— А ты? — спросила она.
— Я сейчас, — сказал я.
Она побежала, но несколько раз оглядывалась. А у самой школы остановилась и некоторое время смотрела на нас. Видно, что-то ей не понравилось. Я махнул ей портфелем, и она нехотя пошла в школу.
— Ну, чего тебе? — спросил я у парня.
— Ты чего же уговор не выполняешь? — спросил он, оскалившись.
— Да ведь ты же сам ушел! — заорал я. — Я в садик вместе с твоим Фуфлой приходил, а тебя уже не было.
— А ты бы подождал, подождал бы, — пропищал он. — Так вот давай-ка сейчас сгоняй. А я вон на том углу подожду.
— Да пошел ты! — сказал я. — Я в школу опаздываю. И что я тебе, посыльный, что ли?
Он стиснул мне плечо, как вчера, — тут уж я чуть не запищал. И в это время на той стороне улицы я увидел Веньку Жука. А он увидел меня с этим типом и остановился как вкопанный, мне показалось, что он хочет драпануть — как-то он странно дернулся взад и вперед. В общем, явно испугался. Но потом довольно решительно направился к нам. И тут парень тоже заметил его. Он сразу выпустил мое плечо и уставился на Веньку, прищурившись. А Жук подошел как-то боком и стал рядом со мной.
— Приехал? — спросил он мрачно.
— Кто приехал? — пропищал парень. Венька и бровью не повел.
— Чего тебе от него надо? — спросил он и кивнул на меня.
— А ты кто такой, — опять спросил парень, — чтобы меня допрашивать?
— Ладно, кончай, — отрезал Венька зло, повернулся ко мне и сказал: — Ты иди.
Я хотел что-то сказать, но он так посмотрел на меня, что я пошел. На ступеньках школы я обернулся и подумал, не вернуться ли мне. Что-то уж больно не нравился мне этот тип. Сперва Фуфло, теперь Венька Жук. Он что-то говорил парню, и тот вроде спокойно слушал. Потом Жук махнул рукой, и парень пошел от него прочь. А Венька, словно раздумывая — идти ему или не идти, — нехотя направился в школу.
В вестибюле я глянул на часы: до звонка еще пять минут, и я решил подождать Веньку. «Что-то тут странное», — думал я.
Венька вошел в вестибюль, и я спросил его:
— Ты этого типа знаешь, что ли?
— Никого я не знаю, — буркнул он и начал подниматься по лестнице.
— Слушай, он Фуфлу знает, — сказал я, шагая за ним. Венька остановился.
— Чего пристал?! — сказал он сквозь зубы. — Отвали!
И побежал наверх.
А потом на всех переменах он сразу выходил из класса, и я нигде не мог его найти. Но если честно говорить, мне было, в общем-то, не до него, потому что уважаемая Маша Басова выкинула такой номер, что я даже растерялся. И не один, а целых три номера выкинула.
Во-первых, она пересела на другую парту. Устроила какой-то там обмен, в результате которого со мной рядом оказался ухмыляющийся Аполошка, а сама она уселась на первую парту со своим Герасимом-Германом — Г. А., как она его называет. То, что она пересела и со мной даже не поздоровалась — это ее дело. А вот то, что я будто бы мешаю ей заниматься — это уже не только ее дело. Она сказала об этом литераторше Ренате Петровне, когда та спросила ее, почему она пересела.
— Это правда, Половинкин? — строго спросила Рената Петровна.
— Правда, — сказал я. — Наверно, правда. Раз она говорит.
— Хорошо, что ты признался, но плохо, что ты, едва придя в нашу школу, уже начинаешь мешать. Учти, наша школа… — и минут пять она говорила о том, какая это замечательная школа и как надо дорожить ее честью и каким надо быть, чтобы стать достойным этой чести, и что, она надеется, коллектив возьмет меня в работу.
— Я его возьму в работу, — оказал Апологий.
Все заржали, а Рената сказала, что ничего смешного: Феофилактов, хотя тоже новенький, но, кажется, серьезный человек.
— Я серьезный, — сказал Аполошка, — и я беру обязательство исправить Половинкина к концу первой четверти.
У меня аж скулы свело от злости. Я стоял как болван и даже влепить этому трясучке не мог. А все ухмылялись.
— Чики-пики! — прошипел я сквозь зубы.
Аполошка вначале сделал круглые глаза, а потом вдруг изо всей силы хлопнул меня по спине.
— Ты чего?! — заорал я.
— В чем дело? — спросила Рената.
— Он подавился, — сказал этот змей.
У Ренаты от удивления брови спрятались под прическу.
— Чем подавился? — спросила она.
— Яблоком, — сказал чики-пики.
Тут и Машка захохотала, а Рената Петровна еще минут пять читала мораль о том, как нехорошо есть яблоки на уроках.
«Ну, погоди, попугай лопоухий, — думал я, — ты у меня еще не так трястись будешь». И строил всякие планы, и, конечно, ничего не слышал, что было на уроке, и схватил еще одно замечание.
Как только прозвенел звонок и Рената Петровна вышла из класса, ребята окружили нас с Аполошкой — думали, наверно, что будет небольшая драчка. Но я сказал Апологию:
— А ты ничего парень, веселый. Давай пять.
Апологий полупал глазами, а потом захихикал от удовольствия. Поверил. Он похлопал меня по плечу и сказал важно:
— Положись на меня, Половинка. Со мной ты станешь человеком!
Ребята смотрели на меня с сожалением. Решили, наверно, что я дурачок какой-то. А Машка даже кулаком по парте стукнула со злости и закричала, что я какой-то не то Караваев, не то Каратаев. Какой там еще Караваев?! Надо будет спросить у кого-нибудь. А Аполошку я и сам пе-ре-вос-пи-таю. А Маша… Маша… ну, что ж Маша…
Немножко меня утешило, что Татьяна на перемене подошла ко мне и сказала, что я вел себя совершенно правильно.
— Игно-рируй, — сказала она.
— Что, что?