Темно. Сыро. Я поминутно голову поднимаю, солнце ищу: по солнцу дорогу узнать легче. Голову подниму - ветки в лицо стегают. Снова сгибаюсь и снова дышу в самую гриву Негра.
Вдруг, понимаете, лес кончается. И вижу: течет река. Какая река? Что за черт?! Неожиданно.
Скачу по берегу вправо. Мост ищу. Нету. Вертаюсь, скачу налево. Нету.
Река широкая, темная - после узнал, что это река Донец.
- Фу, - говорю, - несчастье какое! Ну, Негр, ныряй в воду.
Спускаюсь тихонько с обрыва и направляю конягу к воде. Коняга подходит к воде.
- Но! - говорю. И пришпорил слегка. И поводьями дернул.
Не двинулся Негр.
- Но! - говорю. - Дурашка! Воды испугался?
Стоит и боками шевелит. И уши тоже шевелятся.
- Да ну же, - говорю, - в самом деле!..
Обозлился я тут... Как ударил в бока, свистанул:
- А ну, скачи!..
Подскочил Негр. И ринулся прямо в воду. Прямо в самую глубину.
Уж не знаю, как я успел стремена скинуть, только вынырнул я и вижу один я плыву по реке, а рядом, в двух саженях, круги колыхаются и белые пузыри булькают.
Ох, пожалел я лошадь!..
Минут пятнадцать все плавал вокруг этого места. Все ждал, что вот-вот вынырнет Негр. Но не вынырнул Негр. Утонул.
Захлюпал я тут, как маленький, и поплыл на тот берег.
Вылез. Течет с меня, как с утопленника. Шапку в воде потерял. Сапоги распухли. В мягких таких сапогах и идти легко.
Пошел. Иду по тропиночке. Солнце мне левую щеку греет - значит, Луганск правее - где нос. Иду по направлению носа. Между прочим, все больше и больше обсыхаю. И сапоги обсыхают. Все меньше и меньше становятся сапоги - ногу начинают жать.
Вдруг откуда-то человек. Не военный. Вольный. В мужицкой одежде. Страшный какой-то.
- Здорово, - говорит, - пан солдат!
И смеется.
Я говорю:
- Чего, - говорю, - смеешься?
Я испугался немножко. Все-таки не в деревне гуляю на масленице. На фронте ведь.
А он говорит:
- Я смеюсь с того, пан солдат, что вы очень ласковые.
- Как, то есть, - говорю, - ласковые? Ты кто?
- Я, - говорит, - был человеком, а теперь я - бездомная собака. Вы не смотрите, что у меня хвоста нет, я все-таки собака...
- А ну тебя, - говорю. - Выражайся точнее.
Смеется бродяга.
- Вы, - говорит, - у меня жену убили, а я сейчас вашего часового камнем пристукнул.
- Как, - говорю, - часового?
И сразу - за браунинг. А он за горло себя схватил, рубаху на себе разорвал и как заорет:
- Стреляй, стреляй, мамонтов сын!..
Я тут и понял. Фуражки на мне нет, звезды не видно - вот человек и подумал, что я белобандит, сволочь, мамонтовский казак.
- Кто, - говорю, - у тебя жену убил? Отвечай...
- Вы, - говорит. - Вы, добрые паны. И домик вы мой сожгли. И жинку, старушку мою, штыком закололи. Спасибочки вам...
И на колени вдруг встал. И заплакал.
"Фу! - думаю. - На сумасшедшего нарвался. Что с ним поделаешь?"
- Встань, - говорю, - бедный человек. Иди! Ошибаешься ты: не белый я, а самый настоящий красный.
Встал он и смотрит. Такими глазами смотрит, что век не забуду. Большие, печальные, как и действительно у собаки.
- Иди, - говорю, - пожалуйста.
А он смотрит.
- Иди, - говорю, - пройдись немножко.
Страшно мне стало. Браунинг все-таки, шесть патронов в обойме, а страшно. Жутко как-то.
Мужик молчит. Тогда я свернул с тропиночки и осторожно пошел мимо него. И дальше иду. Нажимаю. И тут, понимаете ли, опять начинает скулить мозоль. Пока я стоял с сумасшедшим, сапоги у меня совершенно ссохлись. Невозможно до чего заскулила мозоль. Еле иду.
И вдруг сзади топот. Оглядываюсь - бежит сумасшедший. За мной бежит, орет чего-то.