- Николай Степанович, Вы... - Женя вскинул подбородок и ушел продолжительным черным взглядом в серо-стальные глаза Гумилева. - Вы даже больше своих стихов.
54
Еще на пятые сутки в общей камере установилось нечто наподобие ночного дежурства. Дежурили по двое - час, затем будили следующую пару - и так до утра. Сменяясь, дежурные передавали друг другу общий запас импровизированных бинтов, надобность в которых могла возникнуть ежеминутно.
В этот раз, когда за лязгом запора тело вновь прибывшего тяжело растянулось на полу, дежурили Орловский и Гумилев. Пока Николай Степанович поспешно разжигал самодельную коптилку, Орловский приподнял новичка за плечи и устроил голову у себя на коленях.
- Господи, мальчишка... Не из Ваших?
- Кажется, пару раз я его видел среди своих, но имени не знаю... Вы слышите нас?
Глаза невидяще скользнули по склонившимся лицам Орловского, Гумилева и уже подбежавшего к ним Владимира Таганцева. Заботливые руки расстегивали одежду, выискивая повреждения, мягко скользнули по телу. Кто-то уже смачивал в жестянке с водой носовой платок.
Подошедший вслед за Таганцевым Женя резко, всем телом вздрогнул: жестковатые темно-русые волосы, слипшиеся в крови на высоком правильной формы лбу, были так же знакомы, как и запекшиеся губы, временами пропускающие негромкий стон... Не может быть!! Это - сцена двухлетней давности! Это - бред, чудовищный, больной бред! Ведь он - в Париже! В следующее мгновение Женя узнал мальчика, дежурившего когда-то под окнами квартиры Шелтона.
- Кости целы, хотя били здорово. А это еще что такое? - Таганцев нагнулся и поднял какой-то небольшой предмет, вывалившийся из куртки молодого человека.
Это была маленькая, изрядно обгрызанная и покрытая чернильными пятнами школьная линейка. Женя разглядел старательно выведенную букву "Т" и начало второй, скрытой под кляксой, буквы инициала.
- Такие вещи не хранят просто так. Надо сохранить, пока он не очнулся.
- Пока идет не к этому: его сильно лихорадит, очень сильно, он скоро начнет бредить.
55
"А все-таки странно, что меня опять тащат на допрос - я рассчитывал, что отбил у них охоту со мной возиться", - подумал Женя, переступая порог знакомого обшарпанного кабинета.
Петерс был не один: он стоял у письменного стола, с какой-то с трудом подавляемой суетливостью показывая разложенные бумаги сидящему за ним человеку.
- Так что - сами видите...
- Благодарю Вас, Яков Христофорович, - холодно произнес сидящий за столом, поднимая глаза на Женю, - Это - на допрос?
Женя, по многолетней защитной привычке рассеивая взгляд, встретился глазами с незнакомцем, который представлял собой распространенный тип комиссара: впалые щеки, острая бородка, старая застиранная гимнастерка... Впрочем, впечатление это было мимолетным. Смотревшие на Женю глаза были глазами рыбы: это был мертвящий, студенисто-черный, холодно выжидающий взгляд - от столкновения с ним становилось неприятно беспокойно. Руки казались вялыми и безвольными. От этого человека вообще исходило непонятное ощущение скрипучего деревянного каркаса, который держит что-то очень желеобразное, холодное и вялое.
Незнакомец почти сразу перевел взгляд в бумаги.
- Это - Чернецкой, Вы утром интересовались...
- Ах да... Можно его досье? Благодарю. Так... Садитесь, Чернецкой... Г-м... девятьсот первый год, февраль... бывший дворянин, офицер, данных о семье не имеется...
Петерс с удивлением отметил, что молодому человеку, казалось, изменило спокойствие.
- Нам хотелось бы дать Вам последнюю возможность спасти свою жизнь.
- Оставьте меня в покое! Я не желаю с вами разговаривать.
...Откуда так неожиданно взялся этот вызывающе грубый тон вместо прежнего иронически-вежливого? Взгляд волком, исподлобья. Тогда еще, может быть, и возможно что-то выжать - значит, нервы сдали. Значит - притомился, голубчик. Значит - это великолепное безразличие к смерти было всего-навсего игрой, хорошей, убедительной, но все же игрой, на которую больше не хватает сил... Да на самом-то деле что он, не человек, что ли?
- Я Вас больше не задерживаю, Яков Христофорович.
Петерс вышел, прихватив какую-то папку со стола. Дверь закрылась. Женя облегченно вздохнул и уселся поудобнее.
- Надеюсь, я не скомпрометировал Вас перед этим болваном? - с легкой насмешливостью спросил он.
- Это вполне в твоем духе, Евгений, - начинаешь с того, что пытаешься навязать мне одолжение... Недурно, мой мальчик. Но давай все же поздороваемся - я рад тебя видеть, - произнес собеседник, слегка обнимая Женю за плечи и с интересом вглядываясь в его лицо. - А надо сказать, что ты не очень изменился: я узнал бы тебя на улице, хотя и видел в последний раз семь лет назад - тебе не было четырнадцати.
- Мне было тринадцать.
- Но тем не менее ты был уже совершенно проявившейся личностью потому ты и не очень изменился с тех пор, только, как принято говорить о детях, вырос и возмужал... - Собеседник улыбнулся. - Но так или иначе - мы встретились, и эта встреча не случайна.
- Случайностей с оккультной точки зрения не бывает, - Женя рассмеялся. - Будьте столь любезны подать мне стакан воды - препогано себя чувствую.
- Мало кто может похвалиться самочувствием в твоем положении, усмехнулся собеседник, подавая Жене стакан. - Однако же я предполагал, что наша встреча произойдет при подобных обстоятельствах.
- Я также не исключал такой возможности.
- Помнится, ты не переносишь запах плохого табака - но эти тебя устроят.
- "Ротмэнз"? Шлепнули очередного несчастного спекулянта? - Женя, откинувшись на спинку стула, с удовольствием затянулся папиросой с позолотой на мундштуке.
- С твоей стороны, мальчик мой, было бы глупостью этой возможности не предусмотреть, зная, что связываешься с демагогами-профессорами, которые пытаются делать политику чистыми руками... Надеюсь, теперь ты убедился, что для успеха нужна твердая рука.
- "Горячее сердце, холодная голова"? - Женя засмеялся снова. Кстати, Вы это сами придумали? Уж очень претенциозно звучит - такое сказать впору дураку-Луначарскому.
- Не валяй дурака, Евгений: положение очень серьезно. Я говорю не о твоем положении.
- Так о чьем же?
- О положении дел в стране: оно катастрофически тяжело - степень этой тяжести невозможно даже понять, играя в оловянные солдатики ПВО, организации несколько несерьезной...
- Доказывая вам, что ПБО - организация достаточно серьезная, я рискую.. гм... чересчур наглядно продемонстрировать Петерсу Ваше умение вести допрос.
- Неужели ты думаешь, что я стал бы подлавливать тебя таким дешевым способом? - подавшись вперед, быстро спросил собеседник.
- Почему бы и нет, если я попался... - не сразу, отведя в сторону руку с папиросой и следя за рассеивающейся в воздухе струйкой дыма, нарочито медленно заговорил Женя. - Кстати, не так уж и дешево: ставка на страсть отечественной интеллигенции к полемике, в пылу каковой нередко отбрасывается всяческая осторожность... И потом - ловлю вас на слове: ПБО несерьезна, а положение отчего-то катастрофично?
- Революция вызвала стихийный разгул сил. Его необходимо обуздывать: необходима законность, необходим порядок, иначе в тартарары полетит все... Ты не можешь представить себе, каких титанических усилий стоит держать в клетке этого зверя.
- Я должен понимать это как предложение переиграть? - с неожиданной фехтовальной быстротой бросил Женя, резко вскидывая подбородок.
- Как напоминание о том, что черная фигура не может долго играть за белых, - бесстрастно отчеканивая слова, произнес собеседник. - А черный ферзь тем более не может играть за белую пешку. Ведь ты, кстати, не станешь отрицать, что играешь роль белой пешки потому, что не можешь играть белым ферзем?
- Да, я действительно не могу, - задумчиво и негромко проговорил Женя, скорее рассуждая вслух, чем отвечая, и это не осталось незамеченным тем, кто сидел напротив него, по другую сторону стола с разбросанными бумагами. - И не смогу подняться выше белой пешки - потому, что мне все время приходится быть... ну, чем-то наподобие плотины, которая сдерживает огромный поток... И вся моя сила пока что уходит только на то, чтобы быть этой плотиной.
- А ведь это противоестественно. Само собой, еще и расточительно тратить все силы души только на то, чтобы помешать самому себе быть собой, но главное, что это - противоестественно. Если бы решение, вызвавшее эту ситуацию, было верным, - возникла бы сама ситуация? Попробуй-ка честно ответить на этот вопрос, мальчик...