Прошло десять, пятнадцать минут. Тигрица все еще лежала. Где-то далеко ухнул филин. За ним подала жалобный голос уссурийская карликовая сова. Недалеко белка уронила кедровую шишку, - кедровый качан с шумом прокатился по валежнику и мягко ухнул в траву. Совсем близко от тигренка лесная мышь прошуршала прошлогодними листьями. Тигренок не выдержал, взметнул хвостом и случайно задел мать. Тигрица огрела озорника тяжелой лапой.
И снова все смолкло.
Но вот за горой в озере кто-то забулькал и затем громко зафыркал.
И опять тихо. На плешивую вершину набежала прозрачная тень. Но месяц вынырнул из облаков и снова посеребрил лужайку. Тигрица поднялась, выпустила когти, царапнула ими по траве и, оставив две черные борозды, в несколько прыжков оказалась у кабаньей туши. Тигренок, шаловливо подпрыгивая, не отставал от нее. Он подскочил к жирному кабану, и, урча от удовольствия, яростно впился в сочный окорок.
Около часу тигры тешились кабаньим мясом. Тигренок насытился первым. И теперь, упираясь передними лапами в обглоданные ребра, он игриво наскакивал на кабаньи остатки и острыми резцами блестящих зубов рвал болтающиеся клочья мяса. Тигрица отошла в сторону и, лениво щурясь, развалилась на траве. Она видела, как ее детеныш одним нажимом челюстей перегрызал крепкие кабаньи кости. Вот тигренок отскочил от кабана, нацелился на уцелевшую еще голову и, прыгнув, схватил ухо. Рванув, он как ножом отсек мягкий хрящ, но не удержал равновесия и кубарем полетел с высокой горной кручи в зеркальную гладь таежного озера.
Он так быстро исчез, что тигрица не заметила этого и по-прежнему щурилась на луну. Вдруг до ее слуха дошел глухой стук камней. Тигрица прыгнула к краю и заглянула вниз. Ища спасения, тигренок беспомощно сбивал лапами каменную россыпь. Мелкий песчаник, перегоняя один другого, с грохотом катился вниз. Тигренок пролетел через камни и со всего размаха шлепнулся в воду. Тысячи искр взметнулись вверх, по озеру переливами заходили круги. Месяц перебежал по волнам, как по тигровой шкуре.
Тигренок вынырнул и забил лапами по воде. Вдруг около кто-то фыркнул, и перед ним промелькнул частокол ветвистых рогов. От страха тигренок еще сильнее забил лапами. Но сучковатые рога преградили путь, потом неожиданно исчезли, и тигренок вдруг взлетел вверх и, сделав полукруг, шлепнулся в воду. Когда он высунул голову, он оказался в густой осоке, лапы нащупывали вязкую тину. Захлебываясь, тигренок жалобно запищал. И сразу же с горы ему ответил грозный предостерегающий рев матери.
Как только тигрица увидела рога, она поняла, что ее детеныш упал к лосю, загнанному в таежное озеро беспощадной мошкарой. Она обежала гору кругом и в несколько прыжков оказалась около осоки.
Услышав тигра, лось замутил воду и, недовольно отфыркиваясь, качающейся походкой скрылся в тайге.
Тигрица злобно взревела и осторожно, стараясь как можно меньше замочить шерсть, - она не любила воду, - залезла передними лапами в тину. Ухватив тигренка зубами, она вытащила его на берег.
III. ЗВЕРИНАЯ ЛЮБОВЬ
Сытное лето и тревожную осень, полную призывных звуков, тигренок не отходил от матери. Ему шел уже второй год, но всегда, как только тигрица исчезала в тайге, он жалобно звал ее.
Ударили первые заморозки, потянули северные ветры и нагнали снеговые тучи. Тигры перешли в долину реки Лефу, ближе к человеческим жили щам. По ночам тигрица подбиралась к легким хворостиновым хлевам, разбивала стены сильной лапой и, перепугав скот, на глазах у людей волокла добычу в тайгу. Трусливые тявки, поджав хвосты, лезли под ноги людей и чуть слышно ворчали.
Верховья реки Лефу заселяли русские и корейцы, новоселы. Они были бедны и из них редко кто имел оружие, а у кого оно было - недоставало зарядов. Переселенцы безнадежно ахали, стонали, жаловались друг другу, но далеко заходить в тайгу боялись. Даже дрова и то брали под поселком и ходили за ними артелями, вооружившись заслонками, сковородами, медными тазами. Пока бабы и ребятишки гремели в них, отпугивая страшного зверя, мужики рубили сушник и складывали на возы. А корейцы, свято чтя дедовские законы, и здесь считали тигра священным животным и покорно сносили "божье" испытание.
Так прошла первая половина зимы.
В феврале, когда день удлинился и уже высоко на небо забиралось солнце, а снег заблестел, заискрился в радужных переливах, у тигрицы стала лезть шерсть и на лапах, на груди и на животе появилась новая гладкая и лоснящаяся. В глазах замелькал задорный молодой блеск и часто, перепрыгивая через поваленные стволы деревьев или овраги, она делала лишний прыжок, терлась боками о стволы и беспричинно потягивалась. А иногда вытянет вперед лапы, припадет грудью к земле и роет когтями снег, бьет себя упругим, как плеть, хвостом и нежно мурлычет. Тигренок радовался, заигрывал с матерью, шутя ловил кончик ее хвоста. Тигрица как будто не замечала его. Но как-то шалости надоели ей, и она впервые больно укусила сына. Тигренок насторожился и с этого времени стал подальше держаться от матери.
Однажды за рекой, в частых зарослях виноградника и дикого барбариса, они встретили громадного желто-черного тигра-самца.
Тигренок впервые видел зверя своей породы. Правда, за последнее время он часто слышал низкий раскатистый рев какого-то неизвестного ему тигра, которому его мать отвечала нежной воркотней. Но тигр не выходил к ним, и тигренок его не видел.
При виде громадного самца тигренок насторожился и приготовился к защите. Его тонкий желтый хвост нервно забегал по снегу, сметая снесенную зимними ветрами хвою лиственниц.
Пришелец, не замечая тигренка, пружинисто припадая на сильные лапы, перебежал к матери.
Тигренок хлестнул себя хвостом и предупредительно зарычал. Но тигрица, зазвав самца на полянку, игриво прилегла на снег, легонько ударяя лапами по его бокам. Необыкновенное поведение матери родило в тигренке ревность и обиду. С ним она уже давно не играла.
Тигренок припал к земле и вдруг, сделав громадный прыжок, ударом морды отбросил тигра в сторону. Тигр повернулся к нему и ворчливо разжал пасть. Тигрица тоже зарычала и показала острые клыки. Тигренок прижался к снегу и готов был уже скрыться в кустах, как мать безжалостно придавила его лапой и больно тряхнула зубами.
Тигренок жалобно заревел, поднял голову, но на поляне уже никого не было. Перед его носом по ржавому сучку ели проскочил пегий бурундук. Задорно тряхнув перед тигренком пушистым хвостиком, он нырнул в валежник.
IV. ПЕРВЫЕ ПОБЕДЫ
Пришли новые дни, голодные и тоскливые. Бросится тигренок на зайца, а тот в кусты или через заросли, и облизывай морду. Выследит косулю, распластается в воздухе молодое тело, заострятся когти, а косуля тряхнула тоненькими, как прутья молодого тальника, рогами и смотрит на тигренка сверху. Поднимет Эргени голову, перед ним, как сухой кедр, высоченная скала и на верхушке, где только может трясогузка вертеть хвостом, стоит косуля и как будто не замечает хищника.
Пробовал тигренок охотиться на мышей - прижмет лапой, пропищит мышь, как комар, а сунет он в траву морду, схватит добычу, проскочит маленький кровавый комочек в желудок, только раздразнит больше.
Неприглядные были первые ночи. Вздремнет тигренок, толкается мордой, хочет по привычке нащупать теплое материнское тело, а ему в нос сучья. Тряхнет головой, вскочит на ноги, осмотрится - тайга не чувствует, не понимает его горя, шепчет верхушками. Припадет тигренок к земле, положит голову на лапы и долго и жалобно мяукает, жалуется как ребенок.
Однажды вдали кто-то отозвался ему. Тигренок насторожился, поднял голову и громким радостным ревом огласил тайгу. Эхо прокатилось по горам и замерло. Тигренок бросился было вперед, да тут же отскочил назад. Совсем недалеко громко и предостерегающе заревел знакомый ему тигр-самец. Тигренок, стараясь обойти, большими прыжками побежал к ручью. Но не успел пройти и половины пути, как перед ним промелькнула рыжая лисица. Тигренок присел и вдруг, сделав полукруг в воздухе, щелкнул зубами. Лисица конвульсивно забилась и затихла. Тигренок оттащил ее в сторону и стал жадно рвать на части, довольно урча. Насытившись, напился в ручье, забрался в чащу виноградника и задремал.
Весна надвигалась медленно. С ней часто бились последние вьюги. Налетят тучи, покроют темным маревом тайгу и, точно человек в гневе, брызжут, плюются сырыми хлопьями снега. Молодая зелень гнется, припадает к земле, задыхается. А солнце разгонит тучи, увидит на земле непорядки, приласкает ее, - слабенькая поросль стряхнет снежное покрывало, выпрямится.
Почти до самого мая в тайге шел спор зимы с весной. Когда весна победила, темные тучи с вьюгами исчезли, и тайга надолго забыла их.
Но еще в густых зарослях, в развалинах толстых и корявых кедровых кореньев лежал снег.
Над лесными озерами, в болотах, над речными заводями завели нудную, писклявую песню комары. А в пахнущих зеленях камыша, в осоке, в широких листьях купавок взвивалась тонкой сеткой надоедливая мошкара.
И жизнь проснулась, забила ключом. Тайга ожила, окунулась в яркие, солнечные лучи.
Тигренок давно забыл свою мать. У него не было ни одной ночи, чтоб он не попал в какое-нибудь новое место. Он исходил горные кряжи западных отрогов Сихотэ-Алинь, перешел к берегу Амура и, почувствовав дым и человеческий запах, побоялся подойти ближе.
Теперь уже из-под его лап не ускользали косули. А зайцев ловил одним стремительным прыжком. За весну он вытянулся, вырос и стал много сильнее.
Но больше всего он любил охотиться за птицей. Однажды, попав к тому озеру, где когда-то испугался лося, он увидел, как в камыш опустилась жирная кряква. Старая боязнь воды тянула его прочь от озера. Но любопытство и голод заставили прыгнуть в камыш. Он удачно попал на гнездо утки, придавил лапой и тут же позавтракал ею и ее свежими яйцами. И они ему так понравились, что он и на другой и на третий день не отходил от озера, то и дело вспугивал и уничтожал утиные гнезда.
Но туда же приковылял медведь. В яркий солнечный день, когда тигренок благодушествовал в кустах багульника, медведь на берегу взбудоражил все птичье население озера. Тигренок выполз и предупредительно зарычал. Медведь, тянувшийся к болотной кочке, где было гнездо чирка, скосил на него глаза и недовольно вернулся на берег. Маленькие узенькие глаза налились кровью, он поднялся на задние лапы и угрожающе заревел на тигра.
И может быть, будь Эргени с матерью, он бы сбежал от этого страшного рева куда-нибудь в кусты, но сейчас поддержки не было, он должен был защищать не только себя, но и наказать захватчика. Береговую полосу с утиными гнездами он считал уже принадлежащей ему одному. Медведь забрался не на свое место. И в знак того, что тигренок готов принять бой, он щелкнул хвостом по своему крупу и, неожиданно подпрыгнув, обрушился на медведя.
Медведь, не ожидая такого стремительного нападения, завертелся, зарычал на всю тайгу и стал беспомощно отбиваться лапами. Тигренок не выдержал ударов, вырвал с медвежьей шеи клок мяса и отскочил в сторону. Медведь повернулся, но тигренок сделал молниеносный прыжок и вцепился ему в бок. Медведь повалился и не успел еще подняться на лапы, как тигровая челюсть перекусила ему горло. Дернув врага к себе и убедившись, что он мертв, тигренок, тяжело дыша, отошел в сторону и предупредительно улегся перед медвежьей тушей, готовый к новому прыжку.
С озера наскочил ветерок. Зашумев, он закрутил на медведе длинную шерсть. Тигренок навострил уши, взметнул хвостом и тревожно зарычал. Ветерок пригнул камыш, зарябил воду и унесся в тайгу.
V. ТИГРИЦА И БАРСЫ
В тайге стало душно. Солнце выжгло на высоких местах зелень, осушило небольшие болотца. Топи дышали паром, и от них несло гнойным зловонием.
Косули, пятнистые олени забрались на отвесные скалы и часами, словно высеченные из гранита, стояли без движения под освежающим ветерком. Лоси окунулись мордами в болота и тяжело сопели. По ночам они выходили на берег, туда же шли олени, косули, изюбри, лакомились сочной прибрежной травой.
В это лето травоядные животные были менее осторожны. Каждое движение, легкий прыжок хищника в высохшем лесу были далеко слышны. Сухие ветви ломались с треском, а чуть задетые, резко свистели, будто в таежной чаще шла перестрелка. Почуяв опасность, олени закидывали рога высоко на спины и, не замечая рытвин, пухлых трупов деревьев, сбитых временем, неслись к своим скалам. Лоси скрывались в расщелинах. Остальные находили спасение в непролазных таежных чащах.
Из хищников одна только рысь умела без шума подстерегать добычу. Вытянется на каком-нибудь сучке над водопойной тропой и лежит часами, не двигаясь, будто приросла к дереву. Шерсть у ней темная, пятнистая, как раз под цвет древесных стволов. Но стоит только оленю, или робкой косуле, или же неповоротливому лосю показаться под роковым сучком, как рысь вздрагивала, расправляла когти, и ее клыки, словно буравы, впивались в затылок животного.
За лето Эргени похудел. Высохшая тайга пугала его. Чуть задел лапой сучок или скользнул хвостом по хворостине, - слышно на всю тайгу. А то выследишь косулю, приготовишься к прыжку, из-под носа ее выкрадет ушастая рысь.
Однажды Эргени в течение нескольких долгих часов преследовал молодую лосиху. Уже по следам он чувствовал запах ее мяса, ощущал теплую клейкую кровь у себя на языке. Ее бурая спина несколько раз мелькала перед ним, и Эргени каждую секунду готовился к прыжку. И вдруг, откуда ни возьмись, на лосиху грохнула длинношерстая рысь. Эргени злобно зарычал, сделал громадный прыжок и оказался на спине лосихи, сзади рыси. Вонзил свои клыки в шею рыси, он полетел с ней на ошалевшей от ужаса лосихе. Ветви хлестали, сухие колючие сучья рвали их шкуры. Рысь извивалась в зубах тигра и ревела на всю тайгу. Эргени, вцепившись когтями в бока лосихи, все глубже и глубже вонзал свои клыки в мясо врага... Так они скакали несколько минут. Но вот впереди показался молодой кедровник. Нырнув в него и зацепив за толстый сук лиственницы, лосиха сбила со своей спины обоих хищников и, раскачиваясь и тяжело поднимая бока, умчалась.
Тигренок, не разжимая пасти, сильными лапами прижал рысь к земле. Рысь захрапела, судорожно царапнула его лапой, Эргени ловко перехватил зубами ей горло, и рысь притихла.
Закусив рысью, тигренок за кедровником первогодней поросли виноградника нашел подыхающую лосиху. Тяжело прыгнув, он в одну секунду кончил страдания и, растянувшись на трупе, долго тянул ее теплую кровь.