За прилавком, подмяв сломанный табурет, лежал, неестественно выгнув шею, хозяин харчевни. Тимьян получше осветил его каганцем, нашедшимся на прилавке. Глаза открыты. В рот вставлена тряпка, видимо полотенце с плеча. Другой конец полотенца, смоченный в крови, покоился на груди.
— Не опасно свет зажигать? — как-то слишком буднично поинтересовался Кир. — Не просекут?
Тимьян ничего не ответил. Он глядел на безвестного мужика и в который раз задумался, как так получается, что жертвы тех, кто, как он надеялся, остался в далеком прошлом, неизменно выглядели согласно канону. Ничто не могло поколебать их решимость следовать канону. Никакие случайности. Или закономерности.
«Нужно всего лишь правильно умереть», — вспомнил Тимьян слова учителя со странным именем Туут.
В том чертовом монастыре всё определялось бесчисленными правилами, записанными века назад в «Канон слуг Бессмертного Ии».
Вот и сейчас: труп выглядел покорно, как раб.
Кир со скучающим видом сплюнул.
— Что с ним? — спросил он, мельком взглянув на мертвеца. — Чего ты так уставился на него?
Тимьян очнулся от оцепенения и посмотрел на товарища. Привычное раздражение, возникавшее всегда, когда рядом находился «сынок пузана», исчезло. Парень спас ему жизнь и добровольно пошел с ним, не подозревая, с кем придется иметь дело.
Странно это: чувствовать поддержку. Бескорыстную. От человека, которого презираешь. Надо быть честным — ведь он недолюбливал Кира. Ослепительного, черт его дери.
— Что молчишь? — повторил Кир.
— Это знак, — сказал, наконец, Тимьян. — Знак, что он раб и не стоит осквернять его кровью и плотью бледу. Клинок «бессмертных».
«Орудие убийства священно, — говорил Туут. — Лишая жизни любое живое создание, ты бросаешь вызов богам. И только Ии сможет оградить тебя от проклятия и кары. Запомни, низший, бледа — это дар того, кто вечно в тени. Нельзя пятнать бледу кровью раба, кровью животных и кровью недостойных. Для этого есть руки. Или палка. Палка для раба — самое то».
— Но вот же кровь? — указал Кир на полотенце. — Разве нет? И зачем они заткнули ему рот? Они что, пытали его?
— Тряпка нужна для того, чтобы рот был открыт. Глаза и рот открыты. Это значит, что он будет слеп и нем в ином мире. Он будет раб. А кровь — это печать. Убийца, жертвуя частичкой собственной крови, открывает врата ям скорби. А иначе бедолага остался бы в соме. В небытии. Его душа сгинула бы. Это плохо… Демону плоти требуются рабы. Ии нуждается в достойных. Нужно всего лишь правильно умереть. Питать сому — страшный грех.
Тимьян вдруг заметил, что Кир рассматривает его со смесью любопытства и… страха. Все, кто имел дело с «бессмертными», рано или поздно начинали испытывать страх.
— Кем ты был в прошлой жизни? — Серьезный тон Кира немного обескуражил. Как будто Ослепительный впервые в жизни увидел Тимьяна без маски.
Да так и было, на самом-то деле. Он всегда носил маску.
— Убийцей, — ответил Тимьян.
— Не простым убийцей, насколько я так понимаю?
— Не простым… Убить человека просто, Кир. Убить так, как это делают они — не может никто. — Тимьян посмотрел Киру в глаза. — Надо спрятаться. Они придут.
— И что тогда?
— Посмотрим. Ты готов? Помни, ты сильно рискуешь. Если уйдешь, я пойму.
— Нет. Мы братство, как-никак. Я не боюсь смерти. Иначе я не стал бы наемником.
— Хорошо.
— Но вот вопрос: куда делись остальные?
Тимьян пожал плечами.
— Ушли. Или их унесли. Неважно.
— Лучшее место для засады — крыша. Я люблю крыши. Особенно ночью.
— Те, кого мы будем ждать, знают об этом. Мы останемся здесь. Спрячемся.
— Думаешь, это хорошая идея? Да и где здесь прятаться?
— Здесь было много смертей. Это плохо. Можно пробудить демона плоти. Того, кто вечно голоден. — Тимьян горько усмехнулся, увидев, как Кир с сомнением покачал головой. — Забей. Просто поверь: в харчевне на нас не нападут. Если только не очистить ее от запаха смерти. Но это долго и сложно.
— До чего же замороченные эти твои приятели!
Тимьян хотел бы улыбнуться, но не смог. С каждой минутой становилось тяжелее.
— «Бессмертные» возвели убийство в ранг культа. Это древняя община. Их философия настолько сложна, что даже «тайные» не постигают суть учения полностью. Совершенству нет конца. Поэтому их нельзя покинуть. Это тягчайший грех, понимаешь, Кир? Оттуда выхода нет вообще. Только в чертоги Ии. Каждый павший член общины предается хуву́ре. Это такой погребальный обряд. Так его душа поступает в услужение Ии. Вечный убийца, где бы ты ни был: здесь, или там.
Тимьян вздохнул. Однажды он задал вопрос Тууту:«Почему бессмертные, учитель?»
— Цель монаха, — ответил Туут, как обычно, огрев Тимьяна палкой, — достичь бессмертия. Это же очевидно! Почему ты задаешь глупые вопросы, низший?
Противный старик всегда его бил и никогда не звал по имени. Он был низшим. До поры.
— Взгляни, — еще разок испытав спину мальчика на прочность, сказал Туут. — Что ты видишь?
— Природу. Деревья. Траву.
Старик улыбнулся. Когда он улыбался, Тимьяну становилось и страшно и смешно. Птичий человек выглядел до того нелепо, что иногда это пугало.
— Природу… Все рождается и умирает, но природа… она бессмертна. Что есть бессмертие? А, низший?
— Не знаю.
Удар палкой.
— Тебе это и предстоит узнать, низший.
— Я совершил невозможное, — проговорил Тимьян. — Бежал. Исчез. Надеялся, что навсегда. Зря. А ведь учитель предупреждал: «Тебя все равно найдут».
— Понял, — мрачно сказал Кир.
— Я гордился тем, что порвал с ними, — с невыразимой печалью продолжил Тимьян. — Тешил себя мыслью, что исключителен. Уникален. Как же я ошибался.
— Знакомое чувство, брат.
Тимьян вздрогнул, услыхав такое обращение. Брат. Какое простое и теплое слово. Он похлопал Кира по плечу.
— За дело. Ждать придется долго.
— Наверху, на балках, — оглядевшись, предложил Кир. — Хорошее место.
Они сидели, согнувшись, глотая пыль, не смея стряхивать с лица паутину, на перекрестьях скользких от многолетней копоти балок. Во тьме.
Они ждали. Прошел час, другой.
Тимьян вспомнил, как он встретил того старика.
Он не сразу понял, что за ним наблюдают. Беззубый, с редкими седыми волосами, на первый взгляд такой же нищий и немощный старик. Запыленная, обтрепанная понизу черная ряса была подпоясана простой пеньковой веревкой. Залатанная котомка переброшена через плечо. Старик опирался на палку, с навершием, обмотанным тряпкой. Несколько редких волосков на подбородке. Водянистые и невыразительные глаза. Каждая морщинка на покрытом пигментными пятнами лице с шелушащейся кожей постоянно дергалась. Это производило странное и пугающее впечатление. Старик был похож на птицу.
— Я знаю о чем ты думаешь, — сказал вдруг старик, остановившись напротив него и заслонив солнце. Он говорил, шепелявя и причмокивая, постоянно вытирая рот очень подвижными для столь почтенного возраста пальцами.
— О чем? — прохрипел мальчик.
— Вчера умер твой отец, а сегодня умрешь ты.
Мальчик повесил голову. Ему все равно. Он не ел несколько дней. Смутно помнил, как некто — покрытый мокнущими язвами мужик, от которого остро воняло мочой, — умер в сточной канаве. Его вдруг скрутило судорогой и он свалился туда. Тимьян помнил, как этот мужик — правда что ли отец? — пускал пузыри, окунувшись в черную смрадную жижу. Кому-то стало смешно. Мальчик побрел дальше. Кто-то кинул вслед гнилой овощ, попавший ему в затылок. Мальчик обернулся, подобрал его и съел. Грязь скрипела на зубах.
Это было вчера?
— Это было вчера. А сегодня ты умрешь.
И старик начал избивать мальчика. Удары сыпались как из рога изобилия, но Тимьян уже не чувствовал их. Его били сколько он себя помнил. Хотя… Помнил он не так много.
Неожиданно он услышал:
— Проснись! Проснись, или умри!
Ярость нахлынула на мальчика. Может, в первый раз за все его никчемное существование. Он вскочил и со всем отчаянием обреченного на вечные страдания человечка набросился на старика. И… ощутил на горле прикосновение стали.
Холодной, как лед.
Старик улыбнулся во весь рот.
— Ага! — сказал он, дохнув ему в лицо запахом чеснока и чего-то давно протухшего. — Проснулся?
И швырнул его в пыль. Тимьян снова впал в оцепенение. Он тогда подумал, что изо рта старика пахло древностью.
— Меня зовут Туут. Запомни это, низший. — Старик протянул ему руку. — Ты пойдешь со мной.
— Куда?
— В киновию. Я монах, сынок. И ты тоже им будешь. Пойдем…
Наконец, когда Тимьяну стало казаться, что идея с засадой не выгорела, дверь медленно, протяжно скрипнув, открылась. Едва забрезживший рассвет сгустил силуэт пришельца. Тимьян понял — это «тайный». Выругался про себя. «Тайный» не станет заходить внутрь.
Или зайдет?
Тимьян хорошо помнил, что в последние годы пребывания в киновии, среди «посвященных» (кем он и являлся) и «тайных» нарастало недовольство новобранцами. Новобранцы отличались легкомысленностью, склонностью к кутежам и, — самый тяжкий грех! — болтливостью. Чистка, инициированная «тайными», поставила общину на грань исчезновения. Именно этим и воспользовался Тимьян. Война «ждущих», составлявших большинство в монастыре с кучкой «посвященных» и «тайных» никому не пошла на пользу. Смута в самом сердце противоестественного в своей изощренности порядка.
Кто знает, во что превратилась община сейчас? Может, это единственный уцелевший «тайный»?
Тянулись мучительно долгие минуты. Ждать всегда тяжело. Тимьян видел напряжение и нервозность напарника. Только бы не выкинул чего… Зря он позволил парню идти с собой. «Тайные» одним своим видом могли привести в смятение любого. В таком состоянии можно выкинуть что угодно.
«Тайный» смотрел по сторонам, не шевелясь, не издавая ни звука. Кажется, что он даже не дышал.
И в тот момент, когда не только Кир, но и Тимьян уже готов был прыгнуть, человек ушел.
— Понял, что мы здесь, — сказал Тимьян, выдохнув.
— Что дальше?
— Идти за ним.
— По крышам.
— Нет.
— Почему?
— Сдались тебе эти крыши, — скривился Тимьян.
— Да ладно тебе! — удивился Кир. — Я всегда так делаю. На крыше кто нас увидит? Это же очевидно!
— Там, откуда ты, может это так и есть. — Тимьян задумчиво огляделся. За скалами разгорался рассвет, освещая вечные снега в неповторимый алый цвет. — Но тут такое не пройдет. Крыши Басилита не для людей. Они против людей.
— Не все очевидное — очевидно, — говорил Туут. Тимьян подумал, что слишком часто он стал вспоминать учителя. — Я бы сказал, что для обывателя очевидное — это глупость, прикидывающаяся истиной. Мне опять ударить тебя, низший?»
Юноша в ответ зло усмехнулся.
— Попробуй. И ты знаешь, что я уже давно не низший.
— Тогда почему ты задаешь глупые вопросы?
Удар последовал, но юноша перехватил палку.
— Стар ты стал, учитель.
— Я уже давно стар, — ответил Туут, ударив его ногой в пах. — И ты даже не представляешь, как давно… — добавил он, глядя на скривившегося от боли ученика.
— Что-то ты сам не свой, брат, — услышал он голос Кира. — Очнись! У нас дело, не забыл?
— Да, я в порядке. — Тимьян постарался прогнать воспоминания и сосредоточиться. — Крыши не подойдут. На них трудно забраться и так же трудно передвигаться. К тому же там все загажено пометом. Распугаем ворон. Так себе прогулка. Пойдем пешком.
— Будь по твоему. Пошли, что ли? А то потеряем подлеца из виду. Ведь он же не простой сукин сын?
— О, ты это понял? Хвалю.
— Насмехаешься? Ты забыл добавить: задница.
— Мой учитель вместо похвалы бил меня.
— А ты, значит, вместо этого бросаешься оскорблениями?
— Хватит болтать. Пошли.
Навстречу бежали люди. Толпы людей. Напуганные, с тюками, волоча телеги со скарбом, покрикивая на упиравшихся детей. Ветер, врывавшийся в тесные улицы, нес запах гари. Всё отчетливей доносились звуки войны: бой барабанов, глухой рев рогов, вопли. Даже здесь они чувствовали, как сотрясаются стены от бесчисленных камней.
— Штурм возобновился, — с умным видом изрек Кир. — Рановато.
«И все таки он задница».
Постепенно Тимьяна начало охватывать нездоровое возбуждение. Он пытался подмечать детали, находить скрытое. Узреть чертову суть, будь она неладна. Но получалось из рук вон плохо. Путались мысли, то и дело выскакивали из потаенных уголков памяти фразы, сказанные Туутом, обряды, нескончаемо долгие бдения в ожидании жертв…
Первая жертва.
— Да, это здесь, — сказал мальчик. — Я помню.
Старик погладил подбородок. Они находились у ворот замка. Вход в него охраняли два стражника в стеганках, остроконечных шлемах, с пиками в руках.
— Знаешь, что удивительно? А, низший?
— Что?
— Ты поразительно равнодушен к побоям.
Мальчик пожал плечами.
— Да, — продолжал разглагольствовать учитель. — Я знаю, тебя били всю жизнь. Но все равно. Неужели тебе не больно?
— Вы сами сказали: боли нет.
— Нет, я не так сказал. Я сказал, что боль — это лишь оболочка, за которой скрыто… — Старик внезапно умолк.
— Что скрыто?
— Я скажу тебе. Потом.
Старик присел и посмотрел в глаза мальчику. Мальчику с безразличным взглядом. И глухой, дремлющей где-то глубоко внутри ненавистью.
— Я открою тебе много тайн, низший. Ты станешь на путь, который либо дарует тебе нечто, недоступное другим, либо приведет к смерти. Ты хочешь этого, а, низший?
Мальчик не колебался ни секунды.
— Да, хочу.
— Хорошо. Видишь того охранника у ворот? Да, да, с ожогом на лице. Этот ожог оставила твоя мать.
Старик взял его ладонь и вложил туда нож.
— Это бледа, помнишь?
Мальчик не колебался ни секунды.
— Я помню, учитель.
— …Неизбежно! — услышал он крик. Тимьян вышел из оцепенения. Огляделся. Кир с тревогой смотрел на товарища. Они находились среди беженцев. Люди в смятении бежали к южным воротам.
— Кто это сказал? — спросил, дрожа, Тимьян, но его голос потонул в гомоне толпы.
— Мы его потеряли? — всплеснул руками Кир. — Так и знал, блядь!
— Кто это сказал?! — заорал Тимьян, озираясь с диким взглядом.
— Сказал что?
Кто-то толкнул Тимьяна в плечо.
— Простите, — пробормотал сутулый мужчина с ребенком в руках.
Тимьян схватил мужчину за воротник, притянул. Тот чуть не выронил малыша. Поднялся женский крик. Малыш заплакал. Кинжал за пазухой приятно холодил. Это не бледа. Бледу он выкинул в море, там, в Карте. Но, как сказал Туут, бледой может стать любой клинок. Главное — путь к бессмертию.
— Повтори, что ты сказал? — хрипло дыша, потребовал Тимьян у мужчины.
Ребенок плакал.
— Что вам надо? — визжала рядом женщина. — Отпустите! Отпустите! Убивают!
Тимьян разжал пальцы. Мужчина с ребенком и женщиной спешно ретировались, сыпля проклятьями в их с Киром адрес.
— Неизбежность… — шептал Тимьян.
— Да приди ты в себя, в конце-то концов! — тряс его Кир. — Пошли! Ты знаешь, куда идти?
В этот момент что-то бухнуло. Из-за домов поплыло облако пыли. Беженцы, толкаясь и крича, припустили еще быстрее. Кто-то падал, кто-то бросал пожитки. По мостовой рассыпались овощи и фрукты.
— Он пошел туда! — Проорал ему в лицо какой-то старик. На мгновение Тимьяну показалось, что перед ним Туут.
— Что? Что ты сказал? Ты кто?! — Тимьян вцепился в него. — Ты кто?..
Бледой может стать любой клинок. Главное — путь к бессмертию. Совершенству нет конца. Запомни, низший…
— Простите… — лопотал старик, опустив глаза. Они всегда так делают. Будто отведя взор, можно избежать смерти. Глупцы! Ханут хайим! Берущий жизнь да не дрогнет! — Видимо вы ищете того человека, в черном. Он туда пошел… За тем переулком он свернул налево. — Старик махнул рукой в сторону, противоположную той, куда все бежали.
— Отпусти деда, Тимьян, — сказал Кир. — Идем. Теперь мы знаем куда.
Они с трудом протиснулись сквозь потоки обезумевших от страха людей. Свернув туда, куда указал старик, Тимьян увидел знакомый дом с одинокой рощицей позади.
Маленький ухоженный дом, лужайка, где когда-то цвели цветы, ныне превращённая, стараниями Эндра, в каменный сад, старый сонный пес на цепи у крашенной в белый цвет конуры.
Рядом с ней — человек в черном. «Тайный». Казалось, человек кричал: «Ну? Чего ты ждешь?»
— Это же дом Мариши! — удивился Кир. — Подруги толстяка.
— Ты видел его?
— Кого?
— Того, кого мы преследуем?
— Нет. Там никого не было. И вообще, здесь как-то тихо.
— Здесь всегда тихо, — сказал Тимьян, вынув меч. — Он там.
Сердце колотилось как бешеное. Они все уважали эту кроткую добрую женщину. Если с ней что-то случится… Если с ней что-то случится… Если с ней что-то случится…
Дверь была открыта. Вошли тихо, держа наготове мечи, напряженно осматриваясь. В комнате, на застеленном льняной скатертью столе горела одинокая свеча. Рядом — кувшин, расписанный Маришей вручную. Орнамент из цветов. Лужа крови рядом с опрокинутым стулом.
Мариша висела, повешенная за шею на потолочной балке. Лицо страшно побагровело, превратив миловидное его в оскал смерти. Висела обнаженная. Живот вспорот. Кровь медленно стекала по ногам, капая на пол.
Два горизонтальных надреза и один вертикальный. Ворота в ямы скорби. Она предназначалась тому, кто вечно голоден. Она — еда демона, крадущего жизнь. И она — начало.
Тимьян медленно обернулся и посмотрел на Кира. Ослепительный стоял, потрясенно глядя на изувеченный труп Мариши. С глаз потекли слезы.
Тимьян вынул кинжал…
Бледой может стать любой клинок.
И вонзил его в грудь Кира.