ГЛАВА 13. Битва на невидимом фронте. Дружба и Любовь, которая с большой буквы
Хоука увели и Лапочкин, оставшись один, потянулся к сигаретам. Разговор с американцем вышел долгим и был полон взаимных угроз. Настроение после него у матёрого контрразведчика было препаршивым, и это ещё мягко сказано.
Несмотря на разгром вражеской агентурной сети и пленение агента, который был далеко не последним в иерархии ЦРУ, Лапочкин чувствовал себя проигравшей стороной. В общем-то, так оно и было. Хоук, имеющий за спиной мощь первого государства в мире, переиграл его по всем статьям.
«Вот ведь сволочь! — в сердцах он стукнул кулаком по столу. — Нет, чтобы радоваться, что остался жив, так нет! Он ещё имел наглость требовать с меня ответ за свою завербованную подстилку. Я тоже хорош! Вместо того, чтобы устроить Хоуку со товарищи допрос с пристрастием, я тут с ними нянчился полдня. А всё эти трусливые слизни! Забегали тут, затрезвонили, с воплями: «Ах, как бы чего не вышло!» Видите ли, у нас сложная международная обстановка, и мы должны быть осторожными. Вдруг Америка обидится и окончательно перекроет нам кислород. Как будто они уже этого не сделали. Трясётесь за свои капиталы? Так нехрен держать их на стороне. А то всё боятся, что вернутся времена СССР. Не вернутся! Если не будете держать народ в чёрном теле. Вот как так можно управлять страной, что уже разбегаются не только те, кто хоть что-то имеет за душой, но даже гастарбайтеры! Сидят со скучающими мордами на заседаниях правительства и их пустые зенки оживляются лишь при виде декольте соседки».
Прилив гнева вызвал тахикардию и Лапочкин полез в стол за таблетками. Приняв лекарство, он взял сигареты и подошёл к окну. Уже стемнело и внутренний двор «Большого дома» был ярко освещён.
Сигаретный дым и знакомый вид немного притушили его раздражение. «Ладно, где наша не пропадала! Пережили развал СССР, переживём и этот холуйский период. Да и молодая кровь уже потихоньку пробивается во власть. Главное, поддержать их на этом пути…»
— Кто там? — спросил он, услышав стук.
Дверь отворилась и на пороге возник Рябов.
— Разрешите, Михаил Николаевич?
— Заходи, — кивнул Лапочкин.
Он затушил сигарету в незамысловатой металлической пепельнице, которая была родом из советских времён, и направился к столу.
— Что у тебя? — спросил он, опустившись в кресло.
Рябов сел поблизости и, сложив перед собой руки, тяжело вздохнул.
— К сожалению, я с плохими новостями. Слоневский тоже мёртв. Он принял яд.
— Проклятье! — Лапочкин прикрыл глаза, переживая очередное поражение. — Почему не досмотрели? — гневно спросил он.
Рябов снова вздохнул, но не стал напоминать генералу, что он хотел обыскать Слоневского после смерти жены, но тот сам ему не разрешил.
— В довершение ко всему, Леднев и Громов оказались предателями. Правда, Слоневский их утилизировал, при помощи аннигилятора, — сказал он вместо оправданий.
— Ещё лучше! — буркнул Лапочкин и требовательно глянул на майора. — Запустил проверку?
— Так точно! — отозвался Рябов и, помедлив, спросил: — А что теперь будет с Жанной Слоневской?
— Ничего хорошего для тебя. Даже если выяснится, что она непричастна к афере матери, тебе запрещено приближаться к ней.
— Михаил Николаевич!
— Молчать! Я не дам тебе загубить карьеру.
— Тогда я уйду из органов, — решительно заявил Рябов.
— Ты и так уйдёшь из ФСБ. Хватит с нас одного кагэбэшника в президентах.
Рябов непонимающе хлопнул глазами.
— Вы это о чём?
— О том самом, мой мальчик, о том самом, — процедил Лапочкин, иронично глядя на него. — Будем растить из тебя первое лицо государства, так что готовься к трудным временам.
Подозревая, что его разыгрывают, Рябов недоверчиво усмехнулся.
— Полковник в президентах ещё куда ни шло, но чтобы майор — это уже из разряда фантастики, — заметил он прохладным тоном.
— Ничего-ничего! Раньше у нас кто только ни стоял у руля государства, даже комбайнёр. Правда, впоследствии мы об этом сильно пожалели.
— Но с чего вдруг я?
— Откуда мне знать? — фыркнул Лапочкин. — С этим вопросом обращайся к Белозёрскому. Это он у нас провидец. Теперь о насущных делах, — он вновь потянулся к сигаретам. — Хоука и его банду придётся отпустить.
— Просто так? Ничего не получив взамен? — возмутился Рябов.
— Именно. И даже больше. Нам придётся передать американцам технологию получения флуорисцита.
— Суки!.. Простите, товарищ генерал, не сдержался.
— Верно, суки, — согласился Лапочкин и затянулся сигаретой. — Надеюсь, ты сможешь переломить ситуацию в нашу пользу, когда войдёшь во власть.
— Д-да, — с сомнением отозвался будущий глава России.
— Ну а сейчас будь добр, проследи, чтобы в срочном порядке эвакуировали госпиталь. Думаю, как только американцы получат документацию по флуорисциту, он тут же взлетит на воздух.
— Сделаю. Разрешите идти?
— Иди и не забывай, что в твой жизни Слоневской быть не должно, так что не морочь ей голову.
— Михаил, Николаевич, а вдруг так сложится ситуация, что я буду вынужден…
— Нет. Ни при каких обстоятельствах, — Лапочкин пристально глянул на расстроенного Рябова. — Кирилл, ведь ты сам знаешь, что информация о предательстве её родителей всё равно просочится, и она станет тебе помехой. Верхушка власти везде одинаковая. Она может по уши утопать в собственных пороках, но строго спрашивает с тех, кто стремится в её ряды. Короче, что дозволено цезарю, то не дозволено быку. Так вот, пока ты быкуешь, чтобы никаких скандальных связей. В ближайшее время подай заявление в партию. Я за тебя походатайствую и мы, как только позволит обстановка, начнём подготовку к твоей избирательной компании.
— О Господи! — пробормотал обескураженный майор, поняв, что начальство действительно вознамерилось сделать из него президента. — Михаил Николаевич, можно я пойду? — сказал он с молящими нотками в голосе.
— Хорошо, иди. Потом более предметно поговорим, — смилостивился Лапочкин и усмехнулся, когда Рябов скрылся за дверью.
«Молодежь! — покровительственно подумал он и ткнул сигарету в новомодную пепельницу, стоящую у него на столе. — Думаете, всю жизнь будете отсиживаться за нашими спинами и при этом ругать нас за неправильные, как вам кажется, решения? Не выйдет! Наше время подходит к концу, пора вам принимать эстафету. Худо-добро ли, но мы сумели сохранить страну, пусть в урезанном варианте. Посмотрим, чего стоите вы, все из себя умные и предприимчивые».
***
В рекордно быстрые сроки госпиталь переместился в здание ближайшей городской больницы. Естественно, при таком экстренном уплотнении мест на всех не хватало, хотя большинство пациентов больницы разогнали по домам, под наблюдение участковых врачей.
Тихо бормоча ругательства, Жанна пробиралась среди кроватей, которыми был заставлен коридор. В палате, где лежала Ксения, положение было ещё хуже, и она с большим трудом протиснулась к её кровати.
— Привет! Как ты себя чувствуешь? — спросила Жанна, присев на краешек пружинного лежбища, которое, по её разумению, знало времена Очакова и покоренья Крыма.
— Привет, подруга! — откликнулась Ксения. — Спрашиваешь, как я себя чувствую? Примерно, как сельдь в бочке, причём протухшая, — ухмыльнулась неунывающая сибирячка. — Жара-духота такая, что аж в зобу дыханье спёрло. И до сих пор не вернулось, представляешь?!
— Потерпи немного. Я отправила документы на выписку и после обеда заберу тебя, — сказала Жанна и, понизив голос, тихо добавила: — Не беспокойся! Благодаря родителям, аппаратура у нас на дому будет покруче, чем где-либо в мире. И я взяла отпуск, так что без присмотра не останешься.
— Спасибо! Прости, что доставляю тебе столько беспокойства, — Ксения закрыла глаза и из-под её ресниц покатились слёзы.
Жанна взяла её за руку.
— Вот, что ты ревёшь? — она грустно улыбнулась. — Родителей больше нет и теперь ты единственная родная душа, что осталась у меня на свете. Как же я могу не заботиться о тебе?
— Не выдумывай! У тебя полно родни. Две бабки, дед по отцу и куча всяких кузенов и кузин, — всхлипывая, возразила Ксения.
— Может, и полно, да только я их знать не знаю. Для меня они такие же незнакомцы, как встречные прохожие на улице. В общем, хватит наматывать сопли на кулак. Сейчас схожу, потороплю девиц с твоей выпиской.
Ксения перестала плакать и виновато шмыгнула носом.
— Прости! Что-то я совсем никакая, реву буквально из-за каждого пустяка. Не иначе психика забарахлила, получив пулю в лоб. Но даю честное пионерское, скоро я буду в полном порядке. А девчонок лучше сейчас не трогать. У них завал и они злые как собаки. Только наорут, но ничего не сделают.
— Ксюха права, на них даже моё неотразимое обаяние не подействовало. Сестрички все такие нервные, что страшно к ним подходить, кричат и ругаются почём зря, — раздался бодрый мужской голос.
— Явился не запылился! — торжествующе воскликнула Ксения. — Ну погоди, гад ползучий! Я не я буду, если не припомню тебе, как ты вышвырнул меня из машины!
— Давай ты убьёшь меня несколько позже, а сейчас, вот, держи, — и Андрей, наклонившись через голову Жанны, вручил девушке роскошный букет роз. — Наисвежайшие. Самолично рвал в больничном саду, — сообщил он заговорщицким тоном, хотя это явно были цветы из магазина.
Женщина лет пятидесяти, лежащая по соседству, осуждающе посмотрела на него.
— Ни стыда ни совести у современной молодёжи, — сказала она. — Молодой человек, как вам не стыдно! Разве можно отнимать последнюю радость у больных людей?
— Не переживайте, мадам! — Андрей обезоруживающе улыбнулся. — Вот чек на цветы, можете ознакомиться.
— Да не нужен мне твой чек! — женщина сердито отпихнула его руку. — А ты, дочка, будь с ним поосторожней. Если он сейчас тебе врёт, то дальше будет только хуже. Попомни моё слово, ты ещё наплачешься с ним.
Она выразительно глянула на Жанну, мол, вот и соперница тебе, стоит только зазеваться и сразу же уведёт парня.
— Вот и я говорю, зачем тебе этот врун, а она меня не слушает, — хладнокровно заявила Жанна и, войдя в роль старшей сестры, потрепала подругу по щеке. — Глупышка ты! Если я тебе не указ, то хотя бы старших, умудрённых опытом, послушай, — наставительно добавила она.
— Слушайте, дамы, это нечестно втроём на одного! — возмутился Андрей. — А я ещё старался, конфеты с коньяком покупал. Опля! — и он жестом фокусника вытащил из пакета большую нарядную коробку. — Налетайте! Клянусь, они вкусные. Самолично пробовал.
— Надо же, какой ушлый жук! Сам цветы портит, сам конфеты ест, а девчонке, не иначе, принёс одни объедки, — проворчала женщина и отвернулась в другую сторону.
Ксения вопросительно посмотрела на Жанну.
— Попробуем? Может, он врёт насчёт коньяка, а мы тут дуры уши развесили.
— Давай, — согласилась Жанна и содрала целлофан с коробки. — Ксюш, выбирай.
— Хочу вон ту полосатую и в золотом фантике, — заявила Ксения, плотоядно облизнувшись.
Жанна улыбнулась, глядя, с каким удовольствием она ест конфеты.
— Вкусно, сладкоежка? — поинтересовалась она.
— О! Это бесподобно, поверь мне! Натуральный шоколад и чудесный коньяк, — Ксения запихала в рот очередную конфету. — Так и быть, Белозёрский, я тебя прощаю. В конце концов, откуда тебе было знать, что я жива.
— Прости! — вздохнул Андрей. — Я страшно рад, что ты жива. Правда, до сих пор не верится, что при таком ранении можно выжить…
— Ранение? — женщина живо обернулась. — Если вы из госпиталя, значит, были на фронте. Милый, ты моего сыночка там не встречал? Сашка Воронов! Ой, да что я говорю! Александр Петрович Воронов он! Светленький такой мальчонка, курносый и уши лопушком. Небольшого такого росточка, тебе он будет до плеча, — волнуясь, проговорила она и с надеждой воззрилась на Андрея.
На всякий случай, он напряг память, но такого среди его знакомых не было.
— Нет, что-то не припомню, — покачал он головой.
Глаза женщины заблестели слезами, и она перевела взгляд на Ксению.
— Деточка, может, ты его видела?
— Нет, Галина Васильевна, мне он точно не встречался, — ответила Ксения и, сочувственно глядя на соседку, протянула ей коробку с конфетами. — Пожалуйста, угощайтесь.
— Спасибо, я не могу, у меня диабет, — отказалась женщина и, отвернувшись, заплакала.
— Вы идите, посмотрите, как там моя выписка, — тихо сказала Ксения и, округлив глаза, замахала на гостей руками. — Идите давайте! Кому говорят?!
Выйдя из палаты, Жанна вознамерилась посетить заведующего хирургическим отделением, чтобы написать заявление на отпуск — правда, без особой надежды его получить — но Андрей потянул её к лифту.
— Давай выйдем на улицу и поговорим.
— Нам не о чем разговаривать, — отказалась Жанна.
— Очень даже есть о чём.
— Ладно, идём, — согласилась она.
В кафе они взяли кофе и выпечку и сели за стол.
— Как ты? — спросил Андрей.
Жанна потерянно посмотрела на него.
— Если ты о родителях, то лучше ничего не спрашивай. Иначе я начну кричать и плакать.
— Хорошо, — он всыпал в чашку две порции сахара и тщательно его размешал. — Тогда давай поговорим о тебе и Рябове, — сказал он, пристально глядя на неё.
— Тебя наши отношения не касаются, — ответила Жанна, не поднимая головы.
— Не будет у вас никаких отношений.
— Это не тебе решать!
— Тихо! Не сердись. Я не вмешиваюсь в твою жизнь, а предупреждаю как друга. Рябов при всём желании не сможет предложить тебе руку и сердце.
— Уже предложил, — улыбнулась Жанна.
— Когда это было? До или после смерти… ну ты понимаешь.
— Это что-то меняет? — насторожилась она.
— Да. После поступка твоих родителей он, если женится на тебе, погубит свою карьеру.
— Подумаешь! — пренебрежительно фыркнула Жанна. — На ФСБ свет клином не сошёлся. Если Кирилл оттуда уйдёт, мне будет только спокойней. Во всяком случае, не буду волноваться, что его убьют в какой-нибудь из операций.
Раздумывая как быть, Андрей потянулся к чашке с кофе.
— Отец говорил тебе, что у меня есть дар предвидения?
Жанна удивлённо вздёрнула брови.
— А он есть у тебя?
— Значит, не говорил, — резюмировал он. — Это несколько осложняет ситуацию. Возможно, ты мне не поверишь… Ладно, рискну.
Рассказ Андрея о походах в будущее поначалу вызвал у неё недоверие, но затем её настрой поменялся и она, слушая его, стала всё чаще уточнять детали.
— Выходит, конец света, который так долго пророчили, всё же настанет, — сказала Жанна и её взгляд потемнел. — А знаешь, Белозёрский, давай отпразднуем это событие.
— Каким образом? — вопросил Андрей, чувствуя, как забилось сердце.
— Купим шампанское и поедем ко мне.
— У меня есть ключи от квартиры Льва Моисеевича.
— Хорошо, давай поедем к отцу, — согласилась Жанна и грустно улыбнулась. — Пусть его дух порадуется за нас. Да, чуть не забыла, — она взялась за телефон. — Ксюш, тут так сложились, что я не смогу забрать тебя сегодня. Честное слово, завтра ровно в восемь я буду у тебя, даже если на моём пути встанут все демоны мира.
— Главное, чтобы на твоём пути не возник Белозёрский, — сказала Ксения и весело добавила: — Не бери в голову, подруга! Оттянитесь там как следует, чтобы было что в старости вспомнить, а я подожду, мне ни к спеху.
— Спасибо!
Жанна убрала телефон в сумочку и вопросительно глянула на Андрея.
— Едем, товарищ генерал?
— Спрашиваешь!
На улице, в ожидании такси, Андрей взял её за руки и их пальцы тесно переплелись друг с другом.
— Эй, народ! Хорош целоваться! Мы едем или нет? — не выдержал таксист, видя, что телефон у них звонит, а парочка по-прежнему не обращает на него внимания.
***
Это была чудесная ночь. Она пролетела как единый счастливый миг, до краёв наполненный пылкой страстью, откровенными разговорами и рвущей душу горькой нежностью во взглядах.
Наутро, стараясь не потревожить спящую Жанну, Андрей оделся и, выйдя из квартиры, тихо притворил дверь. Внизу, стоя у парадного, он пожалел, что у него нет сигарет, хотя ему не столько хотелось курить, сколько застрелиться. Корчащаяся в муках любовь не давала ему дышать, разрывая сердце на части, и он отстранённо подумал, что теперь понимает, почему в старину совершенно здоровые мужчины умирали, не имея возможности быть рядом с любимой.