Растворил я окно, стало грустно невмочь,
Опустился пред ним на колени...
- Читать мы умеем, - сказал Японец. - И даже писать умеем. Вы нас, пожалуйста, с литературой познакомьте.
- "Растворил я окно" - тоже литература, - сказала халдейка.
- Плохая, - сказал Японец.
- Ты меня не учи, я не маленькая, - сказала великанша, вспыхнув как девочка.
- Вы нам о новейших течениях в литературе расскажите! - воскликнул Японец. - Вот что!
- Не смей выражаться! - закричала халдейка.
- Как "выражаться"? - испугался Японец.
- Ты выразился, - ответила халдейка.
- Ребята! - воскликнул Японец. - Я выразился?
- Определенно нет!
- Нет! - закричали мы.
- Не выразился!..
- Выразился, выразился! - в гневе закричала страшная женщина. - Что это такое значит "течения"? Объясни, пожалуйста.
- Фу ты! - сказал Японец.
- Читайте, - сказала халдейка.
Купец забасил:
И в лицо мне дохнула весенняя ночь
Благовонным дыханьем сирени.
- Фу ты, - повторил Японец. - Ну расскажите нам про Маяковского, Федина, Блока...
- Не говори гадостей! - закричала мегера.
- Гадостей?!
- Да, да, гадостей. Что значит "блок"? Я не обязана знать вашего дурацкого воровского языка.
Японец встал, медленно подошел к двери и, отворив ее, прокричал:
- Вон!
Халдейка выпучила глаза. Мы нежно, любовно смотрели на Японца. Это было так на него похоже. Он весь горел в своем антихалдейском гневе.
- Вон! - закричал Японец. - Вам место в бане, а не в советской школе. Вы - банщица, а не педагог.
Великанша встала и величественно пошла к дверям. В дверях она обернулась и почти без злобы, надменно проговорила:
- Увидим, кто из нас банщица.
Не увидели. Исчезла. Растворилась, как дым от фугасной бомбы.
ГОСПОДИН АКАДЕМИК
И опять мы остались без русского языка. И снова мы одолевали Викниксора мольбами найти нам преподавателя.
Викниксор ворчал.
- Найдешь вам, - говорил он. - Ведь вы лучшего преподавателя, вы академика, мирового ученого в могилу вгоните.
- Не вгоним, - обещали мы. - Честное слово, не вгоним.
Мы обещали, что будем сидеть на уроках русского языка, как самые благонравные институтки, мы обещали никогда не бузить, не ругаться и не смеяться над новым преподавателем, даже если он окажется каким-нибудь необыкновенно смешным, даже если у него будет два носа, или хвост, или овечьи рога.
Ради русского языка и русской литературы мы готовы были идти на любые жертвы.
Викниксор поворчал, поворчал, но смилостивился, поискал и нашел нам преподавателя.
Это был очень хороший, знающий свое дело педагог. Степенный, седенький, в золотых очках, он и правда был похож на академика. Так - Академиком - мы его и прозвали. Он пробыл у нас полтора или два месяца и за это короткое время успел прочитать курс русской литературы восемнадцатого, девятнадцатого и начала двадцатого века. Мы радовались этой удачной находке, мы стойко держали слово, данное Викниксору, и вели себя на уроках Академика так, что нам и в самом деле могли позавидовать самые скромные институтки.
И вдруг случилось большое несчастье.
Такое несчастье могло случиться только в нашей стране, в Советском Союзе.
Однажды во время письменной работы, когда мы слегка разнервничались и расшумелись, Академик поднял голову от книги, которую читал, и сказал:
- Нельзя ли потише, господа.
Мы вздрогнули. Мы сразу даже и не поняли, что случилось.
Потом Горбушка, не выдержав, закричал:
- Господ нету! Не царское время...
- Действительно, - сказал Японец.
Мы с удивлением смотрели на Академика.