Один из пожилых рабочих, рябоватый и тонкошеий, подбежал к крыльцу.
- В торговлю подался, Григорий?
- Да куда же я, братцы, с одной-то клешней?
Орел усмехнулся:
- Кому подарил вторую?
- А тому же Михельсону! Спасибо, адвокат зубастый попался, отвоевал пенсию! Ежели бы обе руки целы были, я бы с вами сейчас плечо к плечу стоял!
Орел похлопал Бахтина по плечу.
- Ладно! Оставим ему, братишки, его баржу? Согласны?
- Свой брат! Бывший литейщик! Душа-то рабочая жива в нем!
Баррикаду возвели меньше чем за полчаса, а оказалась она повыше человеческого роста.
- Флаг бы сюда красный! - мечтательно сказал Орел. - И тогда все!
Пашка побежал, постучался в дверь ближайшего дома. Открыла сморщенная старушка. Студенистые глаза равнодушно оглядели Пашку.
- У меня взять нечего, воители! Сама милостыней с паперти живу.
- Нам, бабушка, платочек бы какой красненький или другое что. Только бы красного цвета!
- И детишек в войну запрягли, - вздохнула старуха и ушла в дом, но дверь не закрыла. Через минуту вынесла Пашке красную, заношенную до дыр кофтенку.
- Вот, ежели сгодится на ваше дело...
Улыбнулась странно, будто смотрела на происходящее перед ее домом из далекого далека.
- Годен! - похвалил Орел, когда Пашка показал ему прибитый к штакетине самодельный флаг. - Раз красный, значит, наш. Молодец, салага!
За баррикадой таилась тишина, ни одна тень не маячила там, где в сторону Пречистенки сворачивал переулок. Дождик усиливался. Многие с жадностью поглядывали на окна чайной Бахтина. Наконец Орел распорядился:
- Ну вот что, братишки! Похоже, мокнуть здесь доведется порядком. А харч нам боженька с неба кидать не станет, это уж точно! Мы не к его флотскому экипажу приписаны. Кто поближе живет, дуйте, пока затишек, по домам, тащите, что поесть сыщется! Голодный и матрос не воин...
Через полчаса мамка обнимала Пашку. За столом в шинелях сидели Андрей и Сапунов, торопливо допивали чай.
Захлебываясь словами, Пашка рассказывал об Орле, о баррикаде. Мамка, стащив с него промокшую брезентовку, пыталась высушить ее утюгом.
- Снова убежишь, горе ты мое? - вздохнула она.
- Ну как же, мам...
- А мне одной куковать! Хоть бы Люсенька дело какое подобрала.
Пашка даже подпрыгнул от радости:
- Ты, ма, на Калужскую площадь иди. Там кафе такое, "Франция" называется. Шиповник в ней больницу для раненых устраивает. Знаешь, как она тебе обрадуется!
Мать с сомнением покачала головой.
- Да что я могу, сынка? Не доктор, не фершелица, не сестра милосердная.
- Хоть попить подашь, кто попросит!
Мать не ответила, и Пашка, огорченный, присел рядом с братом.
В Озерковский госпиталь, оказывается, утром нарочный привез приказ: с наступлением темноты двум сотням двинцев прибыть на Скобелевскую площадь для охраны Совета. Стало известно, что, обманом разоружив полк, юнкера, охранявшие Кремлевский арсенал, расстреляли из пулеметов около пятисот человек и теперь угрожают Московскому Совету.
Попивая с блюдечек горячий чай, Андрей и Сапунов то и дело поглядывали в окно.
Наконец стемнело. Они поднялись. Пашка тоже вскочил, натянул брезентовку.
- А ты куда? - нахмурился Андрей.
- С вами, братка! У нас на баррикаде совсем тихо. Может, в юнкерском штабе и не осталось уж никого? Вдруг все на Совет двинули?
- Не твоего ума дело! - буркнул Андрей. - Иди, куда велено!
Но Пашка не послушался брата. Отставив корзинку, которую мамка доверху наложила вареной в мундире картошкой, он напялил шапчонку и бросился к двери.
- Я мигом, мам! За корзинкой забегу. Только гляну, как мимо юнкеров через Красную площадь пройдут!
Не слушая, что мамка кричит вдогонку, кинулся к Озерковскому госпиталю.
И успел. Отряд, еще с утра вооруженный доставленными с вокзала винтовками, выходил из ворот особняка. Стараясь не попасть на глаза брату, Пашка крался следом.
Дождь лил все сильнее, небо цеплялось лохмотьями туч за крыши, скрывало трубы заводов.
На мосту отряд остановил юнкерский патруль. Пашка не слышал, о чем говорили, но через две-три минуты двинцы зашагали дальше. На Пашку юнкера не обратили никакого внимания. Горбясь, он проковылял мимо: какой с него, с убогого, спрос?
На Красную площадь Пашка вышел в тот момент, когда возле Иверской часовенки юнкерский патруль снова задержал революционный отряд.
Пашка остановился, присматриваясь.
Вблизи кремлевской стены, у ворот и у памятника посреди площади пылали костры, отсветы пламени плясали по красному кирпичу стен. Возле ограды собора Василия Блаженного дымились походные кухни. У костров, посверкивая огоньками папирос, громко переговаривались и смеялись юнкера.
Пашка пробежал вдоль стеклянных витрин торговых рядов и издали увидел, что патрульные яростно спорят с Сапуновым. Офицер кричал и махал рукой, по жестам Пашка понял: не пропускают, велят назад. Слов разобрать не мог, но видел, как офицер выхватил из кобуры револьвер и выстрелил в Сапунова. Сапунов сделал шаг вперед, покачнулся, выронил винтовку и повалился навзничь.
Пашке показалось, что он услышал, как стукнулась о камни голова. На выстрел от костров к месту схватки, щелкая на ходу затворами винтовок, бросились юнкера.
"Где же Андрей? - с ужасом всматривался Пашка, отбросив капюшон брезентовки. - Не видно. Может, и брата, как Сапунова?.."