В кронах высоких деревьев гулял тот же ветер, но солнце успело пройти большую часть небосклона — дневной свет неуловимо пожелтел. Еще Рита заметила, что все тени удлинились и сдвинулись в сторону. Её подруги по половинке отряда сбежали с крыльца и устремились в беседку, а девушка, оторопев, осталась стоять — именно тени её поражали больше всего, причем человеческие виделись живыми и объёмными. Рите было хорошо спокойно смотреть сначала на тени других девчонок, потом на тени деревьев, которые оказались не менее интересными: листики на плоскости хоть и прятались друг за друга, но полностью не исчезали, создавая на ярком асфальте многослойный живой узор, текучую мозаику. Мысль о том, как непривычно её гипнотическое оцепенение посетила Риту, спокойно удивила и сделала созерцание еще глубже — у девушки даже стало дрожать дыхание.
Вожатая Маргарита показала коллеге на Риту, Светлана кивнула. Неизвестно сколько бы девушка ещё пробыла в экстазе, когда дверь за ней распахнулась и оттуда вылетели Хиз и Ира. Они буквально сбили Риту с крыльца — та, чтобы удержать равновесие сбежала по ступенькам, оглянулась на девушек и восхищенно сказала: «Ого!». Возглас этот подруги приняли на свой счет, но на самом деле он был адресован резкому выходу из транса.
Вскоре весь отряд был в сборе. Взглянув на вожатых, Таня поняла, чего им не хватало — теперь недостаток был исправлен — на идеальных причёсках Светланы и Маргариты покоились тёмно-серые — в тон костюмам, с тонкими белыми окантовками пилотки. Они были одеты прямо, словно на военных, справа поблескивало серебром: «1-А». Девчонки с восхищением и нелогичной завистью смотрели на головные уборы вожатых. Завтра ведь у всех будут такие же. Но хотелось именно сегодня! А сегодня серые, кажется, бархатные, с рядами маленьких дырочек вдоль бортов, невыносимо стильные головные уборы были только у вожатых и те, обладая ими, находились в перекрещенных лучах софитов всеобщего внимания.
— «1-А», — громко сказала Маргарита, притронувшись к надписи, — эти звуки сейчас для вас ничего не значат, но не пройдет и нескольких дней, как вы станете гордиться ими.
— «1-А», — громко сказала Светлана, — это мы!
— Завтра у вас у всех появятся такие пилотки, — Маргарита прикоснулась к другой стороне убора, — а здесь будет надпись, именно так вас запомнят другие отряды и вы запомните друг друга. Надеемся, вы хорошо продумали названия, через час их уже начнут вышивать.
— А можно посмотреть? — Раздался почти жалобный голосок Риты.
— Нет! — Хором воскликнули вожатые и девочка отдернула уже тянувшиеся руки.
— Пусть это будет для вас завтра сюрпризом, — сказала Светлана.
— Поверьте, они очень хороши, — добавила Маргарита, улыбаясь как чеширский кот.
— Ну, девочки, как будет называться наш маленький южный отряд? — спросила Светлана.
— Небесные ласточки! — выкрикнула Рита, её восторженно и вразнобой поддержали.
— Прекрасное название, — похвалила вожатая, — я с удовольствием его буду носить.
— И мы!.. — заголосили в ответ «ласточки».
— А что придумали мы? — спросила Маргарита.
Обитательницы северной стороны корпуса переглянулись, и за всех ответила рослая Аня:
— Горные нимфы.
Маргарита многозначительно кивнула, словно пробуя на вкус название:
— Очень хорошо. Меня за нимфу никто, конечно, не примет.
— А меня за ласточку…
Вожатые картинно повесили носы и весь отряд зашумел, пытаясь убедить Маргариту и Светлану в том, что они вылитые ласточки-нимфы. Те заулыбались и снова повернули свои гордые и довольные профили кверху. Когда эмоции улеглись, вожатые сообщили, что сейчас они выберут «почтальонов» — тех, кто будет говорить от имени своих отрядов, сообщая что-то вожатым, или в случае обратной коммутации, приносить вести сверху. Вот эту «обратную коммутацию» не все с ходу поняли, и высокая Аня сказала:
— Я приду и скажу всем, что мне скажет вожатая Маргарита.
— Ты совершенно права, Аня, среди Горных нимф быть тебе почтальоном, — Маргарита неожиданно погладила девушку по голове, та вздрогнула, но удивленная не отстранилась.
— Ну, а почтальоном у нас, — сказала Светлана, обводя взглядом свой отряд, — будет Рита!
В ответ Рита поклонилась, словно актриса в театре, а девочки-ласточки захлопали.
— А теперь минутку, мы со Светланой должны немедля отправить наши новые названия отрядов, — сказала Маргарита, достала свой мобильный терминал и принялась ловко нажимать кнопочки.
— По заказу лагеря, на фабрике предстоит вышить полторы тысячи пилоток, мы же хотим свои получить завтра с утра, а не к обеду или вечеру, — пояснила Светлана и тоже уткнулась в терминал.
Отряды негромко заговорили, все ещё плохо были между собой знакомы, а потому оставленные вожатыми, не знали толком, о чем можно общаться. Исключение составляли Полина со своими подружками-клонами, четыре венгерских девушки, Хиз с Ирой и еще пара небольших группок. Один коллектив прямо на глазах формировался вокруг Ани — ее уверенная, возвышающаяся над всеми фигура, притягивала окружающих. Таня ожидала видеть трёх Лен и Олю в лидерах, но венгерские девушки, казалось, при вожатых не хотели слишком высовываться.
Пауза не затянулась, Светлана и Маргарита оторвались от коммутаторов. Их лица были сосредоточены, даже немного хмуры, они внимательно вглядывались в своих подопечных, не спеша и тщательно стирая морщины озабоченности со своих высоких чел: Маргарита вновь стала холодно-снисходительной, а Светлана — радостно-светящейся, но у обоих кое-что всё же осталось от того, что они подсмотрели в своих машинках: готовность, скрытая алертность.
В это время директор лагеря Спартак Петрович, отодвинул клавиатуру, бросил взгляд на экран с картой и мигающим сиреневым пятном, отошел к окну.
«Как часто», — сказал он сам себе, — «второй раз за день. А ведь сначала мы годами ждали. Нужно быть готовыми».
Директор шумно выдохнул и вышел из кабинета.
Полдник!
До ужина ещё далеко, а аппетит не по расписанию зверел от свежего воздуха. Когда вожатые сказали всему отряду, что снова пора в столовую — полдник, половина девочек не поняла о чем идет речь. Многие думали, что полдник обязательно должен быть в полдень. Но тогда зачем он, если есть обед? Другие были уверены, что тот идет сразу после завтрака, как у англичан второй завтрак, и лишь единицы точно знали, где полднику место.
— Кто угадает, что обычно дают на полдник в детском лагере? — спросила Светлана у отряда, который растёкся по вместительной беседке.
— Пирожки с компотом! — выкрикнули одновременно Хиз и Ира.
— Правильно, — подтвердила Маргарита, — это обязательно в первый день. А что будет на полдник во второй день?
Отряд вопросительно посмотрел на подруг, те растерянно пожали плечами.
— Омлет, — раздался уверенный голос высокой Ани.
Вожатые удивленно вскинули брови:
— Редко кто из новичков на этот вопрос отвечает! — сказала Светлана. — Но ведь ты первый раз в нашем лагере.
— Мне бабушка, когда делала омлет, всегда рассказывала о том, что только в советских лагерях умели делать омлеты высотой с ладонь и притом такие, что таяли во рту.
— Мы взяли лучшее от советских лагерей, — сказал незнакомый мужской голос. Все немедленно обернулись — у входа в беседку стоял классический пенсионер, может быть даже ветеран труда. Через руку висел коричневый пиджак, на котором разве что орденов не хватало. — Ну, здравствуйте, дети, я — директор «Кристалла» Спартак Петрович. В моем возрасте и при должности без отчества никак нельзя, а я так и не привык, до сих пор себя просто Спартаком считаю.
— …гладиатором… — кто сказал, было непонятно, тихий голос спрятался за спинами. Директор, услышав это, гордо улыбнулся и стрельнул пронзительными серыми глазами — совсем в этот момент молодыми.
Вожатые вытянулись по струнке. Тот смотрел на них, не как на подчиненных, а как на любимых учеников.
— Здравствуйте, Спартак Петрович! — сказала Светлана.
— Здравствуйте, Солнечные ласточки, — ответил директор.
— Рады вас видеть! — сказала Маргарита.
— И я вас, Горные Нимфы.
— Здравствуйте… — пронесся нерешительный шорох отряда «1-А». Девочки при виде большого начальства оробели, хотя директор вызывал симпатию: он был похож на любого из тех пенсионеров, что любят в солнечный денек посидеть с шахматами в сквере, а не доставать внуков дома.
— Пойдемте полдничать! — пригласил Спартак Петрович и девочки немедля стали выбираться из беседки, кучкуясь за спинами вожатых.
Двести метров до столовой в сопровождении директора не стали неловкими. Спартак Петрович просто шел рядом с отрядом, в то время как вожатые возглавляли его, и разговаривал со школьницами, как добрый классный руководитель.
— Сижу в кабинете, в своей башне. — Когда деревья расступились, директор показал направление, и все смогли увидеть небольшое трехэтажное здание, построенное выше других по склону горы. — Бумаг на столе столько, что можно рыться до конца смены, ну их… Для меня лагерь не начинается, пока детей не увижу.
— А мы первые? — просила Рита.
— Да, самые первые.
— А почему мы? — теперь вопрос задала Аня, ей не надо было тесниться к директору ближе, как Рите — она обратилась поверх голов.
— Очень просто, это моя личная традиция, — директор заулыбался, видно ему очень нравились традиции, — идти к тем, кто первыми пришлет названия отрядов. Спасибо, что это были вы, а то, сразу после «Ласточек» и «Нимф» пришли «Трансформеры» и «Супер-пауки». На минуту позже и пришлось бы идти почти в самый низ восточной части — там младшие мальчики — в этом возрасте всегда веселые, но утомительные, к тому же обратную дорогу вверх я бы сам не осилил. Пришлось бы, едва зайдя за угол, «гольфушку» вызывать. — Спартак Петрович пояснил: — Это старенький электроавтомобильчик, его молодость прошла где-то на гольфовых полях в Голландии — дети из первых смен подарили, когда выросли.
— Жаль фуникулер не подарили, — попыталась сострить Таня Хизер. Ее шутка сильно насмешила директора:
— Это когда здесь дом престарелых будет — обязательно запустим фуникулёр!
Спины вожатых тоже заулыбались, а вот большинство ровесниц Хиз лишь наморщили лбы.
Возле столовой директор попрощался с отрядом:
— Я по скромному, с черного хода — на кухне сюрприз сделаю, лично проверю насколько вкусные пирожки испекли наши повара.
Спартак Петрович свернул за угол здания. Отряд смотрел ему вслед — бодрому и крепкому пенсионеру, который без всяких усилий расположил к себе «1-А».
Солнце клонится к закату — маленькое и яркое, долго не могу оторвать от него взгляда. Зрелище действует успокаивающе, даже не приходится прибегать к навыкам, полученным на последних психотренировках. Мне совершенно безосновательно кажется, что всё будет хорошо. Наверное, так действует этот воздух, пронизанный сладкими и терпкими запахами. Мысли снова возвращаются к одному и тому же, правда, было бы странно, если бы я сейчас думала о другом.
Я — Радость 144-99 знаю, что послужу на благо Государства, чтобы со мной дальше ни случилось.
Кто-то, менее умный и усердный, на моём месте мог бы подумать, что затерян в неизвестности и неведении, как безымянная крыса, унесённая ливнем. Но моя вера в Учителей, Учёных и Военных безгранична, ведь они беззаветно отдают себя Цели. Такой хочу быть и я, суждено мне столкнуться в этом мире с быстрой и бесполезной смертью, или же я смогу бороться, направляя события ближе к тому пути, который приведёт их навстречу с моей Родиной. Обязательно приведёт: при этой моей жизни, в следующей, или через миллион.
Мне ничего не сказали, чтобы я тоже не могла ничего сказать тем, кого встречу. Почему же я тогда решила, что вообще есть какая-то миссия? Может вся задача и состоит в том, чтобы проверить проходимость врат «Кристалл» для человека? Нет, Государство глупых жертв не принимает даже от добровольцев, а уж тем более оно не будет несправедливо к тому, кого вызвали.
Сами по себе встречи с врачами, психологами и специалистами армии в лагере отдыха ничего не значат, ведь талантливых детей стараются выделить как можно раньше и со многими из нас рано или поздно беседуют. Но тот старик с осанкой ровной, как флагшток, который говорил со мной последним, взял мою руку и, глядя в глаза, сказал: «Удачи тебе, Радость». Меня никогда раньше никто не брал за руку просто так. На занятиях по борьбе — показывали приёмы, на уроках медицины — помогали найти пульс. Старик сделал это просто, чтобы ободрить. В его проницательном взгляде была надежда.
Здесь такое высокое и яркое небо, под ним — море. Оно было и до перехода, я его раньше видела и купалась в горьких сиренево-багровых волнах, холодных как растаявший снег. Теперь здесь море синее — такое странное, хотя по-своему красивое — любопытно будет посмотреть на него поближе. Но это потом… а сейчас так хочется есть!