Когда Иван открыл глаза, то обнаружил себя в пропахшей нечистотами яме. Она была прикрыта связкой бревен, сквозь которую едва пробивался солнечный свет.
Стоило Ивану приподняться, чтобы получше исследовать место заточения, как подкатила тошнота и он повалился на спину. Сильно болел затылок, видно Брумха — а то, что ударил именно он, отшельник нисколько не сомневался, — приложился как следует.
Пока Иван лежал, собираясь с мыслями и осторожно ощупывая сукровицу на голове, кто-то коснулся его руки. Послышались сопение и возня. Иван вгляделся в сумрак и обнаружил подле себя человека. Большие глаза светились, точно две полные луны.
— Ты кто? — осторожно спросил Иван. — Тоже, как и я… пленник?
— А-а-ах! — рявкнул человек скорее печально, нежели злобно и указал вверх.
Далее он устроил целую пантомиму, из которой Иван заключил, что видит перед собой раба. Это расстроило отшельника, а дальнейшая информация, переданная человеком с поразительной для языка жестов выразительностью, напугала. Раба регулярно били и заставляли выполнять непосильную работу. Ивану тоже предстоит тяжко трудиться, питаясь отбросами и терпя каждодневные побои. Далеко не каждый выдержит. Вот он — раб горделиво ткнул себя в грудь — выносливый и сильный, а три его товарища не так давно померли, и хозяева дали полакомиться их останками (Иван про себя назвал его Прыгуном, за характерную манеру сидя на корточках подпрыгивать).
— Тех троих съели? — ужаснулся Иван. — Правда? Хотя, чему тут удивляться…
Прыгун закивал.
— Не скажешь, что за места, где находимся? — поинтересовался Иван. — Почему тут живут одни старики? А где женщины, мужчины, дети?
В ответ Прыгун продемонстрировал злобный оскал и сразу после этого агонию.
— Всех разорвал хищник? Хищники?
Прыгун кивнул и показал один палец.
— Один хищник? Уж не рех ли?
Прыгун в ужасе замахал руками и уполз в противоположный угол ямы, где и затих. Иван не стал докучать раба расспросами и задумался о своем положении. Что же будет с ним? Неужели его ожидают долгие годы рабства, унижений, избиений? И смерть, после чего тебя в лучшем случае сбросят в какое-нибудь ущелье, в худшем…
С другой стороны, он ведь не просто пленник. Иван вспомнил опасливые взгляды стариков. Они думают, что он колдун? Сомневаются? Может, сыграть на этом? Запугать их? Получится ли, после стольких лет одиночества и молчания?
«Колдун. Оказывается, я колдун. Или, все же раб?» — подумал он и почему-то рассмеялся, чем привел в замешательство Прыгуна, жалобно замычавшего и с мольбой посмотревшего вверх, будто ища там спасения.
«Кого он испугался? Меня?»
Но Прыгун не успокаивался.
— Ты чего? — спросил Иван.
Прыгун показывал на его руки. Отшельник взглянул на них. Огрубевшие, потрескавшиеся, задубевшие на морозе. Узловатые пальцы, потемневшие ногти. Руки человека, привычного к лишениям.
— Не понимаю, — сказал Иван.
Прыгун еще долго трясся в своем углу.
— Ладно, не буду тебе мешать.
Чем дольше Иван сидел, тем хуже себя чувствовал. Болела голова, хотелось пить, мысли путались. Что делать дальше, он не представлял. Как выбраться и продолжить путь?
Вскоре отшельник погрузился в странное состояние между сном и явью. Холод терзал все сильнее, Иван кутался в тулуп и тупо смотрел на собрата по несчастью, проваливаясь всё глубже в зыбкое оцепенение.
Сколько времени прошло — неизвестно. Ивана разбудил шум отодвигаемой заслонки. На миг показалось лицо Брумхи, закрывшего восходящее солнце, затем в яму опустился шест с петлей на конце. С завидной ловкостью охотник накинул на шею еще толком не проснувшегося Прыгуна петлю и вытянул того наверх. Не успел Иван что-либо сказать, как ту же процедуру проделали и с ним. Несколько секунд, в течение которых отшельник, в тщетной попытке глотнуть воздуха успел запаниковать, и он шлепнулся на землю рядом с Прыгуном, точно только что пойманная рыба.
Брумха отбросил шест в сторону, поднял гладко ошкуренную палку и начал хладнокровно обоих избивать. Удары сыпались как из рога изобилия, и толстый тулуп никак не защищал. Иван терпел как мог, а Прыгун всячески извивался, визжал, хватался за палку, что совсем не помогало, а только распаляло охотника.
Наконец, экзекуция закончилась и Брумха, пригрозив напоследок палкой, велел им сидеть на месте и ушел.
Иван рассмотрел Прыгуна. Тот был примерно одного с ним возраста, лыс, бородат и беззуб. Во рту болтался обрубок языка.
Минут через десять вернулся охотник и сразу огрел их проклятой палкой. Иван с тоской подумал, что долго он так, похоже, не выдержит. Затем охотник, усмехнувшись, приказал следовать за ним.
Они пришли на то же место, где Иван был вчера, — небольшую площадку, огороженную дряхлыми строениями. Горы кружили голову. Горделиво восседавшие на бревнах старики сурово поглядели на отшельника, один из них прикрикнул на Брумху и тот увел Прыгуна.
— Брумха поведал мне, — поднявшись, сказал один из старцев, облаченный в длинную, до пят, меховую накидку, — что ты говоришь на нашем языке. Понимаешь ли ты меня?
— Да, — кивнул Иван.
— Очень хорошо. — Старик изобразил подобие улыбки, продемонстрировав три кривых желтых зуба. — Очень хорошо. Скажи мне, э-э-э… чужеземец, хорошо ли с тобой обращался Брумха?
— Плохо со мной обращался Брумха, — с вызовом ответил Иван. И добавил, постаравшись придать себе грозный вид: — Я недоволен.
Старики мгновенно смолкли. Повисла напряженная тишина, прерываемая тоскливым завыванием ветра. Решив закрепить достигнутый успех, Иван претенциозно заявил:
— Разве так обращаются с гостями? Что я сделал вам плохого?
Один из стариков с бледными татуировками на дряблом лице и большим посохом в руке, медленно подошел к нему и с вызовом сказал:
— Ты врешь! Ты не колдун! — Он обернулся и крикнул: — Брумха!
Охотник словно прятался неподалёку.
— Я здесь, мудрейший!
— Побей его. Посмотрим, какой он колдун!
Старцы разом зашумели, но «мудрейший» властным жестом заставил всех замолчать.
— Если этот раб — колдун, то великий Аха даст нам знать! — возвестил он. — Внимайте же, смотрите! Знак! Где знак?! А? Нету знака! Раб!
Иван свесил голову.
Весь оставшийся день Иван трудился, выполняя бестолковую, по его мнению, работу: переносил камни с одного места в другое. Огромные валуны, сложенные в большую кучу у подножия горы, приходилось перетаскивать, либо перекатывать вверх по склону, поближе к селению. Там Прыгун под неусыпным оком Брумхи городил насыпь. Работа опасная — несколько раз камни срывались вниз, лишь чудом не задев его.
Ивана стерегли два старика, вооруженных дубинами. Брумха звал их Барчуком и Печником. Не такие жестокие, как охотник, они большей частью дремали, сидя валунах, попыхивая при этом самодельными трубками.
Каторжный труд продолжался до темноты, и за всё время отшельнику с Прыгуном предоставили только два перерыва, во время которых им давали обильную порцию прескверной на вкус каши. Состояла она из каких-то трав, зерна вроде проса и бараньего жира. Неприятная комковатая смесь. Иван с трудом проглотил несколько ложек и его чуть не вывернуло. Вместо воды пришлось есть снег, что жажду никак не утоляло, а наоборот усиливало.
В конце дня отшельник совсем выбился из сил. Глаза слипались, руки от долгого напряжения тряслись, во рту пересохло так, что слюна превратилась в клейкую массу. Он всё чаще ронял камни. Под конец Иван споткнулся и упал, больно ударившись спиной о кривой уступ чуть ниже (на самом деле уступ спас ему жизнь — лететь было далеко). Потом охотник избил отшельника так, что Прыгуну пришлось поднимать беднягу на собственном горбу.
Иван не помнил, как его, будто мешок с мусором, бросили в яму, как Брумха проявил неслыханную доброту и напоил полумертвого от усталости Ивана теплой водой.
Проснулся отшельник затемно от ставшего уже привычным холода. Он тщетно кутался в изодранный тулуп, но это мало помогало. Не выдержав, Иван закричал:
— Кто-нибудь! Пожалуйста!
Удивительно, но его крики не потревожили Прыгуна, продолжавшего крепко спать.
— Кто-нибудь!
Заслонка приподнялась, и показалось освещенное факелом заспанное лицо охотника.
— Замерз, собака?
— Да, очень. Пожалуйста…
Через пять минут Брумха вернулся с ворохом шкур.
— Грейся, псина вонючая, — с презрением сказал он и, сплюнув в яму, удалился.
Ивану снился сон. Опять его мать, красивая, очень красивая. Но теперь она молчала и смотрела на него с немым укором. Потом исчезла и ей на смену пришла череда виде́ний: бескрайние зеленые поля, неприступные замки. Холодные, величественные — прямые линии, строгие формы, бесконечное однообразие серого камня, покрытого у рва мхом. Громадный зал, наполненный богато одетыми людьми. Дряхлый старец на троне в сверкающей золотой короне пускал слюни. За ним она — его зловещая мать. А вдали, в темном углу, стоял он — его двойник в доспехах. Двойник смотрел на него с нескрываемым презрением.
Значит, это его брат? Близнец?
Зал гудит от взволнованных голосов.
Потом образы стали стремительно сменять друг друга — кровопролитные сражения, горы, какие-то узкие коридоры, мрачные камеры, толпы, уныло бредущие вдоль пожарищ…
Отряд черных воинов, рыскающих в поисках кого-то, или чего-то, в горах. Который вел его брат.
И главное: Иван отчетливо ощутил присутствие некоей… силы. Чье-то враждебное око, длань, сжимающая мертвой хваткой горло, тень, чьё касание бросало в дрожь и заставляло спрятаться.
Утром сцена с петлей и побоями повторилась с похвальной точностью. Не мешкая ни минуты, Брумха повел рабов за собой, предварительно снабдив их твердыми как камень лепешками, дабы они позавтракали по дороге. Иван чувствовал себя разбитым буквально вдребезги, он еле шел и думал, переживёт ли повторение вчерашнего ада. Стоило ли ради этого покидать насиженное место, да еще в самом начале зимы? Почему он был так безрассуден? Неужели тридцать лет выживания в таёжной глуши ничему не научили? И куда пошел? Как найти монаха в столь необъятном, и столь же враждебном, как оказалось, мире?
И кто он такой, в конце концов? Он жертва чьих-то интриг? Или воин?
Или всё же колдун?
Грустные размышления прервал крик — Прыгун неожиданно напал на охотника. Он сдавил тому шею, не переставая испуганно поглядывать на Ивана.
Не без труда отцепив от себя взбунтовавшегося раба, Брумха повалил его наземь и принялся пинать. Прыгун, визжа, плача и уворачиваясь, в крайнем смятении указывал на отшельника, глядевшего на обоих с непониманием.
Повинуясь сиюминутному импульсу, Иван стянул рваные рукавицы и взглянул на израненные руки.
От порезов и царапин не осталось и следа.
Но не успел он обдумать сделанное открытие, как Брумха, усмирив бунтовщика, набросился было на Ивана, но Прыгун не угомонился, и, сплевывая кровь, кинулся охотнику на спину и вцепился беззубым ртом в шею.
Так они и кружились втроём, толкаясь и рыча, покуда не собрались все старики. Кто-то — судя по голосу, мудрейший — зычно крикнул:
— Убейте его!
Иван, которого Брумха в иступленной злобе тряс за ворот, словно грушу, надеясь, по-видимому, таким образом сбросить обезумевшего раба со спины, в последний момент заметил сверкнувшее на ярком зимнем солнце лезвие топора…
Сдавленный хрип. Капли крови на лице. Теплые. Короткое смачное ругательство и шершавый кулак охотника, надсмотрщика, дикаря вышиб из него сознание.
Когда Иван пришел в себя, то увидел, как вождь — мудрейший, чтоб его! — хладнокровно отчитывает охотника. Тот кивал, покусывая губы. Тело Прыгуна лежало у их ног. Из расколотой головы вытекала, паря и тут же застывая, темная, густая кровь.
— По твоей вине, только по твоей, — говорил вождь. — Распустил, не глядишь как следует. Вот и доигрались…
Иван присмотрелся к «мудрейшему». Как оказалось, он сильно отличался от соплеменников — слишком белокожий, в то время как остальные — смуглы, скуласты. Что-то знакомое проскользнуло в облике вождя. «Мудрейший» тоже как будто узнал его, отшельник понял это по тому, как торопливо тот отвернулся и, сказав что-то Брумхе, удалился.
Брумха поискал глазами любимый дрын, и не найдя его, яростно пнул отшельника, всё это время сидевшего прямо на земле.
— Вставай, падаль! Будешь работать, пока не подохнешь, ублюдок!!!
Странно, но утреннее происшествие словно придало Ивану сил. Поведение Прыгуна никак не выходило из головы. Он припомнил первую ночь, проведенную в яме. Его руки явно напугали Прыгуна. Чем? И почему шрамы так быстро — за одну ночь — зарубцевались?
Иван многократно прокручивал события последних дней. Мучительно силился вспомнить, кто он такой на самом деле. Откуда пришел и где находится? Что означало таинственное зарево? Галлюцинация, вызванная пережитым? Если он разгадает эти загадки, то может быть, сумеет выжить?
Брумха бесновался очень долго, беспрерывно сыпал оскорблениями, перемежая их с побоями. Но видя безразличие и апатию Ивана, потерял к нему интерес. Покусанная Прыгуном шея охотника распухла, и он с несчастным видом прикладывал к ней снег.
Наконец, наступил обед и только тогда отшельник ощутил, как сильно устал. Спина, претерпевшая множество ударов, не разгибалась, и Ивану пришлось ковылять вслед за Брумхой, согнувшись в три погибели. Тот, против обыкновения (вчера они ели прямо на месте) повёл пленника в одну из хижин.
— Стой здесь и не думай что-либо выкинуть, — предостерег он и, откинув полог, вошел внутрь. — Мы готовы, — послышался его голос.
Через минуту из хижины вышли вождь, Брумха и за ними два старца.
— Тебе нужно хорошенько поесть, — сказал вождь. — Поешь, и к тебе придут силы, необходимые для выполнения работы. Ешь.
И он протянул отшельнику оловянную чашку с большими кусками сырого мяса. Стоявший позади них Брумха злорадно ухмыльнулся.
— Н-нет, — отшатнувшись, сказал Иван. — Я… не стану это есть. Нет, нет!
— Ешь! — не терпящим тоном велел вождь.
Ивана охватил гнев.
— Нет, — твердо ответил он, выпрямляясь.
— Ты будешь это есть. Брумха!
— Слушаю, мудрейший?
— Держи наглеца. Сейчас мы это затолкаем в его глотку.
Недолго думая, Иван бросился бежать. Мысль о том что он должен съесть своего товарища по несчастью, была невыносима.
Но далеко убежать отшельник не смог — охотник прицельно метнул камень беглецу в спину, сбив его с ног. Вождь, не спеша, с достоинством подошел к попятившемуся отшельнику.
— Ты раб до само́й смерти, — сказал он. — Пойми это и смирись. Хватит крутиться, будь мужчиной. Брумха.
Охотник рывком поднял Ивана на ноги.
— Может сам? — Вождь по-прежнему протягивал ему чашу. — Не заставляй нас применять силу. Ну?
Но Иван был неумолим. Лучше смерть. Он так разъярился, что глаза застигла пелена. Он плохо понимал, что с ним происходит.
— Нет, — повторил отшельник и выбил чашу из рук изумленного вождя. Далее, не понимая, что делает, обхватил ладонями лицо «мудрейшего» и, взглянув ему в глаза, тихо, зловеще, произнес: — Умри!
Страшный вопль прорезал тишину гор. Вождь, пятясь, повернул лицо к сородичам, показав жуткие рубцы на щеках. Обожженная кожа шипела, кровь, пузырясь, стекала на грудь. На глазах у всех лицо вождя почернело, глаза с неприятным треском лопнули, распространился запах паленых волос и, наконец, вождь рухнул замертво.
Затем Иван, или то, что всё это время таилось внутри его, обратил взор на Брумху. Охотник в отчаянии замахал руками шепча:
— Не надо. Не убивай меня. Я буду…
— Умри, — также спокойно повторил Иван и вытянул в его направлении руки — они источали голубой свет. — Умри!
И Брумха точно взорвался изнутри. Он разлетелся на множество мельчайших осколков, обдав всех и всё собственной кровью и кусками плоти.
А Иван медленно сел на землю и глубоко вздохнул.
А затем потерял сознание.