Опять клетка. Сколько она здесь? Сутки, двое, трое? Пару раз в день приходил Живорь с кашей, либо вареной репой или брюквой. В первый раз Лив набросилась на еду, но с трудом проглотила кусок — так болело горло. Потом ее стошнило прямо в клетке. Отлично. Мертвецы, моча и блевотина. А ведь она когда-то ужинала с Рогволодом. Ела фазанов с золотой тарелки. Как давно это было?
Горло постепенно проходило, зуд уменьшился. А может, она привыкла к блохам? К грязи, смраду? Пару раз в день являлся Ворха, и, сковав цепью, выводил девушку по нужде. Через маленькую дверь у алтаря. За ней, в окружении зарослей чертополоха стояла покосившая будка с круглым отверстием в полу. В будке воняло еще хуже, чем в храме, и не только нечистотами, но и разлагающейся плотью. Будка кишмя кишела насекомыми, но девушке было плевать. Она спускала штаны и справляла естественные надобности, не обращая внимания на этого необычного, будто окутанного тенью человека, смотревшего на нее своими сумрачными влажными глазами.
И больше никого. Днями напролет Лив сидела, тупо глядя на развешенных мертвецов. Она хотела дать им имена и придумать каждому историю, но в голову ничего не лезло. У нее не осталось сил для излюбленных фантазий. Не осталось сил ни для чего. Она могла только оцепенело сидеть в собственной рвоте и бессильно отмахиваться от многочисленного гнуса.
Ей очень хотелось спросить, где Адриан, что с ним, но от Живоря с Ворхой ответа точно не дождешься. Хотя, несколько раз ей казалось, что Дубовый Пень вроде как чего-то боится или ждёт — выдавал бегающий взгляд. Рот всегда был замотан грязной тряпкой. В районе рта повязка вечно намокала. Он странно, как-то мучительно дышал. Иногда мычал и тряс головой, словно хотел избавится от голосов в голове.
«Влюбился? — кисло подумала Лив. — Увидел меня, писающую в будке с говном и ошметками тел и влюбился?»
Однажды утром она проснулась от шума. Рядом стояли Мирту-Боровик и высокий статный мужчина лет пятидесяти в черной стёганке. Мужчина был лыс и гладко выбрит. К поясу пристёгнут скимитар — так, кажется, назывался этот изогнутый клинок. Такие распространены в вольных городах востока. В Батхосе иногда бывали гости с тех далеких краев. Каждая черта словно высеченного из камня лица говорила о том, что он крайне опасный человек. На майдане находилось несколько вооруженных всадников и множество избитых, изможденных человек — женщины, мужчины и дети. Трудно сказать сколько именно, где-то около тридцати. Разглядывая пленников, Лив вдруг почувствовала на себе взгляд. Кто-то из этой толпы пристально смотрел на нее. Она поискала глазами, но так и не поняла, кто именно. Все тупо и обреченно уткнулись в землю. Кто-то тихо плакал. Кто-то молился.
— Поймите, — лепетал, подобострастно согнувшись, Мирту. — Оне не позволит. Тынгет категорична.
— Где она? — Незнакомец цедил слова с выражением презрения и усталости. Лишённый интонации голос напоминал удар плетью.
— После ночи у озера приходила пару раз… — Дед виновато пожал плечами. — С тех пор как явились эти, — он кивнул в сторону Лив, — оне словно с ума сошла. Тынгет и так-то… сами понимаете. Оне меня даже грозилась порешить, понимаете?
— Их надо убить. Немедленно. А останки закопать поглубже и подальше. Вы сильно рискуете.
— Дак почему ж? Кто оне такие?
— Идшуканта, дурень. Охотники Рогволода. Знаешь кто это?
Дед вытаращил глаза.
— А я-то думаю, откуда ж тотем-погань… Такая же штучка, как у вас, господин Бруд. Думал, залётные собиратели… из Вехани, бывает, сюды забредают… Всякие бывают. Оне же и Обатуру, бедолагу, со всей шайкой зарубили… Вот оно, оказывается, что…
— Соглашусь с лисой, — сказал Бруд. — И почему она тебя, старого мудака, до сих пор не выпотрошила?
— Дак за что ж? Я и так, и верой, и правдой!
— Тотем-погань, дурень — это укротитель. Утопить в его в озере — она что, с ума сошла?
— Да оне по жизни такая! Кто ж разберет, что у нее в башке? Дикая!
Мирту помялся, и, согнувшись еще ниже, поинтересовался:
— А что такое укротитель? Что он делает-то? Я ж думал, что это волшба какая. Вредная. То-то в башке прям гудело…
Бруд сплюнул и, взглянув на Лив, сказал:
— Тебе это ни к чему. Где другой? Их было двое? Кто другой?
— Мужик. Здоровый и злой. Живорек ему глотку того. — Мирту сделал недвусмысленный жест.
— И? Он что, выжил?
— Магия Тынгет творит чудеса. С ним-то оне и таскается… К озеру ходили. Любится с ним что ль? А что, дело-то такое. Таких ладных мужиков давно не бывало. Хоть и обращенный, но мужик.
— Час от часу не легче. Когда обряд?
— Не сегодня-завтра.
— Мне партию нужно сдать заказчику через десять дней. До него еще доехать надо. А твоя ведьма, видишь ли, трахается с охотником на магов!
— Ничего не попишешь. Оне такая, единственная в своем роде. Храним як зеницу.
— Храним… Чуть в петлю охотников не сунули, горе-хранители.
— Извините, господин Бруд, простите уж горемычного старикашку, но что ж вы от нас-то хотите? Это у вас добры молодцы, а у нас что? Крепча — вшивота пьяная, да и той уж нету. Сгинула и поминай как звали. Откель новую взять? Кто в глухомань нашу подастся, и за какие пироги, скажите на милость, господин Бруд? Скажите спасибо, что выкрутились. Еще чутка и пиши пропало. А таких гостей у нас со времен Проклятой Ночи не было. И чего искали, интересно? Неужто саму? Эта рыжая — скотская баба, скажу я вам, господин Бруд, — помню, спросила, где она? Как узнала-то? Слух пошел?
Бруд криво усмехнулся, наклонился и спросил у пленницы:
— Как зовут, видящая?
Лив переполняли ярость и ревность одновременно. Она плюнула Бруду в лицо.
— Сдохни, ренегат!
Бруд невозмутимо оттер плевок. Встал.
— Мы будем неподалёку, в просеке, — сказал он Боровику. — Как лиса появится, ты сразу ко мне.
Бруд вскочил на коня, отдал команду и его дружина, орудуя плеткой, погнала пленных прочь. В последний момент Лив заметила невзрачного неприметного мужчину. Он не отрываясь глядел на девушку, пока его не прогнали вместе со всеми. У Лив почему-то кольнуло в сердце.
Лив обнаженная спускается к озеру. Ветер играет в волосах. Заплетенные в косички многочисленные колокольчики, монетки — дары неизвестных, осколки потерянных душ, — ласково позвякивают, отдаваясь музыкой. Журчание воды, омывающей корни, выступающие из мягкого, словно пуховая перина, ила, умиротворяет. Босая ножка осторожно коснулась поверхности озера — девушка со смехом отскочила. Посеребренная луной гладь манит кажущейся тишью. По телу пробегает холодок, но она спешит. Поскорее бы окунуться с головой, заглянуть, что по ту сторону зеркала? Прикоснуться к растворенной в недрах мощи. Впустить в себя неистовство магии, старой, как мир.
Лив долго искала это озеро. Она вдруг вспомнила, как оно называлось. Жившие здесь в незапамятные времена болотные люди называли его Лисьим. С ним связана какая-то легенда, которой никто не помнит. От сказки, как и от болотных людей остались только слова. Все остальное кануло в небытие. Все остальное — тлен и пыль.
В мыслях неожиданно возникли смутные образы — земля, пропахшая шерстью. Молоко матери. Вкус крови, от которого кружится голова. Кровь пробуждает дремлющие в ней инстинкты.
А потом был голод. Преследующие ее люди. Мелькавшие в темноте огни факелов. Возбужденные голоса. Страх гнал девушку прочь. Все время, пока она бежала, продираясь сквозь царапавшие бока заросли, сопротивляясь стихиям, задыхаясь от несмолкающего лая, раздающегося повсюду, уворачиваясь от стрел, она думала об спасительном волшебстве бездонного омута в диком, забытом краю. Ее загнали в угол, и беглянке ничего не оставалось, как утопиться.
Лив всегда возвращается сюда. До сих пор она не решалась искупаться. Но сегодня, в полнолуние, наконец, сделает это. От обжигающе холодной воды захватывает дух. Девушка погружается все глубже и глубже. Там, в глубине, ждёт синева. Она спешит к ней. В очередной раз Лив пытается дотянуться до тайны. Девушка знает, что дремлющее в недрах нечто спасёт. Поможет стать собой. Столько душ она скормила этой ненасытной бездне? Пора бы вернуть то, что она потеряла когда-то.
В какой-то момент Лив начинает задыхаться. Ну же, еще чуть-чуть! Нет! Не-е-е-ет!!!
А на берегу… Рогволод. Черную рясу треплет ветер, клобук слетает с головы, обнажая редкие седые пряди. Старик стоит по колено в воде, размахивает руками и кричит. Она тонет, зовет на помощь, но Рогволод, словно не решаясь ей помочь, продолжает что-то возбужденно говорить. Силы покидают Лив.
Все, она сдается. Пусть мертвая, но она все же коснется синевы…
— Окуни-ка стервозу еще разок! — Лив вдруг поняла, что стоит на коленях перед деревянной кадкой. Дубовый Пень — она узнала это мокрое, с присвистом, дыхание, — больно сжимая шею, окунул ее в мутную воду.
— Хватит! — Лив, барахтаясь и фыркая, с шумом вдохнула. — Очухалась, наконец. Я уж боялся, что померла. Куды ее, госпожа? В клетке-то чуть не окочурилась.
— Отпустите ее, — сказала Тынгет и снова заботливо, будто старшая сестра, помогла ей встать.
— Убежит ведь.
— Не убежит. Без него. Правда?
Ведьма свойственным только ей движением заглянула девушке в глаза.
— Ты вольна идти.
— Куда? — спросила Лив.
Тынгет опять нарядилась в накидку кровавого цвета. На этот раз лицо было густо и небрежно намазано небесно-голубой краской, сильно контрастировавшей с затянутыми тучами небом. Облик загадочной женщины, как всегда, страшил. И еще эта неестественная синева глаз. Ведьма казалась существом из далеких краев, неведомым образом очутившейся в этом мрачном месте.
— Я знаю, что ты останешься, — скорее пропела Тынгет, кружа вокруг девушки, гладя ее по спине, по волосам. Лив вздрагивала от каждого прикосновения. — Я знаю, что мы будем вместе. Ты, я и он.
— Лучше смерть, — буркнула девушка, дрожа. Она была мокрая с головы до пят, а на улице холодно. Осмотрелась — они с Боровиком, Ворхой, вездесущим Живорем и еще парой синеглазых женщин находились у одного из деревенских домов. Шагах в ста возвышался храм. На прикрытых воротах красовался знак — какое-то черное пятно. Клякса.
Тынгет неожиданно рассмеялась.
— Смерть — это дар. Понимаешь? А ведь никто не понимает.
— Где он? Дай мне его увидеть. Пожалуйста. Я прошу тебя.
Ведьма закружилась, словно захваченная слышной только ей мелодией.
— Меня зовут Лив. А тебя — лиса. Так ведь?
Тынгет внезапно остановилась. Из-за краски невозможно было понять, гневается она, или нет.
— Почему ты спросила Тверда: где она? Там, в Старой Печи? Почему ты так сказала?
Лив поникла.
— Не знаю. Честно, не знаю. Вырвалось. Всё указывало на присутствие колдуна. Я часто слышала, что в таких местах обычно живут ведьмы. Вот и ляпнула.
— Ах, вы не меня искали, так? А кого тогда? — Ведьма опять медленно, даже как-то преувеличенно неспешно начала танцевать, закрыв глаза и обняв себя за плечи.
— Если отпустишь нас — скажу.
Тынгет подошла к Ворхе, схватила его за голову и впилась в него глазами.
— Неважно. Это неважно. — Оттолкнула его и взглянула на Лив. У девушки побежали мурашки по коже.
— Ты увидишься с Адрианом.
И снова убежала. Упорхнула, точно мотылек.
— Сколько ее знаю, — пробормотал, ни к кому не адресуясь, Мирту, — никак не могу привыкнуть. Умеет же жути нагнать, ведьма… Правда, Живорёк, милый мой?
Живорь с размаху рубанул кадку с водой, бросил меч и умчался прочь.
— Что это с ним? — ошеломленно спросил Боровик. — Никогда такого не было… Ох, не к добру, не к добру. Послушать бы господина Бруда, порешить бы вас, окаянных. Свалились на нашу голову. — Дед, со злобой посмотрев на Лив, засеменил прочь. — Ничего, ничего, — бубнил он, удаляясь. — Скоро обряд, нынче же ночью, если Тынгет опять не втемяшется что. Тогда и посмотрим. Вот и посмотрим…
По небу катились свинцовые тучи. В лицо била мелкая сыпь дождя. Гнулись, обрывая темные намокшие листья, деревья. Ворха положил ей руку на плечо и кивком велел ей следовать за собой.
Дом, куда привел девушку Ворха, больше напоминал землянку — неказистое приземистое строение казалось зарытым в землю. Присыпанная черноземом крыша обильно покрылась мхом.
Дом, который Лив сравнила с окаменевшим мохнатым зверем, находился в стороне от деревни, на холме. Отсюда было видно Лисье озеро. Приведя ее сюда, Дубовый Пень встал у входа, сложив руки на груди.
Спустившись на несколько ступенек, первое, что подумала Лив, едва привыкнув в полумраку — нора. Земляной пол, шкуры в углу, примитивный очаг, кучка дров, отсутствие предметов утвари — в таких жилищах обитали далекие предки людей из каменного века. И здесь сильно пахло зверем. Девушка ошарашенно подумала: «Тынгет и впрямь не человек! Лиса… она что, правда лиса?» В какой-то книге, в пору, когда она обучалась в академии в Батхосе, она читала что в Индари, (или даже в Асве? теперь уже и не вспомнить), до сих пор существуют касты оборотней. Такая магия очень сложная, требующая много сил, знаний и энергии, и мастеров, умеющих превращать животных в людей — как утверждалось в книге — почти не осталось.
В самом темном углу, на сундуке, сидел Адриан. Глаза светятся в темноте, шея так и перевязана окровавленным платком. Сидел, положив руки на колени, и весь его облик стал еще тоскливее, чем прежде. Теперь он Плач — такое имя девушка нашла наиболее подходящим. Канканщик ушел. Та противоречивая сущность, с которой так долго боролась, стараясь пробудить воображаемого Адриана, умерла. Остался раб — бездушный, безмозглый… Лив с горечью подумала, что Плач станет хорошей заменой обатуриной крепче.
Она так стояла у порога, прижавшись спиной к двери, боясь пошевелиться, боясь вздохнуть. Глядя на бирюзовые очи бывшего охотника на магов, девушка вдруг поняла, что они всегда были такими, не только в мечтах. Странно, что одно и то же в грёзах выглядит гораздо привлекательнее, чем наяву.
Лив не знала что сказать. И зачем она здесь. От нахлынувшей тоски стиснуло сердце. Захотелось заплакать, но она не позволит себе. Хватит. Адриана больше нет. Но все же, надо что-то сказать на прощание. Сказать…
Кому? Безмолвному Плачу? Разговаривать с обращенным — так, кажется, его назвал Боровик — неестественно. Ну и пусть. Не с ним девушка будет говорить. Она будет говорить с возлюбленным. Может, в последний раз. Лив понимала, что вряд ли переживет обряд.
— Я… я здесь, Адриан, — неуверенно началаона. — Ты никогда меня не слышал. Хм… что я говорю? Я никогда к тебе не обращалась. Вот дура! — Девушка смахнула внезапно выступивший пот с лица и против воли улыбнулась. — Наверно, поздно признаваться в чём-то.
Лив искоса взглянула на Адриана. Он сидел, точно статуя. Казалось, не дышал.
— Знаешь, глупо сейчас это говорить, но… я любила тебя. Любила того Адриана, которым ты когда-то был. Я, конечно, та ещё выдумщица. Всё равно. Не всегда же ты был таким… тоскливым. Что тебя сломало, интересно?
Лив немного расслабилась. Воспоминания захватили её.
— Идём, солнышко, идём, хе-хе, — говорил, опираясь на трость, Рогволод. Рядом, как всегда был Пёс. Как на самом деле звали этого неуклюжего здоровяка, неизменно смотревшего на неё с каким-то чисто детским восторгом, никто и не помнил. От него всегда разило перегаром, на рубахе — следы грязных рук. Почему Рогволод держал его при себе? Вопрос, на который никто не находил ответа. Может, он был его родственником? Внуком, например.
«Хм… внук. У Рогволода. У вечного старца, держащего своими немощными руками весь мир за яйца. При этом у мира не хватает смелости даже завизжать от страха». Так говорил Аллант — вихрастый бесшабашный блондин. Каждый раз, повторяя это, он разражался громогласным хохотом. Аллант был вордуром (или рыцарем, как он сам себя величал) и первым поклонником, пока его не отослали в столицу, в Басилит. Будучи неисправимым весельчаком, он нес много вздора, дарил цветы, сочинял в её честь стихи, щеголял в начищенных до блеска доспехах, напивался и дерзил всем без исключения, кроме Рогволода. С «вечным старцем» шутки плохи.
Псом личный слуга стал с её легкой руки. Рогволод, узнав о склонности своей любимицы давать всем прозвища, не преминул этим воспользоваться. Лив неизменно смущалась, слыша как камилл кличет окружение её сокровенными именами. Ей казалось, что Рогволод — откровенно говоря, довольно мерзкий человек — выдёргивает прямо из груди девушки нечто глубоко интимное, клещами вытягивает мечту, и обсасывая своим слюнявым ртом заставляет слуг проглатывать. Лив аж передёргивало, стоило подумать об этом.
— Вот, красавица, уже пришли. — Рогволод остановился, переводя дух.
Они оказались в огромном круглом зале. Сводчатый потолок терялся в высоте. Солнечный свет струился через стрельчатые окна. В нишах — высокие, стройные статуи королей, богов, героев. По голубому мраморному полу вихрилась, погоняемая сквозняком, пыль. В центре стоял он.
— Представлю тебе, ласточка, твоего спутника, — Рогволод подозвал мужчину. — Барон Адриан из Шаторы. Из рода Дыбовичей. Слыхала о таких? Сказать, с кем молодец сей состоит в родне?
Адриан посмотрел на неё и скривился. Фыркнул. Лив тоже не была в восторге. Седеющий мужчина с печатью тоски на лице. А кого она ожидала? Алланта?
— Что такое, мой мальчик? Не нравится? Наша ягодка тебе, балде сухой, не пригожа? А, барон Адриан?
— Не надо, камилл. Я не Адриан, сколько вас просил. Я охотник.
— Охотничков много, господин дорогой, охотничков у нас хватает. А вот людей… — Рогволод вздохнул и вытер рот платком, преподнесённым Псом. — Не называй… Ишь ты! Постой! Лив, ангелочек! Может, назовём его как? А? Ну, не бойся!
Лив потупила глаза.
— Смущается, голубка. Ну, я сам назову…
— Капканщик.
— Чего, девочка? Говори громче!
— Пусть будет Капканщик.
— Капканщик? Что за прозвище такое? Как-то нескладно и долго. Пока выговоришь…
— Мой отец изготавливал силки для зайцев. А барон Адриан охотник…
Адриан в первый раз за всё время улыбнулся. Улыбка была очень солнечная. Словно вместо унылого охотника на магов на миг выглянул некто другой, из прошлой жизни.
— Мне нравится. Пусть будет Капканщик.
— Ну вот и хорошо. Вот и подружились, детки.
Адриан снова нахмурился.
— Простите, камилл, но у меня впечатление, что вы ведёте нас под венец.
— Дражайший барон…
— Мы же договорились — Капканщик.
— Хорошо-хорошо! Капканщик. Ты, сынок, один из лучших. Тебе и по заслугам. Сей цветочек — её зовут Лив — очень способная видящая. Будет тебе послушной…
— Я охотник на магов и колдунов, камилл. Не нянька. Девчонку ещё не хватало.
— Вот с кем ты нянькался, здыдень, так это с твоим Щёреком, пустомелей, брехуном, лентяем и болваном. Хочешь еще одного? А? Что молчишь?
Адриан опустил глаза и пробормотал:
— Нет, камилл. Благодарю покорно.
— Лив — хорошая девочка. Да-да, девочка! И что с того? Кому ещё её отдать? Сивояру? Межуху? Володиру? Чтоб её обрюхатили, в конце концов? Или что похуже. А в тебе я уверен! Будешь надёжной опорой и защитником весьма смышлёной и расторопной ученице. Конечно, это выглядит как помолвка, что-то такое в этом есть… Но что поделаешь, такова наша работа.
— Ладно. Беру девчонку.
— Вот. И не беру. Она что тебе — вещь? Лив — это огонёк. Да скоро ты и сам убедишься. Бывайте, детки.
Оба проводили старика со слугой взглядом. Он с толикой раздражения и надежды. Она с волнением и страхом.
Как давно это было! Лив подошла к Плачу и поцеловала его в лоб. Он не шелохнулся.
— До свидания, барон Адриан из Шаторы. Ты так хотел поймать своего родича. Скажешь, откуда я знаю? — Лив горько рассмеялась. — Как говорил наш господин, помнишь? «Я всё знаю».
На выходе из берлоги — иначе жилище назвать было нельзя — Лив ещё раз обернулась.
— Главное сбереги себя. Может когда-нибудь освободишься. Помни о девчонке!