Стайками и в одиночку бегали на болото герасимовские ребятишки и возвращались с наполненными клюквой кошелками.
На рассвете в воскресенье Павел и Федя собрались по ягоды.
- Сбегай за Яшкой, - сказал Павел брату, вытираясь полотенцем, - а то он, соня, будет целый час собираться.
Федя опрометью бросился на улицу.
Павел стоял на пороге, помахивая полотенцем. Огромное красное солнце высунулось из-за дальней крыши; все порозовело кругом. Было слышно, как на другом конце деревни перекликались петухи.
Прибирая избу, Татьяна бросила взгляд на Павла и задержалась посреди комнаты. Четким силуэтом вырисовывался он в открытой двери - рослый, худощавый, с руками, вылезающими из рубашки, которую она шила в прошлом году. «Совсем большой стал», - подумала она с нежностью и проговорила вздохнув:
- Пашутка, вы допоздна не ходите только.
Павел быстро повернулся к ней, ухмыльнулся, сказал шутливо:
- Мы в Тонкую гривку махнем и у тетки переночуем.
- Вот я вам махну! - продолжая любоваться сыном, погрозила она пальцем.
- Да я шучу, мам... Мы часа через три вернемся, как раз к утреннику в школу поспеем.
- Ну то-то... - Татьяна увидела, как в соседнем дворе мелькнула фигура Данилы, и прибавила, понижая голос: - Эти... соседи наши не грозятся тебе?
- Не... - неопределенно ответил он, помолчав.
- А вчера Данила ничего не говорил, когда комиссия у них в сарае кулукановский хлеб раскопала? - допытывалась она. - Ты же их на чистую воду вывел.
- Молчит... не смотрит даже...
- Сколько хлеба загубить хотели! Окаянные!
Прибежал, тяжело дыша, Федя.
- Паш! Братко!.. Яшка спит - не добудиться!
Павел расхохотался.
- Так я и знал. Вот соня!
- Я его и щипал, и кулаком под бок, а он только мычит.
- Пошли сами?
- Пошли! - обрадовался Федя. - Дай я только мешок возьму.
Спустились с крыльца. Посреди двора Павел остановился, огляделся вокруг.
- Хорошее утро! Тепло!
- Ага... А я зиму люблю. Хорошо на санках! А трактор по снегу ходит?
- Ну ясно, ходит... Постой, а ты чего это босиком?
- А что?
- Ногу наколешь. Надень-ка сапоги.
- Жарко, - взмолился Федя.
- Надень, надень...
Вышли на улицу. Вдалеке сквозил осенний лес.
...Запыхавшийся Данила прибежал к Кулуканову.
- Ушел на болото... за клюквой...
Кулуканов молча надел картуз.
- Пошли к Сереге...
Дед сидел на крылечке, вертел папиросу. Увидев торопливо подходящего Кулуканова, поднялся, положил нескрученную папиросу в карман.
- Ушел на болото... - очень тихо сказал Кулуканов. - В самый раз!
Дед, не отвечая, заходил по двору, забормотал что-то. Наконец остановился, словно устал.
- Данила, - сказал он тихо, - дай его...
- Кого? - так же тихо спросил Данила.
- Нож... - выдохнул дед.
Данила долго не мог вытащить нож из-за божницы, у него дрожали руки. Наконец выдернул и бегом бросился во двор.
Дед яростно замахал руками, зашипел:
- Да не этот! Тот, горбатый, неси!
Данила исчез и сейчас же вернулся, пряча нож в рукаве.
- Вот он...
- Чего зубами-то ляскаешь? - хрипло сказал дед. - Иди!
- Он... не один пошел...
- С кем?
- С Федькой...
- Выдаст... - шепнул Кулуканов.
Дед вздрогнул.
- Обоих!.. Ну, ступай же! Чего стал, собачий сын? Стой! Я с тобой пойду...
Кулуканов смотрел им вслед и крестился.
...Усталые мальчики возвращались в деревню. Федя всю дорогу оживленно болтал.
Павел шел задумавшись, на вопросы отвечал рассеянно.
- Паш, а кто быстрее: волк или заяц?
- Волк, наверно.
- Паш, а у меня галстук будет, когда я торжественное обещание дам?
- А как же!
В березовых зарослях, где разветвляется тропинка, мальчики вдруг увидели деда Серегу и Данилу. Павел задержал шаг.
- Паш... Данила драться не полезет? - тревожно спросил Федя.
- Побоится при деде. - Павел всматривался вперед. - А ты иди сзади, отстань шагов на десять.
Он медленно приближался к старику.
- Набрали ягод, внучек? - Голос у деда вкрадчивый, ласковый.
- Ага.
- Ну-ка, покажь... Хватит на деда дуться-то...
Павел обрадованно и смущенно заулыбался, снял с плеча мешок.
- Да я не дуюсь, дедуня... Смотри, какая клюква. Крупная!
Он открыл мешок, поднял на деда глаза и отшатнулся: серое лицо старика было искажено ненавистью.
- Дедуня, пусти руку... Больно!
Тут мальчик увидел в другой руке деда нож, рванулся, закричал:
- Федя, братко, беги!.. Беги, братко!..
Данила тремя прыжками догнал Федю...
...На третий день искать братьев в лес пошла вся деревня. Двигались цепью, тревожно перекликались.
В желтом осеннем лесу было тихо и пусто.
Мотя бежала мимо осыпающихся осин и берез, мимо колючих елей, ноги ее утопали в шуршащих листьях. Рядом скакал мохнатый Кусака.
- Ищи, Кусака, ищи... - шептала она, задыхаясь. Пес прыгал, вилял хвостом, смотрел на девочку добрыми, понимающими глазами.
Она на секунду остановилась, озираясь, облизывая сухие губы, и снова побежала... Сколько она уже бежит? Час? Два?
Нет, с ними ничего не случилось! Они у тетки в Тонкой гривке.
Но почему же мать говорит, что их там нет?
- Ищи, Кусака... ищи!
Но Кусака исчез.
Вдруг до нее донесся гулкий собачий вой, от которого замерло сердце и сразу стало холодно.
Задыхаясь, она побежала на этот страшный вой, раздвинула кусты. Вот...
Мешок, рассыпанные ягоды... и кровь на желтых листьях.
Павел лежал, разбросав руки.
В отдалении, зарывшись лицом в валежник, лежал маленький Федя.
Запрокинув голову, Мотя бросилась прочь. Из горла вырвался длинный стонущий крик:
- А-а-а...
Все остальное было как в дыму. Она не видела, как вынесли из леса тела убитых, как вели в сельсовет упирающегося Данилу, не слышала, как Данила, заикаясь, бормотал что-то о Кулуканове, о деде Сереге...
...Всю ночь учительница не отходила от Татьяны, прикладывала к ее голове мокрое полотенце. Изредка учительница выходила на крыльцо и всякий раз видела одно и то же: за столом, под березкой, прижав к себе охотничье ружье, неподвижно сидит рыжебородый Потупчик. Неподалеку от него застыла Ксения, опустив голову на руки.
- Как Татьяна Семеновна? - чуть слышно спрашивал Потупчик.
- Бредит... - говорила учительница, держась за дверь, чтобы не упасть.
Ксения поднимала голову, шептала:
- Зоечка, вы бы поспали... Ведь третьи сутки на ногах... Я же здесь. Я посмотрю за Таней.
- Нет, нет, Ксения Петровна, какой там сон... - слабо качала головой учительница и снова уходила в избу.
Ксения вдруг закрыла лицо руками:
- Ой, да что же это такое делается? Ой, Таня, моя подруженька бедная! Да как она переживет свое горе горькое!
Потупчик поднялся во весь рост, шагнул к ней.
- Ксения! Нельзя! Да нам с тобой такую надо силу иметь теперь... Такую силу!
- Да, да... Не буду, Василий... - Она отняла от лица руки, выпрямилась. - Не знаю я только, какую казнь придумать убийцам подлым, врагам рода человеческого!
Они вдруг насторожились, услышав шум подъезжающей повозки.
Во двор быстро вошел Дымов и следом за ним - моложавый человек с красными петлицами на гимнастерке, милиционер, старенький врач. Дымов обвел взглядом двор, спросил не здороваясь:
- Где Татьяна Семеновна?
- Там... - Потупчик кивнул на избу.
- Прошу вас, доктор... Ксения Петровна, отведите, пожалуйста. - Он замолчал, провожая глазами торопливо поднимавшихся на крыльцо Ксению и врача. А когда заговорил снова, в его тихом голосе зазвучал укор: - Почему так поздно нарочного прислали в район, Василий Иванович?
- Кто же мог думать, Николай Николаевич, что такое злодейство произойдет? - Потупчик страдальчески стиснул руки. - Ведь дети...
- Убийцы задержаны? - спросил человек с красными петлицами.
- Данилка и Серега здесь, в сарае. Муж Ксении, Федор Иванов, сторожит... Ребята, конечно, первым делом на Данилку показали. Угрожал он раньше Павлу... Пошли сегодня с обыском, вещественное доказательство обнаружили. Нож, рубашка в крови... Данилка затрясся, ну и указал на деда и Кулуканова...
- А Кулуканов? - спросил человек с петлицами.
Потупчик развел руками.
- Простить себе не могу, товарищ начальник... Проворонили! Как узнал, что на него Данилка указал, так и скрылся...
Дымов молча ходил по двору. Его душил ком в горле, он расстегнул ворот кителя, сжал шею рукой. Худощавый мальчик с темной родинкой над правой бровью, как видение, стоял перед его глазами.
...На рассвете прибежал Петр Саков. В слабом свете загорающегося дня было видно, как он бледен.
- Скорей, скорей!.. - кричал он срывающимся голосом.
- Что, мальчик? - спросил человек с петлицами.
- Кулуканов!
- Где?
- Разыскали мы...
- Где?
- В амбаре он прятался. А как вы приехали, так он задами по огородам побежал.
Человек с петлицами и милиционер молча бросились на улицу следом за Петром. Через полчаса они привели Кулуканова. Все пошли в сарай. Увидев Дымова, Данила затрясся, шарахнулся в сторону.
- Не я это... не я... Они научили!
Одергивая дрожащими руками поддевку и презрительно глядя на Данилу и деда, Кулуканов зло сказал:
- Не так сработали... Нужно было в болото, под колоду... Тогда б и ворону костей не сыскать.
Взметнув в ярости кулаки, Иванов бросился на Кулуканова:
- У, гадина!..
Потупчик остановил его:
- Не надо, Федор... Не марай руки...
...Шел снег, заметая лес и деревню.
Ветер стучал калиткой, шипел в трубе. Татьяна ничего не слышала. Металась в горячей постели, шептала в бреду:
- Дети... Паша... Федя...
У постели по очереди дежурили соседки, ухаживали за Романом. В избе было тепло, пахло лекарствами.
Татьяна открыла глаза. Кто-то заботливо склонился над ней, поправил одеяло. Она спросила чуть слышно:
- Какой месяц?
Ей ответили:
- Декабрь.
Она приподняла голову.
- А что... сделали тем?
- Расстреляли...
Татьяна встала, придерживаясь рукой о стену, прошла по избе. Роман спал посапывая.
Она подошла к окну, за которым в сумерках голубел снег. Наискось от окна - высокий дом с резными воротами. Там жил Кулуканов. Татьяна всматривалась недвижными глазами в красную вывеску над воротами, разбирала по слогам:
- Правление колхоза... имени Павлика Морозова.
Глаза заволокло темнотой; не вскрикнув, она тяжело упала на пол. Бесчувственную, ее перенесли в постель.
Скоро Татьяне стало лучше. Однажды в яркий морозный день к ней пришли школьники. Они вошли в избу, окруженные холодом и паром, тихие и торжественные. С ними была и Зоя Александровна.
Яков и Мотя приблизились к Татьяне. Переступив с ноги на ногу, Яков проговорил тихонько:
- Тетя Таня... мы... мы, это самое...
Больше он ничего не сказал.
Потом заговорила Зоя Александровна. Торопясь и сбиваясь, учительница рассказывала о том, что дорогое всем советским детям имя пионера Павлика Морозова известно всей стране, что она, Татьяна, не осталась забыта в своем горе, что правительство назначило ей пожизненную персональную пенсию и что ей предлагают поселиться в солнечном Крыму, у Черного моря, чтобы поправить свое здоровье.
Татьяна не слышала ее слов. Она смотрела в озабоченные и родные лица всех этих умолкнувших ребят, и ей вдруг захотелось обнять их всех сразу, прижать к своему сердцу.
Учительница, волнуясь, говорила о том, что миллионы советских ребят будут всегда стремиться быть такими же честными и преданными сынами своей Родины.
Татьяна машинально повторила это слово:
- Сынами...
Она вдруг горячо задышала, подошла к ним, протягивая дрожащие руки:
- Ребятушки!.. Родные мои!..