— А они точно там справятся? — взволнованно воскликнула Лесса, надрезая прочным ножом шляпку опенка размером с кулак.
Не смотря на мартовские холода, которых не было вот уже сотню лет, флора и фауна по-прежнему цвела и пахла уже с середины апреля. После глобального потепления, если судить привычным для пращуров языком, осень сменялась весной, зима — осенью, а с марта до августа шло жаркое лето. Однако сейчас ощущения были вовсе не летним, отчего привычно «декабрьские» грибы полезли как на дрожжах.
— Оно от «борова» зависит! — улыбнулась Степановна, поправляя закрепленную на спине алебарду и аккуратно срезая стебли шалфея.
— Почему вы так говорите о Денисе? — возмутилась послышница. — Не такой уж он и толстый!
— Ой, не прикидывайся! — расхохоталась Ольга. — Да, аки, ты так о Дениске печешься, то так я скажу: не в жирке его проблема!
— А в чём тогда? — надулась девушка, поправляя длинный рукав.
— А-то и сама не знаешь?
— Ну, он дурак, конечно, но всё потому, что «окультуренный» и полненький!
— Он полон, конечно, но не жирку, а гордыни пустой! — пояснила Ольга и нахмурилась. — Тоже мне! Пуп земли, а даже воды без пинка не принёс бы! Вот Андрон его и учит.
— Почему? Он же дрова рубил и посуду мыл со мной!
— Это пока ты здесь он такой пушистый да шелковый, — буркнула женщина, стирая пот со лба и поправляя кокошник.
— Но ведь… он делал чего просят, — растерялась Вуншкинд, озираясь по сторонам и поправляя косу, закрученную в двойной венок на голове.
— Ты посудку в ночи помыла, солнышко?
— Ага! — улыбнулась послушница. — Вы уж простите, что не спросила. Просто подумала, всё равно уже не сплю и там было…
— Так, не жужжи, я поняла, — отмахнулась Степановна. — То-то и оно!
— Что «оно»?
— А тебя просить не пришлось, — она подмигнула, потуже завязав красный платок на поясе. — Ты молодчина, хвалю. Держишь хибару, в которой живёшь! А вороб? Хоть бы раз за собою сам бы убрал!
— Но он же убирает!
— Ну да, потому что ты ему об этом напоминаешь! — вдохнула Ольга. — Никто никому, хотя, и не должен ничего, но перед собою ты должен всегда! Раз это и ваш дом, пока что, то и вам его тоже держать!
— А почему тогда он капканы ставит? И почему на время? — насупилась Лесса. — Да-да, он мне жаловался, что дядька его заставляет торопиться всегда, будто в этом вообще какой-то смысл есть!
— Он то его терплячке обучает, — усмехнулась Ольга, — да и ловкости рук, в придачу! Мож оно и кажется, что бесполезно, вот только спесь на раз выгоняет, когда так с недельку потужишься! Ох, наивняк-то какой!
— А если он не справиться? Тяжело освоить искусство охоты, всё-таки!
— Выгоним, — спокойно ответила лесничая, пожимая плечами и закидывая в лукошко пару соцветий тысячелистника.
— Нельзя так! — возмутилась девушка. — Он же… живой человек!
— У вороба нахваталась? Быстро ж ты учишься житию-бытию, — нахмурилась сибирячка, внимательно изучая послушницу с ног до головы. — А толку с нахлебника? Надо будет: и с тебя должок возьмём! Да ты меткая, зверя свалить сумеешь! А с него толку что? И давай без дитинства! Уж воды принести да и дров нарубить я сама сумею, вот ещё!
— Ну не знаю, — вздохнула послушница. — А от меня какой прок? Сижу тут, грибы собираю. Какая-то неправильная сказка получается.
— Да ну? — усмехнулась Степановна. — А ты в них, грибочках-то, шаришь? Или наугад собираешь?
— Конечно! Я же специализированный патологоанатом церкви! А значит и в химии разбираться должна, и в растениях. Мы их всегда собирали, когда поставки лекарства нищали! Только я не умею целебные микстуры делать, только на ядах специализируюсь.
— Во-от!
— Ну и что? Ребята там зверей ловить будут, а я? Травку рвать?!
— Ох и гонора! — рассмеялась женщина. — А ничего, что без мяса то мы проживем, а без лекарственных трав и припасов — хрен! Или думаешь, так оно просто?
— Ну, не сложно, — вздохнула монашка. — Дэн говорил, что издавна мужчины охотились на мамонта, оленя, и всё такое. А женщины только могли, что детей растить и болтать попусту. Столько училась, и вот опять!
— Ой, ну что ты городишь? — отмахнулась сибирячка. — Ты себе прикинь, ага? Оно-то мамонт и кучка австралопитеков с дубинами? Спокон веков земледелием жили! Земля получше, чем её жители, кормит, — ласково поглаживая стебель манжетки подметила Ольга, уже достаточно насобирав её для будущей похлебки.
— Но, предки предков бы совсем без охотников усохли!
— Надо бы вам с Дениской поменьше общаться, — тяжело вздохнула Степановна. — Будет тебе знать, охотниками быть учатся, а не рождаются!
— А как же инстинкты? — надулась послушница.
— Нет у человека инстинктов, — усмехнулась Степанна. — Ну, аки бы и так, чего они б зимой творили? Тоже б от мамонта мерли, вместо того шоб запасы хранить? Меж прочь, кушали они помногу растительного усего, да во всю запасались! И впихивали в себя помногу, ведь вдруг не скоро поедят? Вот прямо как народ нынешний! Аки, мне проще щавельник сварить, чем ото пятнадцать зайцев ловить! Оно-то возраст уже!
— Ну как же тогда? — смутилась девушка. — А детки? С ними же только матери сидели, им некогда было племени помогать!
— Да слыхала. Но, вот эта вся «теория» — явно Рейхом попахивает! — поморщилась женщина. — Древнейшие жили недолго, лет тридцать — уже старина! Естественный отбор, так сказать. Уже как двадцать третий век на дворе, а народ всё с пещерными дурнями равняет себя! — она закатила глаза, отбрасывая длиннющую косу за спину. — Да и дурнями ли? Оно-то с детями не только девицы сидели. Мужичков там тоже хватало, ну тех, что сами по мужичкам. Эх, слова не вспомню!
— Фу! — скривилась послушница. — Не богоугодно мужеложество сути человеческой!
— Чего?! — во весь голос расхохоталась Степановна. — Ну оборжаться! Сразу видно: «Запретная биология» в действии! А ещё: «я сбежала!», «я не такая!».
— И вы что же?.. — ахнула белокурая. — За мужеложцев ратуете?
— Да нет мне дела до них, вот ещё! — фыркнула женщина и устало закатила глаза покачав головой. — Так-то по фене на тех, кто мне житьё не воротит. Мне главное чтобы по уму и по грамоте было, иначе толку то взагалём?
— Ну это же изврат совсем! — монашка тут же залилась краской. — И вообще, что за запретная биология такая?!
— А такая, за которую головы рубят. Помниться, не так уж и давно, Дениска от «делишек девичьих» весь пеной сходил? Ты думаешь, чего он такой ханжа, Лесик?
— Не знаю, — монашка замялась. — Ну так, это ж нормально совсем, даже книжек читать не надо, что б знать, что все писают, например! А это…
— А всё остальное — тоже часть негласного запрета на знания, — нахмурилась женщина. — Чем меньше знает народ, тем больше пляшет под дудку того, кто его формирует! А формируют народ власть имущие и они никогда не позволят тебе знать больше, чем то положено!
— Так ведь, а как же охотники?
— А я кто? — расхохоталась Степанна. — Вот уж не поверю, что дурачки, оные «предки-предков», там что где-то делили! Кто посильней — того й на охоту, а остальных на хозяйство оставляли, это ж логично! Им там выживать было надо, а не жиру беситься!
— Да как же так? — раскисла Алессия, которая уже совсем запуталась в совершенно противоположных сведениях со всех сторон.
— А так, что мы с тобою и понятия не имеем, как жили все те люди взаправду. Вот только, как бы то ни было, аки не «богунеугодным» головы рубят, а уж совсем наоборот!
— Не правда! Бог любил всех своих сыновей и дочерей! — в сердцах воскликнула девушка. — Это «Истинный завет» вовсю несет боль и разруху душе человеческой! Уж я-то не понаслышке знаю, как они там свои «джихады», «вендетты», крестовые походы устраивали!
— Ого! — Степанна нахмурилась и внимательно присмотрелась к монашке. — Это же откуда такие познания? Аки, таких заветов у Аргина и нет.
— Я не могу вам сказать, извините, — Лесса поникла и опустила голову. — Просто, ещё никогда не видела кого-то, кто называл бы нормой такую ужасную вещь как мужеложество. Это же мракобесие и психические отклонения!
— Не, это всё тот же отбор и эволюция, — усмехнулась Ольга. — Сами ученые предки казали, что так природой задумано да у всех видов животных устречают. А коли угодно тебе: нет мужеложества никакого. Оно то человек, он изначально в «обе стороны» ходит, да всё равно не понять тебе то, коли давно уж науку наш люд схоронил.
— Вы это о чём?
— Да ни о чём, — Ольга пожала плечами. — Ох, и надобно ж вам, всё-таки иногда и книжки читать, а не «мнения» свои мыслить! Вот ведь чего Рэйхо-церковность с людями делает! Шо слышу — то говорю, а проверить — шишь!
— Да кто же вам такое сказал?! — в стеклянных глазах девушки читалась невероятная беспомощность.
— А кто себя биологами звал? «Теория эволюции» называется! Старинная такая штука, нынче за неё казнят без шуточек! Да й почитать бы дала, будь я в забытом Харукове, да не судьба. Еле ноги унесли от психопатов тамошних! — женщина покачала головой и печально вздохнула. Она прекрасно помнила о том, как сама через это прошла, как они с Андреем находили старинные записи, желая разобраться во всем, чего сами понять не могли:
— Ох и сломалась то природушка, уж весною жары никакой! Весь урожай почах!
— Биологами? Это кто?
— Понятно… Слухай, есть такая штука: наука, что нынче «извратной» кличут. Так вот она всех различных животных изучала! Людина — то тоже звер! Так шо, не тараторь мне тут! Не хош — не верь, толку с того.
— А если не так? А если, всё-таки, изврат? — монашка недоверчиво покосилась и надула губки. — Чем докажете?
— А ничем, кроме того, что в башке отложилось! — подмигнула трактирщица. — То-то оно, шо пояснить людя́м за мужика в небе как-то сумели, а за природушку: да всё никак! Да то понятно, что бедолажку создательницу ещё сами предки всяко гнобили, окаянные.
— А если бы ваши эти учёные вам доказали обратное, что тогда?!
— А вот тогда: буду рада извиниться и иметь в виду! — лучезарно улыбнулась Ольга. — Если, конечно, что истинно то всё докажут! Дело же не в том, чего я хочу, а в том, как оно на самом деле есть! И только в этом настоящая сила и ценность знаний сокрыта! Мне-то вообще по барабану, кто, где и чего делает, пока к нам в избу с огнями не лезут. А там-то я кого угодно уж пришибу без разбирательств! Если безвредно — значит хай будет.
— Докажут? — недоверчиво ухмыльнулась Лесс. — Как же?
— А это уж другой вопрос, да всяко уж, поздно о том распинаться. Ты мне лучше другое скажи, у вас в… в «Храме» книжки были?
— Были, конечно.
— Доанархичные?
— В большем, именно такие. Правда, послушникам не позволялось их читать, но я туда всё равно лазала, вот и нахваталась всякого.
— Вот как? — Степанна нахмурилась. — Значит, и архивам есть место быть?
— А, что, простите? — девушка глупо улыбнулась и вопросительно захлопала ресницами.
— Ой, не важно! — она отмахнулась. — Вот в тех книжках, которые ты читала, что-нибудь об этом, как говоришь, «мракобесии», находила? Ну от про эволюцию всякую труды научные?
— Да нет. «Биологий» всяких в Церкви точно уж не было, — послушница тяжело вздохнула, понимая, что вовсе не такая уж и начитанная, как ей бы хотелось.
— Откуда же ты знаешь где природушка, а где мракобесие? — недовольно проворчала Ольга. — Вот я ж не сетую тебе, что никакого мужика не сидит на небе! Шо ж ты меня то возмусчаешь?! Аки, никакой бы Церкви Искупления той не было б, если б народу «воображаемых Богов» не втемяшили!
— Но ведь… Бог — суть всего сущего!
— Аки, не могу я тебе честно ответить, так оно, или нет. Потому, что доказать можно только наличие чего бы то ни было, а не наоборот. Жаль только, в богов люд верит, а в истину все никак. — Степановна так разозлилась, что даже не упомянула о том, что саму по себе веру они с Андреем вредоносной совсем не считали. Вот только боль за то, как нечто безвредное извратили до секты, мешали внятно разъяснить что-то младшей.
— Простите, — Алессия виновато опустила глаза. — Просто, священные догматы… просто, люди говорят… — она присела у тонкого дерева и с силой зажмурилась, закрывая лицо дрожащими руками. — Извините.
— Ты прости, — виновато отозвалась сибирячка, потирая сарафан и направляясь в сторону девушки. — Не серчай, но вот даже небо, оно ж не всегда голубое, особенно ночью. Кому-то оно черное, а кому-то тёмно-синие, но это же всё только точки зрения чьи-то, — вздохнула она, протягивая руку чтобы потрепать послушницу по плечу.
— Да нет никакого неба! — громко вскричала Алессия, отдергивая корпус, и обхватила руками колени. — Я знаю, что ничего знаю! Хватит уже! — глухо выпалила она, вжимаясь лицом в юбку и обхватывая пальцами тонкую спину.
«Плохо дело, — Ольга тут же отшатнулась, заняв оборонительную позицию и едва касаясь древка алебарды. — Только бы не снова…» — нервно сглатывая, она осторожно уселась напротив затихшей монашки и неспешно достала из поясного мешка бутылку с какой-то жидкостью и стальную кружку:
— Алессия, послушай меня.
— Да всё хорошо. Извините ещё раз, — тихонько всхлипнула Лесс. — Просто, я не знаю, как поступить, и мне страшно. Очень страшно. Очень!
— Возьми попей и давай поговорим? — успокаивающе промурлыкала Степанна, отливая в кружку немного травяного отвара. — Пока ты здесь: ты в безопасности.
— С-спасибо, — дрожащим голосом выдавила белокурая, вытирая слезы кончиком рукава и принимая напиток. — Вы не обращайте внимания, — она громко всхлипнула и сделала пару глотков, — даже и не знаю, что будет, если Кристин меня бросит. Я не хочу подвергать вас опасности.
— Опасности?
— Да! Ещё пару дней назад я об этом не думала, а сейчас. Мне правда очень стыдно! Правда! Вы с Андреем Павловичем не такие как все! Простите что сразу не…
— Успокойся, пожалуйста, и объясни спокойно.
— Вы же прекрасно понимаете, откуда я взялась? — тихо проговорила послушница, опуская глаза, и принялась тараторить в привычной для неё манере: — Церковные «тени» везде имеют глаза. Именно они следят за мной, и остальными «вольными». Я никогда не узнаю, как, где, и даже кто. Но, если не буду нести веру и правду слепым и бездольным: меня просто не станет, как и всех тех, кто отрекался от веры, поддавшись грехам мракобесия.
— Можешь не верить, но я знаю о Церкви поболе, чем ты только можешь себе представить. Не всё, конечно, но достаточно, дабы удивить даже тебя.
— Я догадываюсь, — она перевела дыхание и подняла виноватый взгляд на Степанну. — Вы извините, что я тут расселась. Сейчас…
— Ты отдохни, покамест! Лучше скажи, как же ты, пташка, выпорхнула из клетки Аргина? — женщина внимательно оглядела тощую «шпильку». Она и вровень не шла с настоящими боевыми монахами и послушницами Церкви. Худосочная и болезненная, Вуншкинд явно прошла через многое, раз её допустили до касты вольных монахов.
— Вы знаете о «прилежном воспитании» и пытках?
— Ещё бы, можешь не продолжать, — Ольга сжала зубы и слабо оскалилась. Она прекрасно знала о том, как именно истязают прилежных детишек, дабы промыть им башку и привить послушание старшим. — Что же такое должно было случиться, что ты вышла оттуда… такой? Тебя, прости за прямоту, уж не до конца изломали, малыш.
— Сложно так всё, — тихо ответила Лесс, не сводя с земли опустевшего взгляда. — Я не могу вам об этом рассказать.
— О чём? Не боись, уж я-то точно не могу быть церковницей!
— Святые отцы никогда не прощают ошибок. Раз говорите, что знаете достаточно, вы наверняка наслышаны о том, как именно нас очищают от грехов и всяких порочных мыслей.
— Безгрешный путь? Можешь не продолжать. Пойдем домой!
— Да нет, всё хорошо, — бесстрастно прошептала монашка. — Я прошла этот путь по своей воле. От начала и до самого конца — это было необходимо, тетушка.
— Что значит «необходимо»?! — в сердцах возмутилась Степанна, срываясь с места и хватая её за плечи. — Никто не заслуживает таких пыток! Почему же ты терпела всё это, если знала, что в итоге никогда не сможешь иметь… — она осеклась и стыдливо отвела взгляд, отпуская удивленную монашку. — Извини, я не должна была такого говорить. Это твоё дело. Зря я тебя перегружаю, ты ж так совсем загнешься.
— Да нет, вы же правы! — Алессия лучезарно улыбнулась, от чего женщину пробрал неприятный холодок. — Деток не будет, зато, я могу свободно «летать», пока меня не найдет возмущенный таким мракобесием жрец! А всё потому, что я с самого начала так задумала!
— Сволочи… — сквозь зубы выдавила Ольга, прикусив нижнюю губу до небольшой ранки.
— Ой, у вас!..
— Да не, забей, — она отмахнулась, наскоро утирая губы. — Слушай, малыш, как бы то сказать…
— Мм-м? — на лице послушницы уже не было ни следа от прежнего волнения.
— По своей воле, говоришь? Значит, ты с самого начала понимала, что все эти заповеди — бред сивой кобылы?
— Угу.
— Ты точно послушница?
— А вы посмотрите! — девушка улыбнулась, опуская ассиметричный воротник и демонстрируя выскобленный под правой ключицей рубец, в виде корявой вертикальной восьмерки. — Я сама его сделала, как и все остальные послушники!
— Метка Аргинала? — мрачно подметила охотница. — Почему ты показываешь ее далекому от Церкви человеку?
— Потому, что я не врушка! Да и потом, такая есть не у всех! — она мило улыбнулась и мечтательно подняла глаза.
— В каком смысле? — женщина вздрогнула. Она точно знала, что у каждого без исключения чада треклятого собора должны быть эти шрамы. Но знала ещё и о том, чего не могла говорить. Церковные тайны держали в строжайшем секрете, и даже Степановна понимала, что не может доверять свои догадки послушнице.
— Да не важно! — звонко отчеканила Лесс, поднимаясь с земли и отряхивая юбку. — Да и потом, вы не обращайте внимания! Всё ж равно атеистка! Толку настроение портить?
— Сама ты атеистка! — рассмеялась Ольга, подорвавшись следом и подхватывая секиру с земли. — Мы с Андрюшей, меж прочь, язычники! Так шо, не «ерстись», пока я тут тираду не залила!
— Ого! А что это? Вы что, языки коллекционируете?
— Пфф, да ты шо? Нет конечно! Аки, то вера предков наших древних!
— Ничего себе! — Лесса восторженно всплеснула руками. — Есть и другие вероисповедания?! Прошу, расскажите!
— А почему нет? — улыбнулась женщина. Ей даже не пришлось переводить стрелки, дабы не наносить воспаленному сознанию послушницы ещё больше увечий. — И кстати! Вот ты, по факту, сама-то каких божеств знаешь?
— По факту? — она искренне удивилась. — Не знаю никого, кроме Христа! И вообще, вы со своими «фактами» всё, наверное, знаете!
— Я знаю только то, что мне узнать удалось! — рассмеялась Степановна. — Что знаю, о том и говорю! А чего не знаю — о том и молчу!
— Почему?
— Негоже оно, трепаться, если не сном не духом, а от «бабки-культяпки» какой чего услыхал! Я только то, чего сумела прознать, констатирую, заради истинных знаний, а не мнений усяких! А уж о людях говорить, не узнав хорошенько — то вовсе нать пакостным быть!
— Чего?
— Не ставь за правду всё то, чего проверить не в силах. Аки, потому и пали предки, что нравы свои превыше всего вечно ставили! Да и не в том жизни толк, чтобы о таких глупостях спорить, когда кушоть нечего! Вот пойдем по воду и будет, — подмигнула она, поднимая с земли резное коромысло с висящими ведрами.
«Да уж, а о том, как на моей родине могли и за сережку в ухе убить — я тебе как нить потом расскажу», — про себя отметила Ольга, тоскуя по дому даже спустя целых двадцать шесть лет проведенных в бегах.
— Уф, и правда. Говорите точь-в-точь как… а расскажите мне о этом, как его? Ну, языках этих ваших!
— А я смотрю, ты и правда «неровная»! Аки, то ты о язычниках? Ну, слушай.
***