В шаге от бездны - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 1

Глава 1

Введение

Заведение, в котором мы находимся, имеет всего один, неоспоримый, плюс — оно не пользуется популярностью. Десяток столов, занят только наш. В пустом зале лишь я и мой собеседник. Не знаю, что послужило причиной отсутствия клиентов, плохая кухня, расположение или дурные манеры персонала, мне было плевать.

Я долго искал встречи с этим человеком. Место не имело особого значения. «Ради такого интервью можно пойти на всё», — сказал я себе. Дорога заняла у меня двенадцать дней. Но сейчас я не жаловался. Я ждал. Ждал его рассказа.

Человек, сидевший напротив, лениво поигрывал бокалом местного виски и иногда вопросительно поглядывал на меня. Я не торопился. Достал блокнот и ручку, проверил диктофон. Пробежал глазами по заготовленным вопросам. Подготовившись и получив от усталого, хотя к чему бы ему быть усталым, официанта, чашку кофе, я задал свой первый вопрос:

— Вы готовы рассказать мне правду?

— Сидел бы я здесь, если бы не был готов, — ответил он. — Вы очень настойчивы мистер Фишер.

— Моя профессия…настырность — её часть, — сказал я, отпивая кофе.

— Понимаю… Ну что ж. Валяйте. Выводите на чистую воду мистера Маркуса Альери.

На его лице появилась улыбка, никак не соответствовавшая тону, которым были сказаны эти слова.

— Расскажите мне о вашей деятельности в период «старой администрации», — я использовал термин, которым некоторые люди обозначали времена «до войны».

Мистер Альери одним глотком осушил бокал, глянул в окно и улыбнулся.

— Вы хотите знать, чувствовал ли я вину? Просыпалась ли во мне совесть? — он делает паузу, подзывает официанта, тот приносит новую порцию виски.

— Нет, — глядя мне в глаза, говорит он. — Не чувствовал! Вы из другого теста! Не так ли? Честь, совесть, верность…Все эти чудесные человеческие качества, о которых я читал только в книгах. И которые…, - он делает глоток из стакана и со стуком ставит его на стол. — Я никогда не встречал!

Ухмыляется.

— Я делал свою работу, занимался поставками грузов для нужд колоний, всего того, что они не могли или не хотели производить сами. Работа скучная, однообразная и не слишком хорошо оплачиваемая. Как это часто бывает, мою жизнь изменил случай. В бумагах, проходивших через мои руки, была ошибка, опечатка, одна цифра… поменявшая всё. Не самая крупная партия оружия и боеприпасов для нужд полиции и сил самообороны, но самая показательная для меня. Обнаружив ошибку, я умолчал о ней. Сделал все необходимые согласования и операции. Подписал и передал документы на оформление. Наблюдая, как при погрузке, никто не удосужился пересчитать количество ящиков, никто не посмотрел бумаги и даже не расписался в отправном листе, я вдруг увидел то, что всегда было перед моими глазами, но скрывалось в простой и глупой убеждённости, что всё проходит как должно, всё идёт верно и отлажено. Тогда я увидел свой шанс. Департамент обеспечения колоний — ДОК, в котором я работал, занимался поставками всего, от зубной пасты до высокоточного, современного оружия. И на мою удачу, контроль отправки вооружения и детского питания проходил одинаково.

— Маркус Альери начинал свой путь простым клерком? — спросил я, откидываясь на спинку стула.

— А вы думали, я родился в оружейной кладовой? Нет. Я первым заметил изъян, пробел в системе. И смог распорядиться данным мне шансом. После того знаменательного дня прошло лет пять-шесть, но как всё изменилось…

Да, чёрт возьми, я был тем же клерком, но со связями и деньгами. Поверьте, то что все увидели, когда открылась правда, я знал и понимал раньше всех, намного раньше. Я принимал в этом участие. Видел, как опухоль появилась, росла и… привела к тому, что случилось.

Думал ли я о том, куда и кому, а главное, с какой целью идёт оружие, проходившее через мои руки? Конечно нет! Я зарабатывал деньги. Зачем думать о таких вещах? Я подделывал документы, подкупал тех, кто составлял отчёты, приплачивал ответственным за отправку и получение груза. Спустя время мне открылись двери в высокие кабинеты, где принимались нужные мне решения. И поверьте. Честь там заменяли деньги, а совесть — их количество!

Делая очередной глоток виски, Маркус Альери заливается громким смехом, особенно громким в нашем пустом заведении.

— А как же регулирующие и надзорные органы? — спрашиваю я. — Куда смотрели они?

— Они? Они считали банкноты, щедро льющиеся в их карманы. Неужели вы думаете, я не позаботился о таких вещах?! Поймите, — снисходительно говорит мой собеседник. — Все были в деле. Все были довольны. В колониях больше всего. Я никого не знал лично, только имена и то, не всегда, но знал, что они довольны.

Выглядело это просто. Мы отправляли партию винтовок для колониальных войск, в документах было указано количество, но четверть из них оседала, где-то по пути к месту назначения. Из пункта А в пункт Б доходило не всё. И те люди, что были ответственны за это, работали или со мной, или на меня. Позднее я стал действовать проще. Платил кому нужно, получал подписанные бланки на отправку, вписывал туда то, что меня интересовало, указывал адресата и отправлял груз. Чтобы всё было чисто, приплачивал и принимающей стороне. Чиновник в колонии подписывал документы о получении и отправлял несуществующий груз на склад. Вот и всё. Нас всех интересовали только деньги, только новые заказы. Мотивы и цели клиентов, в моём деле, совершенно лишняя информация.

— А как вы поняли, что вот-вот случится непоправимое?

— Тот странный заказ… Не стрелковое оружие и даже не техника, которую уж поверьте я переправил немало. Лучевое оружие! И покупатель…Я о нём ничего не знал, информация пришла через третьих лиц. Но оплата щедрая. И я выполнил этот заказ. Имя покупателя всплыло позже.

Повисла тишина, Альери разглядывал свой пустой стакан, а я перестал делать заметки в блокноте и пристально смотрел на него. Возможно, мой взгляд. А возможно, и та самая совесть, в существование которой он не верил, побудила известного торговца оружием произнести фразу:

— Их кровь и на моих руках.

Некогда этот маленький городок, с тенистыми аллеями и домами в викторианском стиле, насчитывал двенадцать тысяч жителей, сейчас их осталось не более трёх сотен. В основном старики, привыкшие к своему размеренному, провинциальному существованию. Большинство пропало без вести или растворилось в потоке переселенцев, хлынувших через город после окончания войны. В восьмидесяти километрах к югу находился большой транспортный узел, через который можно попасть на Западный, более густонаселённый, материк. Или, если есть деньги и желание, покинуть планету.

Тому Линку за семьдесят. На нём старомодный костюм, очки, делающие его похожим на преподавателя университета и в дополнение густая, белая шевелюра. В больших и всё ещё сильных руках он сжимает деревянную трость. Годы, проведённые в полях, на сельскохозяйственных работах, дают о себя знать. Ноги утратили былую прыть.

Мы сидим на скамейке, в местном парке. Греемся на полуденном солнце. Мистер Линк щурится от яркого света и смотрит вдаль, на близлежащие холмы, покрытые густым лесом.

— Я помню тот день, такой же тёплый и солнечный, шесть лет назад, — говорит он. — Мы спорили с сыном всё утро. Аргументы, вопросы. — Делает паузу. — Крики. Город жужжал как огромный улей. На улицах, в домах, за столиками кафе. Везде одни и те же разговоры.

— Вы пытались его убедить?

— Я пытался его понять.

— У Вас получилось?

— Нет. Не думаю. До сих пор.

Собеседник опускает взор к земле и глубоко вздыхает. Я слежу за его руками. Они еле заметно дрожат. Пальцы сжимаются и разжимаются, словно ощупывая трость.

— Возможно это наша вина, — продолжает он. — Я имею в виду старшее поколение. Мы были слишком консервативны, оторваны от центра, от всего нового. Не замечали происходивших изменений. Как и поколения до нас, жили обособленно. Мы аграрная планета, фермеры. Кряжистый и упёртый народ, не приветствующий ничего чужого и современного. Упрямцы.

Молодёжь принимала наши традиции и устои, но видела больше чем мы старики. Они пользовались Сетью. Следили за событиями в Метрополии. Обменивались слухами и новостями. Глобализация… кажется так это называется.

Том поворачивается ко мне. Губы плотно сжаты. В глазах странный блеск.

— У Вас есть дети?

— Нет, — отвечаю я. — Ни детей, ни жены.

Несколько раз кивнув он отворачивается и продолжает.

— Так вот. Глобализация. Изменения были, мы их не замечали. Нельзя закрыться от остального мира и надеяться, что вас не коснётся происходящее вокруг. Рано или поздно, придётся столкнуться с реальностью. И мы столкнулись.

В то утро мой сын вошёл на кухню и заявил, что хочет вступить в ряды «Сопротивления». Мы с женой переглянулись, я предложил ему сесть и всё обсудить.

— До этого он поднимал эту тему? Проявлял интерес?

— Иногда я слышал обрывки его разговоров с друзьями. Телефонные звонки. Их встречи в нашем доме. — отвечает Том. — Не знаю, был ли момент, когда я мог повлиять на его решение. Наверное, нет.

— Таких как он было много? — спрашиваю я. — Среди молодёжи?

Том откидывается на спинку скамьи и пожимает плечами:

— Достаточно. Как оказалось. Видимо, их прельщали идеи некого братства, обобщённости. Новизны, если хотите. Они поверили тем, кого никогда не видели. И заразились идеями, о которых не имели ни малейшего понятия. Первым делом я спросил, кому они хотят сопротивляться. Сын сказал — «Метрополии». Далее он заученным текстом повторил всё то, что пропагандировало так называемое Сопротивление. Ну вы помните? Политическая свобода, независимость, равные права… Вся эта чушь!

— Я знаю многих, кто искренне в это верил и верит до сих пор, — вставляю я.

— Да? — с иронией в голосе спрашивает Том. — И сколько из них дожило до сегодняшнего дня?

Ответить мне нечего.

— Наш спор был долгим. Мои аргументы бесполезными. Идея уже укоренилась в его голове. Ни я, ни мать не могли на него повлиять. Переубедить. Он стоял на своём. Тон нашей беседы повышался. В конце концов, сын крикнул, что «всё решено» и сегодня он уезжает. Потом посмотрел на меня, ухмыльнулся и ушёл собирать вещи. Вечером Джейк улетел. Не попрощавшись.

Мимо нас проходит пожилая пара. Мистер Линк учтиво им кивает, те отвечают тем же. Мы провожаем их взглядом.

— Давайте пройдёмся.

Я соглашаюсь.

Мы, не спеша, двигаемся по ухоженной аллее, среди старых деревьев. Проходим мимо нескольких фонтанов. Пологая, отделанная мрамором лестница выводит нас на вершину невысокого холма. Отсюда открывается вид на широкую долину с мелкой речушкой, зажатой среди зелёных полей. Первым делом я замечаю высокий обелиск из серебристого металла, вокруг разбросаны прямоугольные плиты, к которым можно подойти по узким, посыпанным жёлтым песком, тропинкам. Том прибавляет шаг. Я молча следую за ним. Перед одной из плит он останавливается. Гладкая поверхность серого камня исписана именами, их десятки. Мой взгляд пробегает по ровным строкам и находит фамилию «Линк».

«Джейк Линк».

Уже начинало смеркаться, когда я вышел из такси и подошёл к маленькому дому, на окраине Стамбула. Покосившаяся калитка жалобно скрипнула и впустила меня в поросший травой и сорняками сад. Вдоль забора навален разный хлам, мешки с непонятным содержимым, доски, остатки рекламных конструкций и части автомобилей. Растрескавшаяся дорожка ведёт к открытой веранде со столом и ржавыми стульями, явно много раз ремонтировавшимися. Свет, единственной тусклой лампочки, падает на затёртые ступени. Я нажимаю на кнопку звонка. Потом ещё раз. Слышу недовольный голос и звук шагов.

Дверь открывается. Передо мной стоит двухметровая фигура Зака Черезку. Рубашка цвета хаки, обтягивает могучие плечи и руки, больше похожие на медвежьи лапы. На ногах штаны военного образца и такие же — солдатские ботинки, на толстой подошве. Голова чисто выбрита.

— Добрый вечер, мистер Черезку, я звонил вам, и мы договаривались о встрече. Меня зовут Билл Фишер, — говорю я, показывая репортёрское удостоверение.

Не глядя на документы, он кивает и пропускает меня в дом. Закрывает дверь и указывает на старенький диван в гостиной.

— Располагайтесь.

Я достаю свой «джентльменский набор». Блокнот, диктофон и карандаш. Устраиваюсь на диване, стараясь не обращать внимания на пятна и грязь на его обивке. Остальная мебель в таком же состоянии. Будто найдена на свалке.

— Зовите меня просто Зак, — хозяин усаживается в кресло напротив меня и ставит ноги на низенький журнальный стол. Попутно сбивая на пол пустую пивную бутылку.

На его лице безразличное выражение. Глаза смотрят на меня холодно. Будто на вещь.

— Я хотел бы расспросить вас о службе в сто втором пехотном полку.

— Зачем?

— Это для моей книги.

— Кто её будет читать?

— Тот, кто захочет, — отвечаю я. — Мне это не так важно, надеюсь, желающие найдутся.

Зак достаёт из нагрудного кармана рубашки пачку сигарет, щёлкает зажигалкой и делает хорошую затяжку. Выпуская тягучий дым, он смотрит на стену рядом со мной. Там висит множество фотографий.

— Это были славные времена. Лучшие дни в моей жизни, — на его лице появляется мечтательная улыбка. Улыбка убийцы.

Я протягиваю руку и включаю диктофон.

— Мне всегда хотелось быть военным. Мечтал об этом, ещё будучи пацаном. Увлекался оружием и боевыми искусствами. Думал поступить в академию. Носить форму. Когда живёшь в трущобах Стамбула, мечтаешь выбраться из них. Только это не так просто. Отец мой зарабатывал крохи, много пил и в жизни не интересовался воспитанием сына. Мать умерла, когда мне было четыре. Я вырос на улицах. Про образование не могло быть и речи. Не по карману моему старику, даже если бы он задумался о моём будущим. Он и о своём то не волновался, а я был лишь статьёй расходов и головной болью.

Его рука указывает на дверь.

— С этих улиц мало кому удаётся выбраться. Здесь рождаются и умирают. Чаще всего не дожив до тридцати. Банды, болезни, нищета. Или ты становишься частью этого мира или он тебя пожирает. Другого не дано. Я, благодаря физическим данным, выжил. Прибился к одной из банд. Делал для них разную работёнку и получал свою долю.

Однажды, — продолжает он после паузы. — Я отправился на пункт вербовки. Хотел пойти служить, но к тому времени за мной уже тянулся длинный шлейф из мелких нарушений и неприятных историй, противоречащих закону.

Зак сплёвывает прямо на пол и кривится:

— Эти уроды указали мне на дверь.

Я сверяюсь с записями в блокноте:

— Сто второй сформировали уже во время войны?

— Точно. Через несколько месяцев после атаки на Марс.

— И вас приняли?

— В этот раз, без вопросов. С радостью. Такие, как я стали нужны, — на его лице улыбка, больше похожая на оскал.

У сто второго полка плохая репутация, скорее не солдаты, а каратели. Набранный впопыхах, из отбросов общества с единственной целью, наводить порядок на территориях, перешедших под контроль правительства. С этим полк справлялся отлично.

Набираясь смелости, задаю вопрос, ради которого я сюда и приехал:

— Вы были на Новом Пекине?

Утвердительно кивнув Зак достаёт очередную сигарету:

— Да, — отвечает он.

— Расскажите?

— Есть же официальное расследование. Вы наверняка читали отчёты.

— В отчётах нет человеческого фактора. Вы этот фактор. Вы всё видели сами.

— Хорошо. Будет вам история про Пекин.

Он встаёт. Достаёт из холодильника упаковку дешёвого пива. Молча предлагает мне. Я отрицательно машу головой. Открыв банку, он садится обратно в кресло и начинает:

— После двух месяцев подготовки нас перекидывают на Марс. Там какое-то время мы занимаемся охраной правопорядка. Чёрт! Правопорядок. Там это звучало не так. Какой порядок может быть на пепелище? Города в руинах. Дороги, мосты, порты — всё уничтожено. Всюду разруха. Местных осталось так мало, что мы их практически не видели. Почти всегда следили за разборами завалов, иногда сами принимали в этом участие. Сопровождали строительные бригады. В общем, скукота. Либо таскаешь камни, либо трясёшься в машине, вместе с группой ремонтников. С другой стороны, на развалинах, всегда можно найти что-то стоящее. В разорённых домах или торговых центрах мы обшаривали всё. Иногда находили деньги, ценности, всё что угодно. На это смотрели сквозь пальцы. Командиры пили, занимались не пойми чем. Мне кажется, они таскали не меньше нашего. Только в других масштабах. Это длилось чуть больше трёх месяцев.

Потушив сигарету, он продолжает:

— Потом была уже настоящая работёнка. Мы прибыли на Самир. Поганое место. Дождь лил там неделями. Влажность, духота. Насекомые. Ненавижу этих гадов, — передёргивает плечами. — Линии фронта не существовало. Постоянные нападения, обстрелы. Конвои пропадали и не выходили на связь. Мы носились по своему сектору как угорелые. Неделю назад над городом или деревней установили полный контроль, а сегодня в ней находят только мёртвые тела наших и немногих местных жителей, которые жмутся по своим домам и боятся поднять взгляд. Мы знали, что половина из них в «Сопротивлении» и при любом удобном случае достанут оружие и начнут по нам палить. Если отряд большой, да ещё и с техникой эти засранцы только выкатывали глаза и клялись, что ничего не знают и не видели. Мол появились повстанцы, завязался бой, наших перебили и ушли. Врали, конечно… Но у нас был приказ — местных не трогать. Дерьмо, а не приказ. Как можно взять планету под свой контроль, если днём ты разговариваешь с местным, он жалуется тебе на войну, знакомит тебя со своими детьми, просит немного продуктов, а ночью, с такими же, как он, залазит в твою палатку и перерезает тебя горло?

Зак кидает смятую пивную банку в угол и тычет в меня пальцем:

— Вам бы понравилась такая война?

— Мне она вообще не нравится. — отвечаю я.

— Вот, вот. Дерьмо это. И мы ничего не могли сделать. Восемь недель. Прошло всего восемь недель, и от полка осталась половина. А толку ноль, — собеседник фыркает и гладит бритую голову. — Дальше нас отвели на переформирование и отдых. Нам дали нового командира. Помню, он построил нас во временном лагере и толкнул речь про наше очередное задание. С первых слов стало ясно, что теперь мы воюем иначе. Идиотский приказ не трогать местных остался в прошлом. Он употребил слово «террор».

Мистер Черезку ехидно смотрит на меня. Закидывает ногу на ногу и кивает:

— Тут и начинается «Новый Пекин»!

С Ли Во Джонгом мы встречаемся в фойе отеля «Самаритен». Он немного опаздывает. Я не против, чашка кофе и сэндвич, после долгого перелёта будет для меня кстати.

Здание практически не пострадало во время войны, несколько снарядов, разорвались на соседней улице и ударной волной выбило стёкла на фасадной части. Небольшой пожар по вине персонала в ресторане, вот и весь урон. «Самаритен» принимал гостей и постояльцев всю войну. По большей части дипломатов и чиновников. Сейчас он вновь самый популярный и роскошный отель на побережье. Сезон в разгаре. От туристов нет отбоя.

Мистер Джонг жмёт мне руку, извиняется за опоздание и напоминает, что у него мало времени.

— Постараюсь не задерживать Вас, — уверяю я. — Я хотел бы услышать о вашей работе в дипломатической миссии в годы войны.

— Вы имеете в виду «комитет»?

— Да.

Он устраивается поудобнее на стуле и поправляет пиджак.

— Я попал туда случайно. Мой предшественник погиб в авиакатастрофе, через несколько дней после назначения. Начальник позвонил мне и велел вылетать первым же шаттлом. Я стал помощником консула и его референтом. Мы жили и работали здесь в «Самаритен», по большей части. Комитету, с первых же дней его образования, поставили задачу наладить контакт с правительствами колоний, и попытаться дипломатическими методами уговорить их сложить оружие и остановить войну. Легче сказать, чем сделать. Двадцать четыре колонии. Двадцать четыре причины отколоться от метрополии и в два раза больше причин не идти на контакт.

Он вздыхает:

— Как человек, обыватель я понимал их, мог согласиться с несправедливостью, жадностью или надменностью политики метрополии. Хорошо представлял себе, что богатство внутренних миров, строится на выкачивании всего необходимого из колоний. Мог понять их мотивы и цели. В истории человечества такое бывало не раз, всегда по одному и тому же сценарию. Загляните в учебники истории, вы увидите там другие даты, услышите название стран и континентов нашей материнской планеты, имена давно умерших людей, их истории, поступки и деяния, и поразитесь сходством с событиями шестилетней давности. Ничего не поменялось. Люди не поменялись. Можно спорить о мелочах, но суть подобных конфликтов остаётся неизменной.

Наступает момент, когда кто-то скажет — «хватит».

«Мы слишком много им отдаём» или «наши ресурсы должны принадлежать нам» или «мы хотим всё решать сами». Список можно продолжать долго. И это, не принимая в расчёт простую и понятную причину — власть и амбиции, отдельных людей. Я и это понимал.

Что я не понимал и с чем был не согласен, так это с тем какую форму и размах получила эта идея. Из двух с лишним десятков колоний большая часть разорвала все контакты с Землёй. Вспомните, сколько граждан метрополии пропало без вести, были убиты или захвачены в первые недели войны. Гарнизоны, туристы и чиновники. Все эти люди, стали случайными жертвами конфликта только потому, что выполняли свою работу, оказались в неподходящем месте в не то время или имели несчастье быть обладателями паспорта метрополии. Бессмысленно. Жестоко. Бесчеловечно…

Ненависть прорвалась неожиданно и таким потоком, что остановить её было невозможно. Нам потребовалось время, чтобы осознать происходящее.

Мы принялись за работу. Связь не действовала. Её глушили сепаратисты. Личные каналы бесполезны, не скажу, что имел друзей в колониях, но знакомых было множество, никто не вышел на связь, никто не попытался связаться с нами, на первых порах. Полная информационная блокада. Какое-то время единственной возможностью для контакта была высадка наших войск на планету и поиск вероятных связей на месте.

Комитету нужны были контакты, любые представители власти или правительств, полевые командиры, лояльные. Просто люди, которые сохранили трезвый рассудок в этом безумии и могли принимать решения. Как можно больше таких людей. Как это и бывает, первые удачные шаги удалось сделать на передовой.

Первые обмены пленными, первые договорённости об эвакуации гражданских. Временное прекращение огня…Агенты комитета пытались пролезть везде, где только могли. Часто рискуя жизнью.

Наша работа, дипломатия. Хоть мы и представляли одну из сторон конфликта, но смотрели и воспринимали это иначе, чем военные. Для них существовал только враг, которого нужно уничтожить или привести к покорности. Цель оправдывает средства. Армию содержат чтобы воевать, солдат должен выполнять приказ и не рассуждать о политике, забыть, что он человек, не думать о противнике как о себе подобном. Враг, неприятель, одетый в форму манекен, без души и рассудка. Так им проще. Так не нужно думать о совести.

Комитет, мы все, искали возможность понять тех людей. Увидеть их мотивы. Убедить. Помочь, в конце концов. Человечность — стремление к взаимопониманию и вера в людей, двигала нами. Я не говорю о фанатиках и преступниках, о возомнивших себя не пойми кем, психопатах, упивающихся властью и кровью. Нет. Они не стоили нашего внимания. Простые люди, обиженные, гордые, обманутые, недовольные, но сохранившие в себе человеческие качества. Люди, попавшие в ловушку истории и обстоятельств.

— Когда вам удалось наладить постоянные дипломатические контакты?

— Сложно сказать. Мне кажется, это случилось, когда многие поняли, насколько далеко всё зашло. Те дни проходили в хаосе. Внезапная отмена договорённостей, предательства, ловушки, ложь с обеих сторон… Упущенные возможности. Бюрократия. Огромные расстояния и меняющаяся обстановка на фронтах. Задержка во времени, ошибки, плохое взаимодействие, упорство военных, их ограниченность… Представьте себе вашего знакомого, у которого есть к вам обида, мнимая или реальная, неважно. Вы встречаете его на улице и пытаетесь поговорить. В ответ он отворачивается и уходит. Что вы будете делать? Догоните его? Схватите за руку? Он не хочет, неспособен с вами разговаривать, а вам нужны правильные и уместные именно сейчас слова. Только до него они не доходят сквозь шум автомобилей и крики толпы. Вы надрываетесь, но говорите в пустоту… А на войне, мнимых обид нет… Ненависть порождает ненависть.

Даже спустя время, когда мы смогли наконец, сесть за стол переговоров, разногласия, упёртость, враждебное поведение и недопонимание, не улетучивалось по мановению руки. Каждый шаг, каждая уступка, маленькая победа достигалась часами и днями криков и взаимных обвинений. Но мы продолжали свою работу. В самые чёрные дни находили ещё одну возможность спасти немного жизней. И не сдаваться. Не опускать руки…

— О чём в то время вы думали чаще всего?

— О том, что каждую минуту, пока мы сидели за столом, обложившись тоннами бумаги, пока мы произносили речи и подписывали соглашения… делали перерывы на обед…

Ли Во Джонг понижает голос и смотрит сквозь меня:

— Десятки людей расставались с жизнью.

Целый день я трачу на то, чтобы добраться до места назначения. Затерянный в глуши, вдали от цивилизации и людей дом принадлежит Александру Борроу, бывшему чиновнику и руководителю администрации Самуэля Ронгази.

Видимо, мистер Борроу не хочет, чтобы его беспокоили и специально выбрал это уединённое место для своего проживания. Он встречает меня у дома. Высокий, худощавый. Внешность аристократа. Только на лице и в глубине глаз читается разочарование и усталость.

Мы устраиваемся на веранде у дома. Его супруга приносит нам немного закусок и пару бутылок вина и оставляет нас наедине.

— Своё, — говорит хозяин, откупоривая бутылку.

Вино отличное. Ароматное.

— Вы давно тут живёте? — спрашиваю я.

— Шесть лет, примерно. Жена настояла.

Я с пониманием киваю:

— Простите если этот разговор вам будет неприятен. Но он очень важен для меня.

— Не беспокойтесь, мы общались с вами по телефону, ваши цели мне понятны. Надеюсь, буду вам полезен.

— Но всё равно… спасибо, что согласились на интервью.

Борроу кивает.

— Я попытаюсь рассказать вам о человеке по фамилии Ронгази, так… как его знал и видел я, — он делает паузу. — Мы познакомились во время учёбы в университете Старой Праги, на Земле. Мои родители были состоятельными людьми, наша семья владела крупными фармацевтическими фабриками и лабораториями. Мне могли дать лучшее из возможных образований. Я выбрал метрополию, её сердце и центр. Земля… Удивительное место для рождённого в колонии. Человек давным-давно покинул эту планету. Заселил множество миров, но как и прежде она манит к себе нас. Никогда там не бывав, ощущаешь, что вернулся домой. В молодости много романтики. Так, я тогда это чувствовал.

Самуэль, как и я, отпрыск старинной, богатой семьи. Только в отличие от меня, его отношения с родителями никогда не были тёплыми. Он о них говорил редко и неохотно. За время учёбы, насколько я знаю, получил лишь пару писем и столько же отправил в ответ. К тому времени, как мы получили дипломы его мать и отец скончались. Он не был на похоронах. Просто не поехал.

Сами понимаете, наше с ним происхождение, дало толчок к началу нашей дружбы. Мы прилежно учились, знакомились с новым для нас миром, изучали людей и их культуру. Впитывали информацию. Он всегда вёл себя немного отстранённо, где-то холодно, с другими учениками. Не любил больших компаний. Много читал… Ничего необычного. Просто тихий парень. Так, про него говорили.

Особый интерес и страсть в нём пробуждалась, только когда заходили разговоры об истории и устройстве современного государства. Об экспансии человечества, метрополии, колониях. О политическом строе и месте каждого населённого людьми мира в этой системе. Он любил рассуждать на тему самоопределения и возможностей всех планет, людей, живущих на них и целей, которые перед ними стоят. Однажды он спросил у преподавателя:

«Будет ли прав человек, который решится изменить ход истории, руководствуясь исключительно своим, личным мнением, без оглядки на остальных?»

«Смотря какие идеи он захочет реализовать и что это даст обществу» — ответил тот.

«То есть его правоту будут расценивать по результатам его действий?»

«Сейчас один человек не способен изменить мир, мы живём в демократии и решения принимает множество людей.»

«А раньше или, возможно, в будущем?» — не унимался Самуэль.

«Не могу сказать про грядущее, но когда-то таких людей называли либо тиранами, либо спасителями, в зависимости от их поступков».

— Забавно, — Борроу вертит перед глазами бокал с вином, разглядывает, как янтарная жидкость перекатывается по стенкам. — В прошлом всегда можно найти намёки на будущее, если хорошо присмотреться. Или найти объяснения тому, что случилось…

— В общем, — продолжает он. — После университета мы оба вернулись домой. Я, благодаря связям отца, стал помощником сенатора, а Самуэль получил должность в управлении столичного аппарата внутренних дел. Тогда нам было по 25 лет. Мы строили карьеры, не прерывая общения. Виделись нечасто, но не теряли друг друга из поля зрения.

Через несколько лет я стал сенатором. Женился. И жил в столице. Самуэль организовал политическую партию и разъезжал по планете с выступлениями, встречами и собраниями. На очередных парламентских выборах его партия получила места в Сенате и он стал частым гостем на политических шоу и Сетевых программах. Его популярность росла, как и популярность партии. Мы стали видеться больше. Он стал частым гостем в моём доме. И его неуёмный энтузиазм, желание быть всегда на виду, участвовать во всех аспектах политической жизни, страсть с которой он отдавался делу, меня поражала. Я буквально восторгался им. Да и не я один…

По-прежнему скромный, тихий и не очень общительный он менялся, как только, оказывался на трибуне перед слушателями. Чёткий и выразительный голос, горящий взор, твёрдая убеждённость в своих словах — завораживала. Ему рукоплескали…

— Он верил в то, что говорил, так? — спрашиваю я.

— Искренне. По-настоящему. Политики всегда угождают избирателям…

— А он?

— Он говорил как есть. Правду. От всего сердца и люди это чувствовали. Этим он отличался от всех.

— У него была личная жизнь?

— Нет. Говорю с полной уверенностью. Мне кажется, он никогда и не думал о семье и детях. Я никогда не видел его в обществе женщины, не слышал от него ни слова про любовь и отношения. Ничего подобного. Лишь однажды, когда он был у нас в гостях, моя супруга шутливо поинтересовалась:

«Когда ты отдашь своё сердце девушке?»

«Оно занято» — ответил он, — «В нём нет места».

На этом всё. Мы посчитали, что карьера для него самое важное. И не трогали эту тему. Так, в скором времени, Самуэль Ронгази был избран президентом. Он легко обошёл всех своих соперников и получил высшую должность в неполных сорок лет. Став самым молодым лидером в нашей истории. В ту ночь, когда голоса ещё считали, но никто не сомневался в его победе, от него раздался звонок. Я ожидал услышать радостный голос без пяти минут президента, удовлетворение от победы, желание отпраздновать его достижение, но он спокойно и даже несколько скучающе сказал:

«С завтрашнего дня ты руководитель аппарата президента… у нас много дел».

Я не мог, да и не хотел отказываться. В течение следующих десяти лет он дважды переизбирался на новый срок. Доверие к нему было фантастическим. И пользуясь этим доверием, Самуэль сделал много для нашего народа. Поднял экономику, искоренил коррупцию, добился преференций от метрополии. Там с ним считались, а на родине любили. Потрясающее время… Я постоянно был рядом, помогал во всех его начинаниях. Поддерживал самые опасные и рискованные реформы. Нам всё удавалось…

Мистер Борроу замолкает, глядя на пустой бокал.

— За эти годы парламент, из противовеса превратился в проводника его воли. Многопартийная система ушла в прошлое. Нет, он не менял конституцию, не боролся с политическими соперниками, их просто не стало, они все перешли под его знамёна. Одна партия — один президент — один народ. Лозунг тех дней, — продолжает он.

— Тогда мы думали, что поступаем правильно. Да, демократия стала другой, но ведь она осталась! Что с того? Мы едины, изменения налицо. Прогресс, процветание. Не к этому ли стремится каждая нация? У нас есть сильный лидер, он делает всё во благо людей, даёт им уверенность в завтрашнем дне…

В эйфории этих лет незаметно проросли зачатки, того, что называют поклонением. Доверие переросло в безоговорочную веру. Сомнения уступили место слепой покорности, — вздыхает Борроу. — Мы были так увлечены и воодушевлены, что не замечали этого.

— Как-то вечером, возвращаясь с работы, я слушал местную радиостанцию. Они освещали текущие события и пытались анализировать происходящее. Строили доводы и предположения. Обычная болтовня в эфире. Правительство уверяло нас, что мы придерживаемся нейтралитета… Что беспокоиться не о чем. Пока во всяком случае.

Мы и не беспокоились. События разворачивались далеко, а новости приходили с опозданием и больше напоминали слухи. Сеть тогда ещё работала, но выудить оттуда достоверную информацию было сложно. Поэтому меня больше заботила ситуация с просроченным кредитом на дом, чем далёкая и не понятная война.

Мы находимся в реабилитационном центре, построенным четыре года назад, на деньги, собранные фондом «Детство», его основатель и руководитель Сид Майер, сидит напротив меня. Скромный кабинет на пятом этаже, больше похож на картотеку или архив, всё свободное место занимают папки с личными делами его подопечных. Я устроился на пластиковом стуле у окна, после того как Сид, извинившись за беспорядок, освободил его от стопки бумаг.

— Забот было выше крыши, — продолжает он. — Сара только пошла в школу и ей требовалось больше внимания чем обычно. Я брал дополнительные выходные, всякий раз, как удавалось. И старался проводить с ней как можно больше времени.

Вздыхает:

— Нелегко воспитывать дочь одному… В общем, наша жизнь протекала как и прежде. Заботы и рутина. Я остановился у супермаркета купить продукты к ужину и встретил своих знакомых. Нат и Майкл жили на соседней улице, у них была двойня, того же возраста что и моя Сара. Они грузили в машину коробки и ящики с продуктами. Довольно много.

«Зачем им столько?» — мелькнула мысль.

Мы обменялись приветствиями, поговорили о детях и о работе. Ну, знаете… вся та ерунда, о которой болтают при встрече. Майкл мимоходом рассказал о своём знакомом, который улетел по делам на Землю и вот уже вторую неделю, родственники не могли с ним связаться. Я тогда подумал «счастливчик, позволяет себе такие перелёты». Мы поговорили, и я отправился за продуктами. Утром Сара просила купить ей консервированных персиков, но на полке их не оказалось. Да и во всём отделе концентратов и консервированных продуктов многие стеллажи пустовали. Обдумывая, где же ещё их купить, я подошёл к кассе и расплачиваясь, поинтересовался у продавца:

«Что случилось с консервами?»

«Последние несколько дней на них вдруг вырос спрос» — ответил он. — Многие берут целыми упаковками».

Забрав пакеты, я погрузил всё в машину и поехал домой.

— Вы обсуждали с вашими коллегами или друзьями политическую ситуацию? — спрашиваю я.

— Редко. Одним из нас было глубоко плевать, что происходит в других колониях, остальные верили, что это не продлится долго и метрополия быстро подавит недовольство.

— Недовольство?

— Да. Именно недовольство. Так, мы это видели. Ограниченный конфликт. Больше политики, чем военной составляющей. Кто-то что-то не поделил. Пересёк чьи-то интересы… Как думает обыватель? Он думает:

«Что у них там произошло? Из-за чего заварушка?».

А следующий вопрос он адресует себе:

«Как это отразится на мне?» — и считает, что «никак». Своих дел полно:

«А те… другие… сами виноваты. Чего им не жилось?».

Я думал так же. Думал, пускай политикой занимаются специальные люди. А наша задача не лезть в это и заниматься повседневными делами. Не наш уровень. Пусть другие разбираются, лишь бы всё шло своим чередом. Спокойно и без потрясений.

— Я не раз слышал подобные слова.

— А чего вы ожидали? Что отец, одиночка, вроде меня, прочитав новости о боевых действиях, которые происходят бог знает где, в местах, что он видел только в Сетевых передачах, бросит всё и будет вникать в судьбы народов, на которых ему чихать? Конечно же, нет… Зачем?

— Я думаю…

— Простите… мы все так думаем… Сейчас… Но не тогда… К сожалению. Человек не хочет забивать себе мозг далёкими и чужими проблемами. Не хочет выходить из созданной, им же, зоны комфорта, где есть повседневные потребности и обязанности. Не хочет ничего знать. Не желает вникать… так мы устроены.

Он делает паузу и продолжает:

— Сейчас я думаю, сколько же судеб загубила такая точка зрения. Сколько жизней положено на алтарь нашему невежеству и бездействию… Мы в ответе не только за себя, но и за своих близких. И мы должны были это предотвратить (кивает на стеллажи с бумагами). Вот доказательства беспечности взрослых… За неё расплатились наши дети…

— Ваше правительство не посчитало нужным сообщать вам о происходящем?

— Нет. Нам ничего не говорили. Уверяли, что всё идёт по-прежнему. Возможно, не хотели паники. Сообщали о переговорах с метрополией, о гарантиях безопасности и невмешательстве. Делали вид, что беспокоиться не о чем. Впоследствии это только усугубило ситуацию. Паника всё же случилась. Если те события можно охарактеризовать как паника… скорее катастрофа.

На следующий день местные и сетевые трансляции прекратились. Их заменило обращение представителя метрополии, его крутили без перерыва по всем каналам. «Экспедиционный корпус высаживается на планете… не оказывать сопротивления… не покидать своих домов… не выполнять приказы планетарного правительства» и так далее. Я уехал с работы, забрал Сару из школы. По пути заскочили в супермаркет… Толпа пыталась пробиться к закрытому магазину охотничьих товаров, который находился рядом с парковкой. Вспыхнули несколько драк. Крики. Проклятия. Хаос. Я оставил Сару в машине и протиснулся в магазин. Люди сметали с полок всё, что попадалось под руку. Продукты, одежду, медикаменты. Очередь на кассе невероятная. Все толкаются. Лезут вперёд. Персонал пытается успокоить и скоординировать людей, но всё без толку. Накидав в корзину всего, до чего смог дотянуться, я увидел, как люди просто выбегают из здания, не позаботившись об оплате товара. Через несколько секунд остальные последовали их примеру… Работникам магазина не оставалось ничего, кроме как, смотреть на это в бессилии. Я сделал так же. Возвратившись домой, я позвонил Майклу. Спросить, что он думает по этому поводу.

«Я не знаю… зачем они высаживают войска? Мы же ни при чём» — воскликнул он.

«Может, они делают это для нашей же безопасности?» — предположил я.

«А кто или что нам угрожает?»

«Понятия не имею… что будем делать?»

«Ждать!».

Потом пропала телефонная связь. Подключение к сети не работало. Мы легли спать. Утром я проснулся от шума автомобилей. Выглянул в окно. По улице то и дело проезжали машины, водители явно спешили. Многие везли коробки и чемоданы. Их закрепили на багажниках и накидали в салон. Две машины столкнулись на перекрёстке у нашего дома. Их хозяева даже не вышли из салона, один сдал назад, другой развернулся и оба поехали дальше. Наши соседи, семья из трёх человек спешно грузили вещи в свою машину. Мужчина криками подгонял жену и сына.

Я разбудил Сару и попросил её одеться и ждать меня. А сам выбежал во двор с намерением выяснить, что случилось и куда все бегут. Чуть дальше по улице стояла патрульная машина. Я кинулся к ней. Парень, полицейский, наверное совсем недавно окончивший академию, пытался по рации, с кем-то связаться, он всё время повторял «жду инструкций… жду инструкций», динамик выдавал лишь помехи и шипение.

«Что случилось?» — я тронул его за плечо.

«Не знаю сэр, простите, вам лучше вернуться домой.»

«Куда все бегут?»

«Бегут из города сэр!».

И он снова попытался наладить связь. Я оглянулся. Понял, что это не шутка, и бросился домой.

Через час, захватив самое необходимое, мы с Сарой стояли в пробке на выезде из города. Это была трасса Е12, я выбрал её, потому что все остальные устремились к ней. Дочка всё сильнее нервничала и беспокоилась. Столь быстрый отъезд, непривычная суматоха и переполох на городских улицах… Я пытался, как мог её успокоить. Говорил, что просто прокатимся на машине по делам… Съездим в другой город, что у меня выходной и мы проведём его не так, как обычно. Сам же в это время думал, что нам делать и куда мы поедим. Поддавшись импульсу, я оставил дом и бросился бежать, но куда и главное, отчего не знал.

Рядом остановился мотоцикл. Средних лет мужчина и молоденькая девушка пытались протиснуться на нём между застрявшими в пробке машинами. Он оглядывался и искал возможность проехать вперёд. Автомобили стояли довольно плотно. Я открыл окно и крикнул сквозь шум:

«Вы знаете, что произошло?»

Девушка повернула ко мне голову:

«Мы едим от самой столицы. Нужно бежать. Они стреляют во всех.»

«Кто?» — тупо спросил я.

«Солдаты… На Новый Пекин пришла война!».

Янис Анил выглядит старше своих лет. Я бы дал ему около сорока, но этому «молодому» человеку нет и двадцати восьми. События шестилетней давности оставили глубокий отпечаток на его лице. Впалые щёки и ранние морщины, неестественно бледная кожа, с белыми шрамами от ожогов. Его длинные, редкие волосы собраны в пучок. Очень худой для своего роста. Можно сказать, высохший.

— Я жадно ловил и искал любую информацию о «Сопротивлении». В сети, конечно, нелегко было найти её, но зная ресурсы или нужных людей, через личные каналы, знакомства… можно было найти всё. До сих пор меня удивляет, почему Метрополия проморгала такие вещи. Или не замечали или закрывали глаза, не знаю. Возможно, считали просто незначительным, не стоящим внимания. Ерундой… Поэтому мы довольно быстро нашли человека, который давал нам советы и указания, как организовывать ячейки, убеждать и привлекать людей, как их мотивировать и настраивать. Он передавал нам материалы и листовки, инструкции, руководства. В общем, всё, что требуется для полноценной «подпольной» работы. Само собой, сначала мы побаивались властей, такие вещи всегда противозаконны, но как выяснилось позже, страхи были напрасны. Никому до этого не было дела. Естественно, ходили слухи о какой-то организации, которая пропагандирует… антиправительственные настроения, но это никого особо не впечатляло. Очередная новость, очередные слухи. Полные предположений рассуждения. Кто-то считал это просто вымыслом, а кто-то откровенным враньём. Другие детскими играми.

Я запомнил фразу, которую обронила одна пожилая женщина, сидевшая недалеко от меня в метро, когда я ехал на учёбу.

«Мне кажется, молодёжь придумала себе такую игру… пусть балуются, кому от этого вред?!».

Я лишь улыбнулся тогда, в моём рюкзаке лежала стопка листовок. Уверен, даже останови меня полиция и найди их, они бы и сами не знали, что делать со мной. Наши законы я не нарушал…

Признаюсь, мне было интересно. Будто новое увлечение. Хобби, если хотите. Немного таинственности, чуть-чуть недозволенности … капля романтики. Мы устраивали «тайные» встречи, собрания. Обсуждали вещи, за которые призывало бороться «Сопротивление». Находили подтверждения их словам о несправедливости и угнетении колоний, разграблении ресурсов, несовершенстве системы и наших правах. Вступали в жаркие дискуссии о причинах и последствиях, о реформах и изменениях… Мечтали. И верили.

Число наших сторонников росло. В студенческой среде подобные вещи распространяются подобно инфекции, быстро, неотвратимо. Сказанное слово или показанная кому-то листовка, через час обсуждается десятком, а ещё через час сотней молодых людей. И большинство хотели поучаствовать в этом. Преподаватели знали, видели, но не вмешивались. Тот же принцип, лишь бы не вредило учёбе.

Мы действовали согласно инструкциям. Всё тот же человек через Сеть, наставлял нас…

— Тогда вы понимали, к чему это может привести? — спрашиваю я.

Он грустно улыбается и качает головой.

— Нет, конечно. Откуда? Всё, что нам передавали, не выходило за рамки рассуждений и предложений задуматься, утверждений о несправедливости, подлости и алчности властей Метрополии. Если там и были призывы к чему-либо, так это призывы к рассуждениям, подкреплённые натянутыми фактами. Какие-то мы могли заметить сами, а какие-то принимали за правду.

Говорю же Вам. Просто студенческая, молодёжная организация. Которая скорее идеологически противопоставляет себя центральной власти. Не соглашается с ней и требует перемен… Не более…

— Вас интересовало, кто тот человек из Сети? Откуда он и где находится?

— Нет, ни капли.

— Он когда-либо призывал к вооружённой борьбе?

— Нет…. В листовках, которые мы печатали и распространяли, были факты и разоблачения, зачастую грязные подробности жизни высших чиновников Метрополии. Их детей и жён. Тайные расследования о богатстве и коррупции. Гневные тирады по поводу угнетения колоний и т. д. Идеи объединения против центральных миров и их доминирования, противостояния им…политически, идеологически… Никаких призывов брать оружие и свергать власть.

Уверен, будь там изначально такие идеи, многие из нас не пошли бы туда.

Тот, кто это всё придумал, был неглупым человеком, он понимал, что при всём нашем отставании и технологическом и финансовом от внутренних миров, при всей той централизованной бюрократии, которая мешала нашему же правительству принимать те законы, которые в первую очередь пойдут на пользу нам самим, мы не жили так уж бедно, не были под полным подчинением у Метрополии. Нас не притесняли и не унижали. Мы не жаловались. Не противились. Жили по- своему скромно, но стабильно. Поэтому призывы к откровенной, да ещё и вооружённой конфронтации с центром, мы бы не поняли и не поддержали. Он действовал гораздо хитрее. Осторожнее. Кто всегда стремится к переменам? Молодёжь! Кого проще всего всколыхнуть и поднять? Молодёжь! Дайте им идею … почва уже подготовлена. Она в них самих, в их безрассудности и беспечности.

И этот человек знал, что получит… Тысячи и сотни тысяч парней и девушек, которые устремятся в неизвестность, навстречу новизне и приключениям. Которые сами не замечая станут преданными и ярыми сторонниками его идеи о необходимых переменах. Так и произошло…

Из кружка по интересам мы превратились в «Сопротивление».

Из молодых, только начинающих жить людей в фанатиков!

— Среди вас были сомневающиеся?

— Очень мало, мы скорее считали их трусливыми и слабохарактерными. Смеялись над ними. И гордились друг перед другом, что вот мы-то настоящие люди, готовые и способные на борьбу.

— Борьбу?

— Ага, только мы и сами не знали, что это значит. Просто были готовы и убеждали сами себя, что готовы. Нам стали скармливать информацию о других колониях, о таких же, как мы, вставших на путь «избавления». Говорили, что на всех планетах растёт недовольство и это правильно, закономерно. Постепенно риторика стала меняться. Больше неприязни, больше примеров из прошлого и сравнений с борцами за свободу, о которых мы и не слышали. Как-то само собой прозвучало слово "теракт", нападение на чиновника Метрополии, нам передали фотографии с места события, снабдили комментариями. И мы с чистой совестью восхищались этим поступком наших «коллег» и единомышленников. Листовки и болтовня теперь казались пустой тратой времени, мы хотели большего. Действовать…Начав с почти безобидной идеи о неравенстве, пришли к ненависти по отношению к центральным мирам и её гражданам. Ко всем, кто не жил в колониях, ко всем «толстосумам и откормившимся за наш счёт — лентяям». Так, мы говорили… В это мы верили. И тогда же стали враждебно относиться ко всякому, кто думал иначе. Заглотили наживку. Попались, сами того не ведая. И были этому рады.

— Как всё началось? — спрашиваю я.

— Когда пришли первые сообщения о событиях на Марсе, и восстании на Ероне. Все мы к тому времени, уже не считали себя вправе оставаться в стороне. Вот оно! Началось! Нужно действовать. Нам передали сообщение. Предупредили, что это очень важно и каждый из нас должен его услышать. Мы услышали… и пошли…

— Новый Пекин?

— Да.

Янис замолкает и закрывает глаза. Я не могу найти нужных слов. Его боль почти осязаема.

— Вам повезло, что вы выбрались оттуда, — выговариваю я, и тут же замолкаю.

— Вы так считаете? — Янис кивком указывает на свои ноги, обе ампутированы выше колен.

Мария Сиваль встречает меня в школьном дворе. Занятия на сегодня окончены и дети рассаживаются по автобусам, которые развезут их по домам. Она прощается с ними, шутит и подгоняет отстающих. Мы обмениваемся рукопожатиями. Хрупкая на вид ладонь уверенно сжимает мою руку.

— Здравствуйте, мистер Фишер.

— Добрый день.

— Как добрались?

— Я привык к длительным перелётам, обычное дело. Так что всё в порядке, спасибо.

Она широко улыбается и указывает на здание школы:

— Давайте поговорим у меня в кабинете, сегодня на улице прохладно.

— Как скажете, — отвечаю я, поудобнее перехватывая портфель.

Мы входим в опустевшее здание и поднимаемся на второй этаж. Мария пропускает меня в свой кабинет.

— Признаюсь, меня удивил ваш звонок, ещё никогда я не давала интервью, — весело сообщает Мария, — Ну не стойте, присаживайтесь.

Я покорно сел в предложенное кресло:

— Это не совсем интервью, я тут не как журналист, а скорее как писатель. Собираю материал для книги. И истории таких людей, как вы, меня чрезвычайно интересуют.

— Ну и пусть. У меня в гостях настоящий журналист или писатель, это всё равно большая честь для меня, — засмеялась она. — Потом буду хвастаться.

Я скромно промолчал. Весёлый нрав этой маленькой, жизнерадостной женщины, с большими и добрыми глазами, привёл меня в смущение. Мария будто уловила моё настроение.

— Задавайте ваши вопросы, Билл, вы ведь позволите называть вас Билл, — мягко спросила она. — Я не боюсь воспоминаний.

Кивнув, я включил диктофон.

— Мне так хотелось побыстрее оказаться на месте. Недельный перелёт длился целую вечность. С нетерпением и трепетом я мечтала сойти с корабля и своими глазами увидеть бескрайние, голубые просторы здешних океанов и вдохнуть ароматы планеты, славящейся тропическими лесами и чистейшим, солёным воздухом. Получив багаж, я побежала к выходу из терминала, обгоняя туристов и вызывая улыбки на лицах персонала порта.

Первые секунды под открытым небом Самуи, меня ошеломили. Лазурная синева с барашками белоснежных облаков, неспешно плывущих над головой, яркая непривычная зелень, испускающая новые, незнакомые запахи. Тёплый ветерок, несущий свежесть близкого океана — удивительное зрелище, для выросшего в бетонном мегаполисе, человека. Столько растительности и столько открытого пространства, я никогда не видела. Не говоря уже об океане.

Мечта стала явью. Я впервые вступила на другую планету. И меня переполняли чувства. В то время мне было 25 лет. Жизнь только начиналась, и это начало мне нравилось. В моём кармане лежало приглашение на работу в среднюю школу имени Франциска Колье, первого президента и почитаемого до сих пор на Самуи человека. Городок с одноимённым названием — Колье, столица главного туристического острова колонии, располагался на побережье, там мне предстояло жить и работать. Помню, однокурсники посмеивались надо мной, когда после получения документа об образовании я подала просьбу о своём желании работать в колонии. Это считалось бесперспективным, скучным и непопулярным началом карьеры. Большинство стремились получить места и приглашения на работу во внутренних мирах. Мало кто хотел покидать Метрополию и уезжать в «глухомань». А меня влекла неизвестность и новизна. Разность менталитетов и культур не сильно пугала, я умела находить общий язык со всеми. А гражданство Метрополии давало преимущество для молодых специалистов.

В силу своего характера и любознательности я легко сходилась с людьми. Местные приняли меня неплохо. Некоторые держались настороженно или недоверчиво, но только на первых порах. Потом барьеров не было. Принимать туристов и зарабатывать деньги на «чопорных» путешественниках из богатых внутренних миров, для местного населения было привычно, те жили в курортных зонах на побережье, купались в океане и поглощали отменные морепродукты, но редко кто из них появлялся в других уголках планеты. А таких, как я, приехавших сюда на постоянное место жительство было очень мало. Работники посольства с семьями и небольшой гарнизон в столице, вот и все соотечественники, которых я могла встретить. Планета жила туризмом и по договору с Землёй, на Самуи не допускались иноземцы для ведения бизнеса. А больше здесь делать было нечего.

Работа в школе приносила мне огромное удовольствие, меленький коллектив, добрые, отзывчивые люди. Во многом не похожие на меня, со своими устоями, но в целом хорошие. Ученики с интересом слушали рассказы о моей прежней жизни, удивлялись описаниям огромных городов и фабрик, восторгались событиям и историям из будней Метрополии. Смеялись над тем фактом, что я не умела плавать…

Я влюбилась в этот мир и в этих скромных, простодушных людей. И они отвечали мне тем же.

Так пролетели пять лет. Весть о начале войны здесь восприняли довольно спокойно. Поток туристов иссяк, те, кто находился на планете, были вывезены в течении нескольких недель. Люди, живущие туризмом, вдруг лишились доходов и правительство развернула программу по трудоустройству оставшихся без работы людей, на морские добывающие и перерабатывающие фермы. Остальных же это не коснулось. Как и прежде большинство населения было занято в пищевой промышленности. Моря и океаны Самуи могли прокормить многих. Я не сильно волновалась из-за разворачивающихся событий. В Сеть заходила редко. На работе об этом почти не разговаривали. Жизнь не изменилась, и мы были этому рады. Местные новостные агентства ограничивались скупым освещением далёких событий и не будоражили умы сограждан. Правда, я не могла уже длительное время связаться с родителями, но считала, что отсутствие связи — временное явление.

Изменения начались когда на Самуи прибыли первые корабли с ранеными солдатами колоний, участвовавших в восстании. Точно не знаю, какой политики придерживалось руководство планеты, полагаю, что невмешательства. Но принять у себя, разместить и кормить пострадавших в боевых действиях, оно согласилось… Или ему не оставили выбора.

Транспорты ежедневно доставляли к нам всё новых и новых людей, тысячи и десятки тысяч раненых, спешно размещали в государственных учреждениях, гостиницах и в быстровозводимых модульных пунктах. Огромное количество людей. Спокойная и размеренная жизнь маленькой планеты сменилась на суету и неразбериху громадного, шумного, полевого госпиталя. Было ощущение, что колонии сделали Самуи своей главной лечебницей. По улицам сновали автомобили и грузовики, повсюду разворачивали новые палаточные городки. В небе то и дело пролетали транспортные самолёты, старые корабли — сейнеры, круизные лайнеры, сухогрузы, всё превращали в плавучие госпитали и пункты приёма пострадавших. Улицы городов заполнили солдаты и гражданские, строители и медики, и ещё целая орава обслуживающего и вспомогательного персонала. Бедлам!

В спортивном зале нашей школы разместили легко раненных и выздоравливающих солдат. Поначалу, работники и родители учеников с сочувствием и пониманием относились к ним, приносили еду, гостинцы. Предлагали необходимую помощь, если потребуется. Брались стирать вещи, несли из дома всякие мелочи, вроде полотенец, бритв или постельного белья. Некоторые давали немного денег. Солдаты с радостью принимали всё это и постоянно просили ещё.

Постепенно дети стали сторониться их, побаивались громкого смеха и грубых шуток. Их манер и непривычной внешности. Солдаты расхаживали по территории школы, дразнили учащихся и педагогов, кидали недвусмысленные взгляды и отпускали непристойные замечания в адрес молодых женщин учителей. Часто были пьяны. Директор школы лишь разводила руками, жаловаться было некому.

Спустя время обстановка стала накаляться. Военные становились всё наглее. Они уже не просили, а требовали. Еды, денег, выпивки. Один раз произошёл конфликт, когда подвыпившие солдаты, не стесняясь детей, приставали к учительнице. Только вмешательство офицера, военного врача, успокоило их. Многие дети перестали посещать школу, родители не хотели ни отпускать туда детей, ни появляться самим.

Я старалась как можно меньше находиться вне класса. Так было спокойнее.

В один из дней, на обеденном перерыве моя коллега сказала:

«Тебе нужно было уезжать, Мария, когда ещё была возможность… Подумай, что будет если они узнают откуда ты».

Тогда я впервые, по-настоящему испугалась.

Я не виню тех людей. Многие из них прошли через такое, что и представить сложно. Они и есть настоящие жертвы той войны. Да, всегда и везде жалеют мирных граждан, напоминают об их беспомощности и ужасах, что они пережили. Это так. Это ужасно. Но стоит на миг представить, какой выбор встаёт перед тем, кто берёт в руки оружие, как он оставляет дом, семью или родителей, ломает свою привычную жизнь и оказывается на фронте…Там он должен либо убивать, либо… не мне судить о морали. Мне их жаль. Миллионы отправились на войну под бой барабанов и звуки трубы, многие остались там, на полях сражений, где перед ними вставал тот самый выбор. Либо, либо… тем же кому повезло вернуться живым, потом предстоит решить ещё более сложную задачу, остаться человеком. Вернуться оттуда не только физически, но и морально, убить в себе того зверя, что был необходим для выживания и вновь стать отцом, мужем или сыном…

Многие скажут, среди солдат той войны были и плохие люди. Бездушные, злые и жестокие… Я это знаю… Но разве это не наша общая вина? Разве злодеями и негодяями рождаются? Я долго работаю с детьми и знаю, что это не так. Этого можно избежать. Покоряя звёзды и совершая технологические рывки, человек не должен забывать о своём духовном развитии, иначе однажды мы уничтожим сами себя (делает паузу).

Случайно или нет, меня выдала мать моего ученика. Эта одинокая женщина сблизилась с проходившим лечение молодым офицером, и, скорее всего, влюбилась. Уж не знаю, как это произошло, но правда обо мне раскрылась. О моём происхождении. Как-то утром я пришла в школу, зашла в класс, но вместо учеников, меня ждали трое солдат. Среди них тот офицер.

Глава 1

Маркус Альери

— Как человек практичный и неглупый я понимал, что мой бизнес может находиться под угрозой. Сложив в голове все элементы мозаики мне, стало очевидным, что грядущие события, если они произойдут, положат конец моей деятельности. В лучшем случае. А в худшем собственная жизнь окажется под угрозой. Нужен был план. Для начала тихое и надёжное место, где бы я мог пересидеть преддверие кризиса. Вот только где оно? Что мне было известно?

Организация под названием «Сопротивление», с которым я часто работал через подставных лиц, уже пару лет приобретало оружие и технику. Масштабы закупок говорили что, по крайней мере, на нескольких колониях местные правительства покровительствовали ей. Её представители сидели в высших эшелонах власти. Или имели огромную поддержку. Вся картина мне неизвестна, но чутьё подсказывало, что оружие не будет долго лежать в ящиках, им воспользуются. И очень скоро. В Метрополии, конечно же, не допустят сепаратистских выступлений, направят войска на подавление возможного мятежа. Это означает войну. Будучи не обременённым патриотической чушью, мне, было понятно, что во время войны лучше держаться нейтралитета и раствориться. Дома ко мне могли появиться вопросы. Если кто-то из людей, замешанных в моих операциях, заговорит и выдаст меня, мне конец. А они обязательно заговорят, если припереть их к стенке. Будут спасать свою шкуру, ценой моей.

Возможно, я ошибался и слишком драматизировал, возможно, мятежа и не будет, возможно «Сопротивление» это просто кучка террористов и фанатиков, у которых не хватит силёнок тягаться с правительством, но провернув сделку с тем покупателем, продав самое разрушительное и мощное оружие, созданное человечеством, я всё же решил подготовиться к худшему сценарию.

Деньги я распределил по нескольким счетам. На разные фамилии. Обзавёлся пятью поддельными паспортами. Слегка изменил внешность, в частной хирургической клинике. И купил недвижимость, небольшой дом на окраине Лузье, столице Третьей Республики.

— Почему именно там? — удивился я. — Не Земля, но всё же довольно близко от центра.

— А где ещё скрываться от властей такому человеку, как я? На планете увеселительных заведений, притонов, казино и ресторанов! Среди таких же мошенников, жуликов и преступников со всех известных миров. Я всегда любил Республику, за развратный и жизнерадостный нрав её обитателей и за те скромные радости, которые она может предложить обладателю пухлого кошелька!

В общем, мои приготовления оказались своевременны, через неделю произошёл мятеж на Ероне. Фактическое начало полномасштабной войны.

Это известие пришло, когда я только прибыл на Третью Республику и разбирал чемоданы. Я успел.

— Выглядит так, будто Вы досрочно вышли на пенсию.

— Чёрт возьми, так оно и было. Денег на тех банковских счетах хватило бы и моим внукам, если бы они у меня появились. В новом доме было всё, что мне необходимо, поддельный паспорт давал гарантию безопасности, пусть неполную, при доскональной проверке мою личность легко бы выяснили, но возможность этого была мала. А множество баров и ресторанов, не давало поводов для скуки. По-своему я был счастлив. Деньги — это хорошо, но ещё лучше, если у вас есть время и возможность их тратить! Наверное, я мог бы даже жениться (смеётся), но как только заканчивалась очередная бурная ночь и наступало утро, я терял интерес к женщинам, спавшим в моей постели.

— Вы обрубили все деловые связи? — спрашиваю я.

— Почти. Это могло быть опасным. Я не собирался рисковать. Маркуса Альери больше не существовало. Конечно, было пару нор, где можно укрыться и несколько надёжных людей, которые могли бы мне помочь при необходимости. Но это на крайний случай. Я надеялся не прибегнуть к их услугам.

— А последний заказ, Лучевое оружие, вас оно не волновало?

(мистер Альери тянет с ответом)

— Не удивляйтесь. Волновало. (пауза) — Я знал имя заказчика.

Я молчу. Вижу, как в моём собеседнике идёт внутренняя борьба. Громко выругавшись Маркус Альери выпаливает:

— Да, да, да! Проклятье… Ещё как волновало! Я продавец оружия, а не маньяк, слетевший с катушек. Конечно, я зарабатывал деньги преступным путём. Естественно, с помощью оружия не разбивают райские сады. Их уничтожают им. Я продавал и плевал на всё. На мораль, закон, собственную совесть. Делал деньги… Но не я нажимал на курок, не я заставлял одного психа наставлять оружие на другого, подобного ему. Не я сбрасывал бомбы на города. Не я убивал детей… Хотите меня осудить? Судите тех, кто воспользовался оружием… я здесь ни при чём.

Несколько минут мы молчим, ярость мистера Альери уступает место спокойствию, он продолжает:

— Я прожил на Третьей Республике почти год и не привлекал к себе внимания. Следил за военными действиями из официальных источников. В меру тратил состояние. Отдыхал… Но помнил фамилию покупателя…Догадывался, на что он способен.

— Как Вас нашли?

— Никогда бы меня не нашли! Идиотский случай прервал мою размеренную жизнь. Время от времени колониальные войска устраивали налёты на Третью Республику. Одиночные либо плохо скоординированные удары кораблей этих вояк, с лёгкостью отбивала планетарная система защиты. Раз в несколько недель, а то и месяцев сообщалось о попытке атаковать поверхность планеты, но они оказывались безуспешными. Пару тройку раз бомбы попали в объекты инфраструктуры, но это была скорее слепая удача и чудо. Поводов для страха не было. Третья Республика наслаждалась обычной, спокойной жизнью.

Вот и в тот субботний вечер всё было как обычно, я охаживал очередную даму, по-моему она работала в гостинице «Самаритэн», во всяком случае так она сказала. Мы сидели в баре, рядом с этой самой гостиницей. В моих планах была долгая и запоминающаяся ночка. Когда по нелепому стечению обстоятельств корабль-одиночка, принадлежавший колониям, сумел прорваться сквозь заслоны ПВО и за секунду, до своего уничтожения успел сбросить довольно мощные бомбы на центр города. До нас докатилась ударная волна, зазвенели выбитые ею стёкла. Послышались крики людей и протяжный, запоздалый сигнал воздушной тревоги. Признаюсь мне не улыбалось, встретиться со «своим» товаром. Я немного встревожился. Испытывал неприятное чувство, похожее на удивление и злость одновременно. Насмешка судьбы, нелепая маловероятная смерть, вдали от фронта, и предмета который, возможно, я же и продал.

Моя спутница не пострадала, как и я. Бар располагался в цокольном этаже, и всё ограничилось разбитыми стёклами. Посетители стали расходиться. И мы вышли на улицу. В квартале от нас стояло облако дыма и пыли. Туда истошно вопя сиренами, спешили машины скорой помощи и пожарные. Женщина предложила поехать к ней домой. «Запить стресс» как она выразилась. Я ни секунды не раздумывал. Взял такси и мы поехали прочь от центра. Машина остановилась в тихом, но не очень престижном пригороде Лузье. Мы прошли несколько десятков метров до ворот трёхэтажного дома из красного кирпича, когда внезапно из темноты к нам навстречу направились две фигуры. Двое мужчин. С однозначными намерениями, как я тогда успел подумать.

Прозвучало такое банальное «Стой»! Не менее банально поднялась рука, сжимающая рукоятку пистолета. Не банальной была только эта парочка грабителей, они предпочитали сначала стрелять, а потом уже всё остальное.

Пуля угодила мне в шею. Что стало с моей спутницей я так и не узнал, да и не пытался если, честно. Очнулся я в центральной больнице Лузье, прикованный одной рукой, наручниками к стойке кровати. Оказалось, я десять дней был в коме и чудом остался жив. Потерял много крови. На моё счастье, жильцы домов услышали выстрелы, в тот вечер и вызвали полицию. Меня без сознания успели доставить в больницу. Успели спасти.

Поверьте, я оценил иронию. Жаль, не удалось сохранить пулю, которую врачи вытащили из меня. Был бы неплохой сувенир.

Ко мне в палату зашла медсестра, увидела, что я пришёл в сознание и позвала кого-то невидимого, находившегося в коридоре. Это был полицейский. На мои требования объяснить, почему пациент в моём лице прикован к кровати, они не отреагировали и не сказали ни слова. Полицейский вызвал кого-то по рации и запер дверь снаружи. Я был ещё слишком слаб, даже эта попытка восстановить справедливость, вызвала головокружение, и я вновь потерял сознание.

Когда снова очнулся, было утро или день. Не знаю. В палате, кроме меня, находился средних лет мужчина азиатской внешности. Строгий костюм и пристальный взгляд не сулил мне ничего хорошего.

«Вас зовут Маркус Альери, верно?» — скорее утвердительно произнёс он.

Мои мысли путались. Голова гудела. Я почти машинально ответил «да».

«У меня к вам вопрос, от которого зависит ваше будущее мистер Альери. Ваше прошлое нам известно».

«Что вам нужно?» — проговорил я, гадать как они вычислили меня не было сил.

«Нам нужно найти оружие, большое оружие. Вы ведь можете нам помочь?»

«Да» — ответил я, теряя связь с реальностью.

Том Линк

— Мысленно возвращаясь в прошлое, прокручивая в голове одни и те же события, раз за разом вспоминая сказанные слова или поступки, я пытаюсь понять — могло ли всё быть по-другому. Сам не знаю, что мне это даёт. Иногда облегчение, а чаще боль. Разум ищет ответ на вопрос — «почему», но не находит. Возможно, его просто нет. Превратности судьбы. Слепой случай или череда неизбежных событий. Вот лёгкий ответ. Но заставить себя смириться с ним, не получается.

Джейк ушёл. И с ним ушли многие из нашего города. Будто охваченные религиозным рвением, христиане древности, тысячами и тысячами отправлявшиеся на восток, в Святую землю, чтобы стать защитниками веры. Крестовые походы, религиозные войны. Читали о таком?

Наши дети бросили свой дом и стали новыми «крестоносцами». Транспорты уносили их в неизвестность. А родственникам оставалось лишь ждать и надеяться.

— Куда их везли?

— По-разному. Спустя две недели, Джейк прислал короткое сообщение, что он находится на Кои. Что-то вроде сборного пункта. Больше никаких подробностей. От своих знакомых я слышал и о других местах, куда попали их дети. Но насколько можно было судить, большинство отправилось туда.

— А Ваше правительство?

— Вы имеете в виду их официальную позицию?

— Да.

— Мы присоединились к восстанию. «Сопротивление» не было запрещённой организацией у нас. Их идеи поддерживало много людей из правящей верхушки. Парламент — эти старые, выжившие из ума, глупцы, единогласно приняли и подписали соглашение о взаимной борьбе против Метрополии. Конечно, тогда никто не мог предположить, чем всё это обернётся для нас. Но они намеревались «бороться». (делает паузу).

Лёгкое решение для тех, чьи дети никогда не попадут на фронт!

— Ваша планета посылала только добровольцев?

— Да. На войну отправлялись добровольцы. А когда в нашем небе появились корабли Метрополии… правительство даже не успело объявить мобилизацию. Всё закончилось быстро. Безумцы.

— Что стало с Джейком после Кои?

— Несколько месяцев от него не было вестей. Через знакомых я не мог получить сведений о нём. Наша военная администрация пыталась составлять списки отправляющихся на фронт, отслеживать подразделения и места дислокации и переброски, но оказалась совершенно не готова к такой задаче, и вскоре выдохлась. Ограничиваясь лишь отчётами об отправленных и их количеством. Под радостные крики политиканов наша молодёжь уходила навстречу неизвестности и через совсем короткий промежуток времени о них забывали и с теми же речами провожали следующих. Войне требовались жизни. Сопротивлению требовались бойцы.

Джейк позвонил сам. Нашёл способ. Связь была плохой, часто прерывалась. Но мы смогли поговорить. Очень коротко:

«Здравствуй, отец» — сказал Джейк. «Рад тебя слышать».

«Привет, сын, как ты?» — ответил я.

«Жив и здоров».

«Где вы сейчас? Мы тут волнуемся и ничего не знаем о вас».

«Уже месяц на Новом Пекине… в аду»

Связь прервалась, но тут же восстановилась. Я хотел задать вопрос, но Джейк продолжил:

«Прости меня отец, я ошибся, я виноват перед тобой и мамой, а вы были правы»

Вновь помехи и тихий еле различимый шёпот Джейка:

«Мы все ошиблись… нам здесь не место».

Больше связь не восстановилась, это последние слова, которые я услышал.

Супруга, узнав о нашем разговоре, всю ночь прорыдала. У меня не находилось слов утешения для неё. Но тогда я понял, что должен вернуть нашего мальчика домой.

Посылать запросы и обивать пороги министерства обороны, было бесполезно. Они всем говорили одно и то же. «Ваш родственник или сын, находится в боевых частях, их месторасположение, не разглашается». Коротко и официально. Через сеть найти такие сведения и вовсе не представлялось возможным. Новости, которые до нас долетали, позволяли составить лишь общую картину, происходящего. Война набирает обороты. Всё новые и новые миры вступают в конфликт. Миллионы людских судеб перемешиваются в этом котле безумия и хаоса. Куда уж тут найти одну!?

Нет, я не сидел сложа руки, вместе с женой мы каждый день писали запросы, обзванивали друзей и знакомых, посещали встречи комитета солдатских матерей. Рылись в Сети, искали хоть малейшие намёки о том, что происходит на Новом Пекине. Безрезультатно. Правительство ввело цензуру. Новостные ленты транслировали только победные реляции или вести об очередных военных успехах союзных войск. Запросы оставались без ответа или сводились к сухому — «Ваш сын жив. Находится в местах боевых действий». Дурацкая отговорка.

С каждым днём моя супруга мрачнела всё больше и больше. Её стали преследовать головные боли и начались проблемы с сердцем. Да и я не находил себе места. Неизвестность пугала нас обоих.

Как-то на встрече комитета солдатских матерей, который собирался каждую субботу в здании мэрии. Нам сообщили, что Сопротивление превратило Самуи в свой самый большой пункт по приёму раненых. Со всех миров, со всех фронтов, значительную часть пострадавших бойцов направляли туда на лечение и реабилитацию. Это было хоть что-то. Хоть какая-то возможность узнать всем нам о судьбе своих близких. Мы составили поимённый список из всех горожан, отправившихся на фронт и руководитель комитета, собирался послать официальный запрос по гражданским каналам, на Самуи. Возможно, там уже были наши соотечественники.

— Неужели власти совершенно не интересовались судьбой своих сограждан? — спросил я.

— Вам, жителю центральных, густонаселённых миров, это покажется странным. Вы живете в огромном социуме, подчинённом правилам и законам, интересуетесь политикой, а она напрямую влияет на вашу жизнь. Отдавая свой голос на выборах, устанавливаете линию поведения государства. Руководители действуют с оглядкой на вас, своих избирателей. Таковы устои Метрополии.

Наше общество отличается от вашего. Наш мир не похож на другие. Мы живём здесь обособленно. Сельское хозяйство — основной и единственный вид деятельности. Крупных городов нет. Всё строится вокруг общин, которые владеют и обрабатывают свои земли. Это определяет наш менталитет — независимые, гордые, несговорчивые. Центральная власть присутствует, но лишь номинально. Мы создали государственные институты как дань прошлому. Играем в демократию раз в шесть лет и с чистой совестью плюём на это и продолжаем жить своими проблемами. Кого-то выбрали, кто-то стал официальным главой колонии. Других вопросов нет? Расходимся!

Стареющее население, малая плотность. Большие территории. Вот как мы жили. Метрополия даже не имела здесь своего гарнизона. Десяток другой чиновников, считающих эту службу скорее ссылкой, жили в столице и не вмешивались в наши дела. Лишь следили за ежегодной отправкой налогов в центр и соблюдением торговых договоров.

Министерство с громким названием «обороны», состояло из нескольких тысяч полицейских и офисных работников, а их основная задача, расследование мелких преступлений и борьба со стихийными бедствиями.

Поэтому молодёжь и пошла на эту войну. Наш мир казался им затхлым и отсталым. Скучным.

И поэтому руководство так к ним и относилось. Добровольцы идут на фронт. Парламент верит, что выбрал правильную сторону в конфликте. Да и поставки нашей продукции подтверждены долгосрочными союзными обязательствами… Ну а то, что за это нужно заплатить каким-то количеством жизней — не беда.

— Самуи стало вашей отправной точкой? — интересуюсь я.

— Да. Мы стали получать сообщения о наших ребятах, попавших туда. Много раненых, ещё больше изувеченных. Но это было хоть что-то. Люди радовались и такому. Пусть ранен, пусть стал калекой, но жив и в тылу. Оттуда, по крайней мере, приходила полная и правдивая информация. Вся планета с ожиданием и трепетом следила за сводками, передающимися с Самуи.

— Джейка вы там так и не нашли?

— Нет. Время шло. Его в списках не было. Тогда стало ясно, что все «наши», рано или поздно перебрасывались на Новый Пекин. Кто-то в первой волне, кто-то в частях пополнения. И тем, кому посчастливилось вернуться, оказывались в списках раненых. Я решил полететь на Самуи. Возможно, там я что-то разузнаю о сыне. Возможно, найду его сослуживцев. Если потребуется, сказал я себе… отправлюсь на Новый Пекин.

Зак Черезку

— Не знаю, кто планировал операцию, наверное, какой-то умник из штаба, ни разу не бывавший на передовой. Но благодаря чину ему было виднее, как водить и расставлять полки. Нас, вместе с другими подразделениями высадили в ста километрах от столицы. Мы разбили лагерь. Могли бы просто сбросить нас на головы сепаратистов, неожиданным ударом быстро захватить крупные города и промышленные центры, но вместо этого, нам приказали укрепить зону высадки и ждать. Нет ничего хуже ожидания. Какой смысл собирать такую кучу людей и в момент, когда нужно действовать, заставлять их томиться бездельем?

— Тогда ещё можно было решить вопрос дипломатическим путём, — вставляю я. — Правительство пыталось достигнуть соглашения с руководством Нового Пекина.

— Пустые разговоры. Они либо с нами, либо против нас. Если есть малейшее сомнение, значит думать тут не о чем. Только так можно держать в подчинении Колонии. Железной хваткой и страхом. Страх делает людей сговорчивее. А проявление великодушия делает тебя слабее.

— Думаю, они пытались избежать ненужных жертв.

— Вы себя слышите? Ненужные жертвы? Это ещё что такое, мать его!? Решили бить, так бейте, не давайте время на размышления! Мы всегда так делали на Стамбульских улицах и благодаря этому выживали.

Впрочем, неважно. У политиков был шанс, они им не воспользовались. Пришёл наш черёд. Полк погрузился на технику и выдвинулся в сторону столицы. Наступление началось и на других участках. Основная задача всех подразделений — взятие под контроль всех городов и населённых пунктов, на нашем пути. Установление военной администрации и выявление нелояльных. Поиск и разоблачение мерзавцев из «Сопротивления» и сочувствующих им.

Погода стояла отличная. Мягкий климат Пекина не мог не радовать. Ранняя весна. Чем-то напоминающая мне дом. Тёплая и солнечная. Тем более, после вечной сырости и дождей Самира. Я был доволен.

Хорошо помню первый убогий городишко, в который мы вошли. Одноэтажные, по большей части, деревянные дома, с колоннами и покатыми крышами, облепленные древней глиняной черепицей. Резные изображения каких-то ящериц, наверное, драконов из детских книжек, украшали фронтоны жилищ. Повсюду низкорослые деревья, покрытые белыми цветами, пруды и причудливые алтари предков, или кому там поклоняются эти потомки Мао. Будто оказался в древнем Китае. Не знаю, так ли он выглядел, когда был древним, но мне так показалось.

Колонна встала. Прозвучал приказ занять оборону и глядеть в оба. Нам навстречу вышло несколько стариков. Мэр, старейшина или кем он там был, вышел вперёд и заговорил с нашим полковником. Я находился далеко и не слышал, о чём они разговаривали. Несколько минут мы ждали. Я озирался по сторонам, местные жители, вероятно попрятались в своих домах, улицы были пусты.

Полковник оставил старика и подошёл к группе офицеров, ожидавших его, и отдал распоряжение. Те повторили приказ нам. Разбившись на пары обыскать дома, построить всех местных на центральной площади, следить чтобы никто не сбежал. Мы бросились исполнять.

В первом доме, в который я вошёл, жались друг к другу пожилые мужчина и женщина. Они безразлично смотрели на меня, пока я обходил большую комнату, служившую по всей видимости гостиной. На маленькой кухне и в спальне никого не оказалось, и я велел им выйти на улицу. Они безропотно подчинились, не проронив ни звука. Перед дверью я ещё раз обернулся и пробежал взглядом по комнате — и взять-то нечего, голодранцы. На улице уже стояли люди, выгоняемые из своих домов, солдаты и офицеры прикрикивали на них, когда они мешкали или делали вид, что не слышат. Всё это происходило в странном молчании. Ни криков и причитаний, ни протестов и слёз, которые я видел раньше на Самире. Угрюмая покорность и молчаливость.

Старейшина стоял рядом с нашим полковником и также, обречённо помалкивал. Внезапно из глубины одного из домов, раздались крики и шум борьбы. Громыхнул выстрел. За ним последовал звон стекла. Двое солдат выскочили из того дома и бросились к его задней части, на ходу вскидывая винтовки. Толпа на улице заволновалась. Мы приготовились. Навели оружие на местных. Прозвучало ещё несколько выстрелов и повисла тишина. Я увидел, как те двое солдат волокут за руки молодого мужчину. Его рубашка была в крови. В толпе поднялся ропот, но тот старик, выдававший себя за главного, что-то прокричал на неизвестном мне языке и гомон стих.

Солдаты подтащили раненого к полковнику и офицерам и что-то показали им, какие-то бумаги. Я ухмыльнулся. Всё понятно — «Сопротивление», мы нашли, что искали.

— Этот человек был единственным? — спрашиваю я. — В том городе.

— Куда там! У него имелись дружки. Их выдал старейшина, после того, как полковник пригрозил убивать по одному человеку каждые двадцать секунд. Сработало моментально. Подняв костлявую руку, он указал ещё на троих молодцов. Их вытащили из толпы и поставили к стене ближайшего дома, а с ними бросили и того парня, подстреленного нашими ранее. Он был жив, хоть и без сознания.

— И они не пытались защищаться, уговаривать или оправдываться?

— Удивительно, но нет. Эти молчуны безразлично слушали короткий приговор, который зачитал офицер, так же безразлично смотрели, как расстрельная команда поднимает оружие и даже не зажмурились после слова «Огонь».

— Что стало с остальными жителями города?

— Мы составили списки, перевернули всю округу вверх дном, в поисках тайников с оружием, правда ничего не нашли и утром двинули дальше. Военная полиция и вспомогательные части должны были разбираться с ними. Меня они больше не интересовали.

— Много на вашем пути было таких городов? — спрашиваю я.

— Достаточно. Мы продвигались быстро.

— Встречали сопротивление?

— Иногда. Но сто второй не церемонился.

— Что было дальше?

— Дальше начались проблемы. Города и посёлки пустели. Жители в панике убегали от нас. Основная их масса двинулась на запад. Но многие прятались в лесах. А потом на планету посыпались корабли с десантом. Союзные колонии, так же как и Метрополия, решили, что ценность Нового Пекина слишком высока, чтобы отдавать его противнику. И началось веселье…

Сепаратисты на западном полушарии, мы на восточном. Между нами мечется местное население. Признаюсь было жарко. Всё что мы видели или представляли себе раньше, померкло перед войной на Новом Пекине. Это была мать всех войн! Звучит громко, но это так. Мясорубка. В воздухе, на земле, под землёй — было и такое, мы вгрызались друг другу в глотки, не чувствуя боли и не обращая внимания на такую мелочь, как собственная смерть. Главное — забрать с собой побольше тех ублюдков, сидящих в окопе, в ста метрах от тебя. Десятки тысяч бросались в безнадёжные атаки и откатывались на прежние позиции, усеивая поля телами своих товарищей. В небе носились истребители и корректировщики, загорались, падали объятые пламенем, или устраивали захватывающие воздушные поединки, на радость грязным пехотинцам, следящим за ними. Города пылали. Потери с обеих сторон были огромными.

Отбивая очередной населённый пункт, мы больше не искали членов «Сопротивления». Стреляли во всех, кто попадался нам на глаза, во всех, кто не носил ту же форму что и мы. Никакого милосердия.

Правда, через три месяца нас отвели с передовой. Пришло пополнение. Нас сменили. Дали короткий отдых и поставили новую задачу. Проклятые партизаны стали доставлять много хлопот тыловым подразделениям, люди гибли, не доехав до линии фронта. Колонны пропадали. Нарушалась логистика. С ними нужно было что-то делать.

— Это были местные жители?

— Многие. Но не все. Повстанцы забрасывали за линию фронта маленькие группы добровольцев, в основном состоящие из ярых членов Сопротивления, фанатиков. Те с помощью местных организовывали такие отряды и координировали их деятельность. С ними было много хлопот. В основном молодые мужчины, иногда женщины. Даже бывалые солдаты удивлялись, а потом и побаивались их. На войне ты должен если не убить, то, по крайней мере, напугать врага. А когда видишь перед собой безумца-фанатика, который спрятал свой животный, человеческий инстинкт самосохранения где-то в глубине себя и вместо него излучает лишь ярость и ненависть, если ты видишь, что ему неведом страх… по неволе по телу пойдут мурашки.

Сто второй должен был покончить с такими фанатиками и их пособниками в нашем тылу.

Ли Во Джонг

— Главная причина наших неудач — нехватка людей. Мы не могли поспеть всюду. Конфликт разрастался и работать становилось всё тяжелее. Настроение правительства менялось. Ястребы в его составе требовали решительных действий. Они не желали мириться с тем утверждением, что колонии заслуживают шанса. В их представлении любая форма диалога строится на простой истине. Либо вы поддерживаете восставших, либо ясно и уверенно обозначаете свою покорность метрополии. Двоякое поведение, размышления и задержки — раздражали этих людей. Вместе с деньгами, потраченными на войну, упадком экономики, нехваткой рабочих рук и военными неудачами, они теряли терпение, выступая всё жёстче и жёстче. Многие граждане прислушивались к ним и поддерживали. Пока война шла далеко, пока её отголоски не докатывались до внутренних миров, они пребывали в состоянии покоя и спокойствия. Но когда атаковали Марс — парадную дверь их дома, настроения стали меняться.

Это уже из области психологии. Возьмите сытого и довольного своей жизнью человека, его мышление укладывается в простую и понятную картину — я заслужил, то что имею. Почему? Да потому что я гражданин великого государства! Я плачу налоги, работаю, воспитываю детей. Могу пользоваться благами цивилизации, построенной моими предками. Всё это доступно мне по праву рождения. Я презираю или в крайнем случае не замечаю жителей далёких колониальных миров. Это неотёсанные деревенщины, чьи предки по собственной воле оставили дом и поселились на окраинах цивилизованного, прогрессивного мира. Они остались людьми, но людьми второго сорта. И когда такой напыщенный, от собственной исключительности человек, слышит как посторонний, слабо развитый и чуждый ему индивид, вдруг с оружием в руках ломится в его дверь, он протестует и возмущается. Удивляется наглости, на которую посмел этот тип… и требует от государства наказать смутьяна, нарушающего основы основ — уникальность жителя метрополии.

Простите меня за это отступление, я лишь пытаюсь объяснить вам, как сложно работать с людьми, какие барьеры они выстроили перед собой и что за предрассудки властвовали над ними. Можно подумать, я обвиняю только жителей внутренних миров, но это не так. С той стороны существовали свои заблуждения и надуманные причины, побудившие тех людей, начать войну. Глупость противников примерно равна.

— Но люди, работающие с вами в те годы, не были такими, — говорю я.

— К счастью, они были другими. Но нас было слишком мало. Испытания, что выпали всем нам, в очередной раз оголили человеческую сущность — индивидуализм, во всех его проявлениях. Плохое и хорошее смешалось в нас. Или всегда присутствовало, но было скрыто под покрывалом цивилизованных людей. Гордость — вот первопричина той войны. В этом я уверен. Как и в том, что деление на МЫ и ОНИ, всегда приводит к конфликту.

— Наш комитет, — продолжает он. — В условиях всеобщей войны стал отодвигаться на второй план. Военное руководство не желало слушать о дипломатии. Им претило вести диалог с противником. Чем яростнее сопротивлялись колонии, тем несговорчивее становились военные. Приходилось договариваться с ними. Выпрашивать и настаивать. Сложная задача — убедить врага сесть за стол переговоров. В двойне сложная, если перед этим ты должен уговорить своё руководство дать на это время и ресурсы.

— Я уверен, вы спасли много жизней.

— Не так много, как хотелось бы… Особенно на Новом Пекине, — вздыхает мистер Джонг. — С началом войны на свет стали вылезать вопиющие эпизоды коррупции и халатности наших чиновников. Государственный аппарат — громоздкий и неповоротливый оставлял большие возможности для разворовывания денег и незаконных махинаций с государственной собственностью. Раздутая армия всевозможных управленцев и руководителей, всех мастей, тратили бюджетные средства, словно они были неисчерпаемы. Кумовство, взятки, лоббирование интересов, фальшивые отчёты о проделанной работе. Всего хватало. В мирное время на это не обращали внимания, а потом ужаснулись масштабам. Но было поздно…

Когда выяснилось, что не задолго до войны мы поставили в одну из колоний элементы лучевого оружия — многие не могли в это поверить. Как такое случилось? Кто виновен? Посыпались вопросы, подкреплённые праведным гневом. Оно лежало в закромах с самого своего создания, никто и никогда не рассчитывал им воспользоваться, даже представить такую возможность было нелепо — слишком большая мощь, избыточная для любого вероятного конфликта. А тут его достали, попросту украли и передали нашим теперешним врагам. Нужна была жертва, виновник, причастные. Одни размахивали верёвкой и мылом в её поиске, другие упорно молчали, осознавая свою вину. Но виноваты были все.

Мой начальник вызвал меня к себе в кабинет. Он только что получил документы, отчёт предварительного расследования о деятельности департамента обеспечения колоний. Я прочёл.

«Что ты на это скажешь?» — спросил он, когда я закончил.

«Мы выпустили джинна из бутылки», — ответил я.

«Да… Бросай все дела, ими займутся другие. Бери столько людей, сколько потребуется. Я даю тебе карт-бланш на любые решения… Только найди это оружие!» — сказал он.

Я собрал команду и начал действовать. Мы получили копии всех документов из архива ДОК, за несколько последних лет и показания арестованных по этому делу людей. Нас не интересовало КТО? — с этим всё уже было ясно, нас интересовало КУДА? В документах указывался Ерон, но колония, первая открыто восставшая против Метрополии, к тому моменту была под нашим контролем. Восстание подавлено, планета оккупирована. Оружия там нет. Любой, кто способен сложить дважды два, придёт к выводу, что оттуда его передали дальше. Иначе оно бы уже всплыло. Тут мы заходили в тупик. На Ероне семь месяцев шли бои, военное положение, разруха, голод, болезни. Гражданское население живёт в карантинных зонах, под надзором оккупационного корпуса. Старое правительство, властная верхушка уничтожена или пропала без вести. Все сдавшиеся руководители уже приговорены и казнены за измену. Чёрная дыра.

Рядом с Ероном стояла фамилия Альери. Чиновник средней руки, с одной стороны, и король теневого рынка оружия, с другой. Пропал перед самой войной. Растворился. Про него мы знали всё. Но понятия не имели, где он находится. Теперь только Альери мог сказать, в чьи руки попал предмет наших поисков. И он был нам нужен.

— Почему это поручили вам, я имею в виду комитету? — спрашиваю я.

— Наверху понимали, что эта задача не для службы внешней разведки — они утратили доверие, проморгав восстание, и не для военного ведомства — они не умеют договариваться с людьми, слишком настырны и прямолинейны. Мы подходили для этого больше остальных. Мы умели разбираться в людях. Не делили их на наших и чужих. А чтобы найти пропавшее оружие, необходимо для начала, разыскать нужных людей.

— За что вам удалось зацепиться?

— Я был уверен, что Маркус Альери покинул Землю. Он, как и все люди подобного сорта, обладал способностью видеть на пару ходов вперёд. И имел несколько запасных вариантов. Наверняка он улетел по поддельному паспорту. Скорее всего, изменил внешность. Мы начали с клиник пластической хирургии. Полиция Земли по нашей просьбе, искала людей, занимающихся незаконным документооборотом. Всё тщетно. Никаких следов, впрочем, не удивительно. Человек столько лет проворачивающий такие махинации не мог допустить ошибку. Иначе он бы не был тем, кем был. Снова тупик… Всё равно что искать иголку в стоге сена, как говорили раньше. Он мог быть где угодно, скрываться под любой фамилией и иметь любую внешность. Никаких зацепок.

Помните изречение древних — маленький камень способен вызвать лавину? Они были правы. Поступок одного человека может повлиять на многих. Сразу или по прошествии времени, но рано или поздно он приведёт к большим последствиям. Или изменениям. Вот и у нас оказался такой «камень».

Среди сотен сотрудников комитета была одна женщина — Лаура Рэнье. Помощник начальника информационного отдела. Молодая, скромная, на хорошем счету. Упорный и усидчивый офисный работник. Она попала в больницу. Двое грабителей, напали на неё, когда она вечером возвращалась домой. Обычная уличная шпана, которым нужны были деньги на наркотики. Она получила удар по голове. Ничего серьёзного, небольшое сотрясение и ссадины. Через пару дней врачи отпустили её домой. Полиция начала расследование. Нападавших нашли. Но дело не в этом. Согласно нашим внутренним инструкциям, работникам запрещались контакты с посторонними людьми. Круг общения тщательно отслеживался службой безопасности. Письма, звонки, личная жизнь, семьи — всё было под надзором. Сами понимаете почему.

Оказалось, в тот вечер она была не одна, с ней был мужчина. При нападении он получил пулевое ранение, довольно серьёзное. Также попал в больницу… Она получила неприятности и выговор, а мы нашли наш камушек.

Пострадавший мужчина потерял много крови, ему делали переливание. Для этого провели полную биометрию тела. (улыбается). Можно взять чужое имя, изменить внешность, подделать документы, поменять привычки, но индивидуальные особенности организма — скрыть невозможно.

Янис Анил

— Глядя, как в иллюминаторе челнока, уменьшается в размерах моя планета, я чувствовал себя свободным. Прожитые годы казались закономерной прелюдией, к длинному и полному смысла приключению, которое я, будучи старым, назову своей жизнью. Что может быть волнительнее, чем ожидание больших перемен, в коих ты примешь непосредственное участие? Мир перерождался у нас на глазах. Осыпался в труху старый порядок, где несправедливость стала нормой, где угнетение воспринималось как стабильность, а покорность считалась добродетелью. Тот мир должен сгореть в огне сопротивления. Уступить место новому порядку. А несогласные и противящиеся этому — исчезнуть. Миллионы свободных, очнувшихся ото сна, людей вскоре скажут — «хватит», тем, кто поставил себя выше остальных, кто в своей подлости и алчности узаконил новое рабство и возомнил себя центром вселенной.

И я буду одним из них. «Сопротивление», эта организация, выросшая на благодатной почве человеческих страданий и боли, укажет нам дорогу к единству и благополучию. Даст нам всё что нужно. Позаботится и направит накопленную энергию на строительство свободного, счастливого и прогрессивного мира, где не будет места старым устоям. Для общего блага.

Мы направлялись на Кои. С челнока пересели на обычный гражданский лайнер, предоставленный союзными колониями. Нас сопровождали офицеры «Сопротивления». В красивой, новенькой форме. Подтянутые, с гордостью носившие красные береты с изображением орла — символа «Сопротивления». Они хлопали нас по плечам, широко улыбались и поздравляли. Охотно отвечали на наши вопросы и рассказывали о себе. Это было похоже на церемонию вступления в новую семью. Семью, где тебе рады, где помогут и позаботятся, выслушают и дадут совет. Вид этих людей, их энергия и чуткое, добросердечное отношение к нам, вселяло уверенность. Я читал это на лицах, сидящих рядом со мной молодых людей. Моих единомышленников.

Кои встретила нас чёткой, отлаженной деятельностью. Сюда стекались добровольцы со всех колоний. Лайнеры, транспорты и военные корабли сновали на орбите планеты как пчёлы вокруг своего улья. В доках спешно строились и модернизировались крупнотоннажные авианосцы и крейсеры, эсминцы и мониторы, переоборудовались гражданские и торговые суда. Бесчисленные челноки стартовали с поверхности планеты и возвращались, умудряясь не сталкиваться между собой, в нескончаемом потоке. Красивое зрелище.

Один из этих челноков доставил нас в учебный лагерь.

— Можете рассказать о тех людях. Какими они были?

— Члены Сопротивления?

— Да.

— В основной своей массе молодёжь. Большинство между двадцатью и тридцатью лет. Из разных колониальных миров. С разным оттенком кожи и чудными привычками. Бедняки с аграрных планет и отпрыски богатых домов с индустриальных колоний. Жители крупных городов и провинциалы, не привыкшие к такому скопищу людей. Получившие высшее образование и едва окончившие школу. Студенты, работяги и изгои. Разные.

Кто-то, как я, начинал с листовок и тайных встреч. Кто-то совсем недавно загорелся идеями «сопротивления» и только вступил на этот путь. Некоторые прошли школу вооружённой борьбы и знали, что такое противодействие властям. Опыт, если его так можно назвать, зависел от планеты и отношения на ней, к идеалам «Сопротивления».

Руководство, инструкторы и командиры получили свои посты благодаря личным качествам, мотивации и заслугам. Большинство из них в течение нескольких лет учавствовали в антиправительственных операциях. Мы смотрели на них как на героев.

Здесь можно было проявить свои лучшие качества и внести вклад в общее дело. Всем могли найти место и занятие. Хорошо стреляешь — возьмут в ударную группу. Умеешь работать с аппаратурой и техникой — инженерный батальон. Логистика, связь, обработка информации — дело найдётся. Всех остальных готовили в общевойсковые бригады и вспомогательные части. Главное, что нас объединяло — вера в нашу правоту и желание поскорее показать себя в деле. Мы были готовы на всё. Кажется, это называется психология «толпы»… Когда ты один, в голове есть место страхам и сомнениям, есть возможность задать себе вопросы и трезво на них ответить, но оказавшись среди множества, человек поневоле впитывает общую атмосферу, не замечает причинно-следственные связи. Меньше думает и забывает страх. Он становится частью, винтиком в системе, порождённой его же желанием быть в этой толпе. Если большинство верит — и я должен верить. Если они правы, то и я прав.

— Неужели людей так легко обмануть? — удивляюсь я.

— Хм… нас не обманывали. Нам дали то, чего мы хотели. Поразмыслите… был ли кто-то обманут на той войне? Может, мы все этого хотели?

Янис угрюмо смотрит в пол:

— Обман и ложь отвратительны по своему содержанию, но…знаете… я ведь изучал древнюю литературу в университете, был такой поэт — Данте. В своём произведении он описал, как грешники после смерти попадают в один из девяти кругов ада и несут там вечное наказание за свои грехи… Девять грехов — девять кругов, но я бы добавил к ним десятый — глупость! Там для нас самое место.

Сид Майер

— Когда у нас закончился бензин, мы пошли. Заправки, встречающиеся на нашем пути, осаждались сотнями желающих заправиться, но большинство из них уже опустели. Запасы топлива на них закончились быстро. На шоссе и его обочине стояли десятки брошенных машин. Возле них кучами мусора валялось барахло, оставленное хозяевами. Одежда и техника, сумки, чемоданы, рюкзаки, личные вещи. Всё, что люди не смогли взвалить на свои плечи или утащить в руках. У нас было два больших рюкзака и пакет с продуктами. Сара несла маленькую сумку со своими игрушками. В том же направлении, что и мы двигался поток людей, группами или по одному, многие с детьми. Я видел несколько больших семей. Более старшие дети помогали взрослым. Несли на руках своих маленьких сестёр и братьев. Я до сих пор не знал, куда мы все идём. Просто шёл. Как и большинство, я думаю. У нас за спиной была пугающая неизвестность и встрече с ней мы предпочли движение вперёд. Организовал ли кто-то это бегство или мы приняли в нём участие, глядя друг на друга? А что там впереди? Вдруг убегая от одной беды, мы прямиком попадём в другую? Да и в чём заключается беда? Вопросы без ответа. Метрополия высадила войска. Это всё, что мы знали. У меня в голове крутились слова, сказанные той девушкой — «Они стреляют во всех». Может быть, она ошиблась? Видела ли она сама, как солдаты Метрополии стреляют в людей? Или лишь повторяла слова, услышанные от кого-то? А если они действительно стреляют? Мы же остались лояльны центру. Мы не приняли участия в войне колоний против Метрополии. Или нам так казалось? Правительство, не сообщив своим гражданам, поддержало восстание, присоединилось к сепаратистам, и Метрополия решила наказать нас за это? Слишком много вопросов.

Сара, на удивление стойко переносила наш поход. Конечно, она была напугана, я видел это. Но держалась хорошо. Прижимая к груди свои вещи, она шла впереди, иногда оглядываясь и дожидаясь, если я медлил. Лямки рюкзака тёрли мне плечи, я часто останавливался, поудобнее перехватывая сумки и пытался не отставать.

Уже начинало смеркаться. Мы оставили машину утром и шли с передышками весь день. Сара очень устала, всё медленнее переставляла ноги, спотыкалась. Мы делали остановки всё чаще. Я бросал вещи на землю, усаживался на них, а она устраивалась у меня на коленках, прижимаясь всем телом. И устало молчала. Хорошо ещё что была весна. Относительно тепло. Зимой бы нам было совсем тяжело.

Автострада делала крутой поворот, обегая невысокие холмы и в сгущающейся темноте, мы с радостью увидели огни. Типичная для Нового Пекина деревня. До неё оставалась миля с небольшим. Люди, рядом с нами прибавляли шаг. Послышались возгласы облегчения. Устали все. Всем хотелось отдыха и новостей.

Остановившись у крайнего дома, я сбросил вещи на землю и огляделся. Всюду стояли автомобили, сбившись в кучки и негромко переговариваясь, люди жгли костры и разогревали на них еду. Во всех домах горел свет. Двери то и дело открывались, впуская и выпуская людей. Женщины нянчились с детьми. Несколько мужчин, устанавливали большие туристические палатки, рядом с составленными полукругом машинами. Мимо нас пробежал мальчишка с канистрами, в которых плескалась вода. Я окликнул его и спросил, где мне найти старшего, он задержался на секунду и неопределённо мотнул головой в сторону большого двухэтажного дома, отделанного деревом. Взяв вещи, мы направились к нему.

У входа две женщины усаживали кучку детишек, на расстеленные одеяла и разносили им тарелки с едой. Одна из них, увидев нас Сарой предложила горячий суп и чай. Я поблагодарил её, усадил дочь рядом с детьми и вошёл в дом.

В ярко освещённой комнате находилось с десяток человек. Из них двое полицейских. Они о чём-то спорили с пожилым, крепким мужчиной, у разложенной на столе карты, затем сложили её и поспешили к выходу. Он был главой поселения. Его звали Пэн Вэйдун.

— Я видел его фотографии, — киваю я. — И читал о нём. Интересный человек.

— Лучший из тех, кого я встречал.

— Его сын…

— Двое, — перебивает меня Сид. — У него было два сына.

— Я не знал, — говорю я.

— Об этом мало кто знал. К началу войны его старшему сыну было сорок пять лет, он работал в министерстве финансов. На серьёзной должности. В столице. Невероятный успех если твой отец — деревенский староста на Новом Пекине.

— А младший?

— Жена мистера Пэна умерла вскоре после родов. Официально он не женился повторно. Но позже у него появился ребёнок — мальчик, от малоизвестной женщины. Он жил в Метрополии, кажется, на Земле.

Наша история в этом конфликте, я имею в виду население Нового Пекина, основана на нашем же образе жизни. Как выразился один мой знакомый однажды — «Пекин — это смесь ультрасовременного и допотопного». Во многом он был прав. Наше общество можно было условно разделить на две категории. Городские жители и жители глубинки, деревень и посёлков, за чертой крупных агломераций. В крупных городах прогресс, экономика, связи с другими мирами. Обмен культурой и новыми идеями. Открытость. Возможности. Образование. Рабочие места и карьера. Много переселенцев с других миров.

А сельское население, белее многочисленное, жило традициями предков. Отстранённо, тихо и скромно. Поколение за поколением, с тех самых пор, как представители древней страны с нашей прародины, впервые установили тут свой красный флаг и объявили её частью Поднебесной. Уже сменилось много поколений, но народ чтил и помнил своё прошлое. И следовал традициям. Вот такой была наша колония. Неофициальное и упорное противостояние нового и старого образа жизни. И люди вели себя впоследствии так, как им было привычно.

Мы с Сарой прожили на Новом Пекине восемь лет. И редко выбирались из города. Общались в основном с такими же, как мы — «иностранцами». Люди, живущие в глубинке, были для нас загадкой.

Вот и сыновья мистера Пэна… были из разных миров.

Это повлияло на него, а через него на всех нас, решивших последовать за ним.

— Почему Вы пошли с ним?

— Я не могу вам объяснить почему. С первых же минут знакомства что-то притягивало меня к нему. В суете нашего бегства, в криках и растерянности, в сомнениях и страхе за жизнь, я будто увидел перед собой островок спокойствия и надёжности. Как-то сразу поверил ему… Сильная личность. Знающая, что нужно делать. Вот каким он показался мне.

В ту ночь, когда переполненная беженцами деревня, погрузилась в сон, когда Сара уснула вместе с другими детьми, в отведённой для них палатке, я долго сидел на крыльце дома мистера Пэна и разговаривал с ним. Тогда он рассказал мне о своей жизни, о своих сыновьях и о плане, который он задумал.

— Юнхэгун?

— Да. Монастырь Юнхэгун. Наш будущий дом. Место, где милосердие встретилось с жестокостью.

Александр Борроу

— Годы, проведённые на высоких правительственных постах, научили меня хорошо разбираться в людях. Видеть их сильные и слабые стороны. Предугадывать их поступки и объяснять их мотивы. Доверять, опираясь на личный опыт, или относиться с осторожностью. Замечать скрытые таланты и пагубные пристрастия. Самуэль Ронгази, также и даже лучше чувствовал людские сердца и их тайные желания. Играл на них. И постоянно выигрывал…

Это было за три года до начала войны. В загородном доме, у озера. Куда, иногда позволял себе уединяться Самуэль. В тот раз он пригласил меня. Одного. Мы сидели на плавучем пирсе, наблюдая, как заходит солнце. И молчали.

«Помнишь такие же закаты на Земле, во время нашей учёбы, — спросил он.

«Конечно, как такое забыть, они были восхитительны, — ответил я с улыбкой, предаваясь воспоминаниям.

«И я помню, — протянул он»

«Что тебя тревожит?»

«Сейчас меня тревожит закат этого мира»

Я тихо рассмеялся. Сам не понимая почему. Просто чтобы хоть как-то отреагировать на его слова.

«Будет ещё много закатов, каждый из них ты будешь тревожиться? — попытался пошутить я.

«Ты не понимаешь… Время пришло. Я знаю это… Пора».

Он встал и ушёл в дом, не сказав больше ни слова.

«Пора» — сказал он. А я не разобрался. Наверное, впервые в жизни.

По договору с Землёй, нам разрешалось иметь собственные силы самообороны, их было около ста тысяч. На службу брали по контракту, на пять лет. Спокойная, хорошо оплачиваемая работа. Служили и женщины, и мужчины. Престижной она не считалась, но давала возможность заработать неплохие деньги. В основном туда шла молодёжь. За годы службы у них было время решить, чем они хотят заниматься в жизни.

Метрополия держала у нас несколько крупных военных баз и орбитальную станцию слежения за космическим пространством. Всего двадцать тысяч солдат. Плюс несколько тысяч гражданских, занятых на вспомогательных работах. В наши дела они не лезли. Никаких неудобств или проблем они не доставляли. Отбывали свой срок службы и улетали, им на смену прибывали новые.

На очередном заседании парламента Самуэль выступил с предложением организовать партийное молодёжное движение. Руководимое членами партии. Эдакую школу резерва кадров. Но с патриотическим уклоном и военным воспитанием, основанным на дисциплине и самоотдаче. Предложение было принято единогласным «за».

Общество встретило эту идею с восторгом. Государственные и частные школы, профессиональные училища и университеты, получили средства из бюджета, на организацию и содержание первичных ячеек нового движения. В них набирали по возрастным группам. Младшим было не менее шести лет, а старшим не более двадцати. Родители с радостью записывали своих чад в эту организацию, подталкиваемые чувством патриотизма и солидарности. А дети и подростки с гордостью носили на своей одежде символ их организации — значок с орлом.

— Партия имела большой вес в обществе? — спрашиваю я.

— Огромный, к тому времени. Личное детище Самуэля, построенная им, им же и управляемая. Она заменила ему семью. Партийная верхушка, к которой принадлежал и я, заменила ему друзей и близких. Самые преданные и самые доверенные люди нашего государства, обладавшие невиданной властью и амбициями. Подавляющее большинство граждан были членами партии. От министра до школьного учителя — все имели партийный билет. Это стало нормой. Это считалось проявлением патриотизма. Это нас объединяло и сплачивало. Партийная символика была везде. На фасадах домов и государственных учреждениях висели флаги и полотна с изображением орла. Люди цепляли на одежду значки и нашивки, подтверждающие их приверженность партии. И всюду можно было встретить изображения Самуэля Ронгази и цитаты из его выступлений, подхваченные прессой и обывателями. Нация с гордостью создала себе кумира и ждала от него новых свершений.

Вы спросите «на что это было похоже?». Мне сложно ответить. Массовый психоз, в хорошем смысле этого слова. Патриотический подъём. Единство… Я бы провёл аналогию с религией. Да! С религиозным рвением, поклонением и ожиданием чуда. С непреклонной уверенностью в завтрашнем дне и культом одной личности, стоящей выше остальных.

— А недовольные?

— Их не было.

— Совсем?

— Ну… были те, кто молчал…

Делает паузу. Глядит в пустоту.

— Сумуэль становился всё более жёстким и несговорчивым. Он всё реже советовался со мной. Чаще принимал решения сам. Стал раздражительным и нервным. Я уверял себя, что от усталости, от напряжения и отсутствия отдыха. На попытки поговорить об этом, он упрямо молчал и не слушал меня. На заседаниях совета партии всё реже и реже давал другим возможность высказаться. Порой вёл себя агрессивно. Прилюдно мог накричать на кого-нибудь, что за ним раньше никогда не замечали. Отметал все попытки найти компромисс, не слушал чужое мнение…

Совет Министров, партийная верхушка — вторили ему. Атмосфера стала меняться. Работать становилось всё тяжелее. Люди — упрямее и злее. Словно мы перешагнули невидимый барьер. Что-то в обществе изменилось. Изменилось в политике. Да во всех сферах. Я видел, как гаснут улыбки. На их место приходят суровые и озабоченные лица. Замечал, как открытые и жизнерадостные люди становятся подозрительными, угрюмыми и резкими. Напряжёнными. Злыми.

Сейчас я описываю это в двух словах. Но на эти изменения ушли годы. Медленно, но неотвратимо мы приближались к точке невозврата…

— Что стало для вас этой точкой? — перебиваю я.

Мистер Борроу молчит. Шумно выдыхает.

— Он пригласил меня в кабинет и дал личное поручение. Без свидетелей. Попросил присесть и предложил выпить. Я сильно удивился. Он никогда не употреблял спиртного. Я и не думал, что в его кабинете найдётся что-то подобное. Мы выпили. Самуэль объяснил мне, мою задачу.

«Я могу доверить это только тебе», — закончил он. — «Ни о чём не спрашивай, просто сделай как я говорю».

Через две недели, на спутнике Кеплера — Цироне, я встретился с одним человеком. С Земли. Он ждал меня на старом, заброшенном горном комбинате. С вооружённой охраной. Я был один. Это было его условие. Шаттл высадил меня и поднялся обратно на орбиту, ждать моего сигнала.

Я сделал всё, как мне было велено. Побеседовал с этим немногословным человеком. Передал ему документы, которые мне вручил Самуэль. И улетел. Получив от того джентльмена маленький запечатанный конверт. По возвращении домой я передал его лично Самуэлю. В присутствии меня одного, с плохо скрываемым нетерпением, он вскрыл его. Изучил содержимое и спросил:

— Ты выполнил мою просьбу?

— Я думаю, этому человеку можно верить. В его глазах лишь алчность. Он выполнит обещанное.

Мария Сиваль

— Если говорить честно, я плохо помню те дни. Нескончаемая вереница допросов, угроз и тёмных ночей, которые я проводила в подвале полицейского участка, постоянно плача. Я была напугана. Проклинала себя, что не покинула планету, пока была возможность. Боялась завтрашнего дня и того, что со мной могут сделать эти люди. Я осталась одна. Помочь мне было некому. Моё происхождение стало моей единственной виной. И проклятьем.

Камера — маленькая клетка два на два метра с крошечным окошком у потолка, да жёсткая скамья у стены. Вот и вся обстановка, даже негде справить потребности. Мне приходилось кричать охраннику, унижаться, прося его разрешения пройти в уборную. Видели бы Вы, его лицо, когда это случалось. Кормили скудно, пару раз в день мне приносили воды и немного еды, не всегда свежей. Но я быстро привыкла. Голодный человек становится менее разборчивым и менее брезгливым…

Наверное, они думали, что я шпион. (улыбается). Конечно, документы и личное дело с работы, да допросы моих коллег, не подтверждали это. В этом плане от меня взять было нечего. От меня отстали. Ограничившись содержанием под стражей. Я и этому была рада. Страшно сидеть на стуле в присутствии людей, которые ненавидят тебя, требуют отвечать на вопросы, кричат и угрожают, а тебе и сказать то нечего, только раз за разом повторять то, что уже говорила.

Вздыхает.

Хоть это закончилось… Так, я прожила в камере около трёх месяцев. Пленником. В том месте, которое уже считала своим домом. Однажды меня вытолкали из камеры и вывели на улицу. Впервые за три месяца. Я успела отвыкнуть от открытого пространства и яркого солнца, мне было неуютно. Запахи, шум, снующие люди. Зелень деревьев. Всё это было из другой жизни. Стёртой одиночеством, страхом, да серыми стенами моей клетки. Мне почему-то захотелось обратно… Осыпая оскорблениями, меня усадили на заднее сидение гражданского автомобиля и приказали ждать. Солдаты захлопнули дверь и закурили. Через несколько минут к машине подошёл какой-то мужчина, в офицерской форме. Сел за руль, мельком взглянул на меня и молча повёл машину.

Мы подъехали к большому дому. В центре города. Особняк с белыми колоннами и балконами, обвитыми диким виноградом. Красивый. Как и его хозяйка, встретившая нас у дверей. Высокая, худая, с надменным аристократическим лицом. Она презрительно меня оглядела, перекинулась парой фраз с сопровождающим меня мужчиной и велела идти в гостиную. Я подчинилась. Гадая, что меня здесь ждёт.

«В этом доме живёт генерал Макрид, он мой гость. А ты … будешь помогать мне по хозяйству» — сообщила она, когда мы остались одни. «Ко мне обращайся миссис Каниган».

Я кивнула.

«Если будешь паинькой, у нас не будет хлопот с тобой, а нет… Отправишься в ту дыру, где тебе самое место. Поняла?»

Я снова кивнула. Что мне оставалось?

«А теперь иди вымойся. От тебя воняет» — закончила она. «По коридору прямо, вторая дверь».

Так, я сменила тюремные стены, на жизнь прислуги. Унизительно и дико. Мне выдали скромную, но чистую одежду. Моя за три месяца пришла в негодность. Стирала я её тогда в раковине уборной и тут же одевала на себя. Сменной у меня не было. Выбросила, нормально помылась. Расчесалась. Посмотрела в зеркало. Удивительно как за такое время человек привыкает к обстановке. Работа в школе казалась чем-то далёким и не настоящим. Мои знакомые, маленькая квартирка, прогулки по выходным. Всё. Всем чем я жила. Как я жила. Будто было сном. Три месяца… а ты уже другой. Без общения привыкаешь к одиночеству. Без нормальной, привычной пищи с лёгкостью и удовольствием ешь то, от чего тебя стошнило бы раньше. Справляешь нужду чуть ли не на глазах посторонних людей и не испытываешь при этом смущения. Ко всему привыкаешь. За стенами полицейского участка был тот же тропический рай, жили люди, морские отливы, как и прежде, оголяли чудесные коралловые рифы, у которых я так любила нырять. Дети, наверное, ещё посещали школу. Взрослые ходили на работу. Конечно, жизнь Самуи изменилась, но все изменения были не такими уж и страшными. А вот моё существование в бетонном квадрате камеры было страшным. Но только для меня. Для меня одной. В зеркало на меня глядела знакомая, но исхудавшая, бледная, напуганная девушка, так непохожая на ту, что сошла с трапа челнока, тогда пять лет назад.

— Если вам неприятно… — начинаю я.

— Нет. Всё в порядке, — перебивает меня Мария. — Вы же писатель. А писатель должен понимать героев своей книги. Я ведь герой?

Улыбается. Широко. Искренне.

— Да. Вы героиня.

Мне неловко.

— Вот и здорово, — беззаботно машет рукой. — Не нужно бояться прошлого. Я справилась с воспоминаниями. Многие из нас нет. И многие не справятся никогда. А это намного страшнее…

Попав в дом миссис Каниган, я начала новый этап своей жизни. В мои обязанности входила готовка, уборка дома, выполнение мелких повседневных задач. У меня была своя комната. Чистая кровать. Небольшой гардероб. Хозяйка всегда требовала, чтобы я выглядела опрятно. Хорошая еда. Даже немного личного времени, которое я проводила за чтением книг из хозяйской библиотеки. Позднее мне разрешали ездить в магазин за продуктами, в сопровождении адъютанта генерала. Того самого, который привёз меня в первый день. Это было похоже на некоторую свободу. Я безропотно выполняла все поручения и делала всю, возложенную на меня работу. Страх за свою жизнь и волнения о завтрашнем дне уступили место спокойной и тихой рутине, работе, в которой я отвлекалась от дурных, тяжёлых мыслей. Хозяйка общалась со мной холодно, но спокойно. Эта строгая, чопорная женщина презирала меня, но не оскорбляла. Скорее терпела как неприятную, но функциональную и полезную вещь. Молчаливое сосуществование.

Генерала Макрида я видела нечасто. Мне не позволялось заходить в ту часть дома, где был его кабинет и спальня. Если ему что-то требовалось, когда он находился в доме, хозяйка делала это сама. На меня он вообще не обращал внимания. Миссис Каниган была его любовницей и порхала вокруг него как бабочка.

Однажды хозяйка объявила, что вечером в доме будет ужин, на который придут много людей. Хотела, чтобы всё было пышно. Мы украсили цветами большую гостиную на первом этаже дома, я несколько раз ездила в магазин за покупками, потом мы готовили ужин, сервировали стол, в общем, ожидали гостей. Миссис Каниган желала удивить и угодить им. Торопилась, нервничала. Много хлопот. К вечеру я так устала, что она даже махнула рукой и отпустила меня в свою комнату, лишь бы я не мозолила глаза. Сказала, что с остальным справится сама. И наказала не покидать свою комнату. Я с облегчением ушла. Взяла книгу и читала весь вечер. Далеко за полночь гости разошлись. Ещё некоторое время я слышала шаги и голоса. Потом дом затих.

Дверь в мою комнату не имела замка. Только я выключила свет и прикрыла глаза, как почувствовала, что она открывается. На пороге стоял генерал Макрид. Я так опешила, что только молча смотрела, как он захлопывает за собой дверь и приближается к моей кровати. Он был в стельку пьян. Страх сдавил горло. Тело онемело. Я не издала ни звука… Слёзы катились из остекленевших глаз во время и после того, как он, сделав ЭТО, ушёл…

Мария прерывается. Поправляет волосы.

— Не помню, как началось утро. Не знаю, как об этом стало известно миссис Каниган, возможно что-то слышала или заметила, может генерал сам ей сказал, но не успела я встать с кровати, как она набросилась на меня и стала избивать, осыпая проклятьями. Я пыталась защищаться, но она была сильнее меня, к тому же ярость придавала ей сил, а я после произошедшего ночью, была как в бреду. Она сильно меня побила. До потери сознания. Чудом не покалечила. Я очнулась на полу, вся в крови. Еле нашла в себе силы одеться. Не знала, что делать. Сидела на кровати и плакала. До самого вечера. Потом пришла хозяйка дома.

«Будешь солдатской подстилкой, дрянь» — прошипела она с ненавистью и вытолкала меня в коридор. Там меня ждал какой-то мужчина. Среднего роста, тучный, с крысиным лицом и маленькими хитрыми глазами. Меня вытолкали на улицу и усадили в автомобиль, он сел рядом. Закурил и выпустил мне в лицо облако дыма.

«Ну что красотка… Тебе понравится у нас» — ехидно сказал он.

Снова меня везли в неизвестность. Снова я испытывала страх. Только теперь надежда во мне умерла. Я сломалась. Покорилась судьбе. Исчезла. Осталось лишь тело.

Видя, как я неловко молчу и отвожу взгляд, она продолжает:

— Писатели сочиняют не только сказки, мистер Фишер. Вы должны это знать. Но каждый ужас обязан закончиться сказочно.

— Как закончился ваш?

— Благодаря моему мужу, — кивает она. — С его появлением.

Я перевожу взгляд на фотографию в рамке, стоящую на столе. На белом песке у воды сидят три человека — Мария, её маленькая дочь на цветастом покрывале и молодой мужчина, в инвалидном кресле.

Глава 2

Маркус Альери

Меня выписали из больницы через неделю. Всё это время у дверей палаты круглосуточно дежурили полицейские. Будто в моём состоянии я был способен на побег. Хороший беглец — без штанов, обмотанный больничным одеялом. Ну да понять их можно. До сих пор удивляюсь их везению. Из десятков планет, из миллиардов и миллиардов их обитателей, им нужен был один. И нашли они его у собственного крыльца. Беззащитным и слабым. Да… Чёртов случай.

Меня отвезли в гостиницу «Самаритен». В штаб «Комитета». В большом кабинете, для совещаний, на двенадцатом этаже меня ждали. Ждали с нетерпением. Когда я вошёл, шесть пар глаз пристально впились в мою персону и, казалось, не мигая смотрели как я неуклюже бреду к свободному стулу и усаживаюсь на него. После ранения мне было тяжело передвигаться. Врачи предложили трость, но я отказался. Уж лучше так. Самостоятельно.

Я сел. Перед каждым из присутствующих лежала толстая папка сшитых бумаг. Наверное, полный перечень моих прегрешений — усмехнулся я. Или подробное описание всех способов моей возможной казни. Ну да ладно. Выход есть всегда. Я ещё поторгуюсь.

Из присутствующих я знал только Ли Во Джонга. Остальные мне были не знакомы. Он крутил в руке карандаш и созерцал картину на противоположной от него стене. Репродукцию работы какого-то великого, дохлого художника, двадцатого века. Не помню его имени. На полотне был изображён чёрный квадрат в белом поле. Будто чёрная дыра в их усилиях остановить войну. Засасывающая в себя все их старания и силы.

«Мистер Альери, как ваше здоровье?» — спросил человек, сидящий рядом с Вонгом.

«Вашими молитвами… неплохо, жить буду.» — ответил я.

«Хорошо. Надеюсь, вы за прошедшие семь дней не изменили своё решение?»

«Это зависит от нескольких факторов.»

«Каких?»

«В первую очередь от того, какие гарантии вы можете мне дать. От ваших возможностей и…»

«Гарантий чего?» — перебил меня он.

«Моей свободы. На меньшее я не согласен.»

Сидящая напротив меня молодая женщина фыркнула и выругалась. Остальные промолчали.

«Понимаю. Моя фамилия Дрейк, я глава комитета. Я могу дать вам такие гарантии. Это в моих силах.»

«И защита от преследования. Гарантии моей будущей свободы.»

«Хорошо.»

«Уж слишком просто», — сказал я. — «Как вы это провернёте? Я должен знать.»

Вместо Дрейка голос подал Джонг, всё ещё играя карандашом он сказал:

— «Ваша подлинная личность известна только служащим комитета и то, не многим. Настоящего вас знают два врача из больницы, где вы проходили лечение, наша служба безопасности и присутствующие в этом кабинете. Ни полиция, ни местные власти не знают о вас. Врачи будут молчать. Даю вам слово. А остальные, — он обвёл взглядом присутствующих. — В случае вашего согласия и искреннего желания помочь, станут вашими коллегами.»

Ли Во Джонг уставился на меня. Бросил возню с карандашом и, встав со стула, подошёл ко мне.

«Видите, мы играем в открытую. И от вас ждём того же.»

«Ладно», — протянул я. — «Чего конкретно вы от меня хотите? Вдруг это не в моих силах?»

Джонг медленно обошёл большой стол, за которым мы сидели. Встал у окна, спиной ко мне и не оборачиваясь произнёс:

— «Мы хотим найти Лучевое оружие. И предотвратить его использование.»

Я задумался. Лучевое оружие. Общее название лазерного вооружения, созданного более ста лет назад лучшими учёными Метрополии. Невиданная мощь, сосредоточенная в компактной установке, с лёгкостью уничтожающая Миры. Устанавливается на больших военных кораблях, способных обеспечить его необходимой энергией. В теории. На практике ничего подобного никто не делал. Испытания в поясе астероидов, проведённые больше века назад продемонстрировали его силу. А компьютерные модели дали представление о том, что такое оружие может сделать с планетой и её населением, если его применить. Атомный заряд — игрушка по сравнению с этим.

«Достойная цена», — заметил я. — «Более чем.»

«Кому вы его продали?» — спросил Дрейк.

Я на секунду задумался. Выбора у меня, по сути, не было. Если не соглашусь, меня ждёт тюрьма или казнь. А если соглашусь и помогу, меня всё равно могут с чистой совестью передать в руки властей. Придётся довериться этим людям. Или сделать вид, что я доверился. План нужен всегда.

«Посредником настоящего покупателя выступал Александр Борроу.»

На этот раз никто не смог сдержать эмоции. Послышались ругательства, обращения к Всевышнему и просто стоны.

«Ронгази», — глядя на своего шефа, сказал Джонг и замолчал.

Я кивнул:

«Да. Он самый.»

«Вы контактировали только с Борроу?»

«Да лично с ним. Я осторожен и никому не доверяю. Тем более, в таких делах. Хотя мне они доверяли ещё меньше.»

«Нужно найти всё, что у нас есть на этого Борроу», — сказал Дрейк, обращаясь ко всем сразу. — «За работу. Мистер Альери, вы с нами?»

«Да. Как это ни удивительно, с вами», — ответил я.

Мне отвели отдельные апартаменты. Правда, у двери постоянно дежурил человек из службы безопасности. Он же сопровождал меня повсюду, куда бы я ни пошёл, в пределах отеля. Выходить за территорию мне запрещалось.

Вечером, когда уже смеркалось, я сидел на балконе бара, занимающего весь пятнадцатый этаж «Самаритен» и пил. Несмотря на запрет докторов и их предупреждения, повременить с употреблением спиртного. Развалившись в удобном, мягком кресле я любовался опускающейся на город ночью. На время отбросив свои размышления и переживания. Просто хотел напиться. Бар уже закрылся. Я остался один.

Позади меня послышались шаги. Ли Во Джонг с пустым бокалом прошёл мимо и облокотился на перила. Поглядел вниз. На пустеющую улицу. Молча подошёл, налил себе виски из моей бутылки и устало опустился в кресло рядом со мной. Какое-то время мы молчали. Слышен был лишь стук льда о стенки наших стаканов.

«Вы когда-нибудь о чём-то сожалели, мистер Альери?» — спросил он.

«Сожаление не входит в число моих привычек», — ответил я.

«Нельзя прожить жизнь ни о чём не сожалея».

«Можно, если не ждать от неё слишком многого».

Он задумчиво кивнул.

«Цинизм».

«Реальность. Её нужно принять. И тогда станет проще».

«По-вашему, мы живём в нереальном мире?»

«По-моему, вы идеализируете людей».

«Возможно… А вы?»

«Я по роду деятельности сталкивался со многими людьми. Да они не были святошами. Мой деловой круг общения, так сказать, за гранью закона. Но у них были семьи, дети, матери и отцы, друзья. Думаете, их родные не знали, чем их близкие зарабатывают на хлеб? Прекрасно знали! Думаете, они пытались уговорить их бросить это занятие и найти другой источник дохода? Конечно нет! Их всё устраивало! Поверьте, для них это была обычная работа, ничуть не хуже любой другой. Как и для меня, кстати. Они дружили с соседями, выбирались с детьми на прогулки, путешествовали, обедали в ресторанах, стояли в пробках и посещали театры. Жили как все. Просто работа».

Я налил себе ещё порцию.

«Вы действительно считаете, что близкие тех уродов, что стреляли в меня, сейчас в недоумении? Думаете, они шокированы произошедшим? И льют горькие слёзы по несчастной судьбе своих мужей или братьев или кто там у них есть? Нет! Если они и сожалеют, то исключительно о том, что у них не появились деньги. Что эти неудачники не смогли всё сделать гладко и попались полиции. Вот правда».

«А остальные люди, добропорядочные граждане?»

«Вы имеете в виду тех, кто сейчас на полях сражений рвёт друг другу глотки? Тех, кто отдаёт приказы, и тех кто их безропотно выполняет? Или ту толпу, которая требует крови, потрясая кулаками? Нет… Они… Мы все одинаковые. Других я не видел. Вы всех хотите спасти? Валяйте! Но не ждите от них благодарности. А те немногие, в которых вы так свято верите… рано или поздно разочаруются и расплатятся за свою наивность».

«Звучит невесело».

«Уж как есть».

Мы замолчали, погружённые в собственные мысли.

«Завтра мы должны начать действовать. У вас есть идеи, как нам выйти на Борроу?» — спросил Джонг.

«Почему именно он?» — устало спросил я. — «Борроу один из самых доверенных людей Ронгази. Его правая рука. Преданный на все сто процентов. Надеетесь на его благоразумие?»

«Я надеюсь, он способен сожалеть».

«Ну-ну…»

«Так что насчёт действий?»

«Нам нужен человек, который знает, как туда добраться. А главное может это сделать.»

Зак Черезку

— Мы искали пропавший конвой. Они не дошли до передовой базы. Исчезли. Будто растворились. Никаких сигналов или сообщений. Гористая местность, леса, в которых заблудиться — раз плюнуть. Попробуй найди. Конечно, они не заблудились. Со всеми то современными системами навигации. Мы понимали, что дело в партизанах. Пробрались к нам в тыл, используя горные тропы, под прикрытием непроходимых джунглей и напали. Как обычно. Когда никто не ожидал. Проводники — местные, хорошо знали каждый куст и тропинку. Они были дома. Используя их, заручившись их поддержкой, сепаратисты могли неожиданно появиться где угодно. А потом также быстро раствориться. Переждать. И напасть снова. Простая, но эффективная тактика. Придуманная тысячи лет назад.

Это раздражало. Люди быстро устают. Опасаться каждого куста и камня — напрягает и выматывает. Злит. Конечно, на войне нет правил, и для победы все средства хороши, но… Не для меня такое… Уж лучше лицом к лицу.

В общем, конвой мы нашли. То, что от него осталось. Понятное дело, шансов у них было мало. Горная речушка, дорога шла вдоль неё. Со всех сторон отвесные скалы и множество пещер, созданных природой, будто для того, чтобы укрывать нападавших. Но другой дороги не было. Поэтому наши шли там. Их ждали.

Искорёженные броневики и транспорты остались стоять там, где их подбили. Выгорели и превратились в груду железа. Повсюду тела. Нападавшие забрали всё, что смогли. Амуницию, припасы, оружие. Всё, что могло им пригодиться. Остальное бросили. Вполне возможно эти ребята, лежащие на той горной дороге, ни разу и врага-то ещё не встречали, а уже своё отвоевали. Мне даже их было жаль.

В нашем отряде был один парень — следопыт, до войны он нанимался проводником и следопытом к богатым любителям поохотиться на экзотических животных. За хорошие деньги устраивал для них туры, в разных мирах, и помогал обзавестись новым трофеем. Он умел выслеживать жертву и в джунглях, и в пустыне. Везде. Опытный человек. Немного помешанный на холодном оружии. Сукин сын любил орудовать ножом. И оставлял себе на память сувениры… Меня от этого воротило, но у каждого, свои причуды.

В общем, с его помощью мы пошли по следу партизан. Путь вёл к одному из перевалов. Где-то за ним у них наверняка был лагерь. Нужно было его найти.

Ночью мы остановились и разбили лагерь. Топать среди деревьев в темноте, проваливаясь по пояс в ямы с вонючей, застойной водой и карабкаться по крутым откосам, поросшим, цепляющимся за одежду кустарником, было непросто. Люди устали. Мы разбили лагерь. Сжевали холодные пайки и улеглись спать, выставив часовых. Это не помогло…

Проснувшись от беспорядочной пальбы, среди ночи, я схватил оружие, лежавшее рядом со мной, и не успел даже понять, что происходит, как получил прикладом в лицо и потерял сознание.

— Они знали, что вы идёте за ними? — спрашиваю я.

— Да. Знали. А мы то думали, что мы охотники. Но нет. Эти умники следили за нами с самого начала. И как только люди уснули, напали на лагерь. Часовые их заметили. Но было поздно.

Очнулся я на рассвете. Нос сломан. Голова гудела. Руки связаны. Вокруг эти молодчики. Из наших в живых остались двое. Как и я, они лежали на земле, рядом со мной, связанные. Помню, я увидел нашего любителя охоты, его тело свисало с дерева, на верёвке, головой вниз, а из груди торчал его собственный нож. В этот раз дичь оказалась умнее тебя, парень — подумал я тогда.

Нас связали общей верёвкой и повели по лесу. Кто спотыкался или тормозил, тут же получал прикладом или сапогом. Они спешили. Но нас тащили с собой. Целый день мы пробирались по лесной чаще, делая редкие остановки, а к вечеру вышли к маленькой деревушке. Ничего толком не рассмотрев я очутился в яме, вырытой в земле, сверху её закрывала деревянная решётка. Меня и ещё двоих счастливчиков бросили туда, не развязав руки. Конвоиры ушли. Швырнув нам вниз, напоследок, бутылку с водой.

— Что это были за люди? — спрашиваю я.

— Скопище голодранцев! — ухмыляется Зак. — Что вы имеете в виду?

— Я пытаюсь понять, что двигало теми людьми. Почему они оказались там, какими были.

— Аааа… Думаете о морали? Ищете её на войне?

Я пожимаю плечами.

— Сейчас я расскажу вам о тех людях. Выводы делайте сами… Мы просидели в яме пару дней. Воду и еду нам давали. Немного. Не из гуманности, уж поверьте. Мы им были нужны. А точнее информация. О наших подразделениях, планах и возможностях. Одного из ребят вытащили из ямы и увели на допрос. Его крики в течение нескольких часов, оглашали окрестности. Не знаю, что он им рассказал и рассказал ли вообще, но назад его не вернули. Что с ним стало, я не знаю. Если честно меня интересовала собственная шкура. Когда вы вспоминаете о 102-м полку, о нас, презрительно называемых карателями, не мешало бы вам поприсутствовать на допросах пленных, попадавших в лапы этих ублюдков. Сопротивление… Идеалы свободы и равенства… Освобождение… Чепуха — это всё. Половина из них, опьянённые этой чушью, делали такие вещи, о которых неприятно говорить даже мне. Да, мы не ангелы! Уж я, то во всяком случае нет. Да и те, кто служил со мной… Чего уж говорить… Государство нуждалось в таких, как мы. Непростые времена. Нам дали работу, и она была нам по нраву. Жестоко? Несомненно. Не для всех? Конечно.

Делает паузу.

— Я ничего не смыслю в философии и этике. Я всего лишь мальчишка из трущоб… Вместо образования меня учили жестокости. Но подобие чести есть даже у такого, как я. И представление о людях у меня есть. И вот что я вам скажу! Там не было праведников. Но я и мне подобные, хотя бы не прикрывались идиотскими мотивами, оправдывая или объясняя свои поступки. Мы были честны и понятны. Мы любили насилие и, конечно же, деньги. А эти молокососы из Сопротивления…Вы понимаете, что это были дети. Подростки. Сколько им было? Что они видели? Что знали о жизни? Ничего! Им вбили в головы полнейший бред, их сделали жёсткими и мстительными. Ими пользовались. Посылали на убой. Под красивые сказки о справедливости и свободе! И они шли. И обманывали себя, называя нас палачами и преступниками, но сами же ничем от нас не отличались. Спросите их сейчас, что они думают о Сопротивлении и бойне, которую учинили, о миллионах убитых ими людях, которых они посчитали препятствием на своём пути… Фанатики… С ними не о чем говорить… Их доводы не рождены опытом и знаниями, они заложены извне. А их жестокость была не меньше нашей.

— Может, она была ответом на вашу?

— Не без этого. Ненависть помогает выжить. Уж я-то знаю. Вот вам совет — не ищите правды, её нет. Или у каждого она своя. Но поверьте мне, на Пекине — всех можно было в чём-то обвинить.

— Понимаю.

— Да. Надеюсь… Взять, к примеру, местное население. Тех же обитателей деревни, в которой я оказался. Эти тихие миролюбивые крестьяне. Кто мешал им жить спокойно? Даже не беря в расчёт политику. Противостояние Метрополии и Колоний. Эти люди были изгоями на собственной планете. Правительству было плевать на них. Оно стремилось в будущее, а они безнадёжно застряли в прошлом. Но половина из них схватила оружие, начитавшись этих дурацких бумажек, распространяемых Сопротивлением, и решила сражаться. А за что? Что конкретно их не устраивало? Их собственная жизнь? Тогда какого дьявола они не устроили революцию или мятеж, или что там должны делать недовольные граждане? Свергать правительство, менять строй? Вот и хорошо. Сделали бы это, и всё. Все довольны. Все счастливы. Справедливость восторжествовала… Но произошло не так… Они направили оружие, на людей, которые на их жизнь никак не влияли. И не мешали им.

Зак с досадой машет рукой.

— Дурацкий разговор.

— Что было дальше, — меняю я тему.

— Дальше эти ребята решили пообщаться со мной. Утром меня окатили ледяной водой из ведра и вытащили из ямы. Завели в какой-то сарай. Привязали к стулу. Их было четверо. Ещё совсем молодые. Но глаза… Ничего хорошего их взгляды не сулили. На всех полевая форма Сопротивления. У всех оружие. Движения, поведение, манеры выдавали в них бывалых людей. Я не был уверен, что смогу остаться равнодушным к методам, которыми они наверняка воспользуются в нашем разговоре. Хотя строить из себя героя тоже не собирался.

Мне задавали обычные вопросы. Но что может рассказать простой рядовой?! Планы командования? Откуда мне было знать. Маршруты конвоев и расположения частей? Я этого не знал. На моей форме были нашивки 102-го полка. И это им не нравилось. Слышали, гады, про нас. Неважно устраивал их мой ответ или нет, почти каждый раз я получал удар. Лицо кровоточило. Выбили зуб. Палкой лупили по коленям и плечам. Я не издал ни звука. В молодости со мной пару раз уже так общались, когда я попадал в лапы членам Стамбульских банд. Ничего нового. Терпимо. Пока они не взялись за мои ногти на пальцах… В общем им доставляло это удовольствие. Не знаю, сколько бы я протянул и что ещё они могли, но вскоре это закончилось. Послышались возгласы, топот ног. С улицы раздавались команды и окрики. Мои новые друзья оставили меня в покое и ушли.

Левый глаз совсем заплыл. Правый заливала кровь из рассечённой брови. Я почти ничего не видел вокруг. Меня грубо подняли. Освободили ноги и отвели обратно в яму. Швырнули туда, как мешок с дерьмом и захлопнули крышку. Мой товарищ по несчастью, сидевший там, помог мне устроиться поудобнее и кое-как смог протереть мне лицо рукавом куртки.

Через несколько часов шум и гомон в деревне утих. Я немного пришёл в себя. Состояние было — будто на меня упала кирпичная стена. Болело везде и сразу. Паршивцы знали, куда бить. В наступившей тишине мы услышали осторожные шаги. Они замерли у нашей ямы. Там кто-то был.

«Вы, двое, вы меня слышите?» — раздалось сверху. «Можете не отвечать, знаю, что слышите. У меня мало времени, у вас ещё меньше. Либо делаете, как я велю, либо к рассвету будите мертвы. Выбирайте.»

Мы с товарищем переглянулись. Не похоже на обычное поведение наших тюремщиков.

«Говори» — откликнулся он.

«Это место вычислила ваша разведка. К началу следующего дня они будут здесь. Мы уйдём раньше. Вас с собой не потащат. Пристрелят в этой же яме. Я могу помочь.»

«Зачем тебе это?» — прошепелявил я.

«Неважно. Достаточно смертей. Тут я им не помощник».

«Хорошо… что ты можешь?»

«Я приду через час. Вытащу и проведу через посты. Ждите».

Он не обманул. Пришёл, как и обещал. Открыл решётку. Помог выбраться. Всучил небольшой мешок с водой и несколькими сухпайками. Провёл к краю деревни. Знаками велел подождать, пока мимо нас, сидевших в кустах, прошёл патруль из двух человек и вывел в поле.

«Идите на запад, вон туда, оттуда скоро придут ваши».

«Спасибо парень, мы твои должники» — ответил товарищ, поддерживая меня. Я хромал и с усилием переставлял ноги.

«Не стоит. Я знаю, вы продолжите убивать и дальше. Но я с этим покончил. Больше до вас всех мне нет дела. Уходите»

Мы сделали несколько неловких шагов в указанным им направлении, и я обернулся.

«Друг, эй… Как тебя зовут?»

«Джейк» — ответил он уходя.

Том Линк

— Собирая вещи и готовясь к отъезду, я понимал, что это глупая затея. Но не мог поступить иначе. Я полетел бы и на Новый Пекин, но добраться туда от нас было невозможно. Сообщение между колониями, перелёты, были доступны. Хотя цены на билеты, в условиях войны подскочили сильно. Но Пекин был закрыт, только военные могли туда попасть. Никаких гражданских. Сняв со счёта в банке приличную сумму, откладываемую нами с супругой, на экстренный случай, я купил билет на Самуи. В один конец. Плохо представляя, что буду там делать. Но бездействие и неизвестность — убивала. Лучше уж так. Полечу, а там будет видно. Эта поездка могла закончиться ничем. Но, приняв решение во мне и в моей жене, загорелась надежда. Пусть крохотная, но всё же. Признаюсь, мы и не подумали, что будет, если я найду сына. Он связан присягой, нельзя просто взять и уйти, бросить службу. За это могли расстрелять. Как дезертира. О таких вещах я тогда не размышлял. Просто хотел его найти.

На Самуи я добрался на грузовом транспорте. Часть его трюма переоборудовали для перевозки пассажиров. Старая развалина доживала свои последние дни, но мы благополучно долетели до места. Помимо меня, на борту было пару десятков пассажиров. Некоторые из них спешили к родственникам, проходившим лечение. Счастливчики. Я им завидовал.

Порт походил на огромный муравейник. Суета. Скопления людей, как штатских, так и военных. На таможне мои документы тщательно проверили и пропустили. На месте — подумал я. А что дальше? Оказавшись там мой пыл, признаюсь, несколько угас. Стоя с вещами у здания космопорта, я растерянно смотрел по сторонам и не мог решить, что мне делать теперь.

Первой задачей было найти временное жильё, а потом уже начинать поиски. Поиски! В этом людском водовороте. В хаосе и спешке. Столкнувшись у себя дома с наплевательским отношением начальства к людям, я не питал особых иллюзий. Хорошо, если меня хоть выслушают. Уделят минуту своего драгоценного времени. Да и куда идти? В военную администрацию? С таким вопросом меня даже не пустят дальше приёмной. К местным властям? Вряд ли они интересуются судьбой поступающих к ним людей. У них свои заботы. Да и что мне там могли сказать? Если в их списках Джейка нет, значит, его нет на планете. Либо он жив и всё ещё на Пекине, либо… об этом я старался не думать.

Я знал номер части, в которой служил мой сын. Если, конечно, за прошедшее время его не перевели в другую. И мог искать его сослуживцев. Такой был план. Безнадёжный и сложный. Здесь были сотни тысяч людей. Десятки огромных палаточных лагерей и ещё больше маленьких больниц и госпиталей, раскиданных по всему архипелагу. Самому крупному и густонаселённому на планете. Я начал с жилья.

— Вы общались с местными?

— Я снял комнату у молодой семьи. В Колье. После начала войны планетарная экономика пришла в упадок, и люди искали способы выжить и прокормить свои семьи. Большинство остались без работы. Многие мужчины трудились на морских фермах, а женщины частенько устраивались ухаживать за ранеными в госпитали. Тяжёлый труд. Но выбора у них не было.

— Как они видели ситуацию?

— Как люди, в чей дом пришли посторонние и установили в их гостиной новые правила. А потом ещё привели своих друзей, а те своих и так далее. Хозяевам оставили комнаты поменьше и разрешили заниматься незначительными делами. И большая часть дома им уже не принадлежала. Но если постояльцы опустошали содержимое холодильника, именно хозяин должен был его вновь наполнить. Вот так. Вкратце!

Я с пониманием киваю.

— Из разговоров с этими простыми и тихими людьми я понял, что у каждого народа та война забрала самое основное — будущее. Перевернула всё вверх дном и принесла лишь разочарование. Где-то больше, а где-то меньше. Взять Самуи. Вы знали, что популяция знаменитых устриц уничтожена? Её не восстановить. А это была половина от их доходов. Колония жила промыслом этих моллюсков, не меньше, чем отелями и пляжами. И что теперь? Туризм когда-нибудь выйдет на довоенные объёмы, на это есть надежда, но морской промысел, которым веками кормила себя добрая половина жителей планеты — уничтожен. А с ним и их история, навыки, судьбы. Безработица, кризис и чахлая экономика. Вот что теперь на планете. Да, на её поверхность не падали бомбы, и люди не гибли миллионами, как на других колониях. Но того тихого, тропического рая больше нет и не будет. Следующие поколения проведут свою жизнь в борьбе за существование. Это их личная трагедия.

Уже тогда они это понимали. Понимали, что масштабный, промышленный вылов разрушит морскую экосистему, а люди, временно поселившиеся в их доме, превратят его в помойку. Но сделать ничего не могли. Как и многие из нас.

Том устало вздыхает:

— Хорошие люди, мне их жаль.

— А тех, кого вы видели на больничных койках?

— Не всех. Многих нет.

Я вопросительно поднимаю брови.

— Ожидали другого? Я считал и продолжаю считать их дураками. Единственное о чём сожалею, так это о том, что мой сын оказался среди них.

Том вздыхает.

— Я побывал в администрации, сидел в центре распределения раненых, у военных. Фамилия Линк нигде не звучала. Джейк на Самуи не попадал. В списках погибших его также не было. Но как мне сказали, эти перечни неполные. Очень много пропавших без вести. Всё, что мне удалось достать — это фамилии ребят из его бригады, лечившихся сейчас на планете. Почти тридцать имён. Я решил поговорить с каждым. Надеялся, кто-то из них знал его лично.

— Что они вам рассказывали? — спрашиваю я.

— Метрополия и Колонии вцепились в Новый Пекин мёртвой хваткой, никто не собирался отступать. И тем, и тем была нужна его производственная база. Промышленность. Мегазаводы и ресурсы. Обе стороны остро нуждались в этой планете. И каждый понимал — отдать её в чужие руки, означает проигрыш в войне. Поэтому сил и средств не жалели. Особенно людских ресурсов. Бойня. Как сказал мне один парень, побывавший там — «Если так пойдёт дальше, победитель получит лишь пепел».

Где-то там был мой сын… Несколько человек которых я нашёл и расспросил, слышали о Джейке, но не были с ним знакомы и не знали где он. Они рассказали, что их бригада вела партизанскую войну. Разбитая на отдельные отряды, действовала в тылу войск Метрополии. Поэтому информации о них было мало. Некоторые группы пропадали или неделями не выходили на связь, существуя автономно. На свой страх и риск. Многие попадали в плен.

С каждым таким разговором моя надежда узнать что-то конкретное о Джейке таяла. Да он там. Да, возможно жив, если не оказался в руках правительственных войск или не пропал без вести. Но больше никаких подробностей.

- А пленные? Он мог быть среди них.

— Про них ходило множество слухов. Одни уверяли, что членов Сопротивления расстреливают на месте. Другие говорили будто с ними поступают «по-разному».

— По-разному?

— Да. В зависимости от их звания. Или смотря кто их пленил. Метрополия использовала карательные отряды. Поговаривали они хуже зверей. Впрочем, уверен, обе стороны специально распускали такие слухи. Чтобы их солдаты боялись плена… Конечно, существовали договорённости, случались и обмены военнопленных, но я про это знал мало. Если Джейк и мог попасть в плен… если бы его обменяли… и он был здоров… его тут же вернули бы в часть, а это значит он там же, на Новом Пекине…

Вместе с надеждой таяли и мои деньги. Порой я по несколько дней проводил в пути, к следующему госпиталю. К следующему пустому разговору и разочарованию. Добирался туда на общественном транспорте или ловил попутку. Пару раз пришлось плыть до нужного места на морских судах. Большие расстояния отнимали время и наличность. Иногда давал взятки или платил за разрешение встретиться с очередным человеком из моего списка. Многие требовали денег за это. Врачи и начальство отмахивались от меня, не позволяя общаться с их пациентами и деньги иногда решали этот вопрос. Как и бывает обычно — личная выгода всегда на первом месте. Однажды я провёл две ночи у ворот бывшего отеля, ставшего реабилитационным центром, прежде чем смог уломать охрану, пропустить меня внутрь… Не мне их судить.

Мои поиски закончились в одном из баров столицы. Не так, как я рассчитывал, но вмешался случай. Я искал парня по фамилии Анил. Он часто здесь бывал, как мне сказали. Его лечение закончилось, и вскоре он должен был улететь. Протиснувшись в шумный зал, полный пьяных солдат, я стал расспрашивать о нём. Его знали, но никто его сегодня не видел. Один верзила у стойки, размахивая пустым стаканом, громко загоготал, услышав его имя, и указал мне на лестницу, ведущую на второй этаж:

«Янис здесь не пьёт, старик, его интересует другое…» — сказал он и отвернулся к своим собутыльникам. Я поднялся по ступеням. Там меня встретил какой-то толстяк. Мерзкий тип. Одного взгляда на него достаточно, чтобы понять — подонок. Он сидел за письменным столом и дымя сигарой, листал новостной журнал.

«Чего вам?» — спросил он.

«Я ищу одного человека»

«Тогда вы не по адресу»

«Мне сказали он был здесь»

«И что? Здесь много кто бывает»

«Я могу заплатить»

Толстяк задумался. Задумался и я. Стоит ли отдавать деньги ради этого? Их осталось у меня не так много, а результат может быть нулевым.

«У нас есть девочки, если у вас другие предпочтения проваливайте»

У меня был словесный портрет Анила. Я разговаривал с его лечащим врачом. Один из немногих людей, встреченных мной, кто с пониманием отнёсся к моей истории.

Я рассказал толстяку, как выглядит, тот, кого я ищу. Он кивнул.

«Понял про кого вы… Деньги»

Пересчитав банкноты этот тип, встал из-за стола и жестом приказал идти за ним. Мы прошли по коридору и остановились у одной из многочисленных дверей.

«Его время вышло пять минут назад».

Сказав это, он повернул ручку и впустил меня.

Ли Во Джонг

— Моя мать часто говорила мне, что я очень мягкий человек. Вижу в людях только хорошее. Всегда надеюсь на лучшее и верю в человечество. Она правильно меня воспитала. И говорила это с гордостью.

Поднимаясь по карьерной лестнице, я руководствовался тем правилом, что в любой ситуации останусь верен своим принципам. Выполняя работу, искал в людях тот стержень, за который мог зацепиться и дать им шанс. С такой позицией нелегко жить. На каждом шагу ты видишь примеры падения человеческой нравственности и моральных принципов, но мы те — кто мы есть. И главное — не изменить себе. Я всегда хотел быть честным и ждал того же от других. Иногда ошибался. Но продолжал верить.

Когда мы нашли Маркуса Альери, я в очередной хотел верить. Когда он пошёл с нами на сделку, я пытался доверять своим ощущениям. Не подумайте, что моё мировоззрение мешает разбираться в людях. Отнюдь. Я то как раз, хорошо в них разбираюсь и в силу своей профессии и из-за моих принципов. Я не жду от них чуда. Я лишь нахожу и использую то хорошее, что есть в каждом из нас. И за свою жизнь я всегда убеждался, что правильные аргументы, позиция и обстоятельства, могут заставить человека задуматься и принять верное решение. Единственный мотив, который я никогда не рассматривал, были деньги. Большие деньги. И вскоре мне удалось самому увидеть их влияние на выбор людей.

О таком выборе мы много разговаривали с Альери. Попытка связаться с Борроу могла закончиться ничем. Он вообще считал это глупой затеей. Хотя признавал, что общаясь с Борроу, не видел в его глазах фанатичный блеск…

Военные выделили нам корабль. Маленький и быстроходный, с отличными пилотами. Глава комитета не хотел меня отпускать, но я его убедил. Я должен был это сделать. Не мог по-другому. Альери предоставили средства связи и он через несколько дней получил ответ, на посланный им кому-то запрос. С нами готовы были встретиться. На Флопее. Мы отправились туда.

— Там в это время шли бои?

— Да. Колонии бросили большие силы на эту планету. Пожалуй, только Марс пережил подобное. Но там была орбитальная бомбардировка, а на Флопее полномасштабное вторжение. Большая часть планеты, когда мы прибыли туда, находилась под контролем Колоний.

Наш корабль висел на высокой орбите, под прикрытием флота, пока мы ждали разрешения на посадку. И я видел множество челноков и шаттлов, поднимающихся с поверхности. Они эвакуировали всех, кого удавалось вывести в безопасные зоны и спасти. Гражданские лайнеры, принимали их на борт и улетали, уступая место следующим. Метрополия понимала, что планета потеряна, но сухопутные силы, на её поверхности отчаянно держались и гибли, спасая гражданских. В этой веренице кораблей я видел собственное бессилие. Помню, как Маркус, сидя рядом со мной и с таким же интересом наблюдавший за происходящим, пробормотал — «Спасут тысячи… но расплатятся десятками тысяч…» Я его понимал. Холодный расчёт. От циничного человека. Но такой удручающе точный. Я прикрыл глаза и постарался не думать об этом.

Наконец, военные дали нам разрешения на посадку. Наш корабль мог приземляться прямо на поверхность и также успешно взлетать с неё, поэтому не пришлось пользоваться шаттлом. Я был рад. Хоть наша миссия и имела огромное значение, но людей нужно было спасать там прямо сейчас. Каждая посудина на счету.

Мы сели в указанном районе. Формально его контролировали наши войска, но военные предупредили нас, что не гарантируют безопасность. Мы и не просили. У наших пилотов были точные координаты места встречи. Их дал тот человек, которого мы ждали.

«Что теперь?» — спросил я у Альери.

«Терпение, дайте ему время» — ответил он.

«Ты ему доверяешь?» — поинтересовался я. Имея в виду ЕГО человека.

«Конечно, нет».

Маркус Альери был собран и неразговорчив. В своей стихии. Я доверился и ждал. Мы находились в низине, между холмов. Рядом лес. До ближайшего селения судя по карте пару десятков километров. Отличное место для засады, если нас сдадут сепаратистам. Вскоре на склоне холма появился человек. Он направлялся в нашу сторону. Маркус коротко бросил «Пошли. Не бери охрану». Мы вышли из корабля. Два офицера нашей службы безопасности остались, готовые к любым неожиданностям.

К нам подошёл высокий мужчина, плотного телосложения. В форме офицера «Сопротивления». С нашивками капитана на рукавах.

Мистер Джонг прерывается. Трёт глаза.

— Форма была прикрытием. В то время этот человек действовал на территории Колоний и авторитет нашивки с изображением орла на его одежде, играл ему на руку. Я не участвовал в разговоре. Почти. Альери с профессионализмом опытного мошенника и дельца взял это на себя. Его собеседник и давний знакомый, не уступал Маркусу ни в осторожности, ни в алчности. Говорил сухо. Уклончиво. В общем, как и подобает человеку, чей промысел идёт вразрез с законом. Они друг друга стоили.

Признаюсь вся моя дипломатическая подготовка и опыт не значили ничего в этой встрече. Тот разговор вёлся на других условиях, и играли там по другим правилам, чем я привык. Оба собеседника прощупывали друг друга. Искали слабину. Но не ту что обычно пытался найти я, общаясь с людьми, по заданию комитете. Нет. Ничто их не интересовало, так как деньги. Только деньги. Сложность, опасность предприятия была на втором плане. На первом — заработок, нажива.

Стоя рядом с ними, я невольно испытал чувство уважения к Маркусу Альери. То, как он вёл себя, как говорил и действовал… «Может он и сукин сын, но он наш сукин сын» — вспомнил я слова одного древнего политика.

«Ладно… допустим, мы договорились» — произнёс мужчина, выведя меня из задумчивости. «Кто будет платить?».

«Он» — кивнул Альери на меня.

Деньги могут всё. Мы договорились. Этот контрабандист наживался на войне не меньше, чем на заказах до неё. Неразбериха и бардак, творящиеся во всех известных мирах, осложнили его работу, но вместе с этим принесли новые заказы и новые гонорары, зачастую плата за его услуги удваивалась, по сравнению с довоенными временами. А она и тогда, я убеждён была не маленькой.

Он должен был попасть на Эссен и найти способ передать наше предложение мистеру Борроу. Он уверял что хорошо знаком с ситуацией на планете. Знает политическую обстановку и даже тайные интриги в руководстве партии. Я почему-то ему верил. «Боюсь представить, что со мной сделает их тайная полиция, если меня поймают» — засмеялся он. Все были наслышаны о политике Рангози и его методах. Представить было легко. Мы условились, что будем ждать от него сообщения. Чем бы его попытка ни окончилась.

Сейчас я понимаю, на какой риск шёл знакомый Альери. Борроу один из сподвижников Рангози — диктатора, чья власть основывалась на всеобщем поклонении и пропаганде, доверенное лицо человека, взрастившего «Сопротивление», мог не внять голосу разума. Зная рвение рядовых членов этой организации, легко представить, что твориться в головах их руководства. Мы поставили на сомнительную карту… И шансов было мало.

Возвращаясь на Третью Республику, я получил сообщение о высадке наших войск на Новом Пекине.

Сид Майер

— В этой деревне мы провели три дня. Беженцы шли нескончаемым потоком. Шли на запад. Пешком или на автомобилях, если успели запастись топливом и не израсходовали его ранее. Днём и ночью деревня принимала новых «гостей», предоставляя им кров и позволяя перевести дух. Было много слухов, рассказов, переданных через третьих лиц. Сеть давно не работала, а радио молчало. Только разговоры и предположения. Войска Метрополии продвигаются на запад. Убивают гражданских. Ищут членов «Сопротивления». Помню как-то днём, в деревне появился один парень, лет тридцати, суетной и дёрганный. Он убеждал всех, что правительство покинуло планету и бросило нас. Ему никто не поверил. Были и такие, кто намеревался сражаться против войск Метрополии. «Для этого», — говорили они. «Нужно организоваться и найти представителей власти или раздобыть оружие, а там уже нас поддержат и придут на помощь». Другие спорили с ними, спрашивали «что вообще хочет от нас Метрополия и почему мы должны против них воевать»? Это приводило лишь к бесполезным спорам и ругани. Каждый считал, что он прав.

Я не вмешивался в подобные дискуссии. Чтобы там ни происходило, я должен был защитить и уберечь свою дочь. Если к нам пришли с оружием, а руководство скрыло или не успело донести до нас правдивую информацию, лучше переждать. Не испытывать судьбу. Мистер Пэн был такого же мнения. Из разговора с ним я понял, насколько по-разному мы воспринимали произошедшее. Он рассказал, как популярны были идеи «Сопротивления» у крестьян, бедняков и жителей глубинки. Как сильно они противились насаждению цивилизации и попыткам правительства урбанизировать Пекин. О молодых людях, в том числе и его знакомых, покинувших колонию и вступивших в ряды «Сопротивления». О дискриминации и притеснении сельских жителей со стороны властей. И о его уверенности, что рано или поздно это должно было произойти. Он открыл мне глаза, на проблемы, о которых я даже не представлял, существуя в своём мирке, обеспеченного городского жителя. Я и не подозревал. Плохо знал Новый Пекин. Хотя прожил здесь долго.

— А сам мистер Пэн, что он думал о войне? — спрашиваю я.

— Он хотел мира и спокойствия для своего народа, но верил в судьбу. И считал, что каждый вправе сам выбирать свой путь.

В общем в эти дни мы готовились к нашему «путешествию». Желающих отправиться в монастырь было около ста человек, половина из них дети, разных возрастов. Почти все жители деревни. Из городских были лишь мы с Сарой и ещё одна семья, из столицы.

Мы отбирали одежду. Делились друг с другом необходимыми для долгого перехода вещами и обувью. Упаковывали и пересчитывали продукты. С этим была самая большая проблема. По расчётам мистера Пэна, на дорогу до монастыря мы потратим дней десять-двенадцать, в зависимости от погодных условий и скорости, на которую будут способны идущие с нами маленькие дети. А запасы провизии в деревне быстро таяли. Жители не отказывали приходящим к ним людям в еде и воде. Кормили нуждающихся. Не прося ничего взамен. Больше всего нам нужны были консервы и концентраты. Всё, что не портилось. Их было мало. Но по расчётам должно было хватить. Женщины сшили большие мешки, с лямками для плеч, из имеющейся у них ткани, для переноски всего необходимого. Мужчины упаковали палатки и тенты, соорудили несколько носилок, по задумке каждую из них по очереди должны были нести самые сильные из нас. Туда складывали наиболее ценное из нашего груза.

Сара быстро нашла себе друзей среди детворы. Они вместе выполняли несложные задания взрослых и помогали в меру своих сил. Я с радостью и облегчением видел, как её страхи по не многу отошли на второй план, уступив место заботам и общению с другими детьми. Вообще, мне нравились окружающие меня люди. Они отличались от привычных мне менеджеров, работников больших заводов и государственных служащих. В них не было той суеты, характерной для жителя крупного города. В них была врождённая безмятежность их предков, потерянная теми, кто перебрался в города Нового Пекина. И среди них не было никого, кто поддерживал «Сопротивление».

Забавно, да? В наше время, когда межзвёздные перелёты, норма, а человек давным-давно заселил и освоил далёкие прежде миры, когда чудеса науки и инженерии подарили человечеству удивительные открытия и технические достижения, мы шили мешки для переноски продуктов и мастерили носилки, из подручных материалов. И собирались пешком преодолеть расстояние, которое автомобиль проделал бы за несколько часов.

Мы вышли рано утром. При этом хозяева не закрыли жилища, но выполнили нечто похожее на ритуал прощания со своим домом. Я стоял в сторонке и вспоминал наш, брошенный дом. В спешке и без прощания. Даже в этом мы отличались. Мистер Пэн вместе с группой мужчин проверил всё ли готово, и мы направились на север, в сторону гор. Под удивлёнными взглядами оставшихся в деревне людей.

В монастырь вела одна дорога. Узкая, двум автомобилям сложно разъехаться. Ей пользовались редко. Никто почти туда не ездил. Она петляла по предгорьям и поднималась к самому монастырю. Но мы побоялись идти по ней. Решили пробираться напрямик. В ночь перед нашим выходом в небе носились штурмовики и были слышны взрывы. Мы даже не знали, кто это был и что взрывалось. На дороге такая группа людей — хорошая цель. Лучше поостеречься.

Больше всего мы переживали за наших детей. Особенно маленьких. Им было тяжело. Представьте, что стоит трёхлетнему ребёнку совершить такой переход. А постоянно нести его на руках тяжело даже самому сильному взрослому. Из-за этого мы часто останавливались. Поджидали отстающих. Менялись. Кто-то брал больший груз, давая возможность другому нести на руках малыша. Затем наоборот. К концу первого дня дети очень вымотались, как впрочем и взрослые.

— По пути вы встречали других людей? — спрашиваю я.

— Лишь однажды, на пятый день… До этого никого. Места глухие. Там никто не жил, а автострада, проходящая через деревню мистера Пэна, была единственной на много километров вокруг. Конечно, нам встречались едва заметные просёлочные дороги. Грунтовые, размытые дождями и заваленные упавшими деревьями, но они существовали давно и люди ими явно не пользовались. Мы шли по предгорным лесам, поросшими аналогами земных кедров, вечнозелёным кустарником и мхом. Иногда переходили вброд маленькие речушки, стекающие с гор. Красивые места…Дикие. Я не привык к такому.

Мистер Майер делает паузу.

— Те люди пришли к нам рано утром. Когда все спали. Мы оставляли нескольких мужчин караулить лагерь, каждую ночь. Скорее как защиту от диких животных, которые могли появиться. У нас имелось несколько охотничьих карабинов. Людей мы тогда не боялись. Оказалось зря…

Я спал прямо на земле. Завернувшись в одеяло. Рядом с потухшим костром. Сара с несколькими детьми неподалёку, в палатке. Проснулся от шума моторов. Встал. Увидел, как из перелеска к нам мчатся два внедорожника. Машины, специально предназначенные для езды по пересечённой местности. С огромными колёсами и открытым кузовом. В них были люди. С оружием — сразу же отметил я. Двое мужчин, охранявших наш лагерь уже бежали в их сторону, вооружённые ружьями. От шума стали просыпаться остальные. Я увидел мистера Пэна, идущего среди палаток и навесов, на ходу одевающего куртку и поспешил за ним.

Машины остановились рядом с нашим лагерем. Протиснувшись сквозь образовавшуюся толпу, вслед за мистером Пэном, я оглядел их. Девять человек. Взрослые, одни мужчины. В камуфляжной одежде, с ножами, пистолетами и винтовками. На некоторых бронежилеты. Оружие держат уверенно. Явно умеют им пользоваться. Самоуверенные, даже наглые. Смотрели свысока. Я тогда подумал, что они похожи на богатых прожигателей жизни из крупного города, обеспеченных и самодовольных. Тех, кто от скуки и наличия лишних денег, увлекается охотой или ещё чем-то подобным. Покупает дорогостоящее оборудование и амуницию, чтобы хвастать своими обновками перед такими же, как они. Пижоны…

Разговор сразу же пошёл по их сценарию. Здоровый детина, метра два ростом, видимо, бывший у них за старшего, оглядел нашу толпу и громко спросил кто тут главный и откуда мы. Мистер Пэн сделал несколько шагов ему навстречу, представился и коротко объяснил кто мы такие и куда идём (пауза).

Я мирный человек, никогда не державший в руках оружие. Моя жизнь протекала в окружении людей, соблюдающих законы и осуждающих преступления и проявления насилия. Да что там говорить я и мне подобные никогда и не сталкивались с таким. Мы могли поругаться с кем-то в очереди на заправку, покричать и успокоиться. Или столкнуться с хамским поведением сослуживца на работе, но это объяснялось скверным характером и плохим воспитаним. Этих людей сторонились и старались с ними не общаться. Мы не знали, что такое угроза собственной жизни. А на представителя закона смотрели с робостью и уважением. Как говорят, существовали в «тепличных условиях».

И вот война изменила нашу жизнь. Вырвав нас из привычного окружения. Вместо привычного офиса мы очутились в диких лесах, собирая хворост для костра. На место домашнему уюту пришла тонкая подстилка, расстеленная на земле и валик из одежды вместо подушки. Общий котёл и наспех приготовленная простая еда, заменила любимый ресторан. А мечты о выходном дне после напряжённой недели, уступили место радости от скорого привала и пятнадцатиминутного отдыха. Как мало человеку, оказывается нужно… Но всё это меркло перед ошеломляющим открытием — не всех людей можно назвать хорошими. А многих стоит и бояться.

Этим людям требовались наши продукты. Они пришли за ними. Вот так просто. На правах сильнейших. Заметили нас ранее и решили поживиться за наш счёт. Я видел, как они вскинули оружие, подчиняясь команде своего главаря. Видел их решимость и нашу беспомощность. Все мы понимали, что не в состоянии дать им отпор. Конечно, нас больше, но с нами много детей, женщин… Да и не думаю, что кто-то из находившихся рядом со мной мужчин в тот день, готовы были вот так легко, ради еды, стрелять в другого человека. И убивать. Дикость… И они это знали. Как знает хищник, что он сильнее своей жертвы и итог их схватки предрешён.

Мистер Пэн не стал спорить или убеждать их. Всё было ясно. Эти молодчики, так же как и мы, не приняли ничью сторону. Ушли подальше от густонаселённых районов и обосновались в лесах. Пережидали. Только в отличие от нас превратились в хищников. Дерзких и циничных.

— Думаете, они стали бы стрелять, откажись вы отдать им то, что они потребовали? — спрашиваю я.

— Уверен, что да. Стали бы. Тогда на меня их появление произвело сильное впечатление. Растерянность и непонимание. Как такое возможно? Нас постигла общая беда. Почему? Сейчас пройдя через это, я понимаю почему. И уже не удивляюсь как в первый раз.

В общем, мы отдали им часть наших припасов. Хорошо, что не забрали всё. Мистер Пэн велел нам не сопротивляться, пока они рылись в общих вещах, отбирая для себя нужное. Под нашими угрюмыми взглядами. Потом погрузили всё в автомобили и уехали.

Когда они скрылись из виду, мы стали приходить в себя от случившегося. Некоторые робко переговаривались, другие униженно молчали, вздыхали и застенчиво отворачивались. Особенно мужчины. Женщины поспешили заняться детьми. Уныние окутало нас всех. Я смотрел вслед уехавшим людям и увидел мистера Пэна. Он поднял на меня взгляд, грустно улыбнулся и пошёл собирать людей. Нужно было идти дальше.

Янис Анил

— В подготовительном лагере на Кои я провёл четыре месяца. За это время меня научили основным навыкам боя, тактике и умениям выживать в сложных условиях. Научился обращаться с оружием — выяснилось, что я неплохо стреляю. Лучше, чем большинство из моих сослуживцев. Я гордился этим. За это время я хорошо узнал тех, с кем мне предстояло служить. Со многими подружился. Привык к ним. Мы с нетерпением ждали отправки на фронт. Вести, приходившие с разных районов боевых действий, подпитывали наше желание поскорее внести вклад в общее дело. Колонии восстали. Борются. Всё новые и новые миры отправляют своих сыновей и дочерей на эту освободительную войну. Метрополия отчаянно сопротивляется. Под ударами наших союзных войск теряет контроль над планетами. Гибнут её солдаты, воюющие за деньги, а не за правое дело. Нужно только верить в нашу победу и скорое освобождение от гегемонии Метрополии. Мы рвались в бой. Да…Не видели ещё войну. Относились к ней с лёгкостью и восхищением.

Наконец, наша бригада получила приказ на сборы. Мы вылетели на Новый Пекин.

Помню, как вышли из корабля. Щурясь от яркого солнца, сгибаясь под тяжестью оружия и личных вещей. Я, вслед за остальными, спустился по пандусу шаттла и наткнулся на внезапно остановившегося парня, шедшего передо мной. Хотел было толкнуть его и возмутиться его нерасторопностью, но подняв взгляд, промолчал. Он, как и остальные смотрел куда-то вдаль. Горизонт закрывало сплошное, поднимающееся до самого неба, облако серого дыма. Густого, жирного, постоянно двигающегося. Чёрные султаны пожаров, повинуясь направлению ветра, сливались в сплошную полосу, над ним, медленно рассеиваясь. При этом над нами светило солнце, а возвышенность, где мы находились, была покрыта сочной зеленью. Но там на горизонте, зелёная растительность и солнечные лучи будто упирались в сплошную стену серо-чёрного цвета и исчезали. Там был другой мир. Удивительный контраст.

Потом я огляделся вокруг. Увиденное мной сильно отличалось от Кои. Отличалось на столько, на сколько отличается детский оздоровительный лагерь от стоянки кочующей толпы варваров. Я увидел беспорядочное нагромождение медицинских палаток и всевозможных навесов, надувных жилых модулей с кучей ящиков и оборудования, сваленного возле них. Горы мусора, армейского обмундирования, коробок, валяющихся где попало. Технику, покрытую копотью и комками земли. Грязь и людей. Особенно людей…

Там было очень много раненых. Их грузили в транспорты и отправляли на орбиту. Ожидающие своей очереди сидели на земле, ютились на каких-то ящиках или лежали на носилках. Белые бинты у многих пропитались кровью. Кого-то перевязывали, помогали одеться или поили водой. Мимо нас пронесли носилки с каким-то парнем, он громко стонал, его форма местами обгорела, а голова и руки были полностью перетянуты бинтами. Я проводил его сочувствующим взглядом.

Недалеко от нас на импровизированном столе из обычных досок, лежал человек, санитары держали его, дёргающегося и кричащего, а в это время врач ампутировал ему часть руки. Бедняга, сквозь хрипы и проклятия, просил его не делать этого. Жуткое зрелище. Вдвойне жуткое тем, что рядом находилась куча людей и все они даже не смотрели в ту сторону. Не проявляли интереса, не удивлялись.

Больше всего мне запомнились их лица и глаза — пустые и равнодушные ко всему…

Вы, наверное, подумаете, что должен был испугаться тогда, увидев всё это… Странно, но нет. Не испугался. Сам не знаю почему. Я испытывал трепет, смущение, но не страх. И вместе с этим злобу, на врагов, проклятую Метрополию. Вот доказательство нашей правоты. Вот с кем мы боремся.

Нас погрузили в машины и повезли на передовую. Колонна шла на запад, а оттуда, нам навстречу, двигалась вереница автомобилей и техники, груженные нашими товарищами, выполнившими свой долг.

— Я думал на передовой, действовали только кадровые части, — удивляюсь я.

— Вы имеете в виду регулярные войска Союза и ополчение?

— Ну да.

— Как правило, так и было. Но не всегда. «Сопротивление» не подчинялось военному командованию Союза. Действовало самостоятельно. Однако по факту возглавляло восстание. Всё дело в мотивации, подготовке, в том числе и идеологической. Если где-то требовалось усилить позиции или появлялась слабина, на помощь регулярным частям посылали наши бригады. А в остальном вы правы, диверсии, проникновения, быстрые и точечные удары — вот наша задача.

— Куда же послали вас?

— В самое пекло… Как говорят — с корабля на бал. Фронт трещал. Потери росли. Некоторые части, набранные в спешке, плохо обученные и переброшенные на Новый Пекин, таяли как лёд на солнце, под ударами противника. Я даже слышал о дезертирах, но не очень верил в это. На линии соприкосновения постоянно не хватало людей. Кадровый голод, как говорили штабные. Бывали случаи, когда пополнение производили прямо в траншеях, просто присылали новобранцев, не отводя части для переформирования и отдыха. Никакого слаживания и распределения. Количество имело значение.

Вы скажите, какие окопы в наше время, при таких-то технологиях и суперсовременном вооружении? Всё это высокоточное и высокоэффективное оружие, где оно? Достаточно просто нажать на кнопку…Всё это там было. Поверьте. Я видел его эффективность. Но к этой кнопке ещё нужно протянуть руку, а если вы лишите противника этой руки, вы победите… Как и сотни лет назад, итог схватки зависел от пехоты, сколько кнопок ни нажимай. А пехотинцы как и раньше, любят землю, она может дать пусть и не надёжное, но хоть какое-то укрытие и чувство безопасности. У меня в руках была самая современная винтовка, напичканная всем чем только можно, от лазерного целеуказателя до функции распознавания «свой-чужой», но пару раз я отбрасывал её в сторону, используя старый, проверенный временем способ отстоять свою жизнь — увесистый камень или кусок арматуры…

Знаете, как я получил первое ранение? Мне чуть не проломили голову! В полуразрушенном доме мы натолкнулись на противника, выскочили на них неожиданно, никто не успел поднять оружие… В ход пошло всё — от прикладов до ножей… Тот солдат Метрополии повалил меня и бил своим же шлемом, пока я не потерял сознание. Вот вам и современная война…

Когда всё закончилось, мой товарищ стащил с меня труп того солдата. Один из наших всадил ему нож в спину, пока он боролся со мной. Его бездыханное тело лежало на мне, придавив к земле. Меня оттащили в блиндаж. Уложили и перевязали. Очухался я позже. Меня рвало, голова кружилась, о том, чтобы самостоятельно встать не могло быть и речи.

После того боя нас отвели на отдых. Командованию пришлось это сделать. Из нашего взвода в пятьдесят человек в живых осталось восемь. То ли самые везучие, то ли лучше подготовленные. В остальных взводах картина была примерно такая же. Две недели я провалялся на койке. В тылу. В полевом госпитале. Меня постоянно навещал товарищ. Рассказывал новости, сообщал о положении дел… Но чаще просто сидел рядом с моей кроватью и молчал. Мне тоже не хотелось говорить. Я устал. Те недели, проведённые на передовой, в постоянном стрессе и страхе за свою жизнь, в грязи и в окружении опасности, не давали времени на размышления. Мы, оказавшись там, превратились в механизмы, выполняющие две функции — убить и не быть убитым. Отключили мозг, направив всю энергию только на это. Выживание. Теперь мы приходили в себя, возвращались.

Однажды я проснулся, а он сидел рядом и листал какую-то книгу. Я пошевелился, и он посмотрел на меня. Глаза. В них ничего не было. Пустота. Как у тех, кого мы встретили в день нашей высадки… Говорить было не о чем.

Я был измотан, увидел, что такое война, своими глазами. Признаюсь, те мои размышления и побуждения, заставившие прийти сюда, немного померкли. Стали стираться. Стреляя в людей, я всё реже и реже думал о политике. Нажимая на спусковой крючок, поражал цель, а не идеологического противника. Перестал испытывать ненависть к врагу. Видел, как гибнут мои товарищи, но удивительное дело, это приводило лишь к опустошённости, а не мстительности. Стал замечать, что мне жаль, тех кто нам противостоит. Созданный «Сопротивлением» образ врага — жестокого, бесчеловечного, беспринципного, рассеивался, когда я смотрел на мёртвых людей, убитых мною — они были так похожи на нас… А в глазах живых… я видел ту же пустоту и усталость…

Как-то раз, разглядывая вражеские позиции в снайперский прицел, я увидел сидящего солдата Метрополии, он прислонился к полуразрушенной стене дома и ел свой паёк, орудуя ножом вместо вилки. Спокойное, умиротворённое лицо… Я не смог выстрелить…

— Почему?

— Не знаю.

— А другие?

— Возможно… Шла война…

Янис молчит. Я не тороплю его. Жду.

— Вскоре я поправился, хотя головные боли ещё долго преследовали меня. У командования на нас были планы. Наша бригада практически перестала существовать, оставшихся распределили по разным частям. Меня и моего друга направили в один из отрядов, действующих в тылу войск Метрополии. Они понесли потери в последнем рейде. Им требовались люди. В группе было двенадцать человек, вместе с нами стало четырнадцать. Сплошь “ветераны” — опытные, идейные. Хотя старшему не было и тридцати. Давно друг друга знают, давно воюют вместе, не только на Новом Пекине. Много где побывали.

Мы пересекли линию фронта, ночью, пройдя несколько километров, по колено проваливаясь в речной ил, вдоль реки. Дальше наш путь лежал через горы. Отряд проделывал это уже не раз, и всё прошло гладко. Наша цель — штаб 102 полка Метрополии, известного своей жестокостью и расправами над мирным населением. Разведка знала, где он располагается. «Нанесём им визит» — весело сказал наш командир. Остальные кровожадно ухмыльнулись. Тогда я увидел другую сторону «Сопротивления».

Александр Борроу

— Я питаю огромную любовь к своей родине. Люблю Эссен всем сердцем. Это не просто пустые слова политика, которому необходимы голоса избирателей — сейчас-то уж точно они мне не нужны. Это моё воспитание. И жизненные принципы. Благополучие народа — в этом цель и единственное моё желание. Я считал, что мы этого достойны. Как и любая нация. Упорный труд многих поколений, самодостаточность, гибкость, позволили нашей планете занять своё место в истории. А крепкие связи с Метрополией давали нашей экономике возможность обеспечивать граждан всем самым современным и необходимым. По экономическому развитию, культурным связям и интеграции в жизнь внутренних миров Метрополии, Эссен далеко превосходил прочие колонии. Мы не были изгоями, как некоторые. Не закрывались от остального мира и не чувствовали себя людьми второго сорта.

Первая волна колонистов, прибывших сюда, состояла в основном из выходцев с Центральной Европы, с Земли. Они не были искателями приключений и не бежали, как многие, от нищеты и перенаселённости. Не мечтали о лучшей жизни и не прельстились богатствами не освоенной человеком планеты. Это произошло после бума колонизации. Когда страсти по поводу заселения и освоения вновь открытых миров, поутихли. Когда выяснилось, что человечество не столь многочисленно, как казалось и темпы обнаружения новых пригодных для жизни планет, обгоняли количество желающих на них поселиться.

Эти люди оставили Землю, так же легко, как мы порой меняем свой дом, на другой, только потому, что в семье произошло пополнение и старый уже мал или потому что новый район удалён от центра и там тише и спокойнее, меньше суеты. С тех пор прошло много времени, но те люди основали и дали жизнь целой нации, впитавшей их особенности и культуру. Спокойствие, трудолюбие, открытость и готовность к переменам — вот что заложили в нас наши предки. Вот кем мы были… Ещё совсем недавно…

Если бы вы посетили Эссен лет пятнадцать назад и встретились со мной, провели вечер в моём старом доме и послушали бы рассказы о наших проблемах… Боже, проблемы! Сейчас это смешно…В общем, я бы надоел вам со своими проектами и заговорил бы вас до смерти, перечисляя необходимые реформы, требующиеся нашему обществу. Тогда это казалось важным. Мы не понимали, что у нас есть всё необходимое. И не представляли, во всяком случае я, что не всё нужно менять. Что не всегда изменения приносят пользу. Но Эссен изменился, нашими стараниями. Попади вы к нам вновь, но уже шесть лет назад, вы бы очутились в другом обществе, среди других людей, на другой планете.

Когда Самуэль поручил мне встретиться с тем человеком, торговцем оружием, передо мной будто исчез оптический фильтр, мешающий разглядеть реальность. Мои глаза открылись, а разум стал замечать, истинную картину происходящего. Знаете, будто очнулся ото сна, медленно и постепенно. Пробуждение не было похоже на вспышку — шок, трепет… Нет. Не так ярко и больно. Будто пытаешься восстановить в памяти подробности ночных снов, казалось бы, не связанных, размытых, почти забытых и далёких, но складывающихся в определённую картину.

Я взглянул на Эссен другими глазами.

— Вы испугались? — спрашиваю я.

— Сначала я был в смятении. Ведь всё это произошло и моими стараниями. Затем удивление и наконец полное осознание к чему мы пришли. К чему позволили себя привести…

— Ронгази не замечал в вас изменений?

— Он уже ничего не замечал. Мы отдалились друг от друга. Былой дружбе пришёл конец. Страх я испытал намного позже. Когда понял, что мне и моей семье может грозить опасность.

— Она была реальна?

— Более чем. Не смотря на свой высокий пост, я не знал всего. Увлечённый работой, поручаемой мне Самуэлем, я не мог охватить всё. Да и не пытался. Верил ему. И доверял. Даже сейчас я не совсем понимаю, как я мог быть так слеп. До сих пор не верю, что он меня обманывал и скрывал истину.

Я не оправдываюсь, как может показаться. История запомнит меня как ближайшего соратника Самуэля Ронгази — военного преступника и тирана, принёсшего столько горя, собственному народу. Остальное неважно. Я не ищу прощения и не пытаюсь обелить себя. Случившееся моя вина. Она будет со мной до конца дней. Худшего наказания и не придумаешь…Но вам я честно говорю — не проходит и дня, чтобы я не думал о тех временах и допущенных мной ошибках.

— Что же происходило на Эссене в годы войны?

— Начать стоит с того, как мы подошли к этой войне.

— «Сопротивление»?

— Оно самое… Историки ещё долго будут спорить о том, как Самуэлю пришла в голову эта идея. Ещё дольше им предстоит ломать голову, как один человек смог сделать это. Но не зная его лично, эти попытки лишь пустая трата времени. Оцените гений, оцените безумие! Вообразите масштаб и личность, способную проделать такое и остаться за кулисами, до последнего момента. Нет, не зря говорили раньше — от гения до безумца один шаг. Верное выражение!

Он сделал это. В одиночку. Кто ещё способен на такое? Только такой человек, как он. Сейчас я уверен, он посвятил этому всю свою жизнь. Боже! Только представьте! Всю жизнь! Разве это не доказательство его уникальности?

— Вы и сейчас восторгаетесь им?

— Если бы вы его знали… Да… Даже сейчас…мне его жаль…

— Но миллионы погибших…

— Сотни миллионов! Об этом спорят до сих пор. Скорее всего, точную цифру мы так и не узнаем. Вы правы. Мне их очень жаль… Мне жаль тех людей, которые приняли в этом участие и отдали свои жизни, а может быть и души за ложные убеждения. За заблуждения одного человека.

— Как же ему это удалось?

— На это ушло много лет. Всё было сделано так, что ни я, ни кто другой, не знал истинных масштабов и целей. В его плане каждому отводилась отдельная маленькая роль. На первый взгляд не существенная, но важная. Он взял нас, как строитель берёт груду кирпичей и, работая с каждым по очереди, выстраивает крепкую стену. Предыдущий является основанием для следующего, убери один, и всё рухнет. Так и его план, состоял из сотен и сотен маленьких людей-кирпичиков.

Представьте, какие средства требовались для этого! Он решил эту задачу — поднял экономику нашей планеты. Вот так просто. Следующая проблема метрополия, центр не должен был выйти на него, ни при каких обстоятельствах. Раньше намеченного срока слово «Сопротивление» и колония Эссен, не должны стоять рядом. Без проблем! Он часто посещает Землю, заводит знакомства с Сенаторами из внутренних миров, мелькает в Сети, участвует во всех мало-мальских знаменательных событиях, жмёт руки, обещает, уговаривает и льстит. На все запросы и требования метрополии отвечает услужливой улыбкой и дружескими обещаниями. Он нравится толпе. Нравится правительству метрополии. Активный, сговорчивый, инициативный. Свой! Никто не подумает что Эссен и его президент — мозг и сердце, набирающей популярность, антиправительственной организации.

Дальше больше. Колонии. Чем меньше мир и чем он беднее, тем легче его убедить, что все беды идут от Метрополии. За примерами ходить не нужно. Налоги! Архаичный и дикий способ забирать часть доходов у колониальных миров, прикрываясь необходимостью поддерживать экономический баланс, устоявшийся в течение нескольких веков. Разве это справедливо? Найдётся ли житель колонии, считающий это нормой? Был ли хоть один человек, за пределами внутренних миров, кто не поносил бы центр за этот «грабёж»? Ну конечно, были, не спорю… Но большинство…

Будто кукловод он дёргал за ниточки, оставаясь никому не известным, и управлял доверчивыми, глупыми и алчными людьми. Спонсировал террористические организации. Находил недовольных. Подталкивал сомневающихся. Запугивал трусливых. И при этом всегда держался в тени. Конечно, он не делал это лично. Через других людей. Через тех, кто ему доверял и поддерживал или любил деньги и не задавал вопросов. Тех, кто выполнит за приличную сумму любую работу, не интересуясь именем и мотивом заказчика. За каждым его шагом и поступком стояла маленькая цель, не видимая остальным. Все мы выполняли его волю, с дьявольской хитростью, направляемые его рукой и не способные увидеть все части огромного замысла.

Ну а потом, посеянные зёрна «Сопротивления» взошли. Разрослись. Стали самостоятельными. Окрепли. Оставалось лишь следить за ними и направлять в нужную сторону их рост.

— Я уже спрашивал это у многих, хочу спросить и вас. Как же так получилось, что Метрополия не разглядела угрозу в «Сопротивлении» и позволила ему появиться и набрать такую популярность?

— В этом тоже часть успеха Самуэля — в безалаберности центра. Сытость и богатство внутренних миров. Самоуверенность. Недальновидность их политиков и руководства. Самодовольство и алчность. Как и любая «империя» до неё, метрополия пала жертвой собственного благополучия и застоя. Рано или поздно это должно было произойти.

В отличие от центра с нами случилась другая беда. Мы пали жертвой собственных амбиций. Когда я попытался всё исправить, было уже слишком поздно.

Мария Сиваль

— Бар назывался «Флорес», самое грязное и шумное место, из тех, что я видела. Раньше он пользовался популярностью у туристов и гостей столицы, но сейчас превратился в притон. Он занимал два этажа в здании бывшего морского управления, на одной из центральных улиц. Я в нём не бывала. Его хозяин быстро смекнул, что бизнес, каким он был раньше, придёт в упадок из-за отсутствия туристов из Метрополии, но увидел для себя новую перспективу — огромную толпу солдат, желающих развлечься и вкусить простые радости жизни, вдали от боевых действий. А для этого им нужна лишь выпивка и женщины. Особенно женщины.

Лучшего бизнеса в сложившихся условиях и не придумаешь. Затраты минимальные, а выручка превзойдёт самые смелые ожидания. Что может быть более желанным для владельца бара, чем заполонившая улицы, не спящая ни днём, ни ночью солдатская братия, готовая оставить имеющиеся у них деньги на барной стойке, взамен получив порцию пойла, снимающего их усталость, скуку и страхи?

А основательно выпив, эти люди, хотели развлечений не только для души, но и для тела. Предприимчивый хозяин, освободил пустующий второй этаж от разнообразного хлама, потратил определённую сумму на ремонт и соответствующий интерьер, и получил в свои руки ещё один источник дохода. Не менее выгодный. Десять небольших, вульгарно и безвкусно обставленных комнат для «развлечений». Пусть они не отличались роскошью и чистотой, от них этого и не требовалось. Со своей основной функцией они справлялись отлично.

В былые времена за такой «бизнес» он получил бы приличный тюремный срок, но сейчас подобное стало нормой. Старые законы на Самуи не действовали.

Сами понимаете, что входило в мои обязанности, помимо обслуживания клиентов в зале… Крысиная Морда, как я его называла, тот тип, что привёз меня сюда, был, если так можно выразиться, соучредителем предприятия и отвечал как раз за интимную сторону дела. Постоянно торчал в баре, рекламируя свой «товар» и следил за тем, чтобы не случалось никаких неприятностей и эксцессов. Иногда ему, вместе с помощником, приходилось применять грубую силу, приводя в чувства и осаждая слишком пьяных или перешедших границы дозволенного гостей. Своеобразная забота о нас, о своих подопечных. Правда, причиной этому были не тёплые чувства к нам, а забота о сохранении товарного вида, источника своих денег.

— Вы говорите НАС, а откуда были другие девушки?

— Две или три прилетели с колоний. Не спрашивайте зачем. Я не знаю. Как и не знаю, что заставило их этим заниматься. Каждому своё. Они были свободны, в отличие от меня, могли уйти в любой момент. Жили в городе, возможно, промышляли ещё чем-то. Я правда не знаю. Мне было неинтересно.

Большинство из нас были местными, не приезжими. Горький и отвратительный итог, постигшей Самуи беды. Им нужно было зарабатывать на жизнь, таким способом. Потеряв другие источники дохода, им пришлось устроиться на такую «работу». У многих были семьи. Уж не знаю кому пришлось тяжелее, у меня хотя бы не было выбора. Бежать было не куда и не к кому. А они… может и у них этого выбора не было, раз они очутились там. Не знаю…

Я тогда вообще мало что замечала вокруг. Мир сузился до этого полутёмного помещения, в котором я проводила дни и ночи. Не покидая его, не видя солнечного света и забыв, что воздух не обязан пахнуть алкогольными испарениями, потом и табачным дымом. Я превратилась в робота. Бездушный, бесчувственный механизм, покорный судьбе и выполняющий примитивные действия. Молчаливый и пустой.

Могу сказать — я была местной звездой, достопримечательностью и главной изюминкой заведения. Крисиная Морда старался вовсю. Он проявлял удивительную для такого человека эрудированность, используя всё новые и новые эпитеты, находя ёмкие и колкие фразы, для представления и подачи моей персоны для своих клиентов. Не буду перечислять все слова, которыми он давал понять окружающим, что я гражданка Метрополии, враг… И что со мной можно и нужно делать… И всё это под взрывы хохота одних и ненавистные взгляды других. Часто убирая деньги в карман, он хлопал по плечу очередного клиента и напутствовал его — «Оторвись на ней, приятель!»…

— Мария я…

— Вы женаты, мистер Фишер? — перебивает меня она.

— Нет.

— Близкие родственники?

— У меня никого нет.

— Не обижайтесь, но я вам сочувствую. Раз вы один, вам не знакомо ощущение сопереживания и поддержки от близких людей. Вы не знаете насколько один человек может изменить жизнь другого, спасти его, дать самое ценное — теплоту и заботу, а также уверенность что нужно… есть ради чего продолжать жить. Вытащить из такой ямы… Подарить второй шанс…

— Вы говорите про своего мужа?

— Да. О нём. И о дочери, чьё появление в нашей жизни, показало мне, как важно преодолеть самое страшное, забыть, не думать о прошлом, спасти себя и наслаждаться настоящим. В окружении любящих людей, исцеливших твои раны.

— Возможно, я ещё узнаю, какого это, — улыбаюсь я, глядя на Марию и радуясь, что на её лице счастье, а не слёзы от воспоминаний.

— Непременно!

— Так как вы его встретили? — спрашиваю я, имея в виду супруга Марии.

— Мы встретились в тот момент, когда остро нуждались в ком-то. И стали спасением друг для друга. Я «работала» во Флоресе три, может, четыре месяца, не могу сказать точнее. Кошмар — растянувшийся на недели и месяцы, без малейшего шанса на освобождение. Будь у меня в то время, возможность соображать и мыслить, я бы задумалась о самоубийстве. Это был бы выход. Избавление…

В тот вечер Крисиная Морда подозвал меня к себе, когда я проходила мимо, неся убранные пустые стаканы на кухню, и велел подниматься в мою комнату. К очередному клиенту. Я подчинилась. Как обычно. Зашла, закрыла дверь, села на край кровати и тупо пялилась в стену. Как бывало — не раз. Вошёл он. Сделал несколько шагов. Тихо присел рядом со мной и стал разглядывать стену, напротив нас. Молча. Я честно не помню подробности нашей первой встречи. Не помню, как он нарушил молчание и о чём говорил, не уверенна, что он называл своё имя. Не помню свои ощущения и были ли в моей голове какие-то мысли. Всё как в тумане. В спасительном для меня небытие, сопровождающим каждый такой визит, очередного подвыпившего солдата.

Единственное, что я запомнила — это его уход. На мне была одежда. Он не дотронулся до меня и пальцем.

В том ужасе, окружающем меня в эти дни, любое событие, будь то драка на первом этаже, неожиданное разрешение данное Крысиной Мордой на лишние несколько часов отдыха или очередной мужлан, вознамерившийся отомстить всем и сразу, в моём лице за гибель своих товарищей, ничего не пробуждало во мне. Никаких эмоций. Но тот случай… Его приход… Словно в давно потухшем костре, неожиданно один из угольков разгорелся и дал надежду на появление пламени.

Потом он появился ещё раз, через два дня. Затем снова и снова. Он приходил постоянно. На час или два. Сидел рядом со мной, разговаривал. Рассказывал о себе. Делился воспоминаниями о доме и семье. С каждым его приходом во мне что-то оживало, возвращалось. Минуты, проведённые с ним наедине, затмевали всю горечь и отчаяние моего положения. Воспламеняли во мне потерянную надежду. Я, в свою очередь, постепенно смогла довериться ему и рассказывала о доме, о своём детстве, учёбе и жизни на Самуи. Я вспомнила рядом с ним о забытых мечтах и планах. О мире, существующим за стенами той комнаты и о людях — других людях, ещё не знающих войны, добрых и отзывчивых, весёлых и озабоченных, разных. Тех, кого я помнила и встречала раньше.

Мы действительно были нужны друг другу. Оба нуждались в собеседнике и друге. Из его рассказов я поняла, как мы похожи — в нём также, что-то умерло. Ушло. Растворилось и потерялось под влиянием произошедших событий. Я слышала горечь в его словах. Сожаление и боль человека, совершившего ошибку. Обманутого. Увидевшего ужасы войны и загнанного в тупик. Янис рассказал мне всё — о Новом Пекине, о «Сопротивлении», о Метрополии, о том, что он делал… Обо всём. Выплёскивая друг другу свои переживания, мы становились близки.

Помню, как однажды он взял меня за руку и сжал её. Молча. В тишине. Тогда он впервые коснулся меня… и этот простой, незамысловатый жест стал самым ярким проявлением чувств, которые я до этого испытывала. Тогда я поняла, что во мне зародилась любовь. Незнакомое чувство, но я точно знала — это она.

В свой последний визит, перед отправлением на фронт. Он пообещал вернуться и вытащить меня от сюда, чего бы ему это ни стоило. Пообещал найти способ. И взял с меня слово не терять надежды и верить ему. Он не хотел больше участвовать в том безумии. И не хотел бросать меня. Я плакала, прощаясь с ним. Пыталась ему верить, но понимала всю безвыходность ситуации, мы оба не могли распоряжаться нашими жизнями, они принадлежали другим людям. Я на правах рабыни, а он солдат, обязанный подчиняться приказам.

Наверное, я должна верить в судьбу, иначе как объяснить, то, что произошло потом. За минуту до его ухода, когда мы стояли, прижавшись друг к другу, и уверяли себя, что эта встреча не последняя, дверь в комнату открылась и в неё вошёл незнакомый мужчина… так непохожий на обычных клиентов «Флореса».

• «
• 1
• 2
• 3
• »