Вниз огромными столбами срывались потоки воды. Подобные чистой духовной энергии и нестерпимо холодные, как взгляд потерявшего смысл человека, они укрывали собой Лу Цайхуа. Лишь здесь, сидя на плоских камнях и сопротивляясь водной стихии, стремящейся раздавить её продрогшее тело, она могла перестать бороться с собой.
Водопад находил продолжение в облачной дымке, рождённой мириадами капель, и в горной реке. В его оглушительном шуме терялись слова двух человек: парня в бирюзовых одеждах школы Каймин и девушки, никогда не вступавшей в ряды просветлённых.
— Насколько вы с ней близки, что ты позволяешь себе лезть в её вещи? — Юньчжи окинула парня ничего не выражающим взглядом. Однако голос, холодный и напряжённый, выдавал её недоверие.
Они были знакомы чуть больше двух дней. За этот короткий период Юньчжи не удалось в полной мере понять, кем Чэньсин и Шанъяо приходятся Лу Цайхуа. И хотя первый внушал ей доверие своими поступками, намерения ученика Мао Шуая оставались загадкой. Шанъяо не казался ей плохим парнем. Просто было несколько странно видеть его рядом с лучшей подругой, не имеющей с ним ничего общего.
— Ровно настолько, чтобы я знал, кто расписывал для неё талисманы. Но с чего ты взяла, что я лез в её вещи?
Не дожидаясь, пока та заберёт коробочку с кистью, он сам вложил её в руки Юньчжи: удивительно мягкие в противовес стальному характеру.
— Скажу честно, дружить я с ней не планировал. Но так получилось, что наши пути переплелись слишком тесно. Теперь, когда моя жизнь стала бессмысленной, мне всё равно, где быть и с кем.
Девушка не ответила. Лишь посмотрела на потоки воды в тщетной попытке разглядеть в них просветлённую в алом и открыла подарок, который та купила для неё на Цисицзе. Простая, но вместе с тем очень изящная кисть пришлась Юньчжи по душе, как и всё остальное, что Цайхуа ей когда-либо дарила. Иначе быть не могло, ведь девушки были практически сёстрами.
Проверенную временем духовную связь Цайхуа и Юньчжи, казалось, уже ничто не могло оборвать. Ничто, кроме неожиданной новости, заставившей Лу Цайхуа в одночасье отгородиться даже от самых близких людей.
С тех пор как вести о возвращении Лао Тяньшу разлетелись по Поднебесной, Лу Цайхуа не проронила ни слова. Пожалуй, с расспросами ей не докучали только ленивые. Все жители горы Маошань, ещё толком не разобравшись в случившемся, пытались добиться ответов. Точно мотыльки на огонь, они устремлялись к Цайхуа возбуждёнными толпами, стоило её алым одеждам мелькнуть в поле их зрения.
Не зная, где спрятаться от жаждущих правды незнакомых людей, девушка ощущала себя загнанным в угол зверьком. Попытки Чэньсина её защитить не увенчались успехом, и Цайхуа ничего не осталось, кроме как спрятаться в Вечнозелёном лесу. Молча отдав лучшему другу обшитую шёлком коробочку, она скрылась под сенью тысячелетних деревьев, и только сегодня Юньчжи и Шанъяо сумели найти её. Сидящую под водопадом и охраняемую новым мечом, который не позволял к ней приблизиться даже на чжан.
— Пока есть возможность, не хочешь стать просветлённой? — вдруг поинтересовался Шанъяо. — Слышал от Цайхуа, что вы были единственными, кому удалось спастись от золотистого пламени, когда горела ваша родная деревня. Противостоять ему может только светлая ци. Что если. .
— Нет, — отрезала Юньчжи, предупреждая его пустые догадки. — Хотя Цайхуа и наставник со мной не согласны, я знаю, — в тот день мне просто повезло. И, нет, я не хочу быть просветлённой.
Девушка выставила свободную руку вперёд, словно проводя незримую грань между собой и чуждым ей миром, к которому принадлежал парень в бирюзовых одеждах.
Шанъяо хотел было что-то сказать, однако Юньчжи снова опередила его:
— В погоне за бессмертием вы не замечаете, как упускаете жизнь. Я же хочу жить здесь и сейчас, а не строить грандиозные планы на будущее. До тех пор, пока я жива, я могу делать то, что мне нравится, и одновременно то, что должна. Мне этого вполне достаточно.
— Я понял тебя. Каждый выбирает свой собственный путь, — пожал плечами Шанъяо. — Но что делать дальше?
Что делать дальше? Въевшийся в измятые страницы души неразрешимый вопрос терзает Шанъяо с каждым днём всё сильнее. Он изгнан из школы Каймин и брошен наставником — самым дорогим для него человеком, единственным, ради которого, казалось, юноша жил. Вновь оказавшись на горе Маошань, он больше не чувствует связи с её первозданной природой. Укрытые тенью Вечнозелёного леса горные склоны равнодушны к боли Шанъяо, не отвечают на просьбу о помощи и бурные воды реки, прежде усмирявшие его беспокойные мысли. Сейчас же, оставленный с ними один на один, лишённый права на счастье и утративший всё, чем дорожил, Шанъяо тонет в отчаянии.
— Дальше надо с этим заканчивать.
Голос Чэньсина прозвучал неожиданно. Проскользнув мимо Юньчжи и Шанъяо вместе с потоками прохладного ветра, юноша в алом остановился у самой кромки воды и устремил взгляд к водопаду. Обнаружить в бурлящих потоках Лу Цайхуа не составило для него большого труда. И дело было не в парящем рядом с ней духовном оружии. Преодолев пространство и время, несколько жизней и смерть, парень смог её отыскать. Любые другие преграды в глазах просветлённого теперь представляли собой сущий пустяк.
— Как ты нашёл её?
— Я не терял.
«И больше никогда не потеряю», — добавил Чэньсин про себя.
Попытка без боя приблизиться к Лу Цайхуа не увенчалась успехом. Просвистев в опасной близости от лица юноши в алом, новый меч просветлённой преградил ему путь.
Какого…?!
Дыхание сбилось, дрожащие пальцы потянулись к висящим на поясе ножнам.
— Да как ты смеешь?!
Жгучая смесь боли и ненависти затмила сознание прежде, чем Чэньсин осознал, что обнажил свой чёрный клинок. Образ Лао Тяньшу, лежащего в луже остывающей крови, не покинул его мысленного взора даже тогда, когда посыпались искры от столкновения двух стальных лезвий.
— Из нас двоих…
Этот меч — верный соратник Лао Тяньшу и в то же время его жестокий убийца. Давший клятву защищать просветлённого ценой своей жизни, в решающий миг он отнял его у целого мира.
— …я единственный…
Созданный, чтобы не дать Тяньшу умереть, этот меч отобрал его у человека, что был рождён ради него одного.
— …имею право быть рядом с ней!
Чэньсин без труда балансирует на скользких камнях. Наделяя каждый свой выпад смертоносной энергией, он словно пытается разбить меч Цайхуа на осколки. В жалобном звоне оружия ему чудится последний вздох Лао Тяньшу, и юноша окончательно теряет связь с внешним миром. Он — несущий возмездие вихрь. Его цель — уничтожить врага, с корнем вырвать даже намёки на его совместное будущее с Лао Тяньшу, и всё лишь затем, чтобы не дать повториться трагедии прошлого.
— Хватит!
Исступленный, полный безысходности крик приводит юношу в чувство. Растерянным взглядом он провожает плывущий по воздуху меч, к рукояти которого тянется ладонь Цайхуа. Смешавшись с каплями холодной воды, по её бледным щекам текут слёзы, и в потускневших глазах таится столько отчаяния, что просветленный вмиг забывает о жажде мести.
Кроме Лу Цайхуа ничто не имеет значения. Она — смысл его жизни и центр вселенной.
Вновь сократив разделявшее их расстояние, Чэньсин крепко прижимает к себе просветлённую и, ощущая, как содрогается её хрупкое тело, — не то от холода, не то от рыданий — предаётся слезам вместе с ней.
Он хочет спасти её от этой мучительной боли. И хотя путь к избавлению причинит ей не меньше страданий, Чэньсин не может от него отказаться.
— Почему ты не хочешь? Поверь, когда ты всё вспомнишь, тебе станет легче.
Девушка какое-то время молчит. Категорично, с оттенком безнадёжной печали в дыхании, ставшем вдруг тихим и ровным.
— Чэньсин, нет, — Цайхуа отстраняется ровно настолько, чтобы увидеть на дне его чёрных зрачков отражение собственных страхов. — Пожалуйста, хватит об этом. Я не Лао Тяньшу. Я родилась как Лу Цайхуа и навсегда ей останусь. Что было в прошлом, не имеет ко мне отношения.
Просветлённая просто устала. Устала от бесконечной гонки за смыслами, в которой ей изначально было суждено проиграть. Теперь же, когда Цайхуа рискует упустить и себя, утратить своё настоящее «я» навсегда, тепло объятий Чэньсина становится её последней надеждой спастись. В охваченном пламенем мире, где обращаются в пепел нерушимые истины, сохраняют своё постоянство лишь их отношения. Несовершенные и иногда непростые, но в то же время удивительно искренние.
Терпевший её нелепые выходки юноша в алом позволял просветлённой оставаться собой и в ответ на обиды дарил ей тепло. Однако сейчас, как бы ей ни хотелось быть рядом с Чэньсином, она не уверена, хочет ли этого он.
— Кто для тебя по-настоящему важен? Лао Тяньшу или я?
Так и не дождавшись ответа, Лу Цайхуа обречённо вздыхает и усилием воли высвобождается из объятий Чэньсина. На то, чтобы справиться с разъедающей душу тоской, сил просветлённой уже не хватает.
Стоит Цайхуа добраться до берега, где её с раннего утра ждут Юньчжи и Шанъяо, как с губ невольно срывается:
— Как наш наставник?
Чувство вины не даёт посмотреть подруге в глаза. Не выдержав воздействия тёмной энергии, здоровье Лао Чжуаньцзэ резко ухудшилось, а после пожара в их поселении старый наставник оказался практически при смерти. Проведать его, позаботиться, посидеть в изголовье кровати, тихонько рассказывая о своих приключениях и подавая лекарство — это единственное, что Лу Цайхуа может сделать, чтобы облегчить его состояние. Однако вот уже несколько дней просветлённая избегает с ним встречи.
— Надо же, совесть проснулась? Ну так сходи сама и узнай. Его разместили в доме главы этой школы.
Юньчжи раздражённо хватает девушку за руку. Хотя показывать Лу Цайхуа свои чувства Юньчжи непривычно, она понимает: если не достучится до сердца подруги, в будущем та пожалеет о своём поведении.
— Цайхуа, я могу простить тебе, что угодно, но не твоё малодушие. Тебе ли не знать, как сильно наставник привязан к тебе? Ты для него значишь куда больше, чем я. И если он не увидит тебя перед смертью, я…
— Юньчжи, — прервал её юноша в бирюзовых одеждах, чтобы затем красноречиво кивнуть в сторону Лу Цайхуа.
Точно изготовленная для погребального обряда бумажная кукла, Цайхуа безучастно смотрела под ноги. Слёзы закончились, нити, что ненадолго связали её с этим миром, оборвались. Приговорённая быть захороненной вместе с погибшей мечтой, Лу Цайхуа не уверена, ей только предстоит умереть или она уже оболочка: пустая и всеми забытая.
— Я не хочу… Не могу.
Она не может предстать перед ним как перерождение Лао Тяньшу. Если Цайхуа это сделает, признает свою прошлую личность, — от настоящей останется одна блёклая тень. Лао Тяньшу займёт её место, вычеркнет имя Лу Цайхуа из истории совместно прожитых с наставником дней. В конечном итоге, она просто исчезнет. Канет в реке забвения, пока будет сиять бессмертная слава Лао Тяньшу.
— Я просто не выдержу, если он будет ко мне относиться, как к Лао Тяньшу. А он будет, ведь Тяньшу — его сын. Наставник всю жизнь мечтал с ним увидеться.
Цайхуа закусила губу в попытке сдержать подступившие слёзы.
— Я не хочу, чтобы Лао Тяньшу отобрал моё прошлое. Я не хочу отдавать ему друзей и наставника. Это моя жизнь, не его.
Шанъяо кивнул. Способный не просто понять её чувства, но и принять, юноша искренне сопереживал Лу Цайхуа.
— Тогда мы идём к Мао Синдоу.
Взяв просветлённую за руку, тем самым высвободив из хватки Юньчжи, просветлённый в бирюзовых одеждах добавил:
— Он тебя ждёт по очень важному делу.
***
— Я снова выиграл.
На губах Лунху Чжао расцветает озорная улыбка, стоит ему прочитать на лице Мао Шуая растерянность, как если бы мужчина и вовсе не следил за ходом игры, а теперь, отозвавшись на исполненный радости голос, пытался понять, что происходит. Шуай нехотя отвлекается от созерцания и опускает взгляд вниз, где расположились круглые камешки. Он проиграл, но впервые за долгое время не чувствует себя побеждённым.
«Если тебя это радует, я готов нести поражение до бесконечности».
Хотя бессмертные играют в вэйци с раннего утра, исход ведущегося на деревянном поле сражения всегда неизменен. Лунху Чжао выигрывает снова и снова, возможно даже догадываясь, что просветлённый в бирюзовых одеждах школы Каймин не заинтересован в игре. Однако оба продолжают сидеть друг против друга, не смея прервать очередную партию вэйци.
Пока сереброволосый бессмертный собирает с доски белые и чёрные камешки, Мао Шуай смотрит в сторону соседней беседки. Черепица её двухъярусной крыши увита плющом, на потемневших от времени опорных столбах цветут орхидеи. Пронзительно синие, как глаза его близкого друга, они мерно качаются в ответ на дыхание Вечнозелёного леса.
Путаясь в листьях исполинских деревьев, ветер доносит до Лунху Чжао и Мао Шуая аромат дорогого улуна, который глава школы Каймин распивает с незнакомыми юношами. Ослепительно-белые одежды двух просветлённых, расшитые узором из цветов хризантем, указывают на их принадлежность к школе Чуньцзе. Зачем они здесь — никому неизвестно. Мао Шуай слышал лишь то, что собравшиеся в соседней беседке ждут появления Лу Цайхуа.
— Как думаешь, твоя ученица придёт? — нарушил молчание Мао Шуай.
— Ученица? — сереброволосый мужчина озадаченно вертит в пальцах один из камней. — Ты про Чэньсина или Тяньшу?
— Про Лу Цайхуа, — вздохнул Мао Шуай. — Она ведь ещё не вспомнила прошлое. А если и вспомнит, не думаю, что её личность изменится.
Рука Лунху Чжао на миг замерла, позволяя прохладному ветру всколыхнуть ткань одеяний. Воздушный рукав поднялся над низеньким столиком, чтобы затем мягко осесть на игральную доску, и только тогда бессмертный продолжил движение. Положил камешек в выточенный из нефрита горшок, медленно выдохнул и повернулся к стоящей напротив беседке, где Мао Синдоу с гостями пил чай.
Проследив взглядом за ученицей школы Каймин, несущей к постройке сосуд с родниковой водой, Лунху Чжао сказал:
— Придёт.
И не ошибся.
Вскоре на ведущей к беседкам тропинке показалась группа молодых людей. Убирая с пути ветви деревьев и временами оглядываясь на Лу Цайхуа, впереди шёл Шанъяо. Следом за ними шагал недовольный Чэньсин, замыкала же процессию девушка в простом сером платье.
Поднимаясь по лесистому склону, Лу Цайхуа концентрировалась на своих ощущениях. По старой привычке, как на Тайшань, когда потоки духовной энергии щекотали кончики пальцев, а пронизанный ею целительный воздух дарил безмятежность богов. Здесь же, на лоне первозданной природы горы Маошань, девушка чувствовала себя по-другому. Границы тела размылись, сознание сплелось с ветвями деревьев, травой и цветами в один организм. Очень древний и всемогущий.
Очередной порыв ветра принёс с собой аромат свежего чая и заставил просветлённую зябко поёжиться, что не укрылось от взора Чэньсина.
— Лу Цайхуа!
Юноша схватил её за рукав, вынуждая остановиться.
— Надо же, ты не забыл моё имя, — едко заметила девушка.
— Цайхуа, не глупи, — проигнорировал её враждебный настрой просветлённый. — Ты ещё не настолько сильна, чтобы поддерживать в своём теле тепло. Переоденься.
Чэньсин не надеялся, что Лу Цайхуа согласится, и всё же протянул ей стопку сухих чёрных одежд, которые взял из её вещевого мешка. Без спросу, что, впрочем, его ничуть не смущало.
— О, если ты знаешь, что я не сильна, значит тебе должно быть известно и то, что Лао Тяньшу не имеет ко мне отношения!
Она не может принять заботу Чэньсина. До тех пор, пока тот не ответит на её последний вопрос, Цайхуа не желает с ним связываться. Даже если её замёрзшее тело, вопреки голосу разума, отчаянно жаждет оказаться в его тёплых руках.
Тропинка оборвалась у залитой солнцем поляны с двумя расположенными рядом беседками. У одной из них, с глиняным сосудом в руках, стояла Юцин. Взгляд её глаз, обычно весёлых, был отчего-то печален. И эта печаль, что до краёв заполнила чуткую душу, выплеснулась наружу слезами, стоило девушке заметить Лу Цайхуа. Поставив сосуд прямо в траву, просветлённая подбежала к подруге и стиснула её в крепких объятиях.
— О, Небеса, ты почему такая мокрая?!
Молчание Лу Цайхуа говорило само за себя. Уныние, беспросветное, как тьма поздней ночи, когда всё живое предаётся кратковременной смерти, угадывалось даже в дыхании девушки. Цветочная фея предполагала, что Цайхуа пришлось нелегко. А когда они наконец-то увиделись, Юцин смогла прочувствовать её отчаяние сердцем.
— Я так за тебя волновалась.
С момента их расставания не прошло и пары недель. Лу Цайхуа не должна была измениться так сильно, не могло в одночасье угаснуть упрямство, сопровождавшее её на пути к новым вершинам. И всё же перед Юцин стоял другой человек. Потускневшая, точно выцветшая на солнце картина, Цайхуа лишь отдалённо напоминала ту безрассудную и яркую девушку, которую знала Юцин.
— Цайхуа, — всхлипнула цветочная фея. — Обучение на Лунхушань — не твоя конченая цель. Ты ведь мечтаешь быть воином, но школа Ли сама по себе не поможет им стать. У тебя есть хороший учитель, а ещё упорство и смелость. Разве так важно, где заниматься? Школа Ли — просто одна из дорог к твоей цели. Теперь, когда её больше нет, выбери новую и продолжай идти дальше.
Юцин отстранилась в надежде разглядеть в глазах Цайхуа проблеск веры. Неистовая жажда жизни, что толкает на сумасбродные и одновременно смелые действия, не оставляет людей так легко. Когда все смыслы утеряны, просветлённая может рассчитывать на близких людей. Но даже если и те от неё отвернутся, Лу Цайхуа всё равно выстоит.
— Ты есть сама у себя, Цайхуа. Нет ничего важнее этого.
«Нашла».
Пока ещё крошечный, подобный новорождённой звезде, этот свет новой надежды не был способен согреть просветлённую, но позволял различить очертания будущего.
— И правда, — слабо улыбнулась Лу Цайхуа. — Мне до сих пор тяжело вспоминать те события. Но я постараюсь принять их и двигаться дальше. До этого я ведь неплохо справлялась.
— Да. И ещё, — решилась добавить Юцин, пока подруга внимала словам утешения. — Ты — это всё ещё ты. Для меня существует только Лу Цайхуа, ведь я подружилась именно с ней. Лао Тяньшу погиб очень давно, у тебя же впереди целая жизнь. Я верю в тебя.
Сама о том не догадываясь, цветочная фея коснулась болезненной раны подруги. И пусть поток исцеляющих фраз не излечил её полностью, Цайхуа смогла ощутить под ногами опору.
«Я всё ещё Лу Цайхуа. Этого хватит, чтобы продолжить свой путь».
— Спасибо, Юцин. Мне было важно это услышать.
Смахнув набежавшие слёзы, девушка шагнула в беседку. Там, неспешно отпивая из керамической чашки, на неё с интересом поглядывал Мао Синдоу. Юноши с горы Лаошань же, напротив, были к Цайхуа безразличны. Оправдав репутацию школы Чуньцзе, просветлённые бесстрастно её поприветствовали и сели на свои места: с идеально ровными спинами и непроницаемым выражением лиц.
Девушке стало вдруг неуютно, как если бы она очутилась на похоронах. Вид расшитых серебристыми нитями белоснежных одежд вызывал столь удушающее чувство тоски, что Цайхуа оглянулась: в надежде получить хоть немного поддержки от близких людей.
У входа в беседку, подобно маленькой армии, стояли друзья Цайхуа. Юньчжи и Чэньсин, Юцин и Шанъяо — каждый ей улыбнулся. Даже Мао Шуай наградил Цайхуа ободряющим взглядом. Придал ей уверенности и Лунху Чжао.
«Ты со всем справишься», — прочитала она в его цвета вечернего неба глазах.
— Эти уважаемые просветлённые прибыли, чтобы сопроводить тебя в школу Чуньцзе, — без предисловий начал глава школы Каймин. — С возвращением, Лао Тяньшу. Надо сказать, твоё повторное рождение весьма неожиданно. Использовал какую-то технику?
— Я не Тяньшу, — упрямо возразила Лу Цайхуа. — Для чего я нужна в школе Чуньцзе?
Мужчина прищурился. Глядя на девушку, и близко не стоящую рядом с Лао Тяньшу по силе и личным качествам, Мао Синдоу не знал, плакать ему или смеяться. Возвращение одного из сильнейших бессмертных подарило просветлённым надежду, но тешиться ею глава школы Каймин не планировал. Для начала он просто понаблюдает за Цайхуа, а там будет видно.
— Вас ждёт наш глава, — отозвался один из парней в белоснежных одеждах. — Поскольку стало известно, что вы — перерождение Лао Тяньшу, положение дел в нашем клане стало иным. Просим вас отнестись с пониманием и посетить гору Лаошань.
Будто бы исполненный скорби голос юноши из школы Чуньцзе вызвал в теле просветлённой едва уловимую дрожь.
— Но какой в этом смысл, если я не могу вспомнить прошлое? — не сдавалась Лу Цайхуа.
— Нам приказано сопроводить вас к главе. Просим отнестись с пониманием, — монотонно повторил второй юноша.
Девушка не успела и слова сказать, как в диалог вмешался её новый учитель. Незаметно вошедший в беседку сереброволосый мужчина похлопал Цайхуа по плечу и, со свойственной ему беззаботностью, принял решение:
— Раз Цяньсюй настаивает, мы не откажем. Чэньсин?
— Можно было не спрашивать, — отозвался юноша в алых одеждах. — Я лечу с вами.
Лунху Чжао улыбнулся чуть шире, когда в диалог вмешался Шанъяо. Враждебный взгляд Мао Синдоу больше не мог заставить его замолчать. Шанъяо отныне свободен в словах и поступках, и больше никто ему не указ. Даже его бывший наставник.
— А мне теперь нечего делать, — криво усмехнулся Шанъяо. — Если нет возражений, я вам составлю компанию.
Упиваясь этой горькой свободой, точно забродившим вином, что он через силу заливал в себя неделю назад, просветлённый невольно взглянул на Мао Шуая. Безмятежность, с которой мужчина продолжал сидеть за столом соседней беседки, обожгла сердце парня обидой. Но лишь на мгновение, пока тот не ошарашил главу школы Каймин заявлением:
— А я больше не оставлю своего единственного ученика без присмотра. Синдоу, ты можешь гнать его из своей школы сколько угодно, но он мой ученик. Хочешь ты того или нет, я не откажусь от Шанъяо. Я лечу с ним.
Примечание автора:
Вэйци (围棋) — логическая настольная игра, возникшая в Древнем Китае. В вэйци играют два игрока, один из которых использует чёрные камни, другой — белые. Цель игры — отгородить на игровой доске камнями своего цвета бо́льшую территорию, чем противник.
Улун (乌龙) — полуферментированный чай, который по китайской классификации занимает промежуточное положение между жёлтым и красным.
我的天— китайская фраза, звучащая дословно как «О, Небеса!» или, ещё более дословно, как «моё небо». На русский её переводят как «Боже мой», но мне захотелось написать её именно так, как говорят китайцы, не искажая смысл.
Интересный факт: некоторые реплики героев изначально звучат в моей голове на китайском языке, и только потом уже я их прописываю на русском.
谦虚 (Цяньсюй) — скромность.