Пашка и Сергей этим утром были, мягко говоря, сами не свои. Они проспали сигнал к побудке (эх, не услышали, что за музыка сегодня, — досадовал Сергей), поэтому будить их пришёл лично вожатый Антон, твёрдо-мягкий в обращении со своими «сопляками», который при первом же знакомстве с отрядом так и сказал: «Вы теперь мои, сопляки, и я позабочусь, чтобы вы провели время весело и с пользой, как я когда-то в десанте». Все сразу прониклись уважением к Антону, как, впрочем, и к его напарнику — Ивану, высокому и плечистому морпеху. Тот ничего не обещал, а просто сообщил, что кто выбирает северные номера корпуса, будет под его началом.
Так и началось это утро для друзей с буханья увесистого кулака десантника в дверь и его зычного крика: «Подъём, салаги!».
Весь отряд, Головорезы и Романтики, наблюдали, как Сергей и Пашка выскочили из номера и понеслись, спотыкаясь в туалет. Через две минуты, успев плеснуть в лицо водой и мазнуть по зубам пастой прямо из тюбика, они под разнобой гиканья и криков «девчонки!» пробежали обратно в номер, чтобы уже через двадцать секунд выскочить. В общей сложности из-за двух сонь отряд выдвинулся в столовую на пять минут позже, но смотрели все волками, словно друзья под ноль лишили их завтрака.
Вожатого-моряка почему-то не было, а вожатый-десантник решил, что «пацанам» с утра полезно побегать. Косые взгляды стали прямыми и Пашка с Сергеем прочувствовали непереносный смысл фразы «раздевают глазами», правда, в их случае глазами не раздевали («Слава Богу!», — подумал неунывающий Пашка), а избивали. Да, это было больно морально.
Десантник заломил синий берет покруче и с криком «Не отставать!» нырнул в аллею, которая вела прямо в противоположную сторону от столовой. Пожимать плечами было некогда, поэтому все кинулись следом.
— С дороги, девчонки! — Чернявый дылда с лицом злым, спесивым и тупым топнул Сергею прямо по ноге и заехал локтем по рёбрам. Стало внезапно обидно, Сергей сбился с шага и его ещё трижды толкнули с разных сторон, так что он сразу оказался в хвосте. Пашку пихнули всего один раз, он вильнул в сторону и присоединился к другу.
Сначала они бежали молча, потом толстяк, выбрав паузу между своими пыхтениями, выпалил, обращаясь к другу:
— Хорошо!
— Что хорошо? — Не понял Сергей, с трудом выныривая из обиженных мыслей, в которых искал те самые разительные слова, которые бы пристыдили, поставили на место и заставили раскаяться дылду-задиру и всех, кто был с ним заодно. Получалось плохо, морализаторские фантазии то и дело скатывались к банальному мордобою, где Сергей проявлял отсутствующие у него навыки боевых искусств.
— Всё. — Выдох, вдох. — Вокруг.
Сергей был вынужден оторвать глаза от стелющегося под ногами асфальта, где крутились мысленные сцены торжества справедливости.
Конечно, Пашка сто раз прав: вокруг не просто хорошо, а щемяще чудесно. Солнце слегка желтит там, куда дотягиваются его косые, разрезанные листами и ветками лучи, бежишь словно сквозь калейдоскоп светотени, за один шаг перемахивая два десятка иероглифов — светлых, повествующих о радостях жизни, прошлых и будущих, и тёмных, таящих шифр страшных предсказаний, причин хандры и меланхолии, даты дождливых и холодных дней. Неожиданно Сергей увидел, что «иероглифы» мелькают не только под ногами, как проекции, но они составляют самое тело воздуха, продолжаясь и в твёрдые предметы. Грудью он чувствовал их вибрацию, словно проводил пальцем по зубьям расчёски. Эта щекотка в груди наполнила его пузырями как шампанское, не просто тело или голову наполнила, придала иное качество объёмному восприятию себя, как той части пространства, отведённого мирозданием под личность, машущую сейчас руками, топающую ногами и так идиотски… лыбящуюся?!
Сергею захотелось закричать. Вернее, запеть на той счастливой ноте, которая струилась сквозь него. Он посмотрел на Пашку и вернул ему:
— Хорошо!
Пашка едва заметно кивнул, и одними глазами сказал: «Да!», по свойски так, словно признался в некой сияющей тайне, сияние которой, сколь ярким бы оно ни было, видели только они — два друга.
Есть моменты, которые будешь потом вспоминать целый год, а есть такие, которых будешь время от времени осторожно касаться памятью всю жизнь. Интересно каким станет этот?
Впереди трусит разнокалиберная толпа мальчишек (правда к ним сейчас Сергей тёплых чувств не испытывал). По макушкам и плечам прыгают солнечные зайчики, оскальзываясь на выгоревших волосах, с разгону брызгают по глазам. Буйная зелень впереди рябит, проплавляясь лучами, по которым на дорожку и врывтаются, подобные флибустьерам, идущим на абордаж, зайчики-иероглифы.
Слева тянулась невысокая, по грудь, подпорная стенка сложенная из больших, всех оттенков коричневого, камней на толстенных швах тёмного, синеватого раствора. Почему-то такие стенки, и чем старее, замшелее, тем сильнее, заставляли Сергея приятно волноваться, с томительным холодком в груди разыскивая внутри себя причину волнения. Может быть, потому что они ассоциировались с замками и рыцарями из времён, когда история была молодой, а сам Сергей жил прошлую жизнь и верил в благородство рыцарей, силу колдунов и мощь драконов.
Справа, над непроницаемыми кустами нестриженного лавра (вот бы бабушке на борщ!) и между вездесущих здесь кипарисов, мелькало синее-синее море. В него караванами уходили белые облака, чтобы повернуть вспять вечером.
С одной стороны сырые тени дышали мхом, хвоей, прелой корой и прошлогодними дубовыми листьями, а с другой — свободный ветерок доносил свежий запах моря и просоленных пляжей. В носах мальчишек ароматы смешивались в пьянящие духи свободы и приключений.
Целая жизнь впереди, да ни абы какая! Мы ж бессмертны, как и этот бесконечный мир!
Сергей чуть не расхохотался от искренности пафоса мыслей и даже дружеский толчок не нарушил возвышенной настройки, просто Пашка со второго плана переместился в центр кадра эпического кино.
— Прикинь. — Толстяк наловчился дышать ровно и говорить при этом короткими фразами. — Нас высадили. На берегу. Морпехи — мы! Пробираемся. По джунглям. За диктатором!
Лицо Пашки договорило остальное: на нём смешался восторг зрителя боевиков, который замлел от крутых парней, и доблесть бравого солдата, настоящего воина, который живёт войной и дышит смертью. И сейчас этот суперкрутяк, высеченный из кремня, поддался чувствам и протащился сам с себя, расчувствовался, аж глаза заблестели влагой. Но не просто так, а открывая своё суровое, но человеческое, сердце другу, может быть единственному существу на свете, настолько же крутому, а потому понимающему всю бездну чувств воплощенного Марса — бога войны!
Удивительно, но морда Пашки задела в душе Сергея толстенную струну, которая, срезонировав, натянула и ему соответствующую физиономию. И вот уже рядом не бежали, а чеканили землю летящей поступью два ветерана, настолько ветеранистых, что в их движениях чувствовалась ещё спартанская выправка.
Даже жалко стало, когда через минуту отряд выбежал на террасу, «спартанцам» снова пришлось прикинуться обыкновенными мальчишками, что было проще простого, памятуя о недавней враждебности проявленной спесивым второгодником и его приспешниками. К счастью, все были слишком заняты неожиданными обстоятельствами: завтрак откладывался, вместо столовой их привели на открытую, с видом на море, но без всяких признаков съестного площадку.
— Рассредоточиться по плацу! — С удовольствием рявкнул морпех. — На расстояние не менее вытянутых рук.
Голос его, в обычных обстоятельствах — молодецкий бас, преобразился теперь в командирский рык, возражать которому немыслимо, даже задавать вопросы не хочется. Поэтому все молча забегали с удивлёнными лицами, разве что, не сталкиваясь лбами. В общем хаосе и недоумении спокойно улыбались, помимо вожатого, всего-то трое-четверо человек, в их числе были и Сергей с Пашкой. «Пошли в тенёк», — сказал толстяк и потащил друга на самый край площадки, сбоку, но, тем не менее, близко к Антону.
Вскоре беготня улеглась, только один безымянный очкарик, тыкался в свободные места, но все вытягивали руки и оказывалось, что лишнему нигде не поместиться. Наконец очкарик решился встать позади, куда и бросился с запоздалым рвением. На свою беду он побежал мимо главного задиры в отряде. Тот сосредоточенно и азартно — блестящий кончик языка показался между губ — смотрел, как неудачник перебирает ногами. Точно выверенный удар носком кроссовки по стопе заставил очкарика жалко вскрикнуть, подскочив и пропустив шаг, а потом громко топнуть, чудом удерживая равновесие.
До своего места очкарик похромал с пунцовыми ушами под нестройный смех нескольких гиен.
— Эльдар! — Крикнул вожатый. Услышав своё имя, чернявый привычно сделал издевательски невиновный вид, ссутулившись и подняв брови в немом вопросе: «Начальник?». Похоже, он копировал некого героя-проходимца из кино, недоставало папироски и вывернутых карманов. — На завтрак пойдёшь позже остальных, будешь слушать лекцию о технике безопасности в лагере. А для остальных говорю сразу, — ребята впервые увидели десантника настолько серьёзным, — два синяка или две царапины, ссадины, шишки по вашей вине на ком-либо кроме вас, и можете паковать вещи. Эльдар! У тебя осталась всего одна выходка.
— За что? — Выкрикнул дылда. — Он сам такой кривоногий!
— Надолго с нами не задержишься, — констатировал вожатый, глядя Эльдару в глаза. Тот кончил придуриваться и быком уставился в ответ. Десантник улыбнулся, из его голубых глаз полилась трансляция сообщения: «Сынок, ты — гамно». Держать этот взгляд было всё равно что смотреться в зеркало и видеть там гамно, и знать, что отражение не врёт. Хуже было только то, что окружающие заглядывают тебе через плечо и видят тоже самое: кусок гамна на твоём месте.
Играя желваками, Эльдар потупился и пробормотал себе под нос: «Посмотрим». В его сторону старался никто не глазеть, особенно «друзья-гиены».
— Сейчас сделаем зарядку, салаги, — как ни в чём ни бывало сказал Антон, — и без промедлений помчимся завтракать, а то я уже начинаю слышать протесты в ваших животах — с ними спорить трудно, там мозги отсутствуют напрочь.
Смех прокатился по площадке, все с удовольствием забыли о конфликте, который чуть не лёг тенью на замечательное утро.
— Становимся: ноги немного шире плеч, врастаем в землю, чтоб вас и бэтэр не сдвинул. — Вожатый говорил и показывал, как надо делать. — Руки согнули в локтях, сжали кулаки — представьте, что вы монахи шаолинь! Я ваш сенсей, мы стоим на склоне горы Куим-Сё, внизу простирается Японское, а может, и Китайское море. — Вожатый медленно показал удар с поворотом кулака, все повторили. — Скоро приплывут корабли бледных варваров. — Теперь движения обозначались быстрее: левой, правой. — А мы им должны накостылять! Давайте, двигайте своими маленькими желтыми ручками, а теперь и ножками. — Вожатый показал низкий удар правой ногой, левой. Старательно размахивая конечностями, «монахи» то и дело теряли равновесие, отчего покатывались со смеху, дивясь собственной и чужой неуклюжести. — Теперь связка, делаем вместе со мной! — Десантник сначала медленно провёл удары руками, сразу же ногами, слышно выдыхая ртом. Мальчишки, словно отражения в трёх десятках кривых зеркал, шатались и хакали.
— Быстро! — Антон принялся молотить воздух, выдавая короткие глухие звуки горлом. Замер с шумом втянув носом, и снова заработал конечностями, бесстрастно молотя невидимую грушу. Третий раз, четвёртый, пятый… «монахи» силились не отставать, но стали путаться, размахивая хатично левыми-правыми руками-ногами-макаронинами и даже закручиваясь вокруг оси.
— А-а-аа! — Вопили мальчишки взбивая воздух, пока он не задрожал и не поплыл. — А-а-ао-о?! Корабль? а-а-аа… Корабль плывёт!
— Это бледнолицые!
— Они приплыли захватить наш монастырь!
Больше никто ничем не махал, а все только смотрели за спину вожатого, вытягивая шеи. Они бы сорвались и бросились к краю площадки, но покинуть места без команды Антона никто не решался.
Вожатый невозмутимо сложил ладони перед грудью, слегка наклонился и выкрикнул:
— Аригате!
Продолжая дурачиться, отряд ответил таким же поклоном с «аригате!». С тем же воодушевлением мальчишки бы сказали «сузуки», ведь главное не слова, а то, чьё конг-фу сильнее.
— Вольно. — Скомандовал Антон и обернулся. Сначала он застыл, а потом подошёл к перилам, обрамлявшим край террасы, за которым гора круто спускалась к следующей полосе сосен и кипарисов другого яруса, петляющего змеями серпантинов парка. По обе стороны от него в ограду влип отряд, чтобы молча наблюдать за приближением корабля.
К берегу на всех чёрных дымах из дюжины труб двигался бронированный монстр. До берега ему оставался какой-то километр и поэтому мальчишки могли различить не просто силуэт корабля, но и крупные детали, вроде пучков стволов на множестве орудийных башен.
Странное чувство возникло у зрителей, словно созерцают они явление призрака, появившегося беззвучно из моря минуту назад, чтобы так же беззвучно кануть в безвестность. Но прошла следующая минута и еще одна, а корабль никуда не исчез, сократив расстояние вдвое. Из труб с удвоенной силой повалили сажевые облака и ощущение призрачности поблекло, отступив под вполне конкретным, хоть и отдалённым гулом машин, перешедших в форсированный режим.
Корабль тормозил свою тушу.
Разбивая последние сомнения в вещественности происходящего, залязгали толстенные цепи якорей, выбрасываемых, чтобы зацепиться за дно и за реальность. Тысячетонный дредноут пахал якорями и дымом море и небо, утверждая невозможное существование здесь и сейчас.
Гул замедлился, стих до утробных пульсаций, машины перешли на холостой ход, остановив чудовище в двух сотнях метров от берега.
Слишком близко и беспокояще. Угрожающе близко.
Вожатый с трудом расслабил челюстные мышцы:
— Кто думает, что это, — уточнять не требовалось, что именно, — повод пропустить кормёжку?
Все молчали, с трудом отрывая взгляды от железно-бурого левиафана, чтобы посмотреть на вожатого глазами-вопросительными знаками.
— Я без понятия! — Ответил Антон на все невысказанные вопросы. — Вы есть хотите? Или будем стоять и таращиться до обеда?
— Мы хотим есть. — Первым подал голос Пашка.
— Да, хотим. — Поддержал друга Сергей.
Друзья переглянулись. Может они и отошли первые от изумления, но были бледнее остальных, связав услышанное вчера в отряде 1-А, с тем, что сейчас стояло, как вкопанное, на всполахивающей блеском голубой глади моря.
— Ну что, салаги, остальные дар речи потеряли? — Вожатый обвёл отряд взглядом, тщательно игнорируя «явление».
Мальчишки пошевелились, некоторые стали что-то невнятно мямлить.
— Рад, что вы в коллективный обморок не грохнулись, барышни. — Под насмешливым взглядом отряд оживал, хоть и непрерывно косился в сторону моря. — И запомните: корабли не плавают, а ходят по морю, плавает дерьмо.
Все глубоко задумались над открывшейся истиной.
— За мной бегом в столовую! — Рявкнул Антон и направился к выходу с площадки. — Часовые замыкают и следят, чтобы никто не отстал.
Сергей и Пашка снова обменялись взглядами, теперь недоуменными: «Часовые? Какие часовые?». Пока друзья отсутствовали, отряды, оказывается, выбрали себе не только дурацкие имена. Ребята, покрутив головами увидели тех, кто, судя по всему, выполнял задачу «часовых»: два атлета — как на подбор, с сосредоточенными лицами кандидатов в какую-нибудь сборную. Популярный типаж у одноклассниц, правда, для самого топа им не хватает симпатичной дурости и длинных ресниц.
Отряд затрусил теперь уж точно по направлению к столовой. По дороге им встретился отряд младших ребят, которые шли, а не бежали. Они во все глаза таращились в сторону моря и возбуждённо размахивали руками, но когда завидели приближающуюся колонну на марше, замерли, вытянувшись и подобравшись. Сергею показалось, что те даже задержали дыхание. Он не ошибся. Когда между отрядами оставалась всего пара метров, малявки заорали хором:
— Корсары! И! Разрушители! Из! 3-Б! Привет! — Получилось слаженно и громко, хоть и по-детски тонковато.
Сергей и Пашка умилённо заулыбались, как вдруг грянуло над самым ухом, так что друзья отшатнулись:
— Головорезы! И! Романтики! Из! 1-Б! Привет!
Отряды рвали глотки от души, не сбавляя размеренного бега. Растерянные лица двух друзей затерялись среди удовлетворённых раскрасневшихся улыбок вокруг.
— Похоже они тренировались. — Сказал Пашка Сергею тихо.
— Причём, без вас, сачки. — Друзей, которые плелись почти в хвосте двумя скачками догнал часовой. Дышал он и говорил ровно, словно не бежал, а неспеша прогуливался, что, учитывая его слаженно переливающиеся мускулы, похоже так и было.
— Да мы вчера!.. — Начал было Пашка, но получил локтем от Сергея. — Мы вчера, да-а. — Закончил он невнятно.
— Точно. Вчера, да. — Добавил Сергей, чтоб не молчать под недоуменным взглядом атлета. — Просто эгегей!
Пашка многозначительно закивал, подтверждая, что эгегей имел место.
— Ну вы странные. — Протянул парень, рассматривая друзей, как диковинных жуков. Потом он неожиданно протянул Пашке, который был ближе, руку, — Виталик.
— Пашка. — С готовностью ответил Пашка на рукопожатие.
— Сергей. — Расстриженный красавчик чуть опять не запутался, только теперь в чужих ногах, но руку пожал крепко.
— Ты здесь не в первый раз. — Констатировал Виталик. — Я — тоже. Мы в прошлом году, наверное, в параллельных отрядах были.
— «Только вперёд»?
— Эти пижоны как раз были нашей половиной. «Б-52»! — заявил парень с гордостью.
— Круто. — Уважительно сказал Сергей. У него дыхание на бегу от разговора сбивалось, а потому он говорил короткими фразами. — Я в «Ангелах ада» был.
— Не круто. — Заметил часовой и они с Сергеем в унисон хмыкнули и хохотнули.
Пашка ревниво молчал рядом. Сергей повернулся к нему:
— Придётся рассказать тебе. Прошлогодний позор! — Последнюю фразу он выдавил сквозь смех.
Толстяк округлил глаза и покачал головой: как его друг мог что-то не рассказать, наверняка позор был страшный.
— Будешь рассказывать, — теперь и Виталик начал задыхаться, смеяться на бегу на тренировках его не учили, — меня позови!
— Замётано!
Из-за поворота, наконец, показалась столовая и отряд ускорил темп, прогалопировав последние метры, с негодованием кавалерийского скакуна взирая, как последние ручейки других отрядов заканчивают всасываться в двери.
— Никто не отстал? — Громко спросил вожатый, перекрикивая нарастающий гомон.
— Все на месте! — Отрапортовали не жалея горла, слаженно, как на плацу, часовые.
— Тогда, на штурм столовой — за мно-о-ой! — Антон рванул на себя двери и махнул рукой, как командир, ведущий бойцов в атаку. Отряд гурьбой ворвался в холл и поскакал через ступеньку на второй этаж, благоухающий теплым и вкусным запахом выпечки и сливочного масла.
В большом зале украшенной мозаиками столовой панорамные окна давали чудесный вид на море, где стоял как тёмная скала и низкочастотно гудел неведомый линкор. Сейчас на него никто не обращал внимания, мальчишки расхватывали подносы и спешили в очередь к раздаче, не отрывая взглядов от гарниров и салатов, подлив и тефтель, чая и компота, крендельков, щедро посыпанных сахаром, и обычного хлеба — чёрных и белых тонких треугольных ломтиков.
Сергей и Пашка с полными подносами — утренняя пробежка и зарядка в стиле шаолинь вызвали зверский аппетит — заняли столик у самого окна, сев так, что каждый, бросив взгляд вбок, мог видеть заоконный простор и, конечно, бревно в глазу горизонта — корабль, чьи трубы всё источали дым, хоть и в разы меньше, чем при полном ходе, а особенно торможении.
— К вам можно? — К столику подошёл со своим переполненным подносом Виталик и, вежливо постояв секунду, пока друзья кивнули, сел лицом к окнам. Атлет определённо нарушал стереотип о неотёсанных школьных спортсменах. — Красавец. — Виталик кивнул в сторону корабля и стал отправлять в рот по кругу гарниры, овощи, подливу и тефтели.
— Да уж, — ответил Пашка с набитыми, как у хомяка, щеками, а Сергей, тоже жуя, неопределённо помотал головой, то ли не соглашаясь, то ли, наоборот, горячо подтверждая: «Вах, какой красавец!».
В столовой постепенно нарастал живой гул, в котором даже с малознакомыми людьми можно молчать, не испытывая неловкости. Совсем обойтись без слов, правда, не получалось, то и дело кто-то из троих тряс в воздухе вилкой с наколотым кусочком и говорил, о том, какая это классная штука и что остальные её обязаны попробовать как можно скорее.
Когда подносы опустели более, чем на две трети, а это случилось всего минут за десять, уютный гул превратился в громкий гвалт.
— Так где вы вчера умудрились пропасть на целый вечер? — В лоб спросил Виталик, отхлебнув компота. — Если не секрет, конечно.
Друзья переглянулись и дружно вздохнули.
— Что, секрет?
— Нет, но ты не поверишь, — ответил серьёзно Сергей.
— Но рассказать-то надо! — Пашка грохнул компотом по столу.
— С чего тогда начать?
— Ребята, начинайте с начала.
— С начала получится слишком долго, — Пашка отмахнулся и плеснул компота на стол.
— Не маши компотом. Давай с конца расскажем. На прямые вопросы надо давать прямые ответы.
— Так он же не спрашивает у нас, что здесь происходит, а только — где мы вчера были. — Последовал многозначительный глоток.
— Блин, придётся рассказывать сначала.
— Да хоть с середины! — Вскричал Виталик, а потом, глянув на часы, добавил тише, — пять минут до конца завтрака остались, рожайте уже что-нибудь, кроме этой околесицы про конец и начало.
— Вчера, — взял быка за рога Пашка, — нам подкинули ключ от леса. Мы туда пошли и встретили зомби, какого-то монстра! Настоящего, не в переносном смысле.
— Еле ноги унесли, — Сергей посмотрел Виталику в глаза, пытаясь передать ему всю серьёзность заявления, и найти там ожидаемый немой вопрос: «Что эти клоуны буровят?». Но часовой смотрел серьёзно из-под нахмуренного лба. «Надеюсь, он не решает, кого бить первого», — пронеслось в голове у Сергея. — Нам помог вожатый, то есть парень, на него похожий, но с таким странным и страшным пистолетом.
— Я думаю он ему голову отстрелил. — Вставил Пашка.
— Кто кому? — Не меняя мимики спросил часовой.
— Вожатый чудищу.
— И какое оно было это ваше чудище? — Кажется, Виталик не издевался.
— Худой страшный бомж с огромной пастью — гандбольный мяч бы влез — с кучей кривых, больших и острых зубов. — Сергею удавались короткие характеристики.
— Так может это и был бомж?
— Если только бомж-мутант, — усмехнулся Пашка.
— Со страха могло показаться всякое.
— Да я его пасть по самые гланды разглядел! — Толстяк начал заводиться. — Он со своих зубищ мне на лицо капал слюной голодной, он мне лицо съесть хотел! Вот. — Пашка выложил на стол фонарик с потресканным стеклом. — Я ему вмазал этим.
— Зачем тебе днём фонарик? — Удивился Виталик.
— От бомжей-мутантов отбиваться. — Невозмутимо ответил толстяк.
— Нужная вещь. И, судя по всему, — атлет показал на корабль, — скоро нам всем потребуется что-то посерьёзней карманных фонарей.
На длинном балконе постепенно собиралась толпа. Мальчишки разных возрастов, расправившись с пищей, спешили поглазеть на линкор, громко обмениваясь мнениями, уже даже споря и размахивая руками. Немногие стояли и смотрели молча.
— Так ты нам веришь? — Удивлённо протянул Пашка.
— Верю. И не потому, что такой доверчивый, или вы такие убедительные. Кстати, нихрена не убедительные. — Виталик говорил твёрдо — у него была такая манера, как у других привычка растягивать слова или глотать окончания, но теперь он утратил этот «акцент» и даже понизил голос почти до шёпота, почти, потому что совсем шептать, видимо, стеснялся. — Со мной в прошлом году здесь тоже кое-что случилось. — Сказав это, он даже оглянулся, что совсем не вписывалось в бравый образ, сложившийся при первом знакомстве.
— Что? — Выпалили Сергей и Пашка, оба подались вперёд.
— Я встречал вашего псевдовожатого с кобурой на бедре. Пистолетом он, правда, не размахивал…
— Из воды! — Разнёсся зычный глас вожатого и мальчишки из 1-Б невольно втянули головы в плечи, узнав десантника Антона. — Понежились и хватит, через три минуты жду свой шаолиньский монастырь внизу в полном составе.
Виталик вскочил, к нему вернулась твёрдость.
— Ну, поговорим еще, — сказал он и, взяв поднос, направился к выходу из столовой.