В деревне было тихо, нигде ничто не двигалось, до Силаса сидевшего на дереве, не долетал ни один звук, даже жаворонки днем петь не хотели. Силасу стало скучно. Пожалуй, можно было бы спуститься вниз, пока никто не видит.
Он посидел немного, прислушиваясь. На другой стороне улицы в конюшне стоял его конь… «Что, если прокрасться и взглянуть на него, ведь должна же быть хоть одна щелка в стене…
А может, навестить Карло? Его мать и шпагоглотатель пошли в дом к Эммануелю, и сейчас у фургонов остался один Карло».
Силас повис над крышей дома Юанны, потом осторожно скользнул ногами по черепице. Нагревшаяся черепица уже слегка жгла ноги, он встал на четвереньки, чтобы не так сильно давить на нее. Не очень-то здорово будет, если он проломит крышу и провалится. Прямо в дом. Вот будет радость для Бартолина.
Ловко, как кошка, Силас прополз по крыше, остерегаясь трогать шаткие черепицы, но все же они колебались и стучали одна о другую. К счастью, все там внизу крепко спали. Он без труда добрался до фронтона, откуда влезал на крышу Годик, и через минуту уже стоял на земле. Здесь, на задворках, ему представилась еще более убогая картина, чем на улице. Все росло здесь как попало, повсюду валялся ненужный хлам и отбросы. Раздолье для свиней и кур! Сейчас они, поди, дремали в кустах, прячась от жары, подумал Силас, и в самом деле нашел гнездо, в котором лежали четыре яйца. Не долго думая, он разбил их и выпил. Вот это жизнь!
Он прошел по задворкам почти все дома, как вдруг почувствовал, что за ним кто-то идет, и быстро спрятался за какой-то развалюхой. Это опять был Хромой Годик.
— Ты вовсе спятил? — прошептал он, увидев Силаса. — Беги давай назад, они сейчас начинают.
— Да они все спят, — возразил Силас.
— Никто не спит, — отрезал Годик, — слишком важный сегодня день. Давай-ка, поторапливайся.
И они, пригнувшись, побежали друг за другом назад к задворкам дома Юанны.
— Лезь позади меня, ползи по самому краю крыши, чтобы они не услыхали.
— Куда это тебя черти понесли? — спросил Годик, когда они снова вскарабкались на дерево.
— Хотел поговорить с Карло.
— Видать, ты вовсе ополоумел.
— Шш… — зашикал Силас.
Дверь отворилась, и на улицу вышел человек. Чуть погодя из другой двери вышли еще двое.
— Что я тебе говорил! Хорош бы ты был, если бы сидел сейчас у Карло.
Из дома Юанны появился Бартолин, а из дома Эммануеля вышли Филлип и торговец. Улицу мгновенно заполнили женщины и дети, и все они столпились возле большого дерева, на котором сидели Силас и Хромой Годик. Торговец громко и торжественно велел нести сундуки.
«Зачем это? — подумал Силас, — словно хоронить кого-то собираются, смех да и только».
— Это он так выставляется потому, что здесь шпагоглотатель и твоя мать, — прошептал Годик.
— Давайте сперва лошадь торговать, — проревел Бартолин громовым голосом.
Торговец не согласился и еще раз велел вынести сундуки из дома Эммануеля, и на этот раз сундуки появились. Широко расставив ноги, Бартолин встал у первого сундука, всем своим видом выражая презрение к торговле такого рода, торговец тем временем повернул большой ключ в замке и открыл крышку. Глянув на содержимое сундука, Бартолин нарочито закашлялся.
— Барахло для баб, — пробормотал он, продолжая стоять на месте.
В одном сундуке была плотно упакована блестящая медная утварь: подсвечники, кастрюли и сковородки, другой же был до отказа набит шелком и шерстью ярких цветов.
— Ну, и что дальше? — грозно спросил Бартолин.
Торговец покосился на него и ничего не сказал, отступил чуть назад к стене дома, где стояли Филлип и Эммануель. Вокруг сундуков столпились деревенские женщины и девушки, они вытягивали шеи, пытаясь разглядеть все получше, но сразу же подойти вплотную не решались. Это было бы слишком нескромным, приличие требовало немного повременить.
Но у Бартолина не было никакого желания ждать, он считал, что с этим нужно покончить как можно быстрее и заняться лошадью.
«Продавать бабам всякую ерунду — занятие не из солидных», — подумал он.
— Ты бы хоть поднял и показал какой-нибудь товар, — сказал он в сторону торговца, — неужто ты думаешь, что все эти цацки продадутся сами по себе? Не желаете ли купить что-нибудь? — обратился он к собравшимся с язвительной вежливостью, — ну, скажем, подвязки или кастрюли?
Ответом ему был взрыв хохота. Глаза Бартолина метали молнии.
— Так ведь каждый порядочный продавец предлагает товар покупателю, — прошипел он.
— Вот как, — сказал шпагоглотатель, — и ты для этого, конечно, самый подходящий человек?
Народ снова захохотал, а довольный Эммануель потирал руки. Ведь теперь все были настроены против Бартолина, и это сыграет свою роль, когда начнут торговать лошадь.
Торговец, видно, не собирался подходить к сундукам, и Бартолин досадовал, что стоит возле них один.
— Это, разрази меня гром, странная манера торговать, — презрительно заметил он и подался назад, к тому месту, где стояли мужчины. И Силас про себя согласился с ним, он никогда еще не видал торговца, который бы не расхваливал до хрипоты свой товар.
— Он всегда так делает, — прошептал Хромой Годик.
Но женщины одна за другой стали неуверенно подходить к сундукам, а торговец демонстративно повернулся к ним спиной и стал беседовать с Филлипом. Анину тоже потянуло к набитым товарами сундукам. Силасу, сидевшему на дереве, было видно, как она первая протянула руку и пощупала уложенные один на другой отрезы тканей. Ее примеру последовала Тереза, пожилая жена Эммануеля, которая все время держалась возле этой незнакомой женщины.
Силас понял — торговец знает, что делает. Не прошло и минуты, как все женщины стали лихорадочно рыться в сундуках, каждая старалась ухватить что-нибудь получше, то и дело две из них тянули каждая к себе один и тот же передник, бросая друг на друга гневные взгляды, потом обе отпускали его и хватали что-нибудь другое. Они выбирали, прикладывали к себе и швыряли назад, не теряя надежды выбрать самое лучшее. Страх, что другие опередят, заставлял их руки работать в этой драгоценной куче быстро и жадно — ленты и кружева в беспорядке свисали с бортов сундуков.
Они все хватали и примеряли, не думая о том, что за это надо платить, что они бедные женщины из бедной деревни. Дело дошло чуть ли не до драки, в ход были пущены не только языки, но и локти.
Мужчины стояли поодаль и озабоченно переминались с ноги на ногу, глядя на ошалевших женщин. В полном ужасе они представляли себе, как посевное зерно, домашняя птица и прочее, необходимое в хозяйстве, окажутся в просторной повозке торговца, ну разве что за лошадь выручат столько, что хватит и на эти безделушки.
Лишь одна женщина не делала попытки протолкнуться к сундукам — вдова Юанна. Даже самая красивая материя не могла соблазнить ее на покупку. Без всякой надежды стояла она в стороне, беспрестанно перебирая руками шаль, накинутую на плечи. Силас сравнил ее со своей матерью, и ему стало стыдно, хотя сейчас она была одета пристойно, как другие женщины. Она могла себе позволить купить то, что хотела, и покупала. Силас виновато покосился на Хромого Годика.
К толпе медленным шагом приближался охотник на нутрий.
Все были заняты происходившим возле сундуков, и никто кроме Силаса не заметил рослого человека в меховой шапке. Он подошел к стоявшей поодаль от толпы Юанне и встал рядом с ней. Юанна не повернула головы и не подала виду, что заметила его. Они стояли почти что под ногами Силаса.
— Что же ты ничего не покупаешь? — спросил насмешливо Арон, отлично зная ее положение.
Юанна вскинула голову и не ответила.
— Неужто тебе тут ничего не понравилось, ничего из этого не надо?
— Сам хорошо знаешь, что надо, — отрезала Юанна.
— Почему же ты тогда ничего не покупаешь?
— Платить нечем.
— А у других есть чем?
— Это их дело. Я ничего не куплю.
Арон улыбаясь украдкой смотрел на нее. А Силас пожалел, что выпил те четыре яйца, ведь они были у нее не лишние.
— Даже ни кусочка тесьмы?
Силас затаил дыхание и покосился на Годика. Тот сильно покраснел: на что он склоняет ее?
— Нет, — решительно ответила она.
— Ты можешь заплатить больше других.
— Чем?
— Мехом нутрии, — многозначительно сказал охотник.
Она сверкнула на него глазами.
— И что ты хочешь взамен?
— Тебя, — ответил он напрямик.
— Я не продаюсь за тесьму, — сердито ответила она, — стыдно тебе пользоваться моей бедностью.
Она гордо отвернулась и не заметила, что охотник остался доволен ее отказом.
— А ведь это хороший мех, за него можно дорого взять, — нутрии отловлены в самое подходящее время года.
— Не надо.
— Ах да, у тебя сейчас есть постояльцы, ясное дело, тебе ни к чему мои шкурки.
Юанна в бешенстве повернулась к нему.
— На что это ты намекаешь?
Она сказала это так громко, что не успел Арон ответить, как Бартолин бросил на них подозрительный взгляд и подошел к ним.
— Ну? — рявкнул он, переводя взгляд с Юанны на охотника. — Он тебя обижает?
— Да нет, — холодно ответила Юанна постояльцу.
— Я только попытался уговорить ее купить что-нибудь за шкурки нутрии. Может, лошадиная шкура сгодится?
— Для чего мне стараться, когда некоторые ведут себя так глупо. Да и тебе, слышишь, — сказал довольный Бартолин, — нечего тут размахивать своими вонючими обрывками меха у нее под носом.
— Да я и сам так подумал, — согласился охотник и покосился на Юанну, которая отвернулась от них, делая вид, будто интересуется тем, что происходит возле открытого сундука с материей.
— Между прочим, она поедет со мной, как только я верну своего коня, — пригрозил Бартолин.
Юанна рывком повернула голову, как бы протестуя, но продолжала молчать.
— Вот ка-ак, — протянул охотник, — а кто же станет кормить ее ребятишек?
Бартолин ответил, помедлив, с явным нежеланием:
— Я заберу их с собой. Старший будет работать в конюшне.
— Понятно. А я как раз собирался взять его в помощники.
— Мне нужен конюх, — оборвал его Бартолин.
— А маленькие девчушки, — продолжал Арон, словно не замечая резкого тона, — мне они нравятся. Может, позволишь мне воспитать их? В конюшне от них невелика помощь.
Бартолин, казалось, взвешивал это предложение, и Силас уголком глаза видел, как Хромой Годик таращил на них глаза и слушал в полном отчаянии.
— Я подумаю, — ответил Бартолин, похоже было, что он вовсе не прочь отделаться от дочек Юанны, отдав их охотнику.
— Только с условием, что я заберу и парнишку, — быстро добавил Арон.
— Это уж я сам решу.
— Ну, конечно, — согласился с издевкой в голосе охотник.
— Между прочим, нечего тебе мешаться в мои дела! — вспылил Бартолин.
— Так ведь я только хотел помочь тебе, — ухмыльнулся человек в меховой шапке. И отошел от них, проталкиваясь к сундуку с медной утварью. Торговец предупредительно повернулся к нему.
— Кастрюлю! — потребовал охотник.
Все вокруг замерли, предчувствуя что-то необычайное. Торговец взял кастрюлю и протянул ее Арону.
— Слишком маленькая, — сказал охотник.
По толпе прошелестел говорок.
— Других нет, что ли, у тебя?
Торговец достал кастрюлю побольше. Блестящая медь засияла на солнце.
— Эта подойдет?
— Видать, нынче нутрий здесь богато, — пошутил кто-то из толпы мужиков.
— Нелегко только получить что-нибудь стоящее за хорошие шкурки, — ответил охотник, меряя взглядом кастрюлю.
— Мала.
Торговец постелил коврик и принялся расставлять на нем медную посуду. Но охотник ни на чем не остановил свой выбор.
Лишь когда торговец выудил из сундука свою самую большую и самую красивую кастрюлю, охотник остался доволен. Такая кастрюля годилась для многодетной семьи, для чего она холостяку, никто не понял.
Силас поглядел вниз на Юанну, но на ее лице нельзя было ничего прочесть, а Бартолин, продолжавший стоять на том же самом месте, презрительно и насмешливо улыбался. Силас догадался, что все это связано с недавним разговором здесь под деревом, и ясно было, что Бартолин считает охотника на нутрий дураком и шутом гороховым.
Тут же возле сундука Арон расплатился целой охапкой шкурок, которые небрежно вытащил из карманов. Торговец жадно оглядел каждую, посмотрел на солнечный свет, нет ли дырок, и губы его при этом плотоядно шевелились. Потом он кивнул и быстро свернул шкурки: Еще одна удачная сделка.
Арон поставил котел на плечо и стал выбираться из толпы. Глаза всех были прикованы к нему. Никто в деревне не видывал такой роскошной кастрюли, обходились дешевыми чугунными котлами или коричневыми глиняными горшками, медная посуда была крестьянам не по карману. Люди почтительно расступались, пропуская владельца медной кастрюли. Тут Силас заметил, что под шумок многие женщины, осторожно подкравшись к сундуку, положили назад то, что они сгоряча схватили.
Арон же не пошел домой, а встал рядом с Бартолином и Юанной. Он вдруг протянул кастрюлю Бартолину, и тот ошалело ухватил ее за ручки, чтобы дорогая вещь не упала на землю.
Толпа замерла. Те женщины, которые еще держали в руках шали и куски шелка, забыв, что они собирались с ними сделать, повернулись к Бартолину, который стоял, прижав кастрюлю к животу и ничего не понимая.
— Что мне с ней делать? — растерянно спросил он.
— Позволь мне преподнести тебе вещь, без которой в хозяйстве никак не обойтись, ведь теперь семейство твое сильно выросло, — сказал он громко, чтобы все слышали.
Все глаза уставились с любопытством на Юанну. Бартолин покраснел от злости.
— Я хочу сказать, что ведь теперь у тебя в доме будет жена и трое детей, — продолжал невозмутимо охотник.
Бартолин поглядел по сторонам, глупо улыбаясь, и покраснел еще сильнее.
— Ведь такой кастрюли у тебя вроде бы нет? — ласково спросил его охотник, и люди сразу же вспомнили, как Бартолин живет.
— И Юанна, и ребятишки спасибо скажут, если будет в чем. варить еду, — продолжал Арон.
Люди, посмеиваясь, окружили эту троицу. Тут, видно, предстояло услышать немало забавного.
— Кто сказал, что я собираюсь поселиться у Бартолина? — спросила Юанна, отодвигаясь от барышника.
— Так ведь это он сам сказал, — воскликнул охотник с деланным удивлением. — А может, ты и не знала об этом?
В толпе раздался смех, а Бартолин в отчаянии искал, куда бы поставить кастрюлю, опустить ее на землю он явно не решался.
— Мне и в своем доме хорошо, — сказала Юанна.
— В самом деле? — пробормотал охотник с сомнением в голосе. — Я охотно приму ребятишек, если ты из-за них… — он многозначительно оборвал фразу.
— Не твоя это печаль, уж я сама позабочусь о своих детях.
Бартолин, слушая этот разговор, чувствовал себя последним дураком, выставленным напоказ всей деревне.
— Забирай свое барахло, — взорвался он, — буду я еще держать твою дрянную посудину! — и чуть ли не швырнул кастрюлю охотнику.
— Так ведь это же подарок, — невозмутимо сказал Арон.
— Не нужны мне твои подарки, я сам могу купить все, что мне надо.
— Да, у тебя в хозяйстве много распрекрасных вещей и мебель что надо, — согласился Арон к большому восторгу окружающих; все знали, что у барышника кроме соломы на полу ничего не было. — И к тому же нам известно, как ты любишь делать дорогие подарки, не правда ли?
Бартолин смотрел на него вопросительно.
— Разве ты не подарил первому встречному парнишке свою лучшую лошадь?
— И не думал дарить, — проревел Бартолин, — он украл у меня ее.
— Разве он не выиграл ее на спор?
Бартолина аж передернуло.
— Он должен был сказать, что умеет ездить верхом.
— Вот как, а ты что должен был ему сказать?
— Да он нахальный и бессовестный воришка, — взвыл Бартолин.
Услыхав, что разговор идет о мальчишке и лошади, Филлип, до того стоявший в сторонке, подошел к ним.
— А куда подевался этот мальчишка? — спросил он Эммануеля.
— Он смылся, — соврал Эммануель, — взял и удрал куда-то.
— Что ты сделал с ним?
— Ничего. Я привел его в дом, напоил и накормил.
— А он взял и ушел?
— Исчез куда-то в тот же вечер.
— Гм, — сказал Филлип, поглаживая напомаженные усы. — А я мог бы выкупить его у тебя.
Эммануель вытаращил глаза:
— Выкупить?
Филлип ухмыльнулся. А Силас, сидя на дереве, подумал, как Эммануель, наверно, раздосадован.
— Я бы заплатил тебе за него не меньше, чем за коня, — соблазнял его шпагоглотатель.
При этой мысли волосы на голове у Силаса встали дыбом. Но Эммануель с сожалением пожал плечами.
— У меня его нет.
Анина, стоя возле сундука, слушала их с испуганным лицом, ведь они говорили о ее мальчике. Не мешкая, протиснулась она сквозь толпу к Эммануелю и встала перед ним так, чтобы он не мог улизнуть.
— Он умер? — тихо спросила она, сверля его глазами.
— Мы его не убивали, если ты про то спрашиваешь.
«А чуть было не отправили на тот свет», — подумал Силас.
— Он жив? Ты уверен в этом?
— Ясное дело.
Эммануель попытался выдержать взгляд Анины, ведь он все же не убийца. Но нельзя сказать, чтобы он стоял перед Аниной со спокойной совестью. И ему стало отнюдь не легче, когда рядом с Аниной появился Бартолин, ему тоже был нужен Силас, и он винил Эммануеля в том, что мальчишка исчез.
— Да нет его у меня, — заверял крестьянин, всплескивая руками. — Причем тут я, коли он ушел.
— И оставил коня? — сухо спросил Филлип. — Не похоже на правду.
— Да, черт побери, — воскликнул охотник, по-прежнему стоявший здесь же с кастрюлей на плече, — велика важность — сопливый мальчишка. Возьми другого, ну хотя бы одного из этих, — он показал на целый рой ребятишек, шнырявших среди толпы.
Анина холодно посмотрела на него:
— Ты, я вижу, щедр раздавать чужих детей.
— Если бы у меня были свои, я их тут же продал бы собственным матерям по цене лошади, — небрежно бросил Арон. — А что, вы и людьми торгуете? — продолжал он
При этих словах Анина с гримасой отвращения замотала головой.
— А я сегодня утром, стоя у реки, узнал, что шпагоглотатель по имени Филлип собирался купить безглазую девочку.
— Кого? — спросила Анина.
— Она живет здесь недалеко, на берегу, я говорил с ее дядей.
— Безглазую? — спросила, недоумевая, Анина.
— Это какая-то ошибка, мы приехали с противоположной стороны.
— А не ты ли шпагоглотатель Филлип?
— Ну, я.
— А разве не ты только что собирался купить парнишку у Эммануеля?
— Так ведь это совсем другое дело…
— И ты хочешь заставить нас поверить, что не собирался покупать Марию?
— А ты знаешь ее? — с интересом спросил Филлип.
— Ясное дело, знаю.
— И у нее в самом деле нет глаз?
— Одни глазницы.
Филлип тоненько свистнул.
— Пожалуй, это не такая плохая идея.
— Она не продается, — сухо сказал охотник.
Толпа ахнула, а Силас и Хромой Годик молча посмотрели друг на друга.
— А ты-то откуда знаешь? — спросил Филлип.
— Я заплачу больше всех, если ее станут продавать, — сказал охотник.
— Вот как! — воскликнул со значением Филлип, высоко подняв брови.
— Так я тогда заполучу своего коня, — с надеждой сказал Бартолин, — а тебе достанется девчонка.
Ответом ему было суровое молчание.