Цайхуа невольно затаила дыхание. Мир вокруг стал расплывчатым, зыбким, как поверхность зеркального озера. Сделаешь неосторожный выдох, и звёзды начнут колебаться, дрожать. Размажут по небу свой призрачный свет, а затем, не удержавшись на нём, сорвутся вниз в неизвестность.
Миг длиной в бесконечность. Тёплые руки Чэньсина сжимают её в крепких объятиях. Глаза непроизвольно зажмуриваются, когда она окончательно теряет под ногами опору. В ушах свистит ветер, и всё, что ей остаётся, — вдыхать запах цветов, уткнувшись лицом в шею юноши.
Они падают вниз, но у Лу Цайхуа нет сил думать об этом. Тело размякло, сердце отбивает в груди стремительный ритм, а в голове, подобно весеннему пуху, хаотично парят обрывки воспоминаний. Девушка в белом и юноша в алом падают в озеро, но в какой-то момент обоим начинает казаться, что они летят в никуда.
Она поскользнулась по собственной глупости. Год назад, когда она чуть не свалилась в тихую заводь, её спас Лунху Чжао. Теперь же её спасает его ученик. В чём заключается это спасение, она сказать не могла, — ведь они оба вот-вот окажутся в холодной воде — но по крайней мере он крепко её прижимает к себе, и это внушает доверие. На душе отчего-то теплеет. Будто апрельское солнце растопило остатки прочного льда.
— Не дыши.
Голос Чэньсина спокойный. Уверенно проникая в сознание, он окружает его защитным непроницаемым коконом, и девушка окончательно теряет связь с настоящим. Прямо сейчас существует тепло этого парня, и она, Лу Цайхуа, полностью в нём растворяется.
Ощущая, как Чэньсин чуть сильнее её прижимает к себе, Цайхуа в последний раз успевает вдохнуть.
Раздаётся оглушительный всплеск. Юноша в алом и девушка в белом, рухнув в зеркальное озеро, оставляют после себя высокий столб брызг. Хрустальные капли разлетаются в разные стороны, равнодушно блестят в свете звёзд и луны.
Над головой смыкаются тяжёлые воды, и Цайхуа, наконец, понимает, в чём именно заключается это спасение. Она ведь совершенно не умеет плавать!
Обжигающий холод проникает под кожу вместе со страхом. Она открывает глаза лишь затем, чтобы, увидев перед собой беспроглядную тьму, снова закрыть их. Биение чужого сердца — единственный ориентир в этой пугающей бездне, и Лу Цайхуа сама обнимает Чэньсина. Так крепко, как только возможно, и так же отчаянно, как утопающий, схватившийся за протянутую ему руку помощи.
Кажется, подобное когда-то случалось. Стоит об этом задуматься, и в памяти тотчас вспыхивают события прошлого. Как наяву Лу Цайхуа наблюдает усмешку женщины в чёрном плаще. Демоническая техника не позволяет ей шевельнуться, отвратительно вязкая ци струится по духовным каналам, а затем наступает та самая тьма, которую Цайхуа боится больше всего. Эта тьма напоминает ей одиночество, что ещё долго преследовало её после смерти родителей. Но в тот день, на обходе, ей не было страшно. Ведь перед тем, как провалиться в холодную бездну безвременья, она успела почувствовать поймавшие её теплые руки.
Она снова в долгу у Чэньсина. Цайхуа не хочет быть слабой или, по крайней мере, не желает таковой казаться. Тем не менее парень, которого она привыкла ругать по каждому поводу, снова ей помогает. Это задевает Лу Цайхуа, но, вопреки желанию от него отстраниться, её продрогшее тело прижимается к нему с новой силой. На сотни ли вокруг простирается мрак, Чэньсин же — её последний лучик надежды.
— Может, уже отпустишь меня?
Приглушённый голос Чэньсина вернул её в реальность. Девушка незамедлительно распахнула глаза, и сразу пожалела об этом: надо было прикинуться мёртвой! Может тогда бы удалось избежать того позорного положения, в котором она очутилась. Дрожащая не то холода, не то от подступившей паники Цайхуа лихорадочно пыталась придумать, каким образом ей лучше слезть с Чэньсина. Желательно так, чтобы не растерять остатки достоинства. И как она вообще умудрилась повиснуть на нём?
Чэньсин, неизвестно когда успевший вылезти из озера, уже давно не обнимал Цайхуа, однако её собственные руки и ноги продолжали обхватывать его горячее тело. Несмотря на то, что вода была ледяная, кожа юноши не только не охладилась: она излучала настоящий жар! Неужели алкоголь и впрямь согревает?
В конце концов, ничего не придумав, девушка просто разомкнула конечности и медленно сползла вниз на песок. Стыд.
— Спасибо…
Чэньсин не ответил, продолжая молча стоять перед ней. В это мгновение Лу Цайхуа была готова поклясться, что внутри неё разгорелся настоящий костёр. Кровь прилила к голове, окрасив щёки в рубиново-алый, мысли сбились в невообразимый клубок. «Но я же не пила ничего алкогольного», — мелькнула запоздалая мысль, и тут же растаяла в лаве эмоций. Связь с настоящим начала истончаться, тело, охваченное внутренним пламенем, раскалялось сильнее. Подобное смущение она испытывала первый раз в жизни.
Девушка тихо сидела, уставившись на ноги парня, пока её, наконец, не посетила идея. Цайхуа уже не думала, что делает. Глупо улыбнувшись, она развязала поясной мешочек и вытащила из него белую склянку. Кто бы мог подумать, что ей так скоро пригодятся подаренные другом пилюли. Как там Шанъяо сказал, помогут успокоиться? Определённо это именно то, что ей нужно!
Опустошив одним махом пол пузырька, — чем больше, тем лучше, верно? — она убрала его обратно в мешочек и прислушалась к своим ощущениям. Словно прохладный бальзам пролился на разум. Прошло всего пару мгновений, и чувства безвозвратно угасли. На душе стало спокойно, как если бы в ней наступил зимний день. Тихий, морозный и ясный.
Пилюли оказались чудесными, за что она скажет Шанъяо большое спасибо. Но позже. Сейчас же ей стоит поблагодарить за спасение стоящего рядом с ней молодого человека в алых и чрезвычайно мокрых одеждах.
С той безразличной улыбкой, с какой едва знакомые люди друг друга приветствуют, просветлённая встала и в упор посмотрела на парня: слегка покрасневшего, с прилипшими к лицу волосами и старательно отводящего взгляд. В любой другой ситуации Цайхуа бы смутилась, или, возможно, даже рассердилась, но теперь ничто не могло нарушить воцарившееся внутри неё стойкое, непоколебимое умиротворение.
— Идём ко мне, буду возвращать тебе долг.
Фраза сорвалась с губ так же естественно, как птицы взмывают поутру в небо. Цайхуа не вложила в неё особого смысла, и поэтому ей было донельзя странно наблюдать за сменой оттенков на лице просветленного. От мертвенно бледного к синему, а затем почти к пурпурному. Интересно, чего он себе навыдумывал?
Не успел Чэньсин развернуться и уйти куда подальше от этой странной девчонки, как она крепко схватила его за руку и с той же безмятежной улыбкой произнесла:
— Уверена, у тебя нет запасной одежды. Я дам тебе свою, и мы будем в расчёте.
Опешившему Чэньсину оставалось лишь пойти за девушкой. К сожалению, он не имел под рукой волшебных пилюль, способных привести его в чувство, а потому в сознании его воцарился ещё больший бардак, чем у Лу Цайхуа немногим ранее. Мало того, что Чэньсин не мог понять себя самого, так ему ещё нужно осмыслить намерения просветлённой, с которой он смог пообщаться нормально только сегодня. О, небожители, что вообще происходит?!
— Ты, главное, не переживай, — участливо похлопала его по плечу Цайхуа. — Моя одежда мужская. Тебе подойдёт.
К счастью, девушка выбрала самую короткую дорогу к своей бамбуковой хижине. Поднявшись по тропе через лесную чащу, они остались незамеченными. В прочем, если б кто-то их и увидел, мокрыми с головы до ног и держащимися за руки, вряд ли бы это вызвало удивление. В ночь Цисицзе и не такое бывало.
Когда они добрались до нужного домика, небесное полотно расцвело яркими всполохами. Разноцветные искры с весёлым потрескиванием осыпались на землю дождём, воздух, пропитанный запахом сладостей, тотчас заполнился клубами дыма и восторженным визгом девчонок. Праздничный фейерверк был потрясающим, и, хотя разум Лу Цайхуа был не подвластен эмоциям, она не могла не отметить:
— Красиво.
— А? — не расслышал Чэньсин.
Было действительно шумно. Грохотало так, словно в Небесном царстве разразилась война. Точно чей-то обратившийся в руины дворец ронял по одной колонны, ступени и крыши. Цайхуа не собиралась повторять уже сказанное, однако вразумительных доводов, почему этого делать не стоит, она не нашла. Вдохнув, просветлённая приподнялась на носочки и, случайно коснувшись губами уха Чэньсина, совершенно спокойно сказала:
— Кра-си-во.
Чэньсин отреагировал странно: резко дёрнулся в сторону и покраснел. Это слегка озадачило Лу Цайхуа, но вместо того, чтобы размышлять над причинами его поведения, она затолкала юношу в хижину и громко захлопнула дверь за собой.
Очень скоро Чэньсин, вконец растерявшийся, сидел на одной из кроватей со стопкой чёрных одежд на руках. Не будь в его крови алкоголя, он наверняка бы смутился или, быть может, разозлился на себя и всю ситуацию, глупую настолько, что хотелось смеяться и плакать одновременно. Но теперь все вспышки эмоций неизбежно сходили на нет, а происходящее постепенно начинало казаться нормальным. Он ведь и правда не раз спасал эту девушку, тогда почему бы в качестве оплаты труда не забрать у неё немного одежды? Тем более она сама предложила.
— Переодевайся давай, — ровным тоном приказала Лу Цайхуа. — В мокром я тебя отсюда не выпущу. Заболеешь ещё, а потом я виновата буду.
Просветлённая зажгла восковую свечу. Крохотное пламя озарило пространство вокруг мягким светом, таким же красновато-оранжевым, как поздний летний закат. Загустевшая тьма отступила, и на смену ей пришёл полумрак. Приятный глазу, с лёгким запахом мистики и согревающий душу.
Хотя большую часть комнаты укрыла размытая тень, света было достаточно, чтобы Лу Цайхуа смогла лучше разглядеть лицо Чэньсина. Прямая линия губ, плотно сжатых и тонких, выдаёт его сдержанность, брови, подобные изящным росчеркам туши, недоверчиво хмурятся. Кожа бледная, словно у божества: холодного и отрешённого от этого мира. И Цайхуа была готова поверить в холодность этого парня, в его безразличие к людям и жизни, если бы не огонь в этих серых глазах. Стоит в них заглянуть, и сердце вмиг охватит настоящий пожар. Во взгляде Чэньсина полыхает уверенность, но за стеной её безудержной мощи скрывается едва различимый оттенок отчаяния.
— Красивый, — вынесла вердикт Цайхуа.
И на всякий случай добавила:
— Красивый, как фейерверк.
Просветлённый вполне ожидал, что эта девчонка выдаст что-нибудь эдакое. Чэньсин не мог об этом судить однозначно, но её активные действия, которые в прошлом он успел ощутить на себе, вызывали подобные мысли.
Нет, он вовсе не считал Цайхуа ненормальной. Изначально, конечно, юноша думал, что у этой вспыльчивой девушки проблемы с головой. И если её удар кулаком на вступительном испытании он мог списать на своё неумение нормально общаться с людьми, то попытка нападения с мечом в рукопашном бою заставила его пожалеть, что он вообще с ней связался. Тогда ему было очень обидно, и он еле сдержался, чтобы не преподать ей урок. И только в столовой, когда Цайхуа нарочно забрала последнюю маньтоу, он неожиданно понял: она просто ребёнок. Резкий и грубый, но яркий, как огонёк, и живой. Чэньсин понял её, потому что и сам был таким: раненым мальчиком, недополучившим в детстве любви.
В Цайхуа он увидел своё отражение. Это его раздражало, но в большей степени всё же притягивало. И было в ней что-то ещё, что-то, что зацепило его с момента первой их встречи, и с тех пор не отпускало.
Чэньсин не мог предсказать поведение Лу Цайхуа. Он лишь предполагал, что она найдёт повод подраться с ним или, в конце концов, разведёт костёр на полу, чтобы согреться, и спалит всю хижину, но подобных слов он совершенно не ждал. А посему переспросил:
— Что?
— Ты красивый, — кратко пояснила Лу Цайхуа, решив, что он не понял, о чём идёт речь.
Ещё какое-то время она внимательно наблюдала, как просветлённый краснеет. Чэньсин, обычно высокомерный и мрачный, вдруг показался совершенно простым. И это девушке очень понравилось. Она не вполне понимала, зачем вообще с ним разговаривает, но спокойствие в её душе было столь велико, что почти не имело значения: говорить или молчать, и если говорить, то чём.
— Ну? Ты будешь раздеваться или как? — поторопила его Цайхуа.
Неожиданно просветлённая осознала, что ей становится холодно. Поначалу девушка не обращала внимания на дискомфорт, который ей приносили намокшие одежды. Однако, постояв без движения всего ничего, Цайхуа быстро почувствовала, как холод медленно проникает вглубь тела. Следовало как можно скорее выпроводить Чэнсьина из дома и наконец-то заняться собой.
На сей раз Чэньсин быстро нашёлся с ответом:
— Может сначала отвернёшься?
— Все парни такие стеснительные? — поинтересовалась девушка, припоминая похожий диалог с лучшим другом.
Тогда просьба Шанъяо, с учётом того, что она уже видела его голым по пояс, слегка удивила её. Но теперь всё встало на свои места. Кажется, парни ничем не отличаются в этом смысле от девушек: столь же застенчивые существа, стремящиеся несмотря ни на что отстоять свою честь.
— А ты многих мальчиков заставляла раздеться?
Голос Чэньсина слегка изменился, будто бы стал холоднее, однако Лу Цайхуа не придала этому никакого значения. Отвернувшись, просветлённая потёрла ладони в тщетной попытке согреть их и переключила внимание на пламя свечи.
Огонь горел ровно, не колыхаясь и вселяя уверенность в будущем. Насколько доставало сил, тёплый свет разгонял окружающий мрак, преследовал тьму, чтобы пылать до тех пор, пока не окончится время его ничтожно маленькой жизни.
Однажды свеча догорит. Погаснет огонь, оставит после себя струйку сизого дыма, что быстро развеется по ветру. Но сейчас пламя живёт. Продолжает сражаться со мглой, указывать путь всем нуждающимся и согревать их теплом.
— Слушай, — снова подал голос Чэньсин. — Ты ведь сказала, что твой наставник — отец Лао Тяньшу. Для меня это важно. Мой наставник всю жизнь искал отца, и когда он наконец-то нашёлся, я просто обязан увидеться с ним. Я хочу всё узнать, хочу выполнить свой ученический долг. Поэтому… Ты можешь отвести меня к нему?
— Без проблем. Он живёт в поселении у горы Лунхушань, нам как раз по дороге.
Чэньсин замер. Сердце болезненно сжалось и забилось быстрее, дыхание на миг прервалось. Одна мысль, что нужный ему человек, столь далёкий и загадочный, все эти годы был совсем рядом, обдала сознание крутым кипятком. Судьба не смеялась над ним очень давно. Так давно, что он успел позабыть, каково это чувствовать себя настолько раздавленным.
Неосознанно Цайхуа обернулась. Взору предстала крепкая мужская спина, ничем не прикрытая, с прилипшими к ней прядями мокрых волос. Резкие тени очерчивали каждую мышцу, влажно блестевшую в свете свечи, широкие плечи плавно вздымались и опускались подобно могучим прибрежным волнам. Это тело, излучавшее столь притягательную природную силу, вполне могло считаться прекрасным, если бы не одно но:
— Откуда у тебя синяки?
Вся спина юноши была усеяна багровыми отметинами, неестественно выделявшимися на его бледной коже. Казалось, будто посреди снежного поля вдруг расцвели дикие маки. Нежданные и приносящие боль.
Чэньсин быстро накинул верхние одежды Лу Цайхуа, оказавшиеся ему слишком тесными, и, так и не сумев плотно запахнуть полы рубахи, сухо ответил:
— Лунху Ифэй запретил мне сражаться с участниками испытания. Ради тебя я нарушил запрет, за что и получил от него пару палок.
Сунув в руки Лу Цайхуа свои мокрые одеяния, он с мрачной улыбкой добавил:
— Ты всё ещё должна мне. Поэтому, будь добра, высуши это и принеси рано утром.
Сказал, как отрезал. И, небрежно хлопнув дверью, вышел из хижины.
***
Ученики были слишком очарованы фейерверком, чтобы обратить внимание на неизвестно откуда взявшегося в их рядах небритого мужчину в поношенной, местами прожжённой одежде. Тем не менее все, кто всё же заметил его и узнал, спешили поднять руки в приветственном жесте и глубоко ему поклониться. Мужчина легко кивал головой и, не отрывая взгляда от женской фигуры, сидящей вдали под раскидистым деревом, продолжал пробираться через толпу. Искры тревоги мерцали в зелёных, цвета бамбуковых листьев глазах. И эта тревога усилилась, когда женщина в белом, заметив его, бросила на землю его единственный меч.
Оружие бесшумно упало в траву, сама Тай Циньюэ, что есть сил, побежала. От далёкого прошлого, от мужчины, которого она уже не ждала, и прежде всего от себя. Маска, защищавшая её от внешнего мира, вдруг покрылась сеточкой трещин, и сердце заполнил всепоглощающий страх.
— Циньюэ!
Как быстро бы она ни бежала, он постоянно её догонял. Как бы хорошо Тай Циньюэ ни пряталась, Мао Синдоу всегда её находил. И, стоило ей о нём позабыть, как он снова напоминал о себе, втаптывал в грязь её самолюбие. Рядом с ним она становилась той самой маленькой девочкой, брошенной всеми и не умевшей скрывать свои чувства. А ещё она всей душой ненавидела Мао Синдоу за то, что спустя столько лет он не понял, чего она действительно хочет.
— Циньюэ! — мужчина схватил её за руку.
Закутанный в поношенный плащ из холстины, с волнистыми волосами, свободно струящимися по широкой спине, с выражением невыносимых страданий на лице, всё ещё мужественном, но болезненно бледном, рядом с ней он был похож на крестьянина, отчаянно молившего богиню о помощи. И она, эта богиня, холодная и неприступная, точно ледяная скала, не удостоила его даже взглядом.
— Я люблю тебя.
Три тихих слова растворились в шёпоте листьев, обжигающе горячей волной пронеслись по кронам деревьев и, достигнув самой вершины Тайшань, ударили молнией прямо в сердце Циньюэ.
— Я сделал всё возможное, чтобы стать достойным тебя. Я стал бессмертным и главой школы Каймин. Я один, без меча и духовной энергии, прошёл тысячи ли до Тайшань, — взволнованно продолжил Синдоу. — Неужели после всего, что я сделал, я всё ещё не достоин тебя? Кто тогда тебе нужен? Если я и правда тебе безразличен, почему ты хранила мой меч? Циньюэ, если я недостаточно хорош для тебя, я готов на сто лет уйти в медитацию, чтобы стать небожителем. Тогда ты…
— Хватит! — женщина не заметила, как её голос сорвался на крик. — Замолчи, пока я тебя не ударила!
Ей совершенно не было дела, насколько Синдоу силён, является ли главой школы Каймин или простым просветлённым. Однако он ещё с юности вдолбил себе в голову, что должен стать достойным бессмертным, бесстрашным главой школы Каймин, способным всех превзойти. Всякий раз, когда сердце Циньюэ было готово открыться, он исчезал из её жизни на долгие годы. Обещал любить вечно, а после бросал, оставляя одну в полной растерянности. Всё, что ей оставалось: думать, что он выбрал себя и своё совершенствование.
Тай Циньюэ надела самую холодную маску из всех, что ей были доступны и, повернувшись к нему, прошептала:
— Ты правда не понял?
Ночной ветер неожиданно обернулся шквалом эмоций, праздник влюблённых превратился в настоящий кошмар. Чем дольше она продолжала смотреть в эти глаза, полные любовной тоски, чем крепче сжимал он её дрожащую руку, тем больший гнев заполнял её изнури. Она не представляла, что творится в голове у Мао Синдоу, и если б это напрямую её не касалось, ей было бы всё равно.
Выдержка, которой гордилась Циньюэ, маска безразличия, приросшая с годами к лицу, ледяная стена, защищавшая от боли этого мира — всё рядом с Синдоу осыпалось горсткой тёплого пепла, сгорало в пламени его всепоглощающих чувств.
Рядом с ним она становилась собой. Ощущать себя слабой было противно, и если б он это заметил, если бы только увидел, как страшно ей снимать маску, обнажать перед ним свою душу, всё бы сложилось иначе. Но он всегда уходил. Сдирал с неё заживо кожу и, забыв обо всех обещаниях, исчезал, как последние лучики солнца перед наступлением ночи.
— Ты правда не понял, что меня не волнует, кто ты?
Возводить новую защитную стену намного сложнее, когда сердце ещё не оправилось от кровоточащих ранений. И всё же ей удавалось относительно быстро нацепить очередную безликую маску, стать холоднее, чем прежде, давить на корню все эмоции. Бессмертная поклялась, что больше никогда не позволит ему так с собой поступить. Ни за что не откроется, не повторит той ошибки, когда она, беззащитная, в момент собственной слабости получила жестокий удар.
Мао Синдоу и правда не понял, насколько ей больно. И боль, что копилась годами, прямо сейчас обернулась потоком пылающей лавы. Ещё пару мгновений, и от защиты Циньюэ ничего не останется.
— Решил доказать свои чувства и поэтому бросил меня?! — из глаз неожиданно брызнули слёзы. — Ты…
Мужчина ошарашенно смотрел на ту женщину, которую долгие годы безуспешно пытался понять. Непостижимая богиня, всегда его отвергавшая, предстала перед ним в совершенно иной ипостаси. Дрожащая и плачущая, словно ребёнок, она наконец-то раскрыла перед ним своё настоящее «Я», позволила ему ощутить всю свою боль.
Просветлённая хотела сказать что-то ещё, однако Мао Синдоу просто не дал ей этого сделать. Притянув Циньюэ к себе, он накрыл её губы своими. В этот поцелуй, нежный и чувственный, столь желанный и горький, он вложил обещание: «Я больше никогда тебя не оставлю».
Яркой луне суждено навсегда оставаться в окружении звёзд.
Примечание автора:
Напоминаю, что имя Синдоу переводится как «звёзды», а Циньюэ как «яркая луна». Вряд ли кто-то догадался об этой парочке, когда я писала значения имён в предыдущих главах, но теперь эта маленькая тайная раскрыта.