- Куда погнали?
- Пока там, у казарм топчутся...
- Видно, прямо на вокзал, - сказал Столяров. - Некогда гонять из одних казарм в другие. Значит, Павел, Брянский?
- Андрей говорил. Да от Хамовников ближе и некуда!
- А ты кое-что кумекаешь, шустренький! - похвалил Столяров, закуривая и пуская к форточке дым. - Ты, пожалуй, далеко пойдешь, дружище! - И ткнул Пашку пальцем в бок.
- Алеша! - упрекнула Люсик. - Неуместные шутки... Павлик еще мальчик!
- Ну, не сказал бы! - весело возразил Столяров. - Голодная окраина гораздо скорее приводит к пониманию сложностей жизни. Итак, Шиповник-джан, я звоню нашим. Мигом на извозчика - и сюда. Так?
- Конечно!
Алеша скрылся в темном зале столовой, где недавно повесили чудо века - телефон! Из Замоскворечья с любым концом Москвы говорить можно. И как это голос в такую даль доносится? Как бежит-передается по проводам? Вон Алеша кричит в трубку: "Барышня! Барышня!" - и его где-то далеко слышат. Ну не чудо ли? А синематограф "Богатырь" на Калужской площади? Разве не чудо?
Думая о современных чудесах, Пашка наблюдал за Люсик. Достав из сумочки-ридикюля напечатанные на машинке бумажки, Люсик перечитывала их и словно позабыла про Пашку. А он так бежал, так торопился!..
Вернулся Алеша.
- Все в ажуре, Люсик! Извозчик нанят с вечера. Через десять минут здесь!
Забыв об обиде, Пашка смотрел во все глаза. Алеша достал из кармана кителя черную бархатную перевязь, надел на шею и, сунув в нее руку, превратился в раненого офицера. Таких в последние месяцы немало разгуливает по Москве. Черная перчатка, натянутая на продетую в перевязь руку, дополняла сходство. Затем Столяров вытащил из-за шкафа офицерскую саблю и, перекинув ее ремень через плечо, натянул на кисть руки красную ременную петельку - темляк, он не дает сабле вывалиться при сильном ударе. Что обозначает красный цвет темляка, Пашка знал из рассказов Николая Обмойкина: знак боевого ранения, отличие воинской доблести. А обычный темляк - коричневый.
Столяров посматривал на Пашку смеющимися глазами.
- Учись, шустренький. Авось пригодится!
- Не обращай на Алешу внимания, Павлик! - сказала Люсик. - Он любит шутить не вовремя. А теперь слушай внимательно! - Она обняла Пашку за плечи. - Сейчас приедут на извозчике наши. Мы с Алешей отправимся с ними мимо казарм к вокзалу. Ты цепляйся сзади на багажник. Сумеешь? И будто сам по себе, незаметно для всех прицепился. Доедешь с нами до вокзала, а там через депо проберешься на пути, к дяде Егору. Так?
Пашка не успел ответить - с улицы донесся стук колес.
- Алеша, наверно, они? - заторопилась Люсик. - Тетя Даша!
- Ау, миленькая? - отозвалась из темноты зала стряпуха.
- Как там?
- Да никого подозрительного не приметила. Третий час от окошка к окошку бегаю. А ваши прибыли!
- Спасибо!
Столяров вышел первым. Люсик шепнула, касаясь черной сеточкой Пашкиной щеки:
- Пошли! Хотя постой, я погашу лампу.
У дверей столовки темнел извозчичий экипаж с поднятым верхом. Тяжело дышала усталая лошадь. Кто-то из кузова озабоченно бросил:
- Побыстрей, Алексей! Перед отъездом позвонили из Крутицких. Там тоже выгнали.
Пашка шмыгнул за пролетку, вскарабкался на запятки, куда привязывают чемоданы.
- Поехали! - вполголоса скомандовал кто-то.
Дробно били о камень подковы, посвистывал невидимый кнут, и прокуренный тенорок извозчика покрикивал с привычной лихостью:
- Эй, бывший конь-огонь, поддай жару!
Желтым одуванчиком промелькнул фонарь возле полицейского участка, прогудело под колесами железо Крымского моста.
Вцепившись рукой в задок экипажа, Пашка изгибался, выглядывая вперед. Ага, вон показалось облачко света над казарменным двором, а справа смутно вырисовывается фабрика Жиро.
Но новобранцев уже угнали, площадь перед казармами пуста. Лишь кое-где различимы фигуры людей, кому, видно, оказалось не под силу провожать рекрутов до вокзала. Вон, приткнувшись к стене, надрывно кашляет старушонка в салопе; ковыляет, опираясь на палку, хромой. У косополосатых, черно-белых будок посверкивают штыки часовых, вспыхивают огоньки цигарок.
Экипаж поехал медленней. Пашка спрыгнул с запяток и подбежал к складу.
- Голыш!
Тощая тень в длиннополом пиджаке отделилась от стены.
- Здесь!
- Куда погнали?
Гдалька махнул в сторону Плющихи.
- А ну, за мной! - приказал Пашка и бросился догонять пролетку. Догнав, вскочил на подножку, шепнул под кожаный навес, где поблескивали чьи-то глаза:
- На Плющиху! Стало быть, к Бородинскому мосту, на Брянский!
- Спасибо, Павел! - отозвался из глубины серьезный, без тени шутки, голос Столярова. - Прыгайте на багажник! Обгоним по переулкам! Надо опередить! Эй, друг ситный, гони своего Росинанта вовсю!
- Чегось? - обернулся на козлах извозчик. - Роси...
- Гони на Брянский! Полтинник набавлю!
- Так бы и говорили, вашбродь! А то Росината какая-то! Эй, милай!
Пашка и Гдалька примостились за кузовом, прижимаясь друг к другу. Невидимая им клячонка, подхлестываемая кнутом и криками хозяина, старалась из последних. Пашка понимал, что к Бородинскому мосту надо поспеть раньше воинской колонны, иначе придется ждать, пока пройдут.
У въезда на мост фиолетово светились шары газовых фонарей. Змеями блестели трамвайные рельсы, искрилась вода за перилами моста. Слева, со стороны вокзала, доносились гудки паровозов.
- Проскочили! - донесся голос Столярова. - Молодец наш лихач.
Да, проскочили! Уже с моста мальчишки увидели, как из улицы на Смоленскую площадь выехали верховые с факелами, за ними гарцевали офицеры, серели солдатские шеренги. Шли без музыки и песен, без барабанного боя, совсем не так, как бывало в начале войны.