Каспийское море отрезано от Мирового океана. Но попасть в него можно. Есть искусственный водный путь в Каспийское море. Волго-Донской канал приведет в низовья Волги. Для этого надо только пройти из Индийского океана в Черное море.
А можно оставить на несколько дней судно, и самолет перенесет вас с побережья Персидского залива в Баку.
Своеобразно и непохоже на другие моря Каспийское море. Оно лежит во впадине между голубыми отрогами Кавказских гор и желтыми песками Каракумов. Удивительна история его первых исследователей. Поучительно приобщение к плаванию в его водах.
ЛОЦИЯ. Каспийское море расположено в центре Евразийского материка и не имеет естественной связи с другими морями и океанами. Находится в глубокой низменности. Уровень моря почти на 30 метров ниже уровня океана. Наибольшая глубина 980 метров.
Очень мало островов. Самый большой залив — Кара-Богаз-Гол.
Крупные порты: Баку, Махачкала, Красноводск (СССР).
Каспийское море в разных своих частях на удивление разное.
Западный берег. Апшеронский полуостров. Баку. Над затопленными, покрытыми оранжевыми кустиками водорослей, камнями — радужные нефтяные пятна. Всю бухту покрывает мазут. Задувает свирепый северный ветер норд, и пятна вытягиваются коричневыми дорожками. Дует ветер, дробит на части коричневые поля, гонит за горизонт радужную нефтяную пленку. Летит в море песок, летят мелкие камни, послушно пригибается на островках к земле острая сухая трава.
На противоположной стороне моря залив Кара-Богаз-Гол. Желтые и красные пески. Дымящаяся чаша залива. Здесь пустынно и безжизненно. Залив опоясан белой лентой выброшенной на берег соли. Ни одна рыба не живет в заливе. Даже Мертвому морю не уступает Кара-Богаз-Гол по солености своих вод. Жаркое солнце пылает над побережьем и красит безводную пустыню в розовый цвет.
Юг, берега Ирана. Зеленая стена гор поднимается прямо из воды. Вечная зелень покрывает склоны. Пестрые селения прилепились у подножия гор. Вода в этих местах летом зеленая, густая, прогретая до самого дна.
И наконец, север. Два дня плавания — и прозрачная морская вода мутнеет. Она на глазах становится бледной, затем густо-желтой и, наконец, коричневой.
Это Волга красит море в цвет своих вод. Могучая река опресняет и желтит море. Она заселяет его своими рыбами, вмешивается в погоду, устанавливает круговорот течений. Северный Каспий — это Волга, это мелкие, поросшие водорослями заливы, это рыбы и тюлени. Зимой — это лед, которого не знает иранский берег.
ЛОЦИЯ. Каспийское море представляет собой, по существу, большое соленое озеро. Приливов в нем не бывает. Из-за необычайно сильного испарения вод в Кара-Богаз-Голе уровень всего моря в последние десятилетия непрерывно понижается. Особенно это сказывается на мелководной северной части моря: там исчезают целые заливы, острова соединяются с сушей и даже береговая черта на картах наносится приближенно — пунктирной линией.
Необычная история связана с изучением Каспия и первыми плаваниями по нему русских исследователей.
«…Перед дворцом хивинского хана вывели из палатки господина князя Черкасского и платье с него сняли, оставили в одной рубашке и стоячего рубили саблею и отсекли голову…»
Так описал гибель Александра Бековича-Черкасского его проводник Ходжа Нефес, по счастливой случайности оставшийся в живых.
Шли первые годы XVIII века. Ветер больших перемен гудел над болотистым Петербургом. Молодой царь торопился. Петр I вел войну со шведами, закладывал на Урале заводы, посылал купцов торговать в Голландию и Англию.
Майским днем 1714 года Петр подписал указ: князю Черкасскому отправиться в плавание на Каспийское море, обследовать и нанести на карту неизвестный его восточный берег, найти старое русло реки Амударьи, в том месте обосновать крепость…
Царь был нетерпелив и дальнозорок. За красно-желтыми каспийскими берегами он видел белые города Индии. В Индию был нужен водный путь. «Если повернуть Амударью в старое русло из Аральского моря в Каспийское, можно плыть до самых Хивы и Бухары. А там, за горами, рукой подать — Индия», — думал царь. Молодому государству нужна была торговля.
Россия выходила на моря…
Три раза отправлялся в путешествия Черкасский. Он обследовал Каспийское море, составил его первую карту, нашел старое устье реки. Он заложил не одну, а несколько крепостей.
В последнюю экспедицию, за Каспий в Хиву, он отплыл из Астрахани.
С ним плыли отряд солдат, купцы с товарами. Черкасского провожала семья — жена и дети. Простившись с путешественником в море, они перешли на небольшую парусную барку и отправились назад, в Астрахань.
Не успели суда экспедиции скрыться за горизонтом, как шквальным ветром барка была перевернута. Семья Черкасского погибла. Трагическая весть догнала князя в Гурьеве.
Так тяжело начался этот удивительный по смелости поход. По безводным, раскаленным пескам брел двухтысячный отряд Черкасского к Хиве.
Испуганные трудностями, боясь неизвестности, бежали почти все проводники. Враждебные хивинцы дважды нападали на лагерь. На третий раз они заключили мир. Хивинский хан уговорил Черкасского разделить отряд, а самого заманил к себе в лагерь.
Отряд Черкасского погиб.
Только четверо уцелевших, в том числе туркмен — проводник, добрались до России и сообщили о судьбе этой дерзкой экспедиции.
Но история капризна. Что отбирает она для себя, что оставляет в веках?
От третьего и самого знаменитого путешествия Александра Беко-вича-Черкасского до нас дошел только рассказ о трагической его гибели:
«…и перед шатром хивинского хана вывели из палатки господина князя…»
От первой, тихой и благополучной экспедиции осталась карта.
В 1717 году, будучи в Париже, Петр I показал ее французским географам.
Географы были поражены: в Европе не знали такой подробной карты Каспийского моря. Восхищенные, они избрали Петра членом Парижской Академии наук.
История капризна. На родине карту Черкасского быстро забыли. Завистники погибшего князя уверили Петра, что съемка берегов Каспия была сделана недобросовестно. На смену карте Черкасского пришли новые. Восточный берег Каспия на них совсем не был похож на тот, что начертил когда-то исследователь.
И все-таки история привержена к истине. Прошло двести пятьдесят лет, и в архивах была найдена копия парижской карты. Когда ее сличили с картами наших дней, то оказалось, что восточный берег Каспия, из-за которого когда-то шел спор, изображен Черкасским точно и добросовестно.
Эта карта осталась в веках.
Когда впервые подходишь к берегу, всегда волнуешься: каким откроется он?
В 1942 году мне пришлось три месяца плавать на Каспии. Его берега дважды поразили меня.
Западнее устья Волги мы шли на шлюпке к калмыцкому берегу, Шли ночью. Встречный ветер задержал нас, и мы подходили в темноте. На носу шлюпки стоял матрос и все время всматривался в даль. Выглянула из-за облака луна, сбоку засветилась ее дорожка, впереди и сзади поблескивали чешуйки волн.
— Должен быть берег! — сказал старшина.
Я посмотрел на часы. Должен быть берег.
Берега не было. Светлая линия горизонта кольцом окружала нас. Матросы едва двигали весла.
— М-да! — сказал я. — Попали!
— Не туда идем? — предположил кто-то.
И в этот момент шлюпка ткнулась носом в песок. Матрос на носу чуть не упал.
Веслом смерили глубину. Под кормой не было метра.
Вытащили шлюпку на мель и стали ждать рассвета. Когда взошло багровое плоское солнце, мы увидели перед собой берег: низкие песчаные косы, едва-едва выступая из воды, тянулись до самого горизонта.
На горизонте серебрилась ковылем степь, однообразная, по цвет) не отличимая от моря…
Через неделю наше учебное суд но перешло в южную часть моря Мы плыли курсом юг, к порту Пех леви. Утром я вышел на палубу.
Прямо перед кораблем в воздухе, не касаясь воды, белым пауком висела снежная вершина горы.
— Берег! — сказал я. — Через часок-другой станем на якорь.
Штурман покачал головой.
— Придем к вечеру, — сказал он, повернулся и ушел к себе в рубку.
Я присмотрелся. Горы не было видно, только снежная ее шапка, как перистое облако, парила в воздухе над морем.
Мы шли час за часом. После обеда небесная синева под шапкой уплотнилась и обрисовала тело горы. Потом из-за горизонта поднялись и другие вершины. Зазеленел, зачернел берег. Солнце пошло на закат.
Штурман показался из рубки.
— Гора Демовенд! — сказал он, ткнул карандашом в сторону снежной громады и припал к пеленгатору, выбирая приметный створ для постановки на якорь.
ЛОЦИЯ. В Каспийском море, не имеющем выхода в океан, течения образуют два больших круговорота: в северной части моря против часовой стрелки, в южной — по часовой.
Цвет каспийской воды в южной и средней частях моря зеленоватый, зеленовато-голубой.
Сильные ветры характерны для некоторых районов моря.
Мне всегда нравилось выражение «роза ветров». Эту «розу» я хорошо себе представлял: это такое место на земле, откуда сразу во все стороны дуют ветры — северный, западный, восточный, южный…
И вот я курсант морского училища. Я сижу за партой и внимательно слушаю преподавателя.
— А сейчас я покажу вам розы ветров, — говорит он.
Он расстилает на столе карту, и мы, подойдя к ней, видим: это карта Каспийского моря. Около каждого порта на ней нарисованы паучки. Тонкие ножки вытянуты во все стороны. У каждой ножки своя длина.
— Это роза ветров города Баку, — говорит преподаватель и касается острием карандаша одного паучка. — Видите, какое преобладание северных ветров? А это — роза ветров острова Кергелен в Индийском океане.
Я смотрю на значок-многоножку и начинаю понимать. Самая длинная ножка у Кергелена — западная. Чем чаще дуют здесь западные ветры, тем длиннее палочка, летящая с запада. Так вот какая она — «роза ветров»!
Места на земле, откуда сразу бы во все стороны дул ветер, увы, нет.
Интересно выглядит на карте розы ветров для мест, расположенных в полосе «ревущих сороковых» широт. У всех — длинная стрела, прилетевшая с запада, и ноль в кружке, стоящем посередине. Кружок нарисован для того, чтобы в ем помещались цифры, показывающие число безветренных дней (в процентах). Безветренных дней «ревущие сороковые» знают.
Курсантом я долго не мог запомнить: куда дует ветер и куда идет течение.
— Если написано — ветер северный, значит, он дует с севера, — втолковывали мне. — А если написано — течение южное, значит, оно идет на юг. Бельды?
«Бельды» по-азербайджански значит «понял».
Понять это я почему-то никак не мог.
— Ветер дует в компас, а течение идет из компаса, — начали объяснять мне по-другому.
— В компас… из компаса… в компас… из компаса… — без конца бормотал я, расхаживая из угла в угол.
Наконец мы пошли в учебное плавание.
Летним августовским днем я заступил на вахту. Мне доверили вести маленький учебный катерок.
Команда — три человека.
— Спутаешь ветер и течение — во! — сказал мне старшина и показал здоровенный веснушчатый кулак. — Катер на мель посадишь — выгонят! Запомни: сегодня ветер северный, течение постоянное, восточное.
Я робко подошел к брезентовому обвесу, которым был огорожен мостик, и глянул за борт.
Дул свежий ветер. Он шел с берега, сухой, северный, с легким запахом нефти. На берегу стояли вышки.
Из-под борта катера вырывалась и уходила на восток зеленоватая струя воды.
Рядом со мной стоял на высокой тумбе компас. Я взглянул на его картушку.
Все правильно: ветер северный, течение на восток.
— А чего тут путать! — сказал я старшине. — Ветер — в компас, течение — из компаса. Вельды!
Все было так просто, и непонятно, почему не запоминалось в стенах училища.
Каспийское море для меня — это приобщение к плаванию.
Последний курс морского училища мы кончали в Баку. Шел второй год войны, мы учились по двенадцать часов в сутки, сидели на черном хлебе и пшенке, а вместо сахара грызли привезенные из Ирана финики. Эту страну только что переименовали, и мы по привычке называли ее Персией.
Больше всего из занятий нам досаждала морская практика. Занятия по ней вел Воробьев — старик, не имевший за душой, по нашему мнению, и четырех классов средней школы.
— Для того чтобы прикрепить буксирный конец к шлюпке, дОлжно положить на переднюю банку шлаг… — медленно диктовал он.
«ДОлжно» — умереть как смешно!
Мы кипели от злости. Нам, постигающим тайны высшей математики, знающим глубинные причины хитроумных ошибок гирокомпаса, казалось издевательством писать:
«Бочки с мазутом поднимают на борт с помощью тросов и гиней».
— Тросы бывают манильские, пеньковые и сизальские. Для того чтобы выровнять трос в гинях, берем мушкель…
Это идет очередной урок мор-практики.
— Мушкель — колотушкель… — с ненавистью шепчу я.
Мой сосед быстро черкает что-то на промокашке.
— Передай дальше… — бормочет он.
На промокашке стихи:
— Что это у вас такое? — раздается громкий голос у меня над головой, и морщинистая рука ложится на промокашку.
Она несет ее по воздуху мимо самого моего носа. Воробьев подходит к окну и, опустив со лба очки в дешевой железной оправе, читает стихи, шевеля губами.
Воробьев был строг. Мы слышали от него и «извольте выйти вон», и «ракушками обросли», и особенно часто «вам гусак-с», после чего в журнале появлялась жирная круглая двойка.
На этот раз он не говорит ничего. Он подходит к столу, для чего-то поднимает и снова опускает на нос очки, листает журнал и начинает тихо диктовать дальше. Мы не записываем за ним. В налаженном механизме урока что-то безнадежно сломалось.
Прошло всего два месяца.
Мы плавали по Каспию на моторных катерах. Вместо названий они имели номера.
Наш «шестнадцатый» шел вдоль острова Наргин. Было время приборки. Смачивали палубу.
Старшина высунулся из рубки, заметил меня, выволок из ящика парусиновое ведро с привязанной к нему веревкой-концом.
— Набери воды! — крикнул он.
Я подошел к борту. Стремительный ток воды несся от носа к корме. Катер шел полным ходом. Я бросил ведро в воду и тотчас помчался по палубе, увлекаемый веревкой. Веревка стала железной, она врезалась в ладонь и со страшной силой тащила меня к кормовому срезу. «Сейчас за борт!» — подумал я и вдруг в последний момент ведро выскочило на поверхность, совершило несколько прыжков по воздуху и, растеряв всю воду, покорилось. Когда я вытащил его, в нем было с полстакана воды.
Я оглянулся — старшина ничего не видел. Незаметно перейдя на другой борт, я бросился опрометью в каюту и, достав из рундучка тетрадь по морской практике, начал судорожно ее листать.
Ага, вот оно! Записано на предпоследней странице:
«Для того чтобы набрать воды на ходу судна, должно метнуть ведро вперед по ходу судна и в тот момент, когда оно, полное и погрузившееся под воду, подойдет к тебе, рывком вытащить за ослабевшую веревку».
Я вылез на палубу, перешел на тот борт, где командовал старшина, и не торопясь, с этакой ленцой, метнул ведро, осторожно выбирая слабину и выжидая, когда оно поравняется со мной.
Морская практика учит:
• как вязать узлы,
• как ходить на шлюпке на веслах и под парусом,
• как взять на полном ходу ведром воду из-за борта,
• как сплести из старых веревок коврик-мат,
• как не столкнуться со встречным кораблем в море,
• как приветствовать при встрече иностранный корабль,
• как снять судно с мели,
• как подавать в тумане сигналы — и многому-многому другому.
Нехитрое дело — связать узел, А есть люди, для которых хорошо связать узлом веревку или канат бывает важнее всего на свете.
Это матросы.
Дело было в Баку. В городе, где много моря и ветра. Только море не море, а вода пополам с нефтью, и ветер не ветер, а летучий песок с камнями.
Потому и люди там крепкие: смоленые, хлестанные.
Служил в Баку на барже матрос. Звали его Гуссейн.
В барже возили нефть. Нальют ее, бывало, по самую горловину. Подойдет буксир.
— Эй, лови!
Шлеп в баржу толстенный канат с петлей на конце.
Гуссейн подхватит его и тащит к железной тумбе — кнехту.
Набросит на кнехт, затянет узлом.
— Пошел!
Запыхтит буксир, забурлит винтом и потянет баржу вон из порта…
Узлов Гуссейн знал множество.
Были у него узлы послушные: свернул, дернул — и готово.
Были упрямые: семь потов сойдет, пока завяжешь.
Были хитрые: год сиди — не распутаешь.
И был один — самый лучший, который Гуссейн почему-то вязал очень редко.
Раз поздно вечером в ноябре шел Гуссейн по городской улице и видит — в окнах, обращенных к порту, появились отражения огненных зубчиков. Больше, больше — и вот уже на всех стеклах заплясали молчаливые красные человечки. В порту начинался пожар.
Когда Гуссейн прибежал туда, на причалах было светло как днем.
Горела баржа с нефтью. Не Гуссейнова, а та, что рядом.
Огонь бил из нее, как из громадного примуса.
Пожарники ничего не могли поделать.
У кораблей, что стояли рядом, начали дымиться борта.
— Убрать ее, убрать! — кричали люди. — Сейчас взорвется!
Подошел большой горбатый буксир. С него на баржу бросили канат.
Теперь главное — его привязать.
Двое смельчаков влезли на баржу; задыхаясь от дыма, набросили тугой, пружинистый канат на тумбу, спрыгнули на берег.
Буксир потянул. Петля на конце лопнула — и канат змеей сбежал с тумбы.
Тогда крепить его полезли трое.
Молча следили за ними люди.
Вот узел на месте. Буксир дернул — канат соскочил и плюхнулся в воду.
Больше охотников не находилось.
И тогда какой-то человек вылил на себя ведро воды и взбежал на баржу по сходне.
От него сразу же повалил пар.
Человек на лету поймал брошенный с буксира мокрый канат и, присев на корточки, начал вязать его за тумбу.
От жары куртка на нем высохла и вздулась пузырем. Петля… еще петля… чуть-чуть потуже…
— Готово!
Махнув рукой, он бросился назад к сходне и, не добежав до нее, упал.
Обожженного, его вынесли на берег.
Это был Гуссейн.
Буксир натянул канат, и баржа стала медленно поворачиваться носом к морю.
Вот ее корма задела причал — трах! — канат дернулся и упал в воду.
Неужели узел не выдержал?
Нет! Канат вырвался из воды и снова натянулся как струна.
Баржа, освещая красным светом гавань, пошла к выходу.
В море буксир обрубил канат.
Не успел он отойти и на 500 метров, как баржа взорвалась… Желтый огненный гриб вырос над водой.
Когда он погас, баржи не было…
Гуссейн целый месяц пролежал в больнице.
Спина и грудь его были покрыты волдырями, а пальцы все в ранах.
Тяжелый канат, когда он вязал его, в кровь разодрал руки…
Вот каким оказался самый лучший узел Гуссейна — крепким, безотказным.
Но это был злой узел.
Животный мир Каспия не очень разнообразен, но рыбы, которые водятся в нем, — все ценные. Здесь живут осетр, белуга, стерлядь, морской судак.
В северной части моря обитают большие стада тюленей. Как и балтийский, местный тюлень тоже отбился от своих северных родичей. Его тоже отрезало от океана поднятие суши.
В устьях рек Волги и Куры водятся многочисленные птицы, кормящиеся рыбой.
Здесь можно увидеть розовых фламинго, добродушных мешконосов-пеликанов, стаи долговязых цапель.
Но всем рекам плавают баржи, и, когда надо, их выводят в море.
А вот волжские баржи в Каспийское море моряки долго не пускали.
Привели раз речники по Волге баржу в Астрахань. Стали ее морякам передавать.
— Так, — говорят моряки. — За что ее канатом взять?
— Как всегда, — отвечают речники, — за сопляки, за уши да за чертенята!
Что за чепуха!
Никакой чепухи: просто раньше на Волге так швартовые устройства назывались — бревна, за которые надо вязать буксирный канат. Ну, как баржу с такими названиями в море выпустишь!
Команда на корабле — дело серьезное. «Право руля!» — значит «право» и никак иначе. «Человек за бортом!» — дай «стоп», спусти шлюпку, не забудь дать сигнал. Словом: лезь из кожи, отводи беду.
А еще недавно на кораблях была смешная команда: «Шишка, — забегай!» Я, когда в первый раз ее услышал, даже присел от удивления: «Какая шишка? Куда ей забегать надо?»
Оказалось просто: когда матросы тянут канат, а места на палубе мало, последние, те, кто дойдут до борта или до стенки, должны перебегать вперед и там снова браться за канат. Шишка — это гроздь людей на канате, забегай — значит беги вперед.
— Ты чего фыркаешь? — спросил меня тогда боцман. — Правильная команда.
И верно, команда правильная. А все-таки смешная!
— Чем плохо я вчера шлюпку привязал? Узелок, на него второй узелок, сверху третий… А боцман подошел, говорит: «Бабий узел!» Разве бабьи узлы бывают?
— Бывают. Это узлы, которые может развязать слабая женщина.
— Почему этот узел называется удавкой? Неужели этим узлом?..
— Да нет же. Когда его изобрели, сказали: «Удавиться, до чего прост!»
— Это правда, что в морской воде есть золото?
— Правда.
— А железо?
— И железо.
— А радий?
— И радий. Вообще в морской воде вся таблица Менделеева есть. И все элементы из воды добывать можно. Вот погоди, люди с делами на земле справятся и примутся за море.
— Скорей бы справлялись!
— Играли раз моряки и нефтяники. Мяч вырвался у вратаря — и в аут. Пришлось его водолазу доставать.
— Какому водолазу?
— Обыкновенному. Игра-то была в городке нефтяников, прямо посреди моря, на Нефтяных камнях.
Дома и вышки там на сваях стоят, площадка деревянная, аут — в воде.
— Ну ладно, а вот как это мяч мог утонуть?
— Гм… гм… И верно, никак.
— Да-а, в Баку бывает ветер — только держись. Раз случилось такое. Работал в порту паровоз. Вагоны отцепил — и катит себе через весь порт один. Вдруг, откуда ни возьмись, налетел ветер-норд. Как задул! Камни — по воздуху, все кругом дрожит. Налетел, поднял паровоз да как в море швырнет!
— Ой! Утонул?
— Нет. Спасли. Воду-то от берега ветром тоже отогнало. Пока она не вернулась, мы быстро-быстро шпал натаскали, рельсы принесли, дорогу на берег выложили. Машинист по ней обратно и выкатил. Только выбрался, ветер стих, вода — на старое место вернулась.
— Ну и ветер в Баку!
Наберет ли матрос ведром воду из-за борта?
1. Можно ли проехать по железной дороге из Баку в Красноводск?
2. Что за соль пластами лежит на берегах залива Кара-Богаз-Гол?
3. Почему один из поселков на восточном берегу Каспийского моря носит название Форт Шевченко?
4. Каким штыком нельзя уколоть?
5. Что называют «визитной карточкой корабля»?
Если шлюпка движется на север, вдоль восточного побережья Африки, то берег не может быть у нее с правой стороны. Вероятнее всего, шлюпка плывет вдоль западного берега Мадагаскара. Тогда маленькие обезьяны на берегу, о которых пишут матросы, — лемуры. Бабочки очень крупных размеров тоже характерны для этого острова.
Почти правда рисунок нижний (В). Слоны хорошие пловцы. Известны случаи, когда плывущих слонов встречали в море вне видимости берегов.
1. Советский Союз, Перу, Япония.
2. В Северном.
3. Путь кораблей лежал в области муссонов. Их направление меняется раз в полгода. Ветер, который был для Васко да Гамы при движении от берегов Африки к Индии попутным, на обратном пути затруднял плавание.
4. Из-за большого давления, которое сохранилось в их внутренностях.
5. Сайра.