Наконец-то удачная охота — Иван подстрелил лося. Первая добыча за четыре дня.
Разделывая тушу, отшельник задумался: так ли емуэто надо? С одной стороны, надоело впустую бродить по безжизненному лесу. С другой — здесь хорошо, в безмолвии, среди вековечных деревьев. Свист ветра, сметающего с верхушек сосен снежную пыль, туманом окутывавшую лес; скрип снега; мороз, покалывающий щеки дарили ни с чем не сравнимое чувство спокойствия и единения с природой. Но все это пропадет, как только…
Иван вздохнул. Что ж, мясом они запаслись, голод им не грозит. Баит не торопится, говорит, что скоро будет метель и надо бы ее переждать. Пусть так. Он и сам сомневается. Ну выяснит он о себе всё, что только можно. Что он маг, запертый недоброжелателями в неприступном углу. Что дальше? Мстить? Кому? Тому призраку, в капюшоне? Как же его звали-то? Имя выветрилось из памяти. Да и зачем могущественному колдуну о чем-то беспокоится!
Иван с трудом представлял такой вариант развития событий. Скорее всего, наймется в батраки к какому-нибудь землевладельцу и будет гнуть спину в поле, пока не помрет от болезни или кнута. Либо станет знахарем. Нет. Это уже слишком — что он может? Испепелять одним взмахом руки? С таким умением идти только в разбойники. А там и до виселицы недалеко.
И зачем он покинул свою землянку?
Иван снова взвалил мешок с мясом на спину, но сделав шаг, остановился. В лицо дохнуло… падалью. Он посмотрел на мутный шар солнца, скрытый плотной пеленой серых туч.
День. Не может быть. Ведь сейчас же день! Иван закрыл глаза.
А ведь он хотел быть батраком, знахарем, на худой конец, разбойником… Ничего не надо, пожалуйста! Маленькому человеку ничего не надо…
Взгляни смерти в глаза, — прозвучал внутри него голос. — Ну же, взгляни смерти в глаза.
И он взглянул. Прямо перед ним стоял громадный — высотой по грудь — волк. Невероятно мощный зверь — под черной шерстью бугрились до безобразия выпуклые мышцы, сплошное нагромождение мышц. Впечатление усиливала морда — неправильной формы, с большой пастью, усеянной рядом острых клыков. И два тусклых маленьких глаза, точно зверь был слеп. Волкан внушал ужас. Он был как будто слеплен из разных кусков — нескладная уродливая тварь. От волкана жутко несло псиной и жаром. Словно внутри него полыхал огонь. Черная шерсть как будто тлела, осыпаясь мелкими сгоревшими хлопьями.
Несколько секунд, показавшихся Ивану вечностью, зверь разглядывал человека своими тусклыми глазками-бусинками. Затем, припав к земле, медленно подошел к застывшему в неподвижности человеку. Обнюхав его, волкан отпрыгнул и оскалил зубы. Иван стоял, не шелохнувшись. Затем зверь скрылся в лесу.
Иван не стал рассказывать Баиту о происшествии. Но шаман все равно заподозрил неладное.
— Что-нибудь случилось?
— Нет, ничего. Устал. Но охота была… удачной. Лосенка подстрелил. Удачно вышло. С первого раза… убил.
Произнеся последнее слово, отшельник вздрогнул, затем, скинув тулуп, сапоги, трясущимися руками размотав портянки, он залез на полати и с головой укрылся шкурами.
Почему же волкан не тронул его? Почему? Потому что он проклятый? Дамнат?
Дамнат…
Метель длилась два дня. Но стоило шаману с отшельником расчистить заносы, как вьюга поднялась снова и не прекращалась еще три дня.
Баит ворчал.
— Не иначе Великий Охотник гневается.
— Надо думать, — только и сказал Иван.
Баит вздрогнул.
— Что означают твои слова?
Иван опустил глаза, не выдержав пристального взгляда шамана.
— Его дети умерли, — тихо ответил он.
Шаман горестно кивнул.
А когда распогодилось, шаман заболел. Простудился. Он лежал на печи неделю, и Иван не знал, чем ему помочь, да этого и не требовалось, ибо старый левд сам мог о себе неплохо позаботиться. На то он и шаман. Лишь ворчал, что Великий Охотник гневается и не пускает их в путь.
Иван исподлобья глядел на него и пытался сладить со снедавшей его злобой.
— Завтра отправляемся, — произнес Баит так неожиданно, что Иван тут же вышел из ставшего привычным забвения.
— Хм… — проговорил он. — Наконец-то. Я уж думал, что этот день никогда не настанет.
— Не радуйся, — отрезал старик. — Что-то мне подсказывает, что затея твоя обернется худом.
Иван против воли улыбнулся.
— Поворчи, поворчи, — шутливо сказал он и растянул рот в кислой ухмылке.
«Ах ты! — подумал он. — Видит меня, старый хрен. Добром это не кончится, добром не кончится — сколько раз я это слышал?»
— Пойду, прогуляюсь, — нервно бросил отшельники почти выбежал из хижины. Добежав до чащи, как был — распахнутый — Иван прислонился к дереву и перевел дух. Он вдруг понял, что в тот момент мог ударить старика, так велика была его ненависть.
«Камилл Рогволод, так он назвался, — вспомнил отшельник и плюнул. — Тот призрак. Призрак перекрестья. Рогволод…»
Ранним утром Иван и Баит отправились в долгожданное путешествие.
Один с ликованием, безрассудным и нелогичным; другой с тоской, с предчувствием.
Долгое время шли молча. Вдоль того самого ручья, за которым видели призрака камилла Рогволода, кем бы он ни был. Путь пролегал на восток. Справа возвышалась горная цепь, слева — лес. Через два-три часа ручей свернул, путники пересекли его и подались в горы, уже не такие величественные, как оставленные позади, но не менее живописные.
На ночлег расположились на склоне холма. Вокруг высились скалы, кое-где поросшие лесом; вдалеке за ними виднелась замерзшая гладь озера.
Развели костер, поели лосятины, отведали бымпак, отыскавшийся в хижине. До чего же мерзкое пойло, но всё же лучше, чем ничего.
— Ты так и сказал, куда идем, — спросил Иван. — Любопытно бы узнать.
Баит молчал, глядя на огонь.
— Не обижайся, — проговорил отшельник. — Понимаю, в последнее время был… немного не в себе, но… ведь ничего тебе не сделал? Сдерживался, как мог. И только потому, что надеялся.
Старик вздохнул.
— Не в этом дело, — наконец, сказал он. — Нехорошо мне, понимаешь? Затея эта не нравится. Зря мы пошли.
— Может, всё и обойдется. Так ты скажешь, куда идем?
— Вон туда, — указал шаман на озеро. — Там наше святилище. Ахан. Место, где по преданию, погребен Великий Охотник.
С этими словами он снова умолк.
— Ну ладно, — сказал Иван и улегся подле костра. — Разбудишь меня, когда спать захочешь.
Шаман продолжал сидеть неподвижно, словно каменное изваяние, не сводя глаз с костра.
К озеру подошли в полдень. Иван сразу распознал святилище — наполовину занесенную снегом кручу, высотой в два человеческих роста. На вершине дольмен — три каменных плиты, сложенных домиком.
Иван внутренне съёжился, ожидая что дремлющая здесь магия незамедлительно даст о себе знать, но ничего не произошло, что озадачило. Однако приставать с расспросами к шаману, хмурому и немногословному, он не стал.
Между тем погода портилась. Поднялся резкий ветер, пригнавший холодные клубящиеся тучи, отчего святилище, как и сама местность, стали еще более унылыми и заброшенными.
Иван понял — здесь, на Ахане нет ничего. Только пустота. Если и существовал тут когда-нибудь бог, то он давным-давно покинул этот край.
Баит скинул с плеча дорожный мешок и пал перед дольменом на колени. Кинув на растерявшегося спутника задумчивый взгляд, торопливо что-то зашептал на своем языке.
Иван присел на камень и стал ждать.
Шаман молился долго. Ветер трепал его длинные седые волосы. Баит вынул мешочек с небесным корнем и продолжая молится, начал то и дело прикладывать его ко лбу, либо к сердцу.
Закончив, шаман посмотрел на небо и нахмурил брови.
— Опять, — пробормотал он.
— Что опять? — с тревогой спросил основательно замерзший Иван.
— Погода портится. Придется переждать. Ветер разнесет дым и всё будет без толку. Ничего не получится.
— Понятно, — буркнул Иван. — Может, тогда пойдем отсюда, разведем костер где-нибудь в укромном месте, погреемся?
Целый день просидели в пещерке, в десяти минутах от Ахана. Упорное молчание старика все сильнее тяготило Ивана. Отшельник как никогда остро ощущал всю бессмысленность их предприятия. Они пришли сюда, в этот позабытый всеми край, только затем, чтобы опять ждать. Наблюдать за гуляющим по ущельям ветру, за позёмкой на озере.
Старик запирался в себе все сильнее. От былой доброжелательности не осталось и следа. Но Ивану надо поговорить, хоть о чём-нибудь, иначе он сорвётся.
— Что скажешь? — осторожнопоинтересовался Иван.
— Ничего, — всплеснул руками старик. — Я не слышу их!
— Кого?
— Духов. Их либо нет, либо они… не знаю, спят. Может, и спят, я не настолько сведущ.
— Я думал ты всё знаешь.
— Никому не дано познать иную сторону жизни. Разве можно заглянуть туда, вернуться и рассказать о том, что видел? Ты знаешь таких людей?
— Не могу сказать. Не помню.
Ночью ветер стих и пошел мелкий снег.
— Пойдем, — сказал Баит. — Сделаем дело. Попытаемся.
И Ивана охватило ликование, которое, впрочем, тут же сменилось безотчетной тревогой. Он задумался, а когда очнулся от мыслей, заметил, что шаман пристально глядит на него.
— Я готов, — как бы оправдываясь, сказал Иван.
Они разожгли костер у входа в дольмен. Затем Баит повторил дневной обряд, а когда закончил, велел Ивану поближе придвинуться к огню.
— Будешь вдыхать дым, — сказал он. — Это трудно, я понимаю, но так надо. Тебе будет плохо, будешь сильно кашлять, но ты постарайся… как бы поточнее выразится… привыкнуть. Дыши ровнее и когда поймёшь — я не знаю, на что это будет похоже, но уверен, что какой-то знак появится, — так вот, когда поймёшь, что Охотник смотрит на тебя, проси. Будь убедителен. Помни, Охотник приходит не всегда. Может не получится.
Закончив, Баит вынул из мешочка щепотку мелко истолченного корня и бросил ее в огонь. После этого, положив ладонь на затылок Ивана, довольно-таки грубо подтолкнул его к костру.
— Ну! Дыши!
Иван сразу сделал, пожалуй, излишне глубокий вдох и тут же закашлялся. А шаман, перебирая четки, начал церемонно расхаживать взад-вперед позади него, беспрестанно что-то бормоча себе под нос. Продолжая кашлять, отшельник бросил на него умоляющий взгляд, но увидев, что тот всецело отдался во власть молитвы, еще разок нерешительно вдохнул дым. Голова закружилась, подурнело, и в какой-то момент он чуть не потерял сознание. Иван еще подумал, может это и есть знак. Черт, как же глупо, должно быть, он выглядел. Ведь это обычная реакция на дым.
Баит подбросил в огонь еще горсть. Иван равнодушно смотрел на то, как сгорают в огне крохотные корешки.
Ничего не происходило. Он робко дышал, дым щекотал ноздри, заставлял слезиться глаза, но ничего не происходило.
Сколько времени прошло, он не знал. Но когда он пришел в себя, костер уже догорал, а Баит тряс его за плечо.
— Ну? — спросил он нетерпеливо.
— Что — ну? — отрешенно переспросил Иван.
— Вспоминай!
— Я ничего не помню.
— Ты просидел целый час.
— Час?
— Ты смотрел на огонь, и губы твои двигались. С кем ты говорил? С Охотником?
Но Иван ничего не помнил.
— Нет.
— Как — нет?
— Вот так, — ответил Иван. — Мне не повезло. Всё насмарку. Твой Аха не пожелал разговаривать со мной. С таким отщепенцем, как я. С дамнатом. Так?
— Не знаю.
— Как это — не знаешь?
— Откуда мне…
— Всё ты знаешь, старик! — взревел, вскакивая с места Иван. — В свете догорающего костра он увидел, как перекосилось от страха лицо шамана, что взбесило его еще больше. — Всё ты знаешь! Ты привел меня сюда…
— Успокойся, — замахал Баит руками. — В чем ты меня обвиняешь? Ты сам захотел. Я предупреждал…
Но Ивана было уже не остановить. Разум застила пелена гнева. Ему до крайности надоело нытьё старика. Он предупреждал, видишь ли. Он предупреждал!
— Я тебя предупреждал, — оправдывался Баит. — Но ты ведь точно что-то видел. Я уверен, ты разговаривал с Охотником. Придёт время, и ты вспомнишь. Надо подождать.
— Опять ждать? Сколько ждать?! Всю жизнь?! Ты достал меня, старик!
— Не надо, успокойся…
Поздно. Бездумная слепая ярость полностью подчинила отшельника, и он двинулся на шамана. Иван плохо понимал, что делает. Он ударил старика по лицу — тот пошатнулся, схватился на скулу, застонал, но удержался на ногах. Иван ударил снова и снова, он бил его прямо ладоням, которыми Баит прикрылся, затем по голове, а затем… взгляд упал на топор, лежавший рядом. Тот самый топор, которым он убил Белого.
Изувечить! Изувечить его!
Иван схватил топор и всадил Баиту в живот. Мех парки вдавился внутрь раны и быстро стал смачиваться кровью.
Старик не издал ни звука. Раскинув руки, словно пытаясь ухватиться за что-то, шаман хрипел, сплёвывая кровь себе на грудь. Иван ошеломленно смотрел то на него, то на топор и не верил своим глазам.
— Я знал, — выдавил Баит. — О, духи!.. я ведь знал, что так и произойдет.
— Баит! — осознав, что он натворил, Иван повалился перед ним на колени, обхватил его и прижал. — Баит! Что я наделал! Что я наделал! Не умирай, Баит! Я тебя спасу, вытащу, только не умирай, не умирай! Прости меня, Баит, прости, я не хотел, я не знаю, что на меня нашло. Не умирай, не умирай!
Иван разрыдался, прижавшись к его окровавленной груди. Он не видел горькой усмешки шамана.
Иван работал не покладая рук. Он заново развел костер, уложил старика рядом. Снял с себя нательную рубашку, разрезал на несколько полосок, затем раздел Баита по пояс. Как мог перевязал ему живот, но это мало помогло — кровь не остановилась и продолжала вытекать и тут же пропитала повязку, и у Ивана создалось устрашающее в своей реальности чувство, что из старика вытекает сама жизнь.
Баит держался стойко, сознание не терял, не стонал и не жаловался, хотя кому жаловаться? Человеку, покалечившему тебя? Он пару раз с трудом глотнул приставленный к губам бымпак, и всё время, стиснув зубы, глядел на небо.
Снег ложился ему на лицо, но он не смахивал его — Иван запретил ему двигаться, чтобы не терять еще больше крови.
Оказав шаману помощь, Иван лихорадочно бросился вниз, к деревьям, и срубил там злосчастным топором пару молодых сосен. Связав их веревкой, к счастью отыскавшейся в дорожном мешке шамана, он соорудил волокуши, не теряя ни минуты уложил на них Баита, бледного, как смерть, и отправился назад, к хижине.
Иван гнал прочь мысли о случившемся на Ахане. Он боялся даже думать о причинах, подтолкнувших его на этот поступок.
А причина одна. Может, она и не имела прямого отношения к самой трагедии, но она с самого начала тупым холодным орудием сидела в нем. Он — дамнат.
Дамнат. Проклятый и осужденный колдун, настоящее имя которого… Беркут?
Рассвело. Иван упрямо тащил волокуши, не давая себе передышки ни на секунду. Снег пошел сильнее; крупные хлопья, лениво кружась в воздухе, падали на непокрытую голову отшельника (шапку он впопыхах где-то потерял), ложились на плечи, постепенно скрывали под собой Баита.
Время от времени Иван останавливался, стряхивал снег со старика, и осторожно слушал, дышит ли он. Шаман еще дышал, но выглядел крайне плохо — осунулся, смертельно побледнел, глаза остекленели. Иван не понимал, в сознании он или нет. И что ему еще сделать, чтобы помочь.
Баит за всё время ни разу не пожаловался, и от этого Ивану становилось хуже некуда. Уж лучше бы он его отругал. Лучше бы он его проклял. Как же тошно! Иван готов был зареветь, совсем как дикий зверь. Заорать во весь голос.
Единственный друг. Баит спас ему жизнь. И Иван поднял на него руку. Сам не зная почему. Поддался грызущему душу демону. Тому самому, Беркуту. Совершенно безвольно, как последний трус. Зациклился на себе, на своей никчемной жизни.
У ручья Иван остановился… и едва взглянув на старика понял, что он умер.
Некоторое время отшельник тупо глядел на уже коченеющее тело, на волокуши, за которым тянулась полоса крови. Затем, боязно озираясь, как побитая собака, побежал прочь. Вбежав в ручей, споткнулся и упал, подняв тучи брызг. Вскочил и снова чуть не упал — течение было быстрым, а дно покрыто скользкими крупными камнями. Выбравшись, наконец, кое-как на противоположный берег, он понесся что есть силы, не разбирая дороги и не останавливаясь.
Некоторое время Иван как ополоумевший бегал по лесу, пока не остановился, чтобы отдышаться. И только тогда подумал, что может заблудиться. Эта мысль немного отрезвила его. Надо успокоиться. Спокойно обдумать свой поступок.
Ха! Поступок. Убийство — надо называть всё своими именами.
Вероломное убийство.
Иван вновь почувствовал, как волна отчаяния захлестывает его, но усилием воли подавил в себе панику. Сейчас не время сокрушаться. Он должен жить дальше. Жить с этим, как бы трудно ему ни прошлось.
А не лучше ли покончить с собой?
— Нет! — крикнул он.
Нет. О нет. Только не это. Не для того он прошел через столько испытаний, чтобы вот так жалко окончить дни в безвестной, всеми покинутой глуши. Продолжать жить — это главное. Да, он — убийца. Иван даже приободрился, как ни дико это звучит. Всё стало на свои места. Вплоть до этой роковой ночи он наивно полагал, что ярлык дамнат приклеился к нему по ошибке. Он жалел себя, старательно искал врагов, зачастую путая это с поиском правды.
Что ж, он плохой парень, изгой. Пусть так. Но он всё равно выяснит о себе всё. От начала до конца. Кто сделал его таким.
Рогволод?
Иван вспомнил мать.
«Я был для нее уродцем, — напряженно размышлял он, прислонившись к стволу дерева. — Я — уродец, но брат… Кто мой брат? Воин? Плевать, он все равно давно мертв. Но меня превратили в чудовище, в кого-то, кого все боялись. Или я что-то натворил, что-то воистину серьезное, благодаря чему и заработал звание дамната? А потом меня изгнали вместе с монахом. Или не так? Что со мной произошло? Кто я?»
Иван против воли усмехнулся. Ему показалось, что он чуточку приблизился к разгадке тайны собственной жизни, и это принесло облегчение.
— Хватит, — резко произнес он и слова эхом прокатились по лесу. — Надо забыть старика.
Он постоял еще, подумал и добавил:
— Но я искуплю вину. Искуплю, клянусь.
Иван быстро отыскал дорогу назад, но на берегу ручья его ждал неприятный сюрприз.
Три волкана. Некоторое время Иван оторопело глядел на них. «Волканы не тронут меня», — подумал он. Откуда такая уверенность? И как они смотрят — пристально, изучающее, совсем как люди. А может, это и есть люди? Или их души?
Вожак — тот самый, с глазами-бусинками — зарычал и сделал шаг навстречу. Иван бросился бежать, оглядываясь на бегу — волканы не отступали, но и не делали попыток догнать. Иван, поначалу мчавшийся что есть сил, быстро понял, что если бы твари захотели его разорвать, то давно уже это сделали бы, и перешел на шаг.
К хижине пришел ближе к ночи. Остановился на краю опушки. Что-то мешало Ивану сделать еще шаг. От усталости и страха он не сразу понял, что именно. Возвращение далось тяжело. Его ни на секунду не покидал страх. Постоянно казалось, что волканы, пользуясь тем, что он их не видит, вот-вот вцепятся в него и поэтому всё время нервно оглядывался — не приближаются ли? За весь день отшельник так устал бояться, озираться, красться, что силы в конце концов покинули его. Остаток пути он брел, ни о чем не думая, загребая ногами снег (снегоступы он, наверное, оставил на Ахане), и тупо глядя вперед.
И сейчас он озирался, не понимая, почему не идет к заветной хижине, к теплой печке. Хотелось есть и пить. И больше ничего.
Иван обернулся — три волкана неспешно поравнялись с ним, не обращая на него внимания. В этот миг чувство страха покинуло его. Он вдруг понял, что эти дьявольские создания не тронут, скорее наоборот — они… может, они ощущают некое родство с ним?
От этой мысли Ивану стало не по себе. Он вздрогнул и будто очнулся. Понял, что мешало ему двигаться — сильная пульсация магии. Голова гудела и мысли путались, но что-то он всё-таки уловил, какую-то мысль, настойчиво крутившуюся в голове. Даже не мысль, а вызов.
Смотри. Смотри же!
— Куда? — вслух спросил Иван.
Открой глаза. Мы здесь, прямо перед тобой.
Нет, этот голос принадлежал не человеку. Это вообще не голос. Это было похоже на эхо.
Мы здесь.
Иван попытался сосредоточиться. Подслеповатый вожак равнодушно взглянул на него — удивительно, но именно так показалось отшельнику, хотя могло и померещиться, учитывая темноту. Не было даже луны — она скрылась за пеленой туч.
Наконец, Иван увидел. Отливающий синевой туман окутал хижину. В нём — шесть или семь высоких тучных фигур. Одна из них — вроде человек — выдвинулась вперед, и тогда Иван сумел рассмотреть его получше. Это был огромный медведь, стоявший на задних лапах, больше похожих на человеческие ноги. На голове — нечто, похожее на шлем, туловище втиснуто в причудливые шипастые доспехи, в правой руке-лапе — копьё.
Позади него стояли такие же человекоподобные существа в латах — Иван разглядел барса, лиса, горного барана.
— Уходи, — густым басом промолвил медведь.
— Почему? — спросил Иван, чувствуя, как обида, злость нарастают в нём. — Что я вам сделал? Ах да, я убил…
— Мы знали, что так произойдёт, — невозмутимо ответил медведь. — Мы его предупреждали. Но он не послушал нас. — Тут медведь не то улыбнулся, не то злобно ощерился и переглянулся с остальными, хранившими торжественное молчание. Один из них — барс — холодно кивнул. — Любопытство, — добавил медведь всё тем же ровным, ничего не выражающим голосом.
— Раз вы знали, что так произойдёт, почему не остановили его?
— Как? Мы не всемогущи. Он пострадал за то, что призвал Охотника к тебе. Так нельзя. Охотник свят. А ты — выходец из бездны. Охотник запятнался тобой, дамнат. Поэтому Баит умер.
Иван ошарашено глядел на медведя.
— Вот оно что… — пробормотал он. — Так это вы его убили?
— Нет. Убил его ты.
— Какая разница! То есть… да, я сделал это, но кто вёл мою руку? Ты, медведь? Или твои дружки, что за твоей спиной? Они даже не хотят смотреть в мою сторону! Лиса, баран, барс, кто там еще? — свита Охотника, великого бога, не пожелавшего марать свои чистые руки кровью человека, единственным желанием которого было стремление помочь мне! Мне — изгою! Проклятому всеми отщепенцу!
— Считай как хочешь. Но ты не пройдешь сюда.
В Иване клокотала безудержная ярость. Он готов был броситься на них, на эти странные существа. Он посмотрел на руки, сиявшие чистым белым светом.
— Один вопрос, — спросил Иван. — Что именно сказал мне Охотник?
— Уходи. И забирай своих гончих.
На отшельника вдруг навалилась сильнейшая усталость. Бороться с «тенями» было безумием. Он в отчаянии посмотрел на волканов, которых медведь назвал гончими, как будто ища совета. Ведь ему некуда было идти. Слепой вожак подошел к нему, словно почувствовав его смятение, и залаял. Иван прислушался — и лай сложился в слова.
— Приказывай, — пролаял-провыл безглазый. — Без приказа мы не можем ничего сделать.
— Я? — изумился Иван. — И вы меня послушаетесь?
— Ты создал нас. Ты повелеваешь. Приказывай и они умрут. Это будет славная битва. Эти обломки прошлого давно должны сгореть в огне бездны. Последний веривший в них умер от твоей руки, и теперь они не имеют никакой силы. Приказывай.
— Нет! — прозвенел в неподвижном воздухе напряженный голос медведя. — Не делай этого, дамнат. Не давай им волю.
Иван взглянул на него.
— Только что ты прогонял меня.
— Мы надеялись на твое благоразумие.
— Благоразумие? Прогоняя меня одного, в зимний холод, на верную погибель, вы надеялись на моё благоразумие?
— Признаю, нам не устоять в этой схватке. Мы слишком стары. Мы сами уйдем.
— Приказывай. — Вожак подошел вплотную и обжёг его своим горячим и смрадным дыханием. — Одно слово.
Иван развернулся и быстро зашагал прочь. Пусть он умрет в лесу. Ему нет до этого дела.
Но пройдя шагов десять, он остановился. «Куда ты пойдешь? Хватит ли тебе сил умереть? Почему ты не сделал этого за тридцать лет? Кого ты обманываешь? Ты ведь хочешь, чтобы они умерли. Ты ведь хочешь отомстить. За твою искалеченную жизнь. Как ловко они воспользовались твоей судьбой. Направили мою руку — смотрите, еще одна жертва дамната!»
Иван остро ощущал на себе взгляды. Но не обернулся. Он пошел дальше, небрежно бросив на ходу:
— Убейте их!