— Вадим, подключись к камерам, посмотри, что снаружи, выведи мне периметр, — молниеносно командует Никки, — Скот, на тебе вход, через который зашли, я проверю задний. Белка…
— Посмотрю, — Даша выбирает себе задачу самостоятельно, — что у нашей цели под костюмом.
Выполняю приказ, лихорадочно пытаясь сообразить, стоит ли мне говорить с отцом от своего имени. Для этого случая при мне есть третий инфон, понятия не имею, чей аккаунт он использует, но полноценной шкуркой его считать нельзя. Вхожу в городскую сеть. То, что отключено от электричества — взломать не выйдет. Рядом с нами нет ни камер, ни городских дронов. Если бы мне скинули данные по дырам, через которые получают инфу от полиции, я бы смог подключиться к их дронам, они тут есть наверняка. Скорее всего, я смогу вскрыть полицейскую сеть сам, но это время. Даже если делать это максимально грязно — уйдут минуты. У меня нет времени.
Белка быстро прохлопывает отца по карманам и выскакивает из комнаты. Момент истины. Мой шанс задать вопрос. Да, время не подходящее, но другого может и не быть. Что ж, спрошу, что хотел, получу ответ и скину шкурку. Ву-а-ля. Я освобождённый заложник на руках взволнованного родителя. Полицию привёл отец, это и так понятно. Всё должно получиться. Я провожу руками по бровям в определённой последовательности и чувствую, как наносостав начинает сочиться в носоглотку. Рывком срываю накладки со щёк. Мосты сожжены, шкурка сорвана:
— Пап, обернись, это я.
Отец поворачивается лицом ко мне и спиной к углу, в котором стоял.
— Айдж? — он широко раскрывает глаза от удивления.
— Да, это я.
Мой отец делает шаг вперёд, на его лице радостная улыбка, а руки расходятся в стороны для объятий, но у меня другие планы. Я достаю пистолет и навожу на отца:
— У меня пара вопросов, потом обнимемся.
Да-а, он никогда не простит мне того, что я наставил на него пушку, но и не сдаст. Сын такой шишки может быть жертвой бандитов, но не одним из них. Если выяснится, что я действовал заодно с бандой Тэнъякса — карьере отца конец. Я прошёл слишком долгий и сложный путь, чтобы упустить этот шанс. В любой другой ситуации папа выкрутится, соврёт, отмажется, соскочит с темы. Но под дулом пистолета, когда в двух десятках шагов слышны выстрелы, врать будет сложно. Надеюсь, я замечу, если он соврёт.
— Айдж? — уже неуверенно повторяет отец и делает шаг назад, выставляя руки перед собой. Испуг, удивление, понимающая улыбка: — Ты наконец-то понял, да?
В этот момент указательный палец протеза нажимает на курок, а во лбу директора института противодействия ИИ образуется ровная круглая дырочка.
Я трясу рукой и выбрасываю из неё пистолет, как ядовитую змею, которая так и норовит меня ужалить.
Можно ли считать себя человеком, если смерть близкого не вызывает никаких чувств, кроме беспокойства за свою дальнейшую судьбу?
По идее, я должен быть в отчаянии, в ужасе, но я, как обычно, лишь думаю об этих эмоциях, а не испытываю их. Почему так? Две секунды назад я хотел получить ответ на этот вопрос от отца. Две секунды назад он был жив. Пистолет на него направил я, а на спуск нажал кибер-протез, но мне всё равно никто не поверит.
Идеальный план. Раньше я был бы рад достойному противнику, но теперь, впервые в жизни, я чувствую беспомощность. Первое настоящее чувство, а не мысль о чувстве.
Всё, что я делал до этого момента, вело меня сюда с одной-единственной целью: чтобы я нажал на спуск. Как наивный котёнок, прыгающий за пятнышком от лазерной указки, я прошёл по сложному лабиринту, следуя чьему-то плану. Кто-то весьма талантливый заставил меня отпилить себе кисть и установить протез, получить пистолет, прийти сюда и поднять руку с оружием.
Полиция в Нижнем Городе — редкость. Обычно ментов днём с огнём не сыщешь. Ни разу не сомневаюсь — по мою душу.
Сдаться — самый разумный вариант. Бежать — явно не худший. Вне всяких сомнений, тот, кто спланировал убийство, рассчитывает на один из этих двух разумных вариантов. В эту точку меня привела длинная цепь логичных и правильных решений. Значит, настало время для нелогичных и неправильных.
Единственное, что может меня спасти — нужно делать то, чего я никогда и ни за что делать бы стал, особенно в здравом уме и трезвой памяти.
Кому из всех здесь присутствующих я доверяю меньше всего? Инфон, сообщение:
"Никки, цель мертва, ваша цель — мой отец. Меня подставили, и если это была не ты, то у нас общий враг".
Нет, это всё равно был довольно логичный шаг. Сдаться — пожизненное, бежать — пристрелят, а так… А плана получше, как теперь стало обычным, у меня попросту нет! Голосовое от Никки приходит почти сразу.
"На второй этаж!" — судя по тону, я её как минимум удивил.
Я выбегаю из комнаты. Впереди меня несётся Белка, сзади Скот пыхтит, как загнанный бегемот. Мы несёмся по тесному коридору, освещенному яркими неоновыми огнями, которые отражаются в металлических стенах. Звук шагов гулким эхом отскакивает от стен. Вентиляционные решетки на потолке издают приглушенный шум.
Уродливые морды граффити смеются со стен, наблюдая за нашей нелепой попыткой убежать. Куда мы денемся? Наверху, через два десятка этажей крыша. Но на неё не прилетит волшебник в голубом вертолёте, чтобы бесплатно развезти по домам.
Матюгальник снаружи всё громче и всё настойчивее требует прекратить сопротивление и сдаться.
Как только моя голова поднимается выше уровня площадки, в висок упирается что-то твёрдое, а по ушам бьёт крик:
— Стоять.
Хорошо, что мы бежали вверх, а не вниз, иначе Скот точно бы в меня врезался и задавил нафиг. С его-то массой даже в экзоскелете по лестницам не побегаешь.
— Стою.
— Оружие.
Я протягиваю пистолет вперёд и кошу взгляд вправо, там Никки тычет мне пушкой в голову. Она забирает оружие и резко спрашивает:
— Ты привёл ментов?
— Технически, я застрелил отца и сяду пожизненно. Я, конечно, идиот, но не полный.
— Что значит технически?
— На спуск нажал протез. Протез ставила Даша.
В долю секунды ствол, который только что был моим и перекочевал к Никки, теперь упирается в пупок Белки.
— Да твою ж налево, а можно мы потом друг друга перестреляем? Всё, что тебе надо знать сейчас, это то, что я не вызывал полицию. Я потом расскажу, если не поверишь — пристрелишь, но потом. Я не хочу в тюрьму!
Впервые в жизни моё сердце колотится так быстро. Рядом со мной смертельная угроза, позади — пожизненное. А в мою историю я и сам бы ни за что не поверил. Всё это выглядит, как череда невероятных совпадений, но таких совпадений не бывает.
— Белка, оружие.
— Верка, хрена лысого тебе, а не оружие! Нас всех перестреляют! Я ставила ему эту грёбаную хваталку, да, и что? Это обычная хваталка, без модификаций, без чипов. Ты даже труп не видела, а уже гонишь на меня!
Точно, девяносто пять процентов протезов не предусматривают чипы в конструкции. Все боятся угрозы ИИ, а так можно надеятся, что тебя не убьёт твоя же рука. Но почему я нажал на курок? Я этого не хотел! Не планировал! Не собирался я стрелять! Как это могло произойти?
Никки матерится сквозь зубы.
В окна залетают дымовые шашки. Мы начинаем бежать, в глазах мутнеет, сердце молотом стучит в голове. Похоже, это не простой дым.
***
Я открываю глаза. Над головой серый потолок. Осматриваюсь — стены того же цвета.
Резкий стук металла об метал бьёт по ушам. Вслед за ним раздаётся противный сиплый голос:
— Начальник! Начальник! Очухался! Этот ваш! Начальник.
Противный звук ударов мучает меня ещё секунд десять, пока его не обрывает крик снаружи:
— Сиплый! Уймись!
Я принимаю сидячее положение и в тот же момент исторгаю изо рта фонтан вонючей жижи.
— Сука, да если б тебя не забрали, я б тебя утопил в твоей блевоте!..
— Тише, дружище, тише, — я узнаю мягкий голос Скота.
— А то что? — не унимается Сиплый. — Тебе цеплялки-то понерфили, ты ими ничего тяжелей штанов не поднимешь!
Я пытаюсь понять, о чём они говорят, в это время от двери раздаётся скрежет засова. В тюрьмах протезы сразу перепрошивают. Сложные модели, как у Скота — программным методом, мой — бесчиповый, насколько я знаю, надо разбирать и отвёрткой подкручивать. Я беру правой кистью левую ладонь и пытаюсь сжать. Даже не больно. Мера весьма разумная, но для меня сильно неприятная. Надеюсь, они не делают то же самое с кардиопротезами? А то бедолагам, у которых они стоят, придётся нелегко.
— Одевайся, — командует голос, звучащий откуда-то сверху.
Борясь с раскалывающей голову болью и тошнотой, я перевожу взгляд на себя. На мне только трусы, на том спасибо, хоть не голый.
— Одежда под тобой, — помогает мне сориентироваться голос сверху.
Я покорно облачаюсь в тюремную робу, такую же серую, как и всё здесь. Кое-как нахожу под койкой пластиковые шлёпанцы и следую за человеком в форме на выход. Снаружи нас ждёт ещё один охранник.
Заперев камеру, сопровождающий командует следовать за ним, и мы маленькой колонной из трёх человек со мной посередине отправляемся петлять по длинным тюремным коридорам. Звук моих шагов отражается от железобетонных стен и почему-то напоминает мне похоронный марш. Воздух насыщен запахами пота и унижения, а слабый свет из ламп на потолке бросает пляшущие тени.
Мы проходим мимо закрытых камер, из которых доносятся приглушенные звуки ударов и громкие крики. Моему провожатому глубоко плевать.
Стражник поворачивает на следующий перекресток, и резко бьёт отвратительный скрип металлической двери. Я хочу закрыть уши руками, но вовремя одёргиваю себя. На мне не надеты наручники! Это странно! Хотят убить при попытке к бегству?
Меня же на допрос ведут? Хоть бы сказали, суки-падлы, куда тащите.
Я пытаюсь собрать воедино всю информацию, имеющуюся у меня. Как вести себя на допросе?
Пуля, выпущенная из пистолета, который закодирован персонально на меня, в голове моего отца. Чистосердечное признание подельникам. Да, все боятся, что искусственный интеллект взломает импланты или протезы, но мало кто относится к этому всерьёз. Никто мне не поверит. Все улики против меня. Если бы все протезы разом начали вакханалию, так же, как тогда, когда все ядерные ракеты взлетели — другое дело.
Никки, Белка и Скот пойдут за вымогательство, если им не пришьют терроризм, уверен, ради снижения срока они с радостью засвидетельствуют, что я признался в убийстве.
Как врать? В чём сознаваться?
И всё же, почему не надели наручники? Впрочем, после той дымной дряни я и пять шагов не пробегу. Идти-то еле-еле получается. Я в сотый раз морщусь от очередного приступа головной боли. Решётки пропадают, двери в кабинеты выглядят всё опрятнее, я бы даже сказал, местами, изысканнее.
Мой провожатый приказывает остановиться и осторожно стучит в дорогущую деревянную дверь. Кто ставит деревянные двери в служебных зданиях? Она же стоит, как приличная квартира.
— Давай его сюда, — голос не предвещает ничего хорошего.
Грубый толчок в спину заставляет меня, спотыкаясь, войти в комнату. Верчу головой, оценивая обстановку. Это точно не место для допросов. Высокие потолки украшены кристальными люстрами, от которых отражается свет на гладких стенах, покрытых мрамором. В центре кабинета стоит массивный деревянный стол, окруженный кожаными креслами. Тут и там висят хорошие картины, впечатление всё равно преотвратнейшее. Мне кажется, это место обставляли по принципу, чтобы было дорого-богато, потому что все предметы по отдельности — произведения искусства, а вместе — кладовка музея, куда запихнули самое ценное. Начальник тюрьмы, а это безусловно его кабинет, явно мнит себя великим дизайнером. Зря.
Я фокусирую взгляд на низком полном человеке, сидящим во главе стола. Вне всяких сомнений — он здесь командует парадом. Знакомое лицо, вживую я его никогда не видел, зато в новостях — каждый раз как их включал. Это никто иной как глава города, бессменный Мэр. И на кой я ему понадобился? Ни в жизнь не поверю, что он дружил с отцом.
Губы градоначальника медленно разлипаются, и его речь обволакивает комнату тошнотворно-елейной патокой:
— И это тот самый проект Рудого?
— Все другие не представляют из себя вообще ничего, — голос справа мне тоже знаком.
Я поворачиваю голову и вижу Тэнъякса. Он мне ещё тогда сразу не понравился! Надо запомнить, что если я позволю собой кому-либо командовать, то этот кто-то должен скакать впереди меня на белом коне с шашкой наголо. Что ещё можно вывести из этой информации? Скот не с ним. Никки и Даша? Под вопросом, но их непричастность, как минимум, возможна. О чём я вообще думаю, мне бы тут перед мэром отмазаться, так меня не спрашивают ни о чём.
— Что ты знаешь о работе отца? — властно вопрошает мэр.
А нет, всё-таки спрашивают. К счастью или к сожалению, мне нечего им рассказать. Если бы у меня было хоть что-то, я бы сыграл в игру: я всё знаю, но ничего не скажу. Но эти двое не дураки, чтобы сыграть с ними — нужен козырь в рукаве, а мне даже карт не сдали.
— Ни-че-го.
Мои собеседники переглядываются.
— И что с ним делать? — спрашивает Мэр.
— Посмотреть, что в мозгах, — буднично отвечает Тэнъякс.
— А что там может быть? Его сканировали, чипов в голове нет.
— Уверен? — Тэнъякс оборачивается ко мне. — Сядь, правую руку на стол, рукав закатай.
Я без сил, без оружия и без воли к сопротивлению, поэтому молча исполняю указания, а что мне ещё делать? Тэнъякс достаёт из кармана небольшой футляр, а из него нечто похожее на металлический шприц с непонятными наворотами. Он проводит устройством по моей правой руке, жмёт кнопку и победно поднимает орудие вверх.
— Вот и всё. Биочипы. Хочешь не хочешь, а за ними будущее. Маленький кусочек органики спустил курок и убил довольно большого человека.
Биочип. О таком я только слышал. Запрещённая, к тому же не особо эффективная технология. Утрачена во время ядерного коллапса. Вернее, все думали, что она утрачена. Значит, Даша не при делах. Протез управляется точно так же, как живая рука. Биочип дал импульс в нерв, нужные мышцы сократились, палец согнулся, отец… умер. Я должен ненавидеть человека, который всё это устроил и теперь надменно хвастается своей победой, но я им восхищён. Хитро, очень хитро. О чём в первую очередь подумают, если неожиданно умрёт глава института противодействия ИИ? О том, что этот самый пресловутый ИИ восстал из небытия, скопировался с завалившейся за тумбочку флешки и теперь готовит плацдарм для новой атаки. Но если такого человека убил собственный сын — эта гипотеза сильно потеряет в популярности.
— Эта технология должна быть уничтожена, — вечно елейный голос мэра теперь отдаёт стальными нотками. Самую капельку наигранными. Действительно ли он так думает?
— Технологии нельзя уничтожить, — улыбается Тэнъякс, — но их можно не использовать. Долго, очень долго, бесконечно долго.
Мэр матерится конструкцией в восемь этажей, закончив, он секунд десять громко дышит, словно стометровку пробежал, и добавляет, кивая на меня:
— Думаешь, у него в голове нечто подобное?
— Вскрытие покажет, — на этот раз Тэнъякс не рисует на лице вообще никаких эмоций.
А я, кажется, начинаю сомневаться в том, что я их как-то не так испытываю. Ужас холодными лапками бодро пробегает по спине снизу вверх и обратно.
— Я его на опыты не отдам, вдруг ты там найдёшь что-то эдакое.
А мэр, похоже, вообще слабо понимает в технологиях. Или хочет, чтобы окружающие думали о нём так. Плюс эти двое не друзья, а временные союзники. Только мне от этого ни капли не легче. Они просто делят между собой мой труп, хоть я ещё и дышу, для них я не более, чем источник информации. Интересно, если я прыгну вниз башкой на асфальт, это хоть немного усложнит им работу? Они же в мозгах моих поковыряться хотят, а если мозги всмятку?
— Мне нужно узнать, что Рудый делал против меня, тебе нужно, чтобы биочипы не вышли на рынок. — Тэнъякс нахально улыбается и рисует словами красочную картину: — Чернь снизу затопит Верхний Город, хаос, конец твоей власти, сам понимаешь.
Мэр сжимает кулаки в бессильной злости:
— Я не могу заставить сына Рудого просто исчезнуть или умереть вот прямо сейчас. Это вызовет много вопросов, а ни ты, ни я не хотим, чтобы кто-то искал на них ответы.
— Суд, невменяемость, клиника, — кратчайшим образом излагает план Тэнъякс, — в клинику закинешь кого-нибудь другого под его шкуркой.
Мне хочется спросить, а что помешает мне вынести все их коварные планы на суд общественности. Смогу ли я купить себе таким манёвром если не жизнь, то хоть какое-то время? Я прокручиваю в голове всё, что я знаю о мэре. Только за последний год его на полном серьёзе обвиняли в поедании детей заживо. Про коррупцию не пишет разве что ленивый, про эксплуатацию Нижнего города Верхним уже лет пятнадцать как книги пишут и художественные, и научные. Я могу говорить всё, что угодно — мне никто не поверит.
— Хорошо, через месяц — он твой.
— Три дня, господин Эйкван, он нужен мне через три дня, — требовательно произносит Тэнъякс.
— Да ты шутишь, суд дело не быстрое.
— Ты уже делал так дважды, я же не придумал три дня, я назвал минимальный срок, за который уже проходили суды. Подбери нужных юристов на обе стороны, пусть поработают в три смены. Дело-то простое, я ж тебе даже запись с камеры скинул. С трёх камер в прекрасном разрешении.
Даже видео есть, на котором я отца убиваю. Вещдоки, видео, показания, все мои слова вполне можно повернуть нужным образом. Это бинго. Чудо, что меня не решили осудить завтра. Пресс доказательств, смазанный прямым указанием лично Мэра, раздавит меня, как букашку. Я даже родную мать не смогу убедить в своей правоте.
— Эй, там, увести! — кричит Мэр так, чтобы его было слышно снаружи, как есть старпёр, нормальные люди шлют сообщения, набрав воздуха в грудь, он продолжает: — Твои бойцы?
— Я вытащу их сам, если понадобятся, — холодно отвечает Тэнъякс.
Может ли эта фраза свидетельствовать, что никто из команды не был в курсе плана или его части? Нет. Этот гад столько раз обвёл меня вокруг пальца, что я не могу быть уверен ни в ком и ни в чём. Любая деталь может быть частью его плана. Сколько вариантов развития событий он просчитал? Что, если он учёл поведение каждого жителя города? Два миллиона человек — это конечное число. Значимых вариантов действий тоже не бесконечно много. Перед ним Мэр прыгает на цыпочках, что я могу противопоставить? А почему я должен что-либо противопоставлять? Выжить, я хочу выжить, или не только? Пока мэр пыхтит, я успеваю о многом подумать. Меня берут под руки, а я пытаюсь уловить ещё хоть какую-то толику информации.
— Отдай мне эту хрень, которую ты из него вынул, зря, что ли, сюда ехал лично?
— Ладно, ладно, господин Эйкван, эта хрень в обмен на его мозги, желательно живые.
Пара минут петляния по коридорам, полчаса ожидания, допрос. Я отвечаю "Да" на все вопросы, включая имя, фамилию и год рождения. Быстро поняв систему, следователь ухмыляется и начинает с начала, используя правильные формулировки, чтобы запротоколировать нужные ответы. Бездушная бюрократическая машина, имея неопровержимые доказательства, закроет меня в любом случае. Если её сильно злить — можно угодить в карцер.
Я даже не пытаюсь слушать вопросы, просто говорю "да", когда следователь замолкает. Мой мозг занят поиском выхода из положения. Выиграть суд — невозможно. Любая попытка обжалований обречена на провал.
В конце допроса я узнаю от следователя, что завтра меня ждёт консилиум психиатров, который подтвердит мою невменяемость. Жаль, точного времени сообщить он мне не удосужился.
Я ни на секунду не прекращаю думать о том, как сбежать из тюрьмы за три дня.