
Ника хотела было опять выбрать «правду», но тут ей стало не по себе из-за слишком прямолинейных и липких вопросов Каллимаха. Она подумала, что игра и без того подходит к концу. Во всяком случае, она добилась от него того, что хотела. Теперь у неё хотя бы есть надежда увидеть Эльпис. Реальность стала приобретать хоть какие-то отличимые контуры, блеклая жизнь напиталась смыслом.
— Действие. — Сказала Ника, надеясь, что Каллимах не станет мучить её слишком сильно.
Сначала ей показалось, что музыкант раздумывает над заданием. Он казался таким же невозмутимым, как вначале их посиделки. Потом вдруг Каллимах резко вскочил с места, уронив свою табуретку, в один миг оказался возле неё и впился губами в её губы, притянув её лицо к себе руками. Его поцелуй был горячим и страстным, словно он бродил три дня по жаркой пустыне и вдруг, наконец-то нашёл пруд с чистой прохладной водой. От Каллимаха пахло дорогим виски и дешёвым одеколоном. В его прикосновениях Ника отчётливо ощутила разорвавшуюся на части страсть.
Она оттолкнула его с силой, едва придя в себя от потрясения. Каллимах, к её облегчению, не стал сопротивляться.
— Ника, прошу. Я вижу тебя. Я всегда тебя видел. Я вижу тебя лучше Эльпис.
— Уйди… — прошептала она растерянно. Только бы он не начал сопротивляться. Пожалуйста!
— Если для тебя это важно, — он махнул рукой на стол, — ну так иди. Но ты не знаешь, что тебя ждёт. Может быть, Эльпис никто не удерживает силой. Может быть, это её выбор. Иди. Узнаешь. Я бы всё равно туда не пошёл. Нахрен сдались их белые галстуки. Если для тебя важно, то иди. — Ника видела, что он окончательно сорвался в истерику, потеряв всякий контроль над собой. — Ники… Ники… — его голос смягчился, играясь с её именем. — Я всё сделаю, что спросишь. Только не отвергай меня. — Он попытался протянуть к ней руку, но Ника отпрянула назад. — Что ты, Ники? Ты меня боишься? Нет, прошу, не стоит меня бояться… Я ведь ничего тебе не сделаю… — Каллимах пугающе зашатался.
— Каллимах… — растерянно проговорила она. — А как же Орифия? Ты ведь с ней уже больше пяти лет… я думала, вы поженитесь, я думала, вы…
— А что мне было делать, если ты не видела ничего кроме Эльпис? — Воскликнул он. — Никогда и ничего. Тебе было плевать на весь мир. Лишь бы была Эльпис. Как ты думаешь, ей тоже было плевать? Или… или нет.
Нику пугал этот разговор. Нужно выгнать его. Так быстро, как только возможно.
— Да, я встретил Ори. И она была славной. Я даже полюбил её по-настоящему. Я так устроен, Ники. Мне нужно заботиться о ком-то. Но Орифии тоже было мало моей любви и заботы. А может, она чувствовала фальшь. Это её выбор, я не осуждаю ею. Сбежала она сама? Может быть. Этого я не узнаю. Но я понял, когда ты позвонила, что мне всё ещё есть о ком заботиться. И что ты нуждаешься во мне. Поэтому я здесь.
— Каллимах… — Ника протянула к нему руки. — Я люблю Эльпис. Я люблю только её. Мне жаль тебя ранить. Но я никогда не…
— Не продолжай. — Остановил он её. — Я всё это знаю. Дело твоё, но… — Зелёные глаза заметались по комнате, как светлячки. — А к чёрту всё это, Ника. Я скажу Пигмалиону, что дал тебе пригласительный. Пусть делает, что хочет. Найдёте другого кифариста, если от Эльпиники ещё хоть что-то останется. С меня хватит. Я же с самого начала с вами. Сколько грёбаных лет прошло! Прошёл конец света. Я устал постоянно видеть тебя и не иметь права дотронуться. Не иметь даже жалкого клочка надежды. Ты сказала, что тебя никто никогда не видел, кроме неё. Ники, ты же сама никого и ничего не видишь. Эльпис — да, ослепительная. Но она затмила для тебя вообще всё.
— Пожалуйста, уйди, — прошептала Ника, голос разрывал плач. Ей казалось, по горлу ползёт вверх змея.
— Ты говоришь, что мужчины хотят обладать, но сама хочешь того же.
— Я люблю её! — Слёзы брызнули из глаз Ники.
— Но её здесь нет! — Закричал в ответ Каллимах. — Я сейчас здесь! Я стою перед тобой и признаюсь тебе в чувствах, а тебе всё также насрать. — Он прервался. Вдруг бросился снова к ней. Ника испугалась и закрылась от Каллимаха руками. — Думаешь, я ударю? — Его рот разорвала истерическая улыбка. — Ну и дура!
Он так и не дотронулся до неё, развернулся и выбежал из кухни.
— Прощай, Ника. — Сказал он на пороге, зажав в губах сигарету, а затем ушёл, хлопнув дверью.
Ника ещё несколько минут остолбенело застыла на своём прежнем месте. Сердце колотилось в груди, как припадочное. Её трясло.
Эльпис пропала, теперь Каллимах уходит из группы. И не факт, что остальные музыканты останутся после угрозы в их адрес. Всё, что мы строили столько лет… всё обращено в прах.
Она вдруг вышла из оцепенения. Ника взглянула на пригласительный билет на столе. Пигмалион хочет, чтобы Эльпис сделала какое-то объявление. Об этом должны были знать все, кроме меня. Каллимах отдал свой билет. Ей вдруг стало страшно за него. Если Пигмалион мог удерживать Эли в заточении так долго за её выходку на сцене, то, что он сделает с Каллимахом? Стыд расползся по груди. Она вскочила с места.
— Каллимах! — Закричала Ника, выбегая к входной двери. Она вылетела на лестничную площадку. Тёмная сырость подъезда охладила эмоции. — Каллимах, стой!
Тишина и пустота заполнили коридор. Он хотел помочь. А я прогнала его. Он готов понести наказание, а оно будет страшным. Нужно сказать ему, чтобы уезжал из города. Неважно куда.
Что-то отделилось от сумрака. Живое, клокочущее, скользкое. Сначала Нике показалось, что это Каллимах вышел из тени, но только человека она так и не увидела. Серая тень прокралась по лестнице, подползла ближе и замерла у её ног.
— Что это? — прошептала Ника самой себе и нагнулась вниз, силясь разглядеть существо. Крыса? В элитном доме?
Она протянула руку к сгустку темноты и внезапно тень сама бросилась к ней в ладонь. Нику обуяло холодом изнутри. Живот резко скрутило, страх застлал сознание, а перед глазами на миг мелькнула беспроглядная тьма.
Через секунду всё отступило. Ника захлопнула дверь изнутри и защелкнула щеколду. Тошнота подкатила к горлу, и её тут же вырвало на пол красным месивом вина вперемешку с недавним гиросом.
Ника отползла от мерзкой лужи и обхватила руками колени. Её всё ещё колотила дрожь. Стало на удивление неуютно и зябко. Она сорвала с вешалки шубу, закуталась в меха, но скользкое чувство внутри не проходило. Казалось, что миллионы невидимых глаз следят за каждым её шагом. Она рывком набросила на голову капюшон. Стало гораздо лучше. Шуба показалась ей латным доспехом.
Ника вернулась на кухню и ещё раз взглянула на пригласительный.
До приёма осталось пять дней. Нужно привести себя в порядок. И раздобыть платье… а может, лучше костюм.
Ника решила, что чтобы ни произошло в Бальном театре, она непременно вернёт Эльпис домой. Или не вернётся сама.