- Мне плевать на нечистую силу! - сказал Колька, встал из-за стола и подтянул штаны.
Они прошли берегом по мелководью, прошли несколько заливчиков, где вода была зеленая, и пахло гниющими водорослями, и на больших валунах были зеленые налеты. Потом сначала маленький краб поймал Кольку за большой палец ноги и хотел утащить его себе на обед, но затем Салли поймала краба за спину. Но они его выпустили, потому что зачем одного нести. Они шли по теплой воде, ступая в мягкий, немного скользкий песок, светило солнце. Они подошли к скалам, и по узкому проходу они прошли к заливу с темной водой. Было сразу видно, что этот залив очень глубокий. И здесь не было ветра, потому что скалы защищали залив со всех сторон, и он был словно озеро, но Салли сказала, что в скалах со стороны моря множество дырок, через которые сюда входит морская вода. А со стороны берега только один проход.
- И где же привидения твои? - пренебрежительно сказал Колька.
- Позвать надо. Явятся те, кто о тебе больше думает, чем о себе. Позови?
- Кричать что ли надо? Эй! Привидения, где вы?!
- Не надо орать, ты думать умеешь? Вот и подумай про себя.
- А чего думать? Я их и так каждый день вижу - капитана да Федор Иваныча.
- Струсил все-таки! Я так и знала, что ты струсишь! Я тебя специально и привела сюда для этого.
- Я так не трушу ничего!.. Просто я за тебя опасаюсь, затопчут тебя привидения, - он хихикнул, - Затоптанная привидениями Салли. Знаешь, сколько людей обо мне, наверно, за всю жизнь думали!
- Ты глупый, как все маленькие дети! И ты даже подумать про привидения боишься, вот как ты трусишь! Привидения, это кто сейчас по-настоящему про тебя думает.
Колька поднял гальку и, отклонившись, бросил ее в воду. Камешек подлетел два раза и утонул.
- Хорошо! Но ты отойди, я при тебе не буду, - сказал он девочке.
Салли села на песок шагах в двадцати от него и отвернулась. А Колька стал звать тех, кто думает о нем.
Долго никого не было, хотя он ждал, что появится капитан и улыбнется ему ласково, а после хмурый дядя Федя в белом халате и с пистолетом под мышкой. Придет с вязаньем бабушка. Увидит он кока, опять ошпарившего руку в шторм. Моряки Ветра. Ну... Стасик и Женька - ведь они все время играли вместе в футбол. Стасик и Женька... и он вспомнил Ленинград, и защемило внизу живота... Тетя Люда, но нет, она не приходит, и добрый Мойсейка тоже нет. Их классная нет.
И он увидел маму, которая шла к нему по берегу, немного строго улыбаясь, чтобы от слез в глазах не задрожали губы, а ее высветленные мягкие волосы обвевали ее голову. А когда она повернулась на мгновение, чтобы кого-то позвать из темноты, волосы наскоро легли как у вольного стрелка из Шервудского леса - то есть это он так подумал, что она - вольный стрелок. Мама подходила, и к ней подбежала девочка с широкими скулами и ясными глазами, в которых распускались фонарики.
Колька, конечно, узнал Салли, но она была почему-то без пистолета, поэтому он обернулся, чтобы увидеть, где она оставила пистолет. Но увидел девочку, сидящую к нему спиной и перебирающую ракушки. Колька повернулся в сторону мамы и Салли с ней, но их не было, только воздух дрожал, как от тепла у входа в метро.
Вдали, вдали склянки отбили двенадцать. Салли подошла к Кольке и, нахмурившись, сказала, что пора, а то опоздают к обеду, и она стала смеяться над ним, увидев, что он плачет.
Когда они шли между скалами, Салли вдруг испуганно вскрикнула, указав на бледную тень у пещеры, совсем не страшную. Колька пошел вперед, к тени, и вернулся и сказал, засовывая пистолет за широкий пояс, что это только тень. И Салли расплакалась, потому что она подумала, что это... Кащей бессмертный. Но Колька не смеялся над ней - ведь девчонкам плакать можно, потому что они так устроены. И конечно, потом Колька и Салли смеялись над этим Кащеем - откуда ему здесь взяться, бедолаге!
- Вперед, пират! - воодушевленно забасил Федор Иваныч, увидев детей.
Федор Иваныч сидел на здоровенном дубовом сундуке, закрытом на три проржавевших замка и охваченном пятью стальными полосами. Он сидел перед длинным столом, вместе с капитаном, королем, коком, бабушкой, штурманами и матросами.
Стол был загроможден едой и разной крепости питьем. И для детей были оставлены два места рядом, между его величеством и капитаном. Кулебяка сидела у стула бабушки, и пасть ее закрывалась только для того, чтобы проглотить то, что давали. А Ворса теперь пришлось отставить от стола вместе со стулом для Кольки, потому что оторвать его когти от сиденья было совсем нельзя - его несколько раз поднимали и трясли, но стула он не выпускал. Когда стул отодвинули, кот еще сидел минуты две, приходя в себя, видя перед собой только море, песок и небо, вместо еды, еды, еды! А потом с ревущим мяуканьем обрушился со стула и, волоча по влажному песку набитый живот, ринулся отнимать у Кулебяки кость. А Колька сел. И это был пир.
- Сто семьдесят шесть человек на сундук мертвеца, йо-хо-хо и бутылка рому!!! - горланили пираты во главе со скинувшим пояс с пистолетами с широкого живота Федор Иванычем. И Колька пел. Даже сэр Ален Александр к концу песни подпел. А Салли палила в воздух.
Потом все улеглись в тени огромной пальмы, кроме бабушки, ушедшей на корабль. Через два часа проснулись, искупались, а дети из пистолетов насшибали с пальмы кокосов для всех.
На корабле уже все выпили на посошок и стали готовиться к отплытию. Затем Леппилюнтль проводил сэра Алена Александра к трапу, к ялику.
- Может, подвезти? - спросил вдруг капитан.
- Что ты! Куда?
- Да нет. Я хочу изменить курс и выйти из игры - сундук-то последний. А переломив, может, я все продолжу... ну, сказку для Феди.
- Ну нет. Я все равно - пас. Вот, может Салли. А, девочка моя?
- Нет, папа. Я с тобой. На Ветре никто не думает обо мне, кроме капиттана Леппилюнтля, а он мне как второй папа... зачем менять?
- Салли... привидений, может, и нет, - сказал король.
- Может быть, и так, а может быть, и не так... Я с тобой, папа... до свидания, мой капитан!
- До встречи, царица моей души! Good luck, Ален!
6
Медленно, медленно раздвигал желто-синие волны моря торопливым носом катер колдуна. Все шло нормально. Люда в красном купальном костюме загорала, закинув ноги на штурвал, удерживая приблизительный курс и поэтому изредка искоса взглядывая на компас - стояла на вахте. Колдун в своей каюте раскладывал пасьянс "Кровавая Мэри", и каждый раз получалось, а также пил холодный грог, который сам себе и делал для себя. А мама думала о Кольке и готовила обед на всех.
Люда говорила, что это здорово, что они отправились в плавание: ей теперь так хочется приготовить Мойсейке и сыновьям настоящий украинский борщ. Ведь это скоро уже будет - потому что вот, разыщут Кольку, и будет - тогда приключение кончится. Здорово. И она будет долго вспоминать об этом: надо же, взрослая положительная женщина и такая авантюра непонятная - будет чего рассказывать внукам. Мама, конечно, тоже мечтала, что наступит время, когда сын найдется, и они вместе отправятся домой, будут жить-поживать, добро наживать - она ласково улыбнулась - добро наживать. А вот что думал колдун про будущее, этого мама с Людой не знали, и он не говорил.
Вчера колдун сказал, что теперь все уже вот-вот завершится, и они вырвут мальчика из рук похитителей. И сказал, что они все молодцы, что так они все замечательно постарались для этого: мама, Людочка, мотористы, бравые ребята.
И вдруг оказалось, что никаких мотористов нет! Был солнечный день, штиль. Колдун, как всегда, раскладывал пасьянс, Люда, как всегда, лежала на вахте, а мама пошла вниз - принести Люде бутылку пепси из холодильника. Ближе к вечеру это было.
Под палубой не было так душно, как наверху, только в одном месте, посредине, между каютой колдуна и холодильником, выходил жаркий воздух из машинного отделения. Мама ни разу не входила туда - ведь незачем, если катер плывет и плывет, значит, все нормально. Но сейчас там было тихо внизу - они дрейфовали с выключенными двигателями. Не было на этот раз потока влажного жаркого воздуха.
Мама открыла бутылку, другую взяла подмышку и вздрогнула от прикосновения к теплой коже запотевшего из холодильника стекла бутылки. И пошла обратно. Но темнота люка, где всегда шумели машины, а сегодня нет, вдруг показалась ей такой страшной, что она испугалась за Кольку, когда он будет здесь, и свернула к этой темноте, глотнув для храбрости пепси - чтобы видели, что она не боится!
Ну, и для начала она чуть не загремела по крутому трапу. Спустилась кое-как. Над ней заскрипел петлями люк и закрылся, но, к счастью, он прищемил ковровую дорожку, и осталось немного света.
Вначале ничего не было видно, и по обшивке ласково пошлепывали волны, но маме казалось, что каждая волна пробьет обшивку, как просто бумагу. И мама подумала, что надо снова открыть люк, а то не видно бортов, что они толстые, надежные. В разных местах тускло блестело металлическое, что-то капало иногда быстро, иногда не торопясь. Отчетливей проступили очертания предметов, и мама решила пока не открывать люк.
Слева негромко стукнуло деревянное, мама резко обернулась и выронила бутылку, которая разбилась. У босых ее ног зашипели пузырьки в разлитой пепси, подмышкой стало тепло, но теперь она боялась переступить влево - и не было видно, что там шевелилось, как от ветра в этой духоте. И боялась поранить ноги и крикнуть от боли.
Струйка пота вытекла из подмышки. А влево - скосив глаза, она смогла увидеть - деревянный старинный платяной шкаф. Откуда он, и что ему бы здесь делать, фигли ж он здесь стоит? Вот там, где шкаф, что-то шевелилось без звука и дыхания. Белое, кисейное. Легкое и чистое. Господи, что это?! Как широкий рукав платья девушки из прошлого века. Но такая девушка должна была бы давно умереть, и косточки ее сгнить. Господи, да что это! Мама стояла, прижав руки с бутылкой у груди, и боялась переступить, чтобы не зашуметь, может, ее не заметили еще, может, все обойдется?
Она повернулась, осторожно отодвигая босой ступней холодные мокрые осколки, чувствуя холодное и мокрое, повернула голову. Дверца большого шкафа была закрыта неплотно, из-за дверцы свисал рукав платья, белый, воздушный. Что-то было в рукаве, что-то безжизненно свисающее. Что это может быть?! Как же! - мама вдруг поняла, - Что же может быть в рукаве платья! Рука!
Вот до шкафа три шага. И можно будет прикоснуться к руке, свисающей из-за дверцы. Закрыть шкаф, чтобы не было видно этого? Иначе она не выдержит! Надо обязательно это сделать. Она ступила осторожно, еще, еще. Протянула ладонь, надавила на дверцу, но не закрывалось.
Конечно, ведь мешает это, что свисает. Это рука - теперь мама точно видела. Это рука, и из-за нее дверца и не закрывается. Надо... надо ее вначале приоткрыть, взять эту руку, темную в белом и воздушном, вложить в шкаф и закрыть дверцу. Быстрей закрыть. Мама, задержав дыхание, потянулась к руке, одновременно отжимая дверцу на себя, и тут рукав шевельнулся, и из-под края его показались тонкие темные пальцы с тусклыми ногтями. Мама еще быстрей потянулась к руке, чтобы не видеть эти пальцы, чтобы быстрей засунуть эту руку туда, внутрь. И почувствовала давление на дверцу оттуда, изнутри. А рука в рукаве поднялась навстречу маме, стараясь охватить ее запястье. Мама тихо закричала.
Она отшатнулась, когда на нее стала открываться, открываться дверца все быстрее. Закричала и бросилась всем телом на дверцу. Надавила так, как только могла, переборола сопротивление той, внутри. Захлопнула дверцу, прищемив пальцы той, в шкафу, и эти ногти руки зацарапали по лакированной поверхности, набирая под себя прозрачные стружки лака. Мама закричала громко, и та убрала пальцы, та, в шкафу. Все, дверца была плотно закрыта. Поднялась крышка люка.
- Что вы тут делаете!
Мама обернулась и увидела перед собой бледное лицо колдуна, потом что у нее в руке бутылка, а затем опять подняла глаза к лицу спускающегося по трапу колдуна.