15
Полицейское отделение финансировали все региональные отделения корпораций. Это означало, что копы имели в своем распоряжении достаточно техники, а также тренажеров для прокачки операторов, толстые каналы доступа к внешним суперкомпьютерам поддержки. Более того, они делили с корпоративным парламентом отдельный искусственный интеллект класса Б.
В эффективности такой комплектации Хью Морган убедился очень и очень быстро.
Для начала, копы не стали возиться с разбором завалов, а скинули координаты для тактической артиллерии города. Пара залпов вакуумных бомб вымела или раскидала в стороны большую часть заградительных куч, вместе с техникой, которую там разместил Морган.
Менеджеру оставалось только скрипнуть зубами. План обороны подразумевал еще две серии коварных ловушек, которые должны были задержать полицейские машины на несколько минут. С единичными дистантами, проникшими на первый подземных этаж защитный периметр как-нибудь справился бы. Потери в перестрелке с полной формацией были заметно выше запланированных.
Рабочий график пока еще не нарушался, но грозил при любой последующей осечке завалиться в область высоких рисков.
Сетку лазерных ретрансляторов полицейские уполовинили, не сдерживаясь в расходе боекомплекта.
Моргану показалось, что операторы противника сражались с каким-то аномальным остервенением, будто знали что-то, что не сообщили ему. Виртуальная модель обороны, на базе которой осуществлялась координация действий, не успевала перестраиваться.
В других условиях, без выставленного над свалкой купола молчания, автоматические экспертные системы обратились бы к суперкомпьютерам, антарктического консорциума, чей нейтралитет и продажность успели стать неотъемлемой частью бренда. Но информационная изоляция сделала свое черное дело.
Глубина обработки данных на стороне Корпола оказалась больше, раз в несколько секунд какой-то из защитных дистантов попадался в логическую ловушку и получал повреждения.
К счастью, руководство Моргана предусмотрело и этот дисбаланс на поле боя.
Зашевелились, просыпаясь от сна, автономные армейские системы, пару лет назад обманом списанные со складов хранения. Тормоза у этих вояк были скручены по закону о криптозащите систем “свой чужой”. Капитально скручены, с намертво запаянными каналами: перекупить эту партию удалось без кодов распознавания, да и то под предлогом отработки алгоритмов наиболее эффективной промышленной утилизации. Попадать на мониторы целеуказателя боевых комплексов не рекомендовалось, в этой партии они играли против всех.
Стратеги Корпола быстро учились. Через несколько минут огненного контакта дистанты с обеих сторон активно использовали мусор в качестве укрытия. Но тут разработчик оборонительной модели явно не доработал.
Экспертные системы полицейских пошли еще дальше, используя вышедших из строя дистантов в качестве щитов. Активная сегментная броня продемонстрировала несомненное преимущество перед утилизированной техникой и строительными блоками. “Богомолы” полиции добрались до сложившегося подобно карточному домику модульному строению первого этажа.
Целеустремленность их движений говорила о качественной аналитической поддержке, позволившей быстро расставить приоритеты и не отвлекать тяжелых дистантов на расставленные поблизости обманки.
Цветовой индикатор соответствия реальных данных разработанной модели, который Хьюберг расположил на краю расширенного пространства, потихоньку менял цвет с насыщенного желтого на оранжевый.
Морган в очередной раз подглядел за развитием дел в лаборатории. Изучать на ускоренном воспроизведении записи с камер было неэффективно, но зато существовал служебный чат и его логи.
Свен сокрушенно докладывал о невозможности перехвата процесса в ближайшее время. Методы привлеченного головолома оказались несовместимы с детальным мониторингом процесса. То ли этот Карлсон подстраховался от кражи своего ноу хау, то ли избегал чужого вмешательства в ход ломки.
Бобби наглухо забил на регулярные отчеты в журнале и, казалось, просто наслаждался происходящим.
Тем не менее, запрос к узлу обработки говорил о полной готовности мистера Пескаторе нашпиговать инъекторами всех присутствующих. Флору в прицеле боевик держал столь качественно, словно обладал имплантатами для автоматического ведения цели.
В деталях взлома Хьюберт не разбирался, но на такой случай у него был Свен и автономный аналитический модуль, в который незадолго до операции оказались загружены материалы по стратегиям головоломов.
И Свен, и модуль одинаково не понимали, что именно делает приглашенный специалист. Разрыв соединения через шлейф лишал доступа к актуальным параметрам Флоры. Реконструкция велась на базе вторичных замеров от датчиков, распределенных по всему пространству лаборатории. Увы, селективность у этих приборов была никакой: то, что удавалось собрать, приходилось очищать от излучений с чипов Карлсона и Бобби. Но даже то, что с серьезным запозданием получал Свен, казалось чудом.
В отличие от обороны “Паталы”, взлом шел с явным опережением графика. Конечно, план составлялся с приличным запасом прочности, но и современные версии чипов всегда преподносили неприятные сюрпризы. Тут же Карлсону удалось каким-то образом натравить одну защитную часть прошивки на другую, нейтрализовав наиболее опасные реакции.
Долгое время, пока операция только планировалась, Морган не понимал, отчего антарктический суперкомпьютер настаивал на привлечении этого странного головолома. Казалось, добавь мощностей, привлеки более надежных специалистов, двоих или даже троих — и выйдет на порядок надежнее.
Досье на Карлсона выглядело настолько непрезентабельно, что впору было думать об ошибке или акте саботажа. Но женщин головолом взламывал даже с тем минимумом оборудования, которое он таскал с собой.
Судя по логам, файлы которых Свен аккуратно подшивал к делу, вся собранная для проведения операции современная аппаратура являлась для Карлсона лишь набором инструментов поддержки.
Позволив себе отвлечься от действий полиции, Хью немного помечтал о том, как мог бы использовать такого уникального специалиста. Ошеломительным перспективам обогащения мешала только финальная стадия операции, которую головолом с высокой вероятностью мог не пережить.
16
Когда девушку звали Глорией, она ухитрилась запутаться в самой себе.
В мыслях о собственном предназначении, восприятии мира, гардеробе и косметичке, настройках персональных девайсов, памяти о прошлом и даже в голосовом помощнике, которого приходилось цеплять как клипсу во время работы над особо важными заданиями.
Ей бы зацепиться за что-то несомненное да пройтись по сетке ассоциативных связей, но скомпрометированы оказались все данные, включая ключи доступа к бэкапам сохраненных на случай взлома воспоминаний.
У себя в отделе… а служила ли она там, или же работу придумал кто-то другой, в качестве тарана, пробивающего психику… какую психику? Откуда у нее психика и зачем Глории то, что может быть повреждено работой?
Если исходна душа, о которой во время Новой Реконкисты… а что это вообще такое и откуда она помнит этого Карла, который был одним из подозреваемым во взломе третьего секретаря Валерии Барбат, одного из региональных директоров…
У Глории не было выхода из калейдоскопа. Сознание внезапно стало фасеточным, равномерно распределившись по времени и памяти. Глория растворялась в этом состоянии — отдельные очаги сопротивления боролись за существование, но уже без надежды на успех. Это была агония мимолетного, которое нехотя уступало себя вечности.
Глория растворилась почти вся, когда где-то на задворках своего мозга вспомнила о собственном существовании Флора.
Это взлом, подумала Флора, концентрируя себя вокруг ничтожно малой песчинки своего имени. Подобно жемчужине, заглянувшей в прошлое, девушка воспринимала текущее время отстраненно, как один из множества информационных каналов сети, контент которого не содержал внутренних сертификатов соответствия.
В текущем моменте следовало убедиться, но для любого убеждения Флоре требовалась точка опоры: настолько несомненное эго, чтобы при сопоставлении с ним реальность либо отторгала себя, либо принимала как есть.
Перед глазами маячило лицо. Или лица, если одна фасеточная картинка наплывала на другую.
В одной из этих реальностей лицо перед глазами сопоставлялось с именем, которое ему не принадлежало. Впрочем, в этой реальности и Глория не очень четко разбиралась в своих именах.
— Это же не последняя наша встреча? — спрашивала она в крошечном фасеточном фрагменте. Там же, или где-то по соседству она же разрывалась между желанием прижаться к собеседнику, обнять его, расцеловать, никуда и никогда не отпускать и недавно подавленным служебным долгом, который призывал достать полицейский шокер.
— Сложный вопрос, — Сильвер робко улыбнулся и протянул немного подрагивающую от напряжения руку чтобы провести по длинным волосам.
Странно, тогда она была брюнеткой. Естественной брюнеткой с волосами на половину спины. Средства для ухода за этой роскошью были роскошью по второй, если не третьей производной. Этакий коридор зеркал, в который приходилось смотреть уже по той причине, что ничего другого не было.
Время от времени, подобно третьесортной рекламе на бесплатном канале всплывало лицо какого-то лохматого Карла. Ей сообщали о взломе, но она не ощущала никакой информационной атаки. Если та и происходила, то где-то вне того “сейчас”, в котором жила девушка.
— Можно себе представить, будто мы никогда не расставались, — вздохнул Сильвер, вставая с кровати. — Это не так сложно сделать, если вспомнить, кто ты такая. Просто не пытайся быть больше самой себя. Ты уже такая, к чему больше. Тогда она не поняла, о чем говорит этот человек. Но он встал, неторопливо оделся, пару раз пшикнул ингалятором.
Этого никогда не было, потому и не попало в полицейский отчет. Спустя три часа она стояла над этим же телом, только уже остывающим. Какая-то из корпораций вела собственное расследование, но ошиблась с выбором цели. Конечно же, боевики с индульгенцией от Корпола застрелили не того.
Глория убедилась в этом не отходя от трупа: на криптоканале сепаратистов, доступ к которому имел каждый сотрудник ее литерного отдела, Сильвер, в цифровой маске, такой незнакомый и непохожий, как ни в чем ни бывало вел свою агитацию.
Как всегда, в прямом эфире, это Корпол проверял в самую первую очередь. Рациональная логика пасовала, указывала на десятки и сотни несоответствий, от каждого из которых Флора вздрагивала, а Глория делала вид, будто ничего этого никогда не было.
Они никогда не встречалась с Сильвером. Ложные воспоминания. Она работала в отделе, который занимался поисками и поимкой этого преступника. На сервере этого отдела имелась папка с двумя десятками человек, которые уже расстались с жизнью из-за ошибок Корпола. Иногда Глория присоединялась к мнению коллег, и верила в то, что Сильвер это переходящая маска, миф, образ для маргиналов. Что корпоративная полиция несколько раз убивала, задерживала, допрашивала, потрошила мозги очередному Сильверу, но на его место вставал другой.
Небритая рожа, то и дело появляющаяся то ли в памяти, то ли в каком-то варианте реального мира, не выглядела спасением от навязчивых воспоминаний. Грань между спасением и спасателем Флора проводила достаточно четко, сама не зная для чего и по каким критериям.
Образы не совпадали, но и сама девушка точно так же не совпадала с воспоминанием о самой себе. С учетом данной погрешности все выходило странно, но противоречия отступали на второй план, пересобирая образ мира в новую, более логичную конфигурацию.
17
Больше крупных денежных сумм, попадавших на его счета, Бобби Пескаторе любил себя, стрельбу и красоту. Именно в такой последовательности он расположил свои приоритеты, изрядно удивив родителей тем, что деньги оказались только на четвертом месте.
Впрочем, родителей он застрелил на редкость красиво, одним выстрелом прочертив кровавую линию от отцовского сердца к сердцу мачехи. Родная мать Бобби скончалась от скоротечной ватиканки, мутировавшего боевого вируса, которым неохристианские радикалы очищали Европу от неверных сразу после Большой Депопуляции.
Маленький Бобби недоуменно смотрел на читающего псалмы священника, языки пламени в печах крематория — и не понимал, куда делась мама. Позже, отец показал ему ячейку в колумбарии, угостил глотком дешевого пойла, а затем попытался неуклюже утешить мальчишку.
Именно тогда, вместе с первым опьянением, которое наложилось на детскую травму, определилась судьба Бахрадина Абади, потомка беженцев из Оверни, будущего Пескаторе, Убойного Бобби.
Смерть приподняла свою вуаль, открыла парню свои красоту и величие. В ней не было греха, нужды и тягот. Все, что требовалось от смерти, быть красивой. Красота могла бы стать лидером в списке приоритетов, не будь там того, кто спустя несколько лет станет топовым боевиком по имени Бобби.
Но, к чести красоты, та долгое время удерживала вторую позицию, до тех пор, пока не уступила стрельбе.
В стрельбе гармонично соединились все ценности, которые поместились в топ Бобби. Она была красива, как сама по себе, так и в качестве инструмента, благодаря которому на счетах появлялись крупные денежные суммы.
Она была бесценна — неповторимым выражением лиц, в тот момент, когда жертва встречала свою пулю. Люди словно отвлекались от круговорота несущественного и лицезрели безусловную вечную истину, что жертвы, что присутствующие в качестве зрителей.
Иногда истина дарила жертвам смерть — этот дар Бобби помещал на пятую позицию в своей системе приоритетов, чуть ниже денег. Выше смерти уже не было места: убивай он не ради денег, это повредило бы ценности номер один.
Периодически Бобби нанимали не для убийств. Работодателям оказался по душе эстетический подход к выполнению заказов. Убитые, раненые или похищенные боевиком, выглядели фотогенично как в полицейских сводках, так и в записях с требованием о выкупе.
Это оборачивалось повышенной сговорчивостью тех людей, которым довелось оказаться насильно приобщенными к чувству прекрасного.
В подземную лабораторию, с несерьезной пушкой и неприятностями на горизонте Бобби пришел долгим извилистым путем. На этом пути нашлось место для пары очень грязных заказов от больного на голову посредника, пожара на российском зерновозе, не дошедшим до Антверпена каких-то сорок пять миль, необходимости заменить почку на донорскую и пары не слишком случайных встреч с людьми Сильвера.
Помимо этого, история могла легко утонуть в алкоголе разной паршивости, сгореть от неосторожного прикосновения к старому кабелю высокого напряжения или разлететься по миру пригодными для коммерции органами из-за не в меру эмоционального спора о картинах Дега.
Бобби уже давно ходил по краю и считал такое положение дел естественным. А что естественно, то не безобразно. Он старался быть честным, отчего не отрицал своей принадлежности к профессиональным говнюкам.
Непризнанный миром рыцарь эстетического то и дело довольствовался малой красотой. Заняв роль контрольного элемента в сложной многофакторной системе, Бобби наслаждался наблюдением за танцем, который разворачивался на противоположном краю гипотетической траектории пули.
Головолом, похожий на бомжа, только что вышедшего из запоя, положил ладонь на панель закрепленного на другой руке ноута и медленно отступал от двигавшейся неуверенной походкой красотки в полицейской форме.
Девушке мешала нейромедиаторная буря в мозгах. Она затрагивала не только центр Брока, варолиев мост и области памяти. Сбои то и дело накрывали мозжечок. Одна из базовых функций чипа пыталась вмешаться: управлять мышцами и сохранять равновесие. Механика старательно разбивала каждое движение на множество мелких, выстраивала их в сложные цепочки, запускала следующее действие только когда завершалось предыдущее.
Динамика выходила совершенно нечеловеческой, отчего Бобби приходилось то и дело одергивать себя, утешаясь мыслями о том, что запись с нескольких камер уходит к нему на портативный накопитель.
Адреалиновые очки легко переключались с камеры на камеру, позволяя выбирать наиболее красивый ракурс для расширенного образа реальности. Третьим полупрозрачным слоем ложились окна с командным чатом и системной информацией. Благодаря чату Бобби не выстрелил, когда Флора избавилась от шлейфа.
Не выстрелил, но эстетику подхода оценил, а попутно вспомнил о том, что в одном из внутренних карманов лежит четыре настоящих патрона. Без дураков и дурацкой химии, превращающей человека в безвольную кучу органики, которую даже алгоритмы чипа не сумеют поднять на ноги. В представлении Бобби именно так и выглядело безукоризненное выполнение распоряжения “никакого летального оружия”. По одному патрону на человека, неотчуждаемый минимум.
В теории, Бобби мог с легкостью умертвить всех в лаборатории, не прибегая к огнестрельному оружию. Тут имелась аппаратура под напряжением, в чипе хранилось полдюжины боевых вирусов, да и задумай он действовать голыми руками, только у Флоры имелся призрачный шанс отразить смертоносную атаку.
По мнению Бобби, любое оружие являлось летальным или поддельным. Даже водным пистолетиком можно забить человека до смерти, если как следует постараться.
Единственным источником беспокойства являлись закодированные провалы в памяти. Чип определенно содержал чужие скрипты, то ли корпоративные, то ли от людей Сильвера. А это означало, что рядовое задание, пусть и проходящее в почти изолированном от внешнего мира подземелье, могло в любой момент превратиться в авантюру с неизвестными вводными.
В отличие от Карла, Бобби был вынужден моделировать сразу несколько разнородных сценариев, от полного уничтожения лаборатории, вместе со свидетелями и записанными на локальных устройствах данными, до побега вместе с любым из наблюдаемой троицы, без возможности ликвидации всех остальных.
Базовые модели реагирования Бобби сформировал и даже прописал к себе в чип еще возле аквариума. Это не избавляло мистера Пескаторе от необходимости вносить уточнения, а параллельно, любоваться танцем похожей на марионетку полицейской и бомжа-кукловода, который взламывал ее, пользуясь только ограниченными возможностями радиоканала да отрывочными репликами вслух.
18
Первое время Карл выступал в роли дирижера. Короткие команды, проходившие через технический канал, исходно предназначенный для бесконтактного соединения с персональной техникой, вроде того же ноутбука, уходили в чип Флоры, подхватывались заброшенными туда же скриптами, отзывались короткими всплесками тревожных сообщений и системных предупреждений.
Однако, совсем скоро их стало недостаточно. Чип сопротивлялся взлому, перезаписывал свои алгоритмы в краткосрочной памяти человека, прорастая в уже отвоеванных сегментах при попытке их использования.
Хуже всего приходилось Флоре, внезапно ставшей полем боя двух программных наборов, каждый из которых опирался на ее аппаратную базу, а попутно претендовал на контроль за функциями мозга.
Если бы шлейф не был отброшен в сторону, контрольная аппаратура фиксировала бы признаки, характерные для тяжелых программ, которые создавались эволюционными методами на базе моделей активности мозга под ЛСД.
Сознание путалось, дробилось, искажало само себя. Любое воспоминание, на которое опиралась Флора, тут же становилось приоритетной целью чипа. Участвовавшие в активации воспоминания нейроны брались под контроль. Алгоритмы как одной, так и другой стороны конфликта вербовали их, записывали свой код, растрачивали драгоценные нейромедиаторы, чтобы те не достались противнику.
Эхо нейрофизиологического кошмара отзывалось в чипе и психике Карлсона. От этого шторма чувств, образов и системных сообщений можно было достаточно легко закрыться, многие головоломы без дополнительного брандмауэра не работали. Но те же головоломы, с другой стороны, никогда не ломали женские прошивки.
Карл сделал отсутствие такой защиты частью своего метода. Вместо того, чтобы отстраненно наблюдать за прогрессирующим безумием Флоры, вычленяя из аварийной трансляции ключевые моменты, он тонул вместе со своей жертвой.
У полицейской и головолома было не слишком много точек соприкосновения. Одни и те же образы, накладывались на ассоциативные связи двух сознаний, порождали разные отклики.
— Шум…
У Карла было преимущество. Его чип не подвергался хакерской атаке, у него имелся опыт подобных состояний. Он и предложил Флоре первое слово.
Короткое, емкое, легкое в произношении. Чтобы легко доходило до сознания и взывало к такому же легкому ответу.
У Флоры к тому моменту уже не оставалось сил на сопротивление.
— Уши, — простонала полицейская, невольно наклоняясь в сторону головолома.
Так начался их диалог. Бредовый, с короткими емкими репликами, практически без глаголов.
Для Флоры голос Карла стал подобием спасательного круга, безусловным сенсорным и семантическим якорем. В конфликте, который устраивали алгоритмы с участием ее памяти, он был защитой от безумия. Инстинкт самосохранения взывал к поиску точки опоры, пользуясь которой можно было выстроить защиту для психики. Искал и находил ее в голосе Карлсона.
Раз за разом Карл вбрасывал слова, ловил ассоциации, возвращал их полицейской. Укрепленные ассоциациями и внешней поддержкой связи становились целями для алгоритмов, но тут у стороны, которую представлял головолом, имелось преимущество.
Большинство ассоциаций могут быть предсказаны с достаточно высокой вероятностью. В условиях современной жизни многие аспекты жизни человека регламентированы. Скажи горожанину “панель”, он вспомнит либо о продажной любви, либо о солнечной энергетике.
До фокуса с чтением мыслей тут еще далеко, но Карлу и не требовалась стопроцентная точность. Скрипты, закачанные на чип Флоры были забиты ключевыми словами. Каждая ассоциация продвигала взлом к успешному завершению.
19
С того момента как прогремели первые взрывы информационных окон в расширенной реальности Матильды стало втрое больше.
Преодолев многоступенчатую проверку безопасности, к рабочему массиву данных подключились ее персональные аналитики. Помимо типовых задач, которыми занимались специалисты Корпола, на этих сотрудников легли дополнительные задачи по составлению моделей развития ситуации. Конфликт такого уровня подразумевал неизбежные последствия не только политического характера, но и реакцию городского рынка.
Кроме того, воспользовавшись оказией, к делу получили доступ представители “Артемиды”, для которых происшествие могло стать рычагом воздействия на замешанных конкурентов.
Муниципальный дата-центр оперативно выпотрошили несколько волн хакеров. Первыми сливки снял Корпол, но другие корпорации не слишком сильно отставали от полицейских.
— Первый, кто по итогу владеет свалкой?
Матильде пришлось воспользоваться медикаментозной поддержкой для того, чтобы ощутимо ускорить свое восприятие, а также распределить внимание на несколько независимых потоков. Несмотря на то, что такая химия негативно сказывалась на здоровье, комиссар хваталась за уникальный шанс сделать себе карьеру.
Когда, как не в таких ситуациях, можно проявить себя как талантливый политик?
— Сорок три процента цепочек владения закольцовано и являются по факту только формой сокрытия, — доложил эксперт Первый, — Первично участком владеет муниципалитет, на основании городского устава. Комиссия по эффективному использованию городских активов выделила эти земли в отдельную группу, определив для использования под свалку восемь с половиной лет назад. Участие корпорации “Артемида” в деятельности комиссии документально зафиксировано, однако на тот момент председателем являлась Валерия Барбат, парламентарий от “Карфаген Индастрис”, позднее ушла в совет директоров на младшие позиции.
Далее комиссия выпустила набор ценных бумаг, дающих право использования земель под временное хранение муниципальных и промышленных отходов на три десятка лет…
Тем временем в соседнем окне эксперт Второй разворачивал инфографику с довольно скудной реконструкцией возможных причин похищения полицейской. Литерный отдел, как удалось выяснить через своих людей в Корполе, выделился специализацией на Сильвере. К сожалению, проникнуть в сам литерный отдел агентам “Артемиды” то ли не удалось, то ли утекало оттуда в родную корпорацию Матильды на таком уровне, который был ей недоступен.
В принципе, стоило только прозвучать этому проклятому имени, как список подозреваемых в похищении резко удлинился. Мало того, что поимка лидера сепаратистов службами одной из корпораций принесла бы немало политических очков, но еще два года назад на одной из парламентских ассамблей каким-то чудом удалось подключить к охоте наемников. Сформированный призовой фонд хоть и состоял из нескольких пакетов акций, но его актуальная стоимость постоянно увеличивалась, несмотря на редкие выплаты информаторам.
Несколько раз Сильвера показательно убивали, однако после каждого убийства сепаратист, с помощью технологий блокчейна и тому подобных цифровых фокусов доказывал, что охотники ошиблись, став жертвой коварной обманки.
Анализом стратегий, которые заводили в тупик, а также выработкой методов поимки знаменитого преступника и занимались специалисты литерного отдела. В частности Глория Лиддел, работавшая под псевдонимом Найтингейл, еженедельно читала от двух до пяти подозреваемых в пособничестве сепаратисту.
Даже с учетом того, что подавляющее большинство сведений оказывалось однозначным мусором, тот массив, который можно было найти в мозгу полицейской, впечатлял.
— Как штурмовая группа планирует освобождать нашего сотрудника? — представительница литерного отдела старалась выглядеть грозно, однако руководство штурмом взяла на себя Берта Уокерсон, за глаза звавшейся Бешенной Бертой. Шансов надавить на нее у литерницы не было вообще никаких, однако даже сама попытка засчитывалась в плюс.
— Сканеры дают крайне нечеткие результаты, — сообщал еще в одном окне уже сторонний эксперт от Корпола. — Биологические сигнатуры улавливаются с вероятностью не более девятнадцати процентов, ориентировочно на втором подземном этаже обнаруженной базы. Энергетический след смазан. Похоже, кроме пояса защитных систем у похитителей есть несколько импортных реакторов средней мощности, а также некий аналог распределенного дата-центра. Теоретически, там даже искусственный интеллект класса Би можно разместить…
Голоса экспертов норовили слиться в ровный гул. Матильде приходилось удерживать сосредоточенное состояние, выделяя один из параллельных потоков на собственные рассуждения. Пока что выстраиваемая модель никак не желала сходиться. Затраты, которые нес в результате штурма неведомый противник Корпола, уже приближались к проценту текущей стоимости активов средней корпорации Массалии.
Конечно, североафриканские гиганты типа “Карфагена” или родная “Артемида”, некогда зародившаяся на руинах кипрских офшоров, были куда богаче. Но даже для них подобные траты предполагали достижение сопоставимых по масштабам доходности целей, которых Матильда на видела.
Даже этот Сильвер, информационный разбойник, занявший место в криминальной экосистеме города и региона, вряд ли заслуживал такого внимания. Пускай эффект от его поимки мог оказать влияние на корпоративный парламент, риски делали подобные инвестиции слишком ненадежными.
Чтобы нагло и открыто потоптаться по репутации Корпола, затеять дорогостоящую перестрелку с использованием энергетического оружия, каждый выстрел которого превышал по себестоимости месячный заработок среднего горожанина — требовались весомые основания.
Эксперты Матильды пришли к выводу, что это не преднамеренная провокация корпоративной войны всего лишь на сорок секунд позже, чем о том же догадались в “Артемиде”.
Глядя как местами оплавленные дистанты, совсем недавно заказанные из Малайзии, расковыривают бронированные створки, прикрывающие вход в подземную базу, комиссар ощутила самый настоящий охотничий азарт. Видеопотоки с камер “богомолов” стекались на сервера Корпола, но это не мешало Матильде, слегка злоупотребив своими полномочиями, заполучить параллельный поток к собственному дата-центру.
Позже специалисты разберут все эти данные по кадру, составят детальное и смертоносно унылое описание каждого действия. Но пока комиссар лежала в личной сенс-камере, а ее мозги и нервная система работали в форсажном режиме. Упускать такой шанс возвыситься не мог никто из допущенных к делу о похищении агента Найтингейл.
20
Хью быстрой походкой, стараясь не переходить на бег, двигался по низкому техническому коридору, собирая рукавами пиджака пыль с кабелей, цепляя клапанами боковых карманов за пластиковые стяжки. На первом подземном этаже сцепились полицейские автоматы и современные защитные системы, контрабандой доставленные из Бхарата, смонтированные тамошними операторами при помощи дистантов. За такую роскошь пришлось заплатить, но зато координаты стройки не ушли на сторону.
Коридор то и дело содрогался от взрывов неподалеку. Освещения в нем не предполагалось с самого начала, потому приходилось ориентироваться по картинке в адреалиновых очках.
Подглядывать за прогрессом в лаборатории было некогда. Морган удалялся по одному из эвакуационных маршрутов и только необходимость беречь дыхание удерживала его от ругани в адрес суперкомпьютера, проигравшего в интеллектуальной дуэли полицейскому кластеру.
Большая часть армейских комплексов, на активности которых строился план обороны, оказалась выведена из строя, даже не вступив в огненный контакт. Вместо расчистки мусорных гор полицейская техника опрыскала их быстротвердеющим металлопластиковым аэрозолем, заглушающим внешние сигналы. Моргану удалось активировать только пару автономных боевых комплексов и это стало одной из причин поспешной эвакуации. Еще два комплекса затаились по углам свалки, но штильмейстеры Корпола заблокировали каналы передачи команды.
Активация прошла по только для тех машин, которые соединялись с управляющим центром по кабелю, который тут же отследили операторы атакующей стороны. Феноменально глупая ошибка: подрядчики решили сэкономить и воспользовались проводом без повышенной экранизации. Возможно, при этом кто-то получил на лапу, поставив под угрозу всю “Паталу” вместе с оставшимся здесь немногочисленным персоналом.
Пускай на нейтрализацию армейской техники полиция отрядила больше половины подъехавших на свалку дистантов, никто не помешал копам заинтересоваться вторым концом засветившегося на сканерах кабеля.
Оставив одного из смертников координировать деятельность защитных систем, с наказом эвакуироваться по ложному маршруту, Хьюберт прихватил с собой второго ассистента, собиравшего остатки пыли позади менеджера.
Лаборатория располагалась заметно ниже, но автономности, которая позволила бы спрятаться от полицейских сканеров, ей тоже не хватало. Когда копы подавят сопротивление автоматики, им хватит трех минут чтобы расставить высокоточные сканеры и определить цель для следующего захвата.
План глубоко и резко ушел в область повышенных рисков. Только настойчивость корпоративных скриптов в чипе менеджера мешала тому покончить с вторым смертником и попробовать сбежать без результатов взлома.
Скрипты щекотали мозг Хьюберта, отзывались повышенным церебральным давлением, грозила перейти в гипертензивный криз, если ответственный за операцию сотрудник корпорации не выполнит порученную руководством задачу.
Из-за затаившихся на чипе программ пришлось покинуть бронекапсулу, к которой стекались оперативные данные от внешних систем и рисковать своей жизнью, пробираясь к аварийной лестнице на нижние этажи.
Воспользоваться лифтом Морган не мог, это моментально рассекретило бы не только лабораторию, но и солидный кусок конфигурации энергоснабжения комплекса. Кроме того, существовал риск застрять между этажами и гарантированно провалить поручение.
Срыв тщательно просчитанного плана породил в сознании Хьюберга противоречивые чувства. То, что, лежа на удобной кушетке психотерапевта, можно было бы назвать чувством долга, явно усиливалось прошивкой, а также страхом неминуемых последствий.
Прогневать корпорацию и остаться при этом в живых было нетривиальной задачей. Морган сомневался в том, что сумел бы успешно перебежать под крыло конкурентов. Мало того, что этого не допустили бы внутренние скрипты, но и сама конкурирующая корпорация вряд ли захотела бы обострять конфликт из-за менеджера, который не обладал доступом к ценным коммерческим тайнам или качественному компромату.
В противовес чувству долга Хьюберта переполняла досада.
Циничность корпоративной прошивки заставляла его рисковать собственной жизнью. Какой-то дурацкий дамп памяти, который Свен снимет с полицейской после того, как головолом завершит свою работу, был для корпорации дороже жизни верного сотрудника!
К этой несомненной для Моргана ценности следовало прибавить стоимость подпольной лаборатории, найма специалистов, оплаты многочисленных штрафов — потому как полицейские совсем без тормозов и спустя какое-то время гарантированно определят, кто оплатил, а значит и устроил битву на свалке.
Союзником досады выступало накатывающее волнами ощущение безнадежности, чувство фатума, слегка разбавленного страхом возмездия на свои небезупречные действия.
Вишенкой на этом торте выступала крайне психопатическая радость, порожденная внезапным осознанием возможной, но не состоявшейся альтернативы. Прошивка с той же легкостью могла захватить его сознание целиком, превратив в послушного и лишенного всяческих сомнений исполнителя, подобного тому, который следовал за Морганом вместо того, чтобы убежать куда подальше.
Удивительно, но этой радости хватало Хьюберту для того, чтобы парадоксальным образом сочетать в своей психике доминирование фатума с надеждой на лучшее. Есть план Би, плавно перетекающий в Си. На случай дополнительных неприятностей антарктический суперкомпьютер предусмотрел еще три слоя подстраховки. А чем выше риск при успешном выполнении корпоративного поручения, тем ощутимее премия от совета директоров.
Чертова лестница, оказалась вентиляционным коробом, по одной из стенок которого были закреплены металлические скобы. На миг Морган ощутил себя одним из персонажей детских игрушек. Те тоже спускались в темные глубины во имя каких-то придуманных обдолбанными сценаристами целей.
Бросив оценивающий взгляд вниз Хьюберт на секунду остановился. Адреалиновые очки детально прорисовывали спуск со второго подземного этажа на третий, схематично изображали небольшой фрагмент спуска на четвертый подземный этаж, но еще глубже была лишь темнота — не только реальная, но и информационная.
Выскочившая панель уведомления заставила Моргана вздрогнуть. Было это простым совпадением или же неблагоприятным знамением, но именно в этот момент он узнал о гибели первого смертника. Бездна подмигнула ему — и пригласила к себе.
21
Ранее Карлу не приходилось ломать такие чипы. Или он всего лишь не помнил процесса взлома, поскольку в ответ ломали уже его, раз за разом обнуляя полезный опыт.
В этот раз обратной связи было много. Слишком много на его голову, совсем еще не успевшую восстановиться от самоотождествления с пэкмэном.
В те редкие секунды, когда мороки и вспышки не обязательно своей памяти становились не столь яркими, он обнаруживал себя зажатым в угол. Одна рука на клавиатуре ноута, зафиксированного у запястья хакерской приблудой, название которой благополучно вылетело из памяти. Другая рука на затылке Фионы, кончики пальцев у разъема. Полицейская упиралась лбом в лоб, тяжело дышала, цеплялась руками за его плечи.
А еще она сидела у него на коленях и это было бы на редкость сексуально, подбери судьба иные декорации.
Интимность головоломства оставляла обычную сексуальность далеко позади. Те же женские особенности, которые делали прошивку особо устойчивой, работали в обе стороны.
Поиск точки опоры приводит к тому, что человек ищет другого человека. Ребенок стремится к родителям, всякий психически нормальный взрослый, за исключением социальных мутантов времен Великой Депопуляции или в край киборгизированных сектантов — к другому взрослому, противоположного пола.
Ограничения, которые накладывает на женщину беременность и период вскармливания, привязывают ее как к своему дитя, так и к защитнику, отцу ребенка.
Разработчики женской прошивки предусмотрели подобную связь. В более естественных условиях чип побеждал любую стороннюю привязку — но не тогда, когда его вынуждали сражаться с самим собой, а большую часть ассоциативных привязок захватил противник.
Нет, это не было настоящей любовью. То, что делал Карлсон, было взломом системы, нелегальным использованием ресурсов и методов, на которых разворачивалась чувственность и привязанность к партнеру.
Увы, даже синтетический заменитель, формально идентичный натуральному, невозможен без взаимности. Карл устал раз за разом влюбляться в малознакомых или вовсе незнакомых женщин, в глазах которых головолом видел, как сгорают в психике поддерживаемые чипом блокирующие прошивки.
Он любил их, каждую из этих женщин. Любил так, как можно любить мимолётный мираж или голографическое изображение. Его чувства взывали к бесконечному продолжению, но Карл знал, что сказочное "жить долго и счастливо" не для него. Стоит появиться новому заказу — и эта любовь уступит место новой, столь же искренней, но насквозь синтетической.
К этим, не самым приятным для головолома соображениям бонусом шло понимание того, что с таким образом жизни настоящей любви не будет и быть не может, поскольку первый же взлом перечеркнет любые отношения, возведя на месте, где их строили, типовую хакерскую поделку.
Ненавидя себя на наивность Карл каждый раз наступал на одни и те же грабли. Глядя в глаза Флоры, на огонь, характерный для страстных любовников после бурного соития, головолом знал, что сам глядит на нее точно так же.
Слова, которые они какое-то время шептали друг другу по очереди, утратили необходимость. Взлом завершился, полицейская вышла в нуль, к естественному состоянию психики, как если бы чип в её голове никогда не работал иначе чем как инструмент дистанционного управления техникой или идентификатор личности.
Не успел, подумал Карл, пытаясь придумать, каким образом они с Флорой могут сохранить свои жизни.
Благословенный и проклятый одновременно побочный эффект взлома, о котором вряд ли догадывались заказчики: теперь, до следующего взлома, жизнь и благополучие Флоры будет для него высшей ценностью.
Сейчас это было проблемой. Когда женщину похищают, взламывают под присмотром боевика на неизвестно какой глубине, когда наверху творится черт знает что — есть угроза не дожить до вечера. Заказчику нужна информация, которая была запечатана в памяти Флоры, но к извлечению данных Карлсона никто не собирался допускать. Иначе на выходе сразу попросили бы единицу.
Выдергивание шлейфа явно сломало тот сценарий, который выстроили заказчики. Со шлейфом-то Свен сумел бы вступить в работу сразу после подавления блокирующей прошивки, а Бобби вывел бы Карлсона в аут из своей пукалки.
Убивать такого качественного головолома глупо: его проще сдать бесчувственной тушкой Диал-Апу, вместе с переводом остатков оплаты за взлом. Но теперь кто-то должен скрутить полицейскую, вернуть шлейф обратно в разъем и проследить, чтобы та не пыталась выдернуть его снова. Снотворное Бобби способно легко загубить всю операцию: в спящем сознании можно копаться годами, но и когда отыщется подходящая группа нейронов, отфильтровать их активность от ассоциативного мусора — мука, а не работа. Карл попробовал придумать, как можно не попасть под инъектор. Мысли после взлома разбегались в разные стороны. Хотелось думать о Флоре, не о стратегиях. Драгоценные секунды, тем временем, убегали. Когда головолом вроде нащупал один возможный сценарий, его сбил с мысли насмешливый голос боевика:
— Это выглядело безумно эротично и заслуживает бурных продолжительных аплодисментов. Увы, у меня в руках оружие, а потому ограничусь лишь благодарностью головолому за красивое шоу. Занавес опускается. Как там тебя, Карл? Да, Карл! Медленно, встань на ноги и отойди в сторону от девушки, она нам еще пригодится. И постарайся не делать резких движений. Если инъектор попадет в глаз или сонную артерию, мир лишится хорошего, но слишком нервного специалиста.
Выполнить приказ было нелегко. Для начала, с вытянутых в сторону операционного стола ног следовало слезть Фионе. Карлсон уже было хотел сказать об этом вслух, но тут полицейская подмигнула ему и, чуть повысив голос бросила в пространство слово.
— Пигмалион…
Полицейское кодирование, запоздало вспомнил головолом, буквально ощущая как его чип отдает команду спинному мозгу. Некоторые полицейские владеют набором кодовых фраз, произнесение которых активирует вшитые в гражданских протоколы. Чтобы кодами не пользовались посторонние, обязательным условие срабатывания являлось четкое опознание говорящего как полицейского.
Шлейф, подумал Карл, безуспешно пытаясь скосить глаза и увидеть Бобби или Свена. Автоматика успела бы заблокировать озвучивание команды, если бы он остался в гнезде.