Семен Семеныч. Вот это и есть самое удивительное! Съеден! В натуральном виде съеден, проглочен чудовищем и в то же самое время - жив! Тимофей Семеныч! Позвольте я вам все по порядку изложу, чтобы вы могли проникнуть и понять, а затем уж и посоветовать.
Тимофей Семеныч. Да уж расскажите, пожалуйста, чтоб я понял...
Семен Семеныч (собирается с духом, начинает рассказывать). Сего тринадцатого января текущего шестьдесят пятого года, в половине пополудни, Елена Ивановна, супруга Ивана Матвеича, образованного друга нашего и отчасти моего дальнего родственника, пожелала посмотреть крокодила, показываемого за известную плату в Пассаже. Имея в своем кармане билет для выезда за границу - не столько по болезни, сколько из любознательности, - а следственно, считаясь по службе в отпуску и, стало быть, будучи совершенно свободен в то утро, Иван Матвеич не только не воспрепятствовал непреодолимому желанию своей супруги, но даже сам возгорелся любопытством.
Тимофей Семеныч (уточняя). Сам возгорелся?
Семен Семеныч. Сам! - Прекрасная идея! - сказал он вседовольно. Осмотрим крокодила. Собираясь в Европу, не худо познакомиться еще на месте с населяющими ее туземцами... - И с этими словами, приняв под ручку свою благоверную, тотчас же отправился с ней в Пассаж. Я же, по обыкновению моему, увязался с ними рядом - в виде домашнего друга. Вы меня слушаете?
Тимофей Семеныч. Слушаю, слушаю.
Семен Семеныч. Может, мне пораздельнее говорить, а то я рассказываю, а сам вроде горох сыплю... Ну да ладно... Никогда еще не видел я Ивана Матвеича в более приятном расположении духа - подлинно, что мы не знаем заранее судьбы своей! Войдя в Пассаж, он немедленно стал восхищаться великолепием здания, а подойдя к магазину, в котором показывалось привезенное в столицу чудовище, сам пожелал заплатить за меня четвертак крокодильщику, - чего прежде с ним никогда не случалось.
Тимофей Семеныч (между прочим). До сих пор за последний ералаш семь рублей мне должен...
Семен Семеныч (как бы не обратив внимание на реплику, продолжает свой рассказ). Вступив в небольшую комнату, мы заметили, что в ней кроме крокодила заключаются еще попугаи из иностранной породы какаду и сверх того группа обезьян в особом шкафу в углублении. У самого же входа, у левой стены, стоял жестяной ящик в виде как бы большой ванны, а на дне его было на вершок воды. В этой-то мелководной луже сохранялся огромнейший крокодил, лежавший как бревно, совершенно без движения, и, видимо, лишившийся всех своих способностей от нашего сырого и негостеприимного для иностранцев климата. Сие чудовище ни в ком из нас сначала не возбудило особого любопытства. - Так это-то крокодил? - спросила Елена Ивановна. - А я-то думала, что он... какой-нибудь другой!
Тимофей Семеныч (усмехнувшись). Вероятнее всего, она думала, что он бриллиантовый.
Семен Семеныч. Я уж не знаю, что она думала, только вышедший к нам немец, хозяин - собственник крокодила с чрезвычайно гордым видом смотрел на нас.
Тимофей Семеныч (уточняя). Немец! Это точно, что немец?
Семен Семеныч. Самый что ни на есть баварец! Я буду дальше рассказывать. (Собравшись с мыслями.) - Пойдемте, Семен Семеныч, посмотрим лучше обезьян. Они такие забавные, эти мартышки! А крокодил - ужас! Теперь он мне будет сниться во сне, - обратилась ко мне Елена Ивановна. И мы пошли к обезьянам.
Тимофей Семеныч. А Иван Матвеич?
Семен Семеныч. Остался у ящика. Мало того, взяв свою перчатку, он начал щекотать нос крокодила, желая заставить его сопеть.
Тимофей Семеныч. А крокодильщик?
Семен Семеныч. А крокодильщик последовал за нами к шкафу с обезьянами. Только мы с Еленой Ивановной стали наблюдать за мартышками, какие они фокусы-покусы показывают, как за нашей спиной раздался страшный, могу даже сказать, неестественный крик, который потряс комнату. Не зная, что подумать, я сначала оледенел на месте, но, замечая, что кричит уже Елена Ивановна, быстро оборотился, и что же я увидел?
Тимофей Семеныч (заинтересованно). Что же вы увидели?
Семен Семеныч. Я увидел - о, боже! - я увидел несчастного Ивана Матвеича в ужасных челюстях крокодиловых, перехваченного ими поперек туловища, уже поднятого горизонтально на воздух и отчаянно болтавшего в нем ногами. Затем миг - и его не стало. Но опишу в подробности, потому что я все время стоял неподвижно и успел разглядеть происходивший передо мной процесс людоедства с таким вниманием и любопытством, как никогда не запомню. Ибо, думал я в ту роковую минуту, что если бы вместо Ивана Матвеича случилось все со мной? Какова была бы мне тогда неприятность! Но к делу... Крокодил начал с того, что, повернув бедного Ивана Матвеича в своих ужасных челюстях к себе ногами, сперва проглотил самые ноги. Потом, отрыгнув немного Ивана Матвеича, старавшегося выскочить и цеплявшегося руками за край ящика, вновь втянул его в себя уже выше поясницы. Потом, отрыгнув еще, глотнул еще и еще раз. Таким образом, Иван Матвеич видимо исчезал в глазах наших.
Тимофей Семеныч. Вот бестия!
Семен Семеныч. Еще какая бестия! На чем я остановился?
Тимофей Семеныч. На глотках крокодиловых.
Семен Семеныч. Да. Вспомнил... Наконец, глотнув окончательно, крокодил вобрал в себя всего моего образованного друга и на этот раз уже без остатка. На поверхности крокодила можно было заметить, как проходил по его внутренности Иван Матвеич со всеми своими формами. Я было уже готовился закричать вновь, как вдруг судьба еще раз захотела вероломно подшутить над нами: крокодил поднатужился, вероятно, давясь от огромности проглоченного им предмета, снова раскрыл свою ужасную пасть, и из нее, в виде последней отрыжки, вдруг на одну секунду выскочила голова Ивана Матвеича с отчаянным выражением в лице, причем очки его мгновенно свалились с его носа на дно ящика. Вот они! (Показывает очки.)
Тимофей Семеныч, подержав очки в руке, кладет их на край
стола.
Тимофей Семеныч (все еще смотря на очки). Да-а-а... Очки, значит, свалились...
Семен Семеныч. Казалось, эта отчаянная голова для того только и выскочила, чтобы еще раз бросить последний взгляд на все предметы и мысленно проститься со всеми светскими удовольствиями. Но она не успела в своем намерении: крокодил вновь собрался с силами, глотнул, и вмиг она снова исчезла, в этот раз уже навеки...
Тимофей Семеныч (вздрогнув всем телом). Страсти какие вы мне тут рассказываете.
Семен Семеныч. Вы можете себе представить, Тимофей Семеныч, что это появление и исчезновение еще живой головы, человеческой головы, было так ужасно, но вместе с тем - от быстроты ли и неожиданности действия или вследствие падения с носу очков - заключало в себе что-то до того смешное, что я вдруг и совсем неожиданно фыркнул. Да, да! Фыркнул! Но, спохватившись, что смеяться сию минуту мне в качестве домашнего друга неприлично, обратился тотчас же к онемевшей от ужаса Елена Ивановне и с симпатическим видом сказал ей: - Теперь капут нашему Ивану Матвеичу!
Тимофей Семеныч. А баварец?
Семен Семеныч. Пришел в себя, всплеснул руками и закричал, глядя в потолок: - О мой крокодиль! Он пропадиль! Он будет сейчас лопнуль, потому что он проглотиль целый шеловек!
Тимофей Семеныч. А Елена Ивановна?
Семен Семеныч. - Вспороть, вспороть, вспороть! - кричала Елена Ивановна, вцепившись в сюртук баварца. - Вспороть!
Тимофей Семеныч. А баварец?
Семен Семеныч. - Он дразниль крокодиль! - кричал баварец. - Зачем ваш муж дразниль мой крокодиль? Вы заплатиль, если он будет лопнуть! Дас ист мой брод, мой хлеб, этот крокодиль!
Тимофей Семеныч. А Елена Ивановна?
Семен Семеныч. Мне показалось, что она потеряла рассудок. Но тем не менее, желая отметить за погибель любезного ей Ивана Матвеича, предлагала в виде следуемого ей удовлетворения немедленно наказать крокодила розгами. И вот тут-то и произошло самое невероятное!
Тимофей Семеныч. Что еще?
Семен Семеныч. Совершенно неожиданно раздался голос Ивана Матвеича, изумивший нас до крайности.
Тимофей Семеныч. Откуда же он раздался?
Семен Семеныч. Вы слушайте, слушайте, Тимофей Семеныч, и не перебивайте меня, я и сам собьюсь.
Тимофей Семеныч. Слушаю вас, Семен Семеныч! Только что-то больно непонятное вы мне тут рассказываете.
Семен Семеныч. Так вот, значит, раздался голос самого Ивана Матвеича. Друг мой. Семен Семеныч! - сказал этот невидимый голос. - Мое мнение действовать прямо через квартального надзирателя, ибо немцы без полиции не понимают истины!.. - Эти слова, высказанные твердо, с весом и выражавшие присутствие духа, сначала до того изумили нас, что мы все отказались верить ушам нашим. Но, разумеется, тотчас же подбежали к ящику и столько же с благоговением, сколько с недоверием слушали несчастного узника.
Тимофей Семеныч (уточняя). Оттуда?
Семен Семеныч. Оттуда!.. Голос был заглушенный, как сквозь подушку, как из-под кровати. - Иван Матвеич, супруг мой, ты жив? - лепетала Елена Ивановна. - Жив и здоров! - отвечал бодро голос Ивана Матвеича. - Чего и вам желаю! Благодаря всевышнего проглочен безо всякого повреждения. Беспокоюсь же единственно о том, как взглянет на сей эпизод начальство, ибо, получив билет за границу, угодил не в вагон, а в крокодила, что даже и неостроумно...
Тимофей Семеныч. А что супруга?
Семен Семеныч. Сейчас не время заботиться об остроумии, - резонно отвечала Елена Ивановна, - прежде всего тебя надо оттуда как-нибудь выковырить!
Тимофей Семеныч. А баварец?
Семен Семеныч. Бегает вокруг ящика, руками машет, кричит: - Я не дам ковыряйт мой крокодиль! Теперь публикум будет ошень больше ходиль смотреть мой крокодиль! Я будем больше браль за смотрель на мой крокодиль!