Мелькали ветви над головой. Опять дождь… Капли падали на лицо, охлаждая пылающую кожу. Пылающую от слез или побоев? А может, от стыда, что они так бестолково попались? От шока, от гнева? Налившиеся влагой тучи проносились мимо, гонимые пронизывающим до костей ветром. Тучи были похожи на клубы черного пара, вихрящегося над котлом, в котором варились их души.
Лив лежала на жесткой соломе, связанная по рукам и ногам. Телега с противным скрипом подскакивала на малейшей кочке, каждый раз причиняя боль. Точно ее подбрасывали на одеяле усыпанной колючками. При этом на девушку сбоку наваливалось что-то большое. Мелькнула ужасающая мысль: «Это же Адриан!» Лив хотела посмотреть на него, но не могла повернуться. Или боялась? Почему ей казалось, что Адриан погиб по ее вине?
Прозвище Капканщик ушло. Адриан смог освободиться только после своей смерти. Теперь он всегда будет с ней. Наконец-то расскажет о себе. Признается, что любит ее. Всегда любил. Она будет купаться в его чарующем бархатном голосе, вдыхая его запах…
Очередной толчок привел девушку в чувство. Она бредит? Капканщик, Адриан… Он мертв. Всё. Их приключение окончилось. Никакого дамната, никаких рыжих детишек, залитой солнцем, идиллической, как на лубочных картинках из детства, деревушки. Нет больше Рогволода. Нет растягиваемого на дыбе человека. Нет и не существовало никогда золотой тарелки с сухофруктами, как не существовало и трактирщика Дегтя (она ему тоже горло перерезала… странное совпадение). Сгинули в небытие Цветок и ее сыночек Испорченный, похотливый кузнец Родрик, Медвян…
Стоп. Кто такой Медвян? Где она слышала это имя?
Дождь поливает всё сильней. Холодно.
Лив слышит голоса. Вот Боровик говорит. Совсем близко, слова до боли знакомые, но она не понимает ничего. Чьи-то мозолистые руки скидывают ее на землю. Лив приходит в себя и понимает, что в рот набилась грязь с травой. Она кашляет и отплевывается. Видит вместе со слюной кровь. Губу разбила… В сгустке крови барахтается жучок.
Пахнет мертвечиной.
Где ее сумка? Где шкатулка? Почему Капканщик не приходит на помощь? А, он ведь пьян. Он напился с Мирту — Боровиком. Забавным дедом с посохом. А она говорила — не пей. Вот дурак. Как можно пить такую гадость? Добрый хмель с кровью.
Мирту, скалясь как безумный, бьет посохом бездыханное тело Адриана, лежащего рядом с разрушенной печью. Из печи вырывается огонь, щупальца пламени тянутся к охотнику на магов, стремясь проглотить уже коченеющие останки. Боровик хохочет, выплевывая слюни и его трескучий голос с дикой болью ввинчивается в мозги. Нестерпимо болит голова.
Лив сидит, скрючившись, в тесной клетке. Сводит ногу, но она не может вытянуть ее. А так хочется. В темноте глядят на нее глубокие синие очи.
Где же Капканщик? Как она сюда попала?
Пахнет мертвечиной.
Глубокие синие очи. Укротитель сверкнул на вытянутой над толпой руке. Толпа выла, тысячи рук тянулись к тотем-погани. Лязгали зубы, разрывая ее плоть. Ей не больно. Пусть. Всё — тлен.
Боровик остервенело бил Адриана. Он уже превратился в бесформенный кусок плоти, смешанный с обрывками ткани. В кучу битого кирпича и торфа воткнут его меч. Живорь вынул его.
Глубокие синие очи.
Тьма.
Лив открыла глаза и осмотрелась. Она находилась в тесной железной клетке. Ни лечь, ни встать, только сидеть. Просторное помещение, пропитанное плотным запахом мертвечины — древним, затхлым. Двускатная крыша. Балки опутанные паутиной. В лучах вечернего солнца, пробивавшихся в небольшие зарешеченные окна под потолком, курилась пыль. На крюках, прибитых к балкам, были развешены мумифицированные трупы, вокруг которых роились мухи и слепни. Всюду — на полу, на лавках, у каменного алтаря, покрытого тёмными пятнами, в дальнем углу — погашенные свечи с толстыми потеками. За алтарём — ширма из плотной ткани грязно-желтого цвета с бурыми пятнами. У стены напротив сидел, свесив голову, Адриан. Шея перевязана. Сквозь повязку просочилась кровь.
— Адриан! — Лив кинулась к решетке. Голос охрип. Болит горло. — Адриан, ты живой? Скажи что-нибудь!
Скрипнули ворота. Вошел Мирту, Живорь с мечом Капканщика на плече. Меч был ему явно великоват. Позади них шла женщина — на первый взгляд старая. Сгорбленная, с живописным узловатым, украшенном разноцветными лентами посохом в руке, чье навершие украшал человеческий череп. В черной нечёсаной гриве запутались цветы; колечки и монетки привязаны к тонким косичкам. Лицо густо вымазано белой пудрой, вокруг воспаленных синих глаз — небрежно нанесённая, местами отслаивающаяся охра. Одета в багровую накидку без рукавов, с широким декольте и глубокими разрезами по бокам, расшитую затейливым орнаментом, чем-то напоминавшим индарийскую вязь. Накидка почти не скрывала сочное упругое тело.
Ведьма подошла к клетке, присела.
— Подойди, — приказала она томным грудным голосом.
Лив отшатнулась.
— Не бойся меня. Я хочу лишь прикоснуться к тебе. — Ведьма прильнула к прутьям и теплая ладонь коснулась лица девушки. — Красивая. Она красивая, правда, Тверд?
Боровик послушно закивал. Живорь был невозмутим и неподвижен. Он развлекался тем, что втыкал меч в дощатый пол. В одну и ту же точку.
— Ну что же ты? — не переставая гладить ее, спросила ведьма. — Как тебя зовут?
Лив молчала.
— Как ее зовут, Тверд?
Боровик пожал плечами.
— Не знаю, госпожа. Не помнишь, Живорь? Она не сказала, как ее кличут? Нет?
Живорь никак не отреагировал. Меч ткнулся в сухую древесину.
— Она всевидящая, госпожа, — потоптавшись, сказал Боровик.
Лив присмотрелась к ведьме, стараясь не глядеть в глаза. За толстым слоем зловещего грима скрывалась красивая женщина. Трудно понять, сколько ей лет.
— Не молчи, пожалуйста, — повторила вопрос она. — Я прошу тебя. Скажи как тебя зовут?
Лив закрыла глаза.
— Почему ты молчишь?! — взорвалась ведьма и начала трясти клетку. — Почему ты молчишь, сука?! — последнюю фразу она прорычала. Лицо перекосилось от ярости, охра покрылась мелкими трещинками.
Бровик вздрогнул и попятился. Живорь никак не отреагировал. Меч застрял с углублении, и мальчик с усилием выдернул его. И снова воткнул. Туда же.
Хищно выгнувшись, ведьма стала обходить клетку.
— Тверд!
— Да, госпожа? — робко отозвался дед.
— Если она ничего не скажет, ты умрешь, — сказала она прежним зовущим успокаивающим голосом. Внезапные смены интонации откровенно пугали.
Дед вздрогнул и выронил посох. Опомнившись, поднял.
— А… э-э-э… — Мирту покрылся испариной. Заметил, что Живорь смотрит на него с интересом. — Уйди, бесеныш! Не до тебя!
Живорь не тронулся с места. Но меч завис в воздухе.
— Ну? Я хочу поговорить с ней. Она так прекрасна… — пальцы ведьмы, еле касаясь, провели по губам девушки, чуть задержавшись на маленьком шраме в углу рта.
Лив дала себе слово молчать. Будь что будет. Мирту нерешительно подошел к ведьме и что-то прошептал ей на ухо. Ведьма заметно оживилась, и грациозно подбежала к Адриану. Взметнулась накидка, обнажив покрытые татуировками стройные ноги.
Обняла его.
— Смотри! — сказала она, обращаясь к Лив. — Думаешь, он мертв? Нет. Он не мертв.
Ведьма потянула Адриана за подбородок и поцеловала. Поцелуй длился, казалось, бесконечно долго. Лив почувствовала холодок. И ревность.
— Хватит! — крикнула она, вцепившись в прутья. — Оставь его, проклятая!
Адриан закашлялся.
— Адриан! Адриан, милый мой! — Непослушные слезы покатились по щекам. — Оставь, не трогай его, стерва!
Ведьма улыбнулась.
— Ну вот. — Она нежно опустила охотника. Адриан обвел святилище бессмысленным взором и снова поник. — В твоей власти его жизнь, дорогая. Не противься! Скажи, как тебя зовут?
— Лив, — прохрипела девушка, с ненавистью взглянув на ведьму. «Я убью тебя, падаль, чего бы мне это ни стоило». — Меня зовут Лив.
— А я Тынге́т, дева Стылого Края. Мы подружимся с тобой, Лив, как ты думаешь?
Утром пришел Живорь с мятой жестяной миской. В ней была каша, судя по всему из кукурузной муки. Края миски покрылись коркой застарелой грязи. Мальчик уселся напротив, поджав ноги. Подвинул миску.
Лив нестерпимо хотелось по малой нужде.
— Слушай, бесеныш, — сказала она, стиснув зубы. Никогда не думала, что можно так сильно ненавидеть ребенка. — Мне надо в уборную. Понимаешь?
Молчание. Живорь смотрел на нее. Ей стало жутко. Было что-то нечеловеческое в этом взгляде.
— Мне надо в уборную, сукин ты сын! Понимаешь, или нет? Писать хочу, тварь!
Только сейчас Лив обратила внимание, что мальчик ни разу не мигнул. Он ближе подвинул завтрак.
— Не буду я есть! — Лив пнула тарелку. Густая каша комком плюхнулась рядом с Живорем. Он не обратил на еду внимания.
Лив терпела изо всех сил. Мелкий выродок словно чувствовал, что с ней происходит. Наблюдал. Спустя несколько бесконечно долгих минут он, наконец, ушел. Опрокинутая тарелка так осталась лежать. На кашу уже слетелись мухи.
Девушке пришлось справлять нужду прямо в клетке. Теперь к трупной вони прибавился запах мочи.
Только сейчас она заметила, что Адриана нет. И внезапно ей овладел жуткий страх. Страх смешанный с исступленной ненавистью, отчаянием, болью. В какой-то момент Лив поймала себя на мысли, что готова вцепиться в прутья зубами.
Лив проснулась ночью от зуда. Ее покусали комары и блохи.
Единственная свеча у клетки рассеивала тьму. Тынгет сидела рядом, в простом ситцевом платье, расшитом типично веханскими узорами. Лицо все так же скрыто толстым слоем белого грима, только без охры. Под левым глазом — черная полоса в виде слезы. Позади нее — коренастый мужик с холщовой сумкой на плече. Рот завязан платком, глаза… обычные, серые. Взгляд недоверчивый, настороженный. В руках мужик держал ржавые кандалы для рук и шеи.
— Мы пойдем гулять, — сказала Тынгет так, словно говорила с закадычной подругой.
— Дай мне пить… — прохрипела Лив, остервенело расчесывая укусы.
Тынгет щелкнула пальцами. Прибежала полная нескладная баба в просторной хламиде с кувшином и кружкой. Глаза тоже синие, а выражение лица глуповатое. Под хламидой что-то позвякивало.
— Пей. — Тынгет с интересом наблюдала за пленницей. Лив, уже поднося кружку ко рту, засомневалась. Ведьма улыбнулась, обнажив черные как смоль зубы. Но жажда пересилила и девушка выпила. Холодная, как лед, вода обожгла горло.
— Пошли, ибо сегодня полнолуние, — сказала Тынгет и мягко, слегка пританцовывая, выпорхнула из… сарая? Храма?
Ворха — так звали мужика, или Дубовый Пень, как назвала его Лив, — отпер клетку, сковал ей руки и шею, потянул за цепь. Сделав шаг, Лив упала. Ноги подкосились. Ослабела. Подошла Тынгет, и заботливо помогла девушке встать. От нее пахло дымом, полынью и смертью.
— Я сама, — процедила Лив, отстраняясь от ведьмы. Каждый шаг давался с трудом, но она не сдастся. Ни за что. Тынгет отошла и посмотрела на пленницу, словно любуясь.
— Криэ, — сказала она. — Ты сильная, видящая.
И убежала. Лив, превозмогая боль и зуд, пошла вслед. Сзади семенила та самая баба, напоившая ее водой — Репка? надо же как-то ее назвать. Репка держала факел.
Обернувшись, Лив немного рассмотрела храм. То был обыкновенный терем. Посеревшие бревна поросли лишайником. В некоторых местах стены подпирали жерди. На воротах темнел символ. Что именно там было намалевано, девушка не рассмотрела, света не хватило. Храм стоял посреди пустого, если не считать пары телег, майдана. В туманной мгле скрывались силуэты хижин — с десяток домов по обе стороны наезженной дороги. Факел выхватывал фрагменты покосившихся заборов, опутанных полузасохшими повиликой и пыреем.
Через полчаса блужданий по узким тропкам процессия спустилась к окруженному небольшой рощей озеру. Луна отображалась в зеркальной глади.
Они подошли к самой воде. Ворха снял сумку, вынул из нее молоток и гвоздь длинной больше ладони. Прибил цепь к росшему у самой воды кривому тополю, затем отдал сумку ведьме. Репка воткнула факел в землю, разделась догола и застыла в оцепенении. На нее были одеты толстенные вериги, с плоским камнем, висевшим под обвисшими грудями. Тынгет подошла к ней, что-то прошептала на ухо и открыла сумку. Репка вынула из нее… шкатулку с укротителем.
Ворха, замычав, побежал прочь. Тынгет сжала в объятиях Лив, и начала едва слышно что-то бормотать. Лив слышала, как часто бьется ее сердце. Репка дрожащей рукой достала укротитель. В ил звонко шлепнулась шкатулка. В висках Лив знакомо застучало. Синие глаза Репки потухли и стали видны слезы. Женщина шептала: «пожалуйста, не надо, пожалуйста…» Укротитель поблескивал в свете луны.
— Сгинь! — истошно завопила Тынгет, еще сильнее прижавшись в пленнице. — Сгинь, заклинаю! — ведьма швырнула в женщину ком грязи, ударивший ее по щеке. Репка всхлипнула и послушно вошла в воду. Последнее, что запомнила Лив — лицо несчастной, обращенное к луне, с мольбой о пощаде. Слезы текли по щеке, размывая грязь. Она так и шла, держа перед собой подарок Рогволода, постепенно скрываясь под водой, пока не исчезла совсем.
В тело Лив разом вонзилось словно тысяча игл. Ей никогда не было так плохо. Девушка едва держалась в сознании. Если бы не Тынгет, она бы отключилась.
Воды озера пошли волнами. Как будто озеро вздохнуло. С криком вспорхнула с дерева какая-то ночная птица. Где-то далеко-далеко бесконечно тоскливо завыли волки. Со склонов спустился туман. В свете луны казалось, что туман имеет какой-то неестественный сизый цвет. Огонь факела погас, точно его кто-то задул. Поднялся ветер. В нем слышались голоса. Мерещились лица, образы, тени… Тысячи голосов, сводящих с ума. Вихрь образов мелькавших с болезненной частотой. Девушка не знала, закрыть ей глаза или нет. Заткнуть уши или завопить что есть мочи. Ведьма не переставая что-то говорила, содрогаясь всем телом, зарывшись лицом в ее волосы, царапая ногтями спину, но Лив ничего не понимала, не ощущала. И ничего не видела. Она была как во сне. В кошмарном сне.
Обоих — деву Стылого Края и пленницу — захватила отчаянно сопротивляющаяся воле озера дикая смертоносная магия из поганого Арута. Именно так — озеро было тотемом Тынгет. Или же крючком, амулетом. Источником, искусственно воссозданным безумной ведьмой. Или кем-то до нее.
Сколько это продолжалось — неизвестно. Но прекратилось внезапно. Лив вместе с ведьмой рухнули как подкошенные. Натянулась цепь, сдавливая шею. Девушка выбралась из объятий ведьмы и прислонилась к дереву, поправив ненавистный ошейник. Выдохнула. Сердце билось как раненный зверь. В голове постепенно смолкали совершенно неразличимые, призрачные шепотки. Лив показалось, что в водах озера вместе с несчастной Репкой утонуло неведомое чудовище. Чудовище, служившее ей верой и правдой последние годы.
Тынгет лежала у ног Лив. Вздрагивала, будто плача. Мелькнула мысль: «задушить суку… Задушить. Обернуть цепь вокруг шеи».
Позади раздался шорох и показался Дубовый Пень с молотком в руке. Он смотрел куда-то в сторону и сипло дышал.
«Был начеку всё это время», — разочарованно подумала Лив вместе с осознанием того, что не задумываясь убила бы и его.
Тынгет с трудом поднялась и придвинулась вплотную к Лив. Волосы, измазанные в грязи, белая краска смешанная с илом — все это придало ведьме сходство с диким зверем. Этому способствовали также движения — мягкие и плавные, и в то же время ошеломляюще стремительные и яростные. При этом болотная ведьма всегда будто прислушивалась к чему-то. Слышала музыку? Лив, наконец, нашла подходящее прозвище этому удивительному созданию — а она уже преисполнилась уверенности, что Тынгет не человек. Танцующая в Маске.
Какой бы ни была маска — она всегда несла смерть.
— Кто ты? — прошептала Лив.
В глазах Тынгет отображалось любопытство. Так смотрят, должно быть, люди на неведомое создание — изучающе, оценивающе, терзаясь мыслью: «а что если…»
Тынгет неожиданно поцеловала Лив. Очень невесомо, чуть коснувшись губами. Поцелуй нёс смятение, истому, сладость, холод и тлен. Лив захотела оттолкнуть ведьму, но она уже отодвинулась.
— Уведи ее, — велела Тынгет. — С нее хватит.
Ворха выбил гвоздь и повел девушку за собой. Поднимаясь за своим молчаливым конвоиром, Лив обернулась.
Танцующая в маске, стоя к ним спиной, стянула через голову перепачканное платье и нагая вошла в воду.