Корсакова немного растерялась от моего предложения, но я включил шарманку «сами мы не местные», и девушка согласилась. Договорившись встретиться через полчаса, мы разошлись по общежитиям приводить себя в порядок. Я в полчаса не верил, так что сразу прикинул, что успею сделать за час.
По идее, времени должно было хватить принять душ и разобрать содержимое сейфа, ожидающее своего часа в рюкзаке. Ведь там, помимо денег, были еще и какие-то, наверняка небезынтересные, бумажки.
Новикова в комнате не было, так что я долго и вдумчиво отмокал под душем. Вода смывала пот, пыль и усталость, а еще приводила мысли в порядок. Как ни странно, я думал не о том водовороте событий, закрутившем меня с первого дня учебы в университете, а о тренировке.
Разумовский учил раскладывать на равные части, это было наглядно, это было просто, это требовало большой концентрации и просто океан сил. Классическая школа, можно сказать. Но было ли это единственным способом?
Решив, что нужно обязательно заглянуть на полигон без всевидящего ока Разумовского и поэкспериментировать с техникой, я вышел из душа. Времени еще был вагон, так что, одевшись в последние чистые вещи, я закрыл дверь в свою комнату и вытряхнул содержимое рюкзака на кровать.
В наличии имелось: пачки наличных, перевязанные цветными резинками, ворох украшений, которые я никак не мог оценить, потому что в жизни бы не отличил настоящий бриллиант от искусственного, а еще разного рода бумажки. И хотя последнее было интереснее прочего, пришлось начинать с презренного злата.
Результатом моего выяснения отношений с Грифом стало ни много ни мало, а почти что сто семьдесят пять миллионов рублей. На покупку подвала у боярина Нарышкина этого должно было хватить, но останется ли что-то после всех мероприятий, что я планировал там провести, или нет — вопрос.
Впрочем, если предположить, что цацки, ярко горящие в дневном свете, не бижутерия, и от их продажи мне еще что-то перепадет, то это должно закрыть все прочие вопросы.
Но самым интересным и, как мне казалось, перспективным уловом этого мероприятия были бумаги. Расписки под бесконечный, неподъемный для многих аристократов, не то что простолюдинов, процент. И расписки эти были на предъявителя!
В основном целью займов были услуги. Услуги медиков, адвокаты, нотариусы. Иногда — недвижимость или земля. Причем люди в руках денег не держали, заимодатель оплачивал цель займа напрямую. Была расписка об оплате палаты в одной из ведущих клиник Москвы, расписка оплаты лекарства, расписка на выкуп крошечной квартиры, расписка на «отстаивание чести и достоинства».
Много всякой неприкрытой чернухи, после прочтения которой хотелось еще раз хорошенько помыться.
Возможно, стоило сжечь и развеять по ветру пепел этих бумажек, но я не стал торопиться. За каждым таким долгом чья-то страшная боль, иногда многолетняя кабала. Нельзя просто взять и сказать людям, что их сняли со счетчика, и теперь все будет хорошо, они не поверят. Хорошие новости лучше сообщать лично.
К тому же часть этих расписок предполагает, что их держатель, то есть теперь это я, продолжает оплачивать какие-то блага. И здесь мне придется принимать какие-то решения, что тоже лучше делать очно.
Упаковав все обратно, я закинул рюкзак на плечо и отправился на встречу с Василисой.
Будем проводить разведку боем!
Императорский Московский Университет, Максим Меншиков
Быть аристократом в современном мире в некоторых вопросах на самом деле то же самое, что быть аристократом пару веков назад. Вот, например, взять вопрос брака.
Максим Меншиков с детства понимал, что с личной жизнью у него все будет сложно. У аристократов вообще всегда с личной жизнью все сложно, потому что основа этой самой личной жизни — политическая или экономическая выгода. Но многие благородные люди, имея классическое воспитание, умудрялись как-то налаживать семейную жизнь. И в основе этого лежали некоторые общепринятые приемы.
Мужчины, как правило, соблюдали древнюю традицию и заводили любовниц для души. Таких элитных проституток с тремя образованиями, точеной фигуркой и сделанным лицом. Их никогда не вводили в круг друзей или знакомых, их нельзя было представить матерью, целующей твоих детей, нельзя было представить хозяйкой твоего приема, зато на шелковых простынях они представлялись легко. Эти, безусловно, красивые и искусные во всех видах секса девицы продавались за большие деньги. Такую можно было себе заказать, выписать в модном журнале, встретить на мероприятиях определенного рода или подарить другу на кризис среднего возраста. Таких живых кукол селили в каком-нибудь симпатичном спальном районе, заставляли подписывать бумаги о разной секретности и время от времени навещали.
Женщинам, конечно, в сословном обществе было сложнее. Во-первых, потому что заводить любовника было убийственно для любовника — ни один аристократ не стерпит, что его жену жарит какой-то там разносчик пиццы. Во-вторых, потому что по всем правилам этикета такие неприятности, типа поцарапанного маникюра, стрелки на чулке или любовницы мужа нужно было игнорировать. Эдакое элитное лицемерие. Но при этом женщины всегда знали, что они и их дети максимально защищены законодательно и, что самое важное, финансово.
Аристократы не разводились практически никогда. В современном мире, конечно, не нужно было доказывать, что толпа присутствующих держала свечку при прелюбодеянии, но иногда лучше это, чем ссора с соседним родом. Любой брак — выгодный союз, и проворачивать фарш обратно невозможно ни при каких условиях.
Поэтому если несчастливые в браке мужья покупали лошадей, мотоциклы и любовниц, то несчастливые в браке женщины покупали все остальное.
При этом каждый юный аристократ или аристократка надеялись, что уж их-то этот кошмар точно не коснется. Да и старшее поколение старалось все же соблюдать условия минимальной симпатии и не уродовать личную жизнь собственных детей.
Но Максиму Меншикову, кажется, не повезло за все поколение разом. Потому что только в самом страшном кошмаре парень мог представить, что отец согласится на брак с Марией Нарышкиной. Этой рыжей бестией без башни и без тормозов.
Первое время парень еще надеялся, что получится как-то наладить диалог с невестой, поскольку он-то точно знал, что за этим политическим браком стоит тень государя, которого вечные склоки Нарышкиных и Меншиковых окончательно допекли. Но Мария раз за разом грубо отвергала все попытки парня установить хоть какой-то приемлемый уровень общения, и Максим плюнул.
Он ведь тоже не на помойке себя нашел, чтобы бегать за сумасбродной девицей, навязанной невестой, которая все равно через несколько лет станет его женой, так или иначе. Но если Меншиков поставил ситуацию на паузу, то Мария изо всех сил искала повод разорвать помолвку. И каждый раз прилежность историй, в которые она ввязывалась, становилась все ниже.
Последний раз только внезапно вклинившийся Новиков и Мирный спасли Меншикова от необходимости бить лицо Долгорукову, у которого и так крыша подтекала. И тогда Максим решил, что раз уж им с Нарышкиной придется тащить на себе корабль ненависти, то лучше сделать это поскорее, пока дурочка не наломала дров.
Собственно, он рассчитывал, что после этих выходных энтузиазм, с которым Мария сует пальцы в розетку общественного мнения, угаснет. Но нет.
— Максим, мне неприятно это говорить, — доверительным тоном начал Евгений Распутин, которого Меншиков не звал, но который по своему обыкновению явился без спроса. — Но твоя невеста, кажется, перешла всякие границы.
Максим мрачно посмотрел на непрошеного гостя, ожидая продолжения. И верный сын самого вертлявого рода Российской Империи закончил мысль:
— Она спуталась с простолюдином. И все это видели, Максим. Все об этом говорят.
— Ну и кто же этот счастливчик? — усмехнулся Меншиков.
— Александр Мирный.
Императорский Московский Университет, Александр Мирный
На самом деле хотелось обновить все — от носков до верхней одежды, но закупать труселя я мог в присутствии только одной женщины — собственной жены. Здесь ее у меня не имелось, зато наличествовала симпатичная девушка, которая совершенно наивно согласилась помочь мне пройтись по магазинам в поисках «еще одного костюма».
Так что сегодня я планировал разговорить Василису, чтобы узнать ее получше, а за всем остальным вернуться при случае.
— Педантичность — не твоя сильная сторона, да? — спросил я, когда, наконец, Корсакова вышла из общежития.
— Прости, что задержалась, — не слишком искренне извинилась девушка.
— Ничего, я провел время ожидания с пользой, — усмехнулся в ответ. — Куда едем?
Корсакова окинула меня таким оценивающим женским взглядом, что я бы не удивился, если бы рядом с каждым элементом моей одежды в воздухе загорелся ценник.
— А какой суммой ты располагаешь?
Живу на последние сто семьдесят пять… сто семьдесят два миллиона — хотелось бы сказать мне, но пришлось сдержаться.
— Один хороший костюм я себе вполне могу позволить.
— Тогда едем в пассаж Солодовникова, — решила девушка.
— Хорошо, — легко согласился я, и мы двинулись по территории университета на выход.
Погода стояла по-летнему теплая, светило солнышко, деревья стояли еще зеленые, и только кое-где листья начали желтеть.
— Как твои первые недели в университете? — спросил я.
Корсакова вздохнула.
— Ну, сначала все было неплохо. Симпатичная общага, приятные соседки, интересные лекции. Но инициация, конечно, немного выбила меня из колеи, — призналась девушка.
— Переживаешь?
— Скорее, расстраиваюсь.
— Думаю, это все быстро забудется. Останется лишь магия и смазанные воспоминания.
— Хорошо бы, — покачала головой девушка.
Если бы мы говорили начистоту, то с высоты опыта своей прошлой жизни я бы сказал, что забывается вообще все, что не окрашено чистыми эмоциями.
Бесконечная работа в итоге кажется одним долгим рабочим днем. Студенчество — какой-то затяжной вечеринкой, прерываемой на экзамены. Травмы, обиды и досады, пытавшиеся раздавить в моменте — вообще подтираются, будто и не было их вовсе.
А вот момент, когда первый раз берешь сына на руки — останется с тобой навечно. Когда твоя жена, уже немолодая, но все равно такая красивая, ждет тебя до трех утра на кухне с работы и кормит самым вкусным борщом на свете — останется с тобой навечно. Когда со стареньким батей утром по росе, пока все спят, удираете от грядок ловить рыбу. Да даже не ловить, просто сидеть и смотреть, как занимается рассвет — тоже останется с тобой.
И все медали, награды и грамоты будут валяться забытыми где-то на полке в шкафу, а вот семейный обед в крошечном деревянном домике у родителей, когда вся семья не влезает за стол, под ногами бегают дети, а старики пытаются наставлять молодежь — ты сохранишь в сердце.
Получается, семья — самое ценное сокровище. Может быть, не так уж и неправы местные аристократы?
— Ты куда? — вырвала меня из задумчивости Василиса, когда мы вышли за ворота университета.
— Ловить такси, — ответил я, немного не понимая суть вопроса.
— Но здесь недалеко метро, — растерянно заметила девушка.
— У тебя предубеждения против автомобилей? — поддел я Корсакову.
— Нисколько, — пожала плечами Василиса, и я, наконец, поймал машину.
Вообще, девчонку понять можно — я не выглядел способным шиковать на такси, но, надо отдать ей должное, задавать неуместных вопросов она не стала.
— Куда едем? — спросил таксист, едва мы уселись в машину среднего класса для неблагородных.
— Пассаж Солодовникова, — ответила Василиса, и водитель тыкнул в таксометр, начиная поездку.
Когда мы подъехали к этому самому пассажу, я чуть не воскликнул «А-а-а!», потому как в моем мире примерно на том же месте располагался ЦУМ.
Это было трехэтажное здание со сквером перед парадным входом, шатрами летних веранд и симпатичной лепниной на фасаде. Войдя внутрь, я даже замедлил шаг, с любопытством осматриваясь.
В принципе, «пассаж» от «торгового центра» не отличался ничем, кроме названия. Знакомых марок здесь, конечно, не было ни одной, но суть та же — коридорная система с магазинчиками всего на свете.
— Идем, — скомандовала Корсакова, воодушевленно схватив меня за руку и, взяв на буксир, потащила в каком-то одной ей известном направлении.
Вот сразу видно, девушка попала в свою стихию.
— Ты, случайно, не на торговле учишься? — со смешком поинтересовался я, когда Василиса уверенным шагом разрезала толпу китайских туристов, фотографирующих стеклянный купол потолка.
— Нет, ты что! — возмутилась Василиса и гордо добавила: — Информатика и вычислительная техника!
— И что же заставило тебя туда поступить? — совершенно искренне поинтересовался я, когда Василиса сбавила шаг.
Теперь мы действительно шли по пассажу, рассматривая витрины, а не неслись, как намазанная скипидаром кошка, в неизвестном направлении.
— У нас это что-то типа семейного. Родители учились там, брат учился, и вот теперь я учусь. Только они все в обычном университете, а мне хватило дара на ИМУ. А ты? Ты вроде бы юрист?
— Ну, пока еще нет, — усмехнулся в ответ. — Но обязательно буду.
— Тоже семейное? — воодушевилась девушка.
— Нет. Родители были военные, ну а я не стал продолжать традицию и ушел на гражданку.
— Были? — не поняла Василиса.
— Да. Погибли, когда я совсем мелкий был. Я их и не помню, честно сказать.
— Ох, прости. Я не подумала… — в глазах девушки отразились одновременно неловкость, смущение и океан сочувствия.
— Я не безногий, просто сирота, — спокойно ответил я.
— Я понимаю, просто… Просто это очень грустно, — вздохнула Корсакова. — Но ты молодец, что поступил! Высшее образование открывает массу перспектив в дальнейшем.
Пока оно открывает массу головняка, прямо скажем.
— Посмотрим, — уклончиво ответил я.
— А вот мы и пришли, — сказала Василиса, сворачивая неловкую тему.
Над стеклянной витриной висела вывеска с темно-зеленым, благородным полем и надписью «Костюмъ». Внутри все было как в самом обычном магазине мужской одежды из моего мира ценового сегмента чуть выше среднего.
Корсакова прошлась меж рядов вешалок, полок и манекенов, одним взглядом распугав консультантов, и спросила:
— Какой костюм нам нужен?
Девушка явно чувствовала себя в своей стихии. Или ей очень хотелось меня приодеть.
— Выходной, — пожал плечами я.
Университетскую форму можно было заказать в любом ателье, все портные знали требования тех или иных учебных заведений или профессий.
— Это понятно. Но какой?
Да любой, господи. Я же мужик, мы не различаем всякую ерунду типа оттенков одного цвета или формы пуговиц.
— Синий? — спросил я, предполагая, что ответ девушке должен понравиться.
— Синий… — задумчиво повторила Василиса и принялась с остервенением перебирать пиджаки на вешалке.
Наконец, прошерстив две или три стойки, девушка продемонстрировала мне два абсолютно одинаковых костюма.
— Этот или этот? — спросила Корсакова, качая вешалками в своих руках.
Мне даже строить печальные мордашки не пришлось, я разом все флешбэки походов по магазинам из прошлой жизни получил одной этой фразой.
— Василиса, сжалься.
— Тогда иди мерить оба! — скомандовала Корсакова, отправляя меня в примерочную. — А я еще что-то тебе подберу…
В общей сложности вся экзекуция заняла почти час. Девушка вошла в азарт и принялась искать мне костюм под свой вкус. Я, в принципе, был не против, тем более что за время примерки выяснил о ней много интересного.
У Василисы был старший брат, у отца — своя маленькая фирма по разработке программного обеспечения. Девушка довольно вдохновенно рассказывала, как они разрабатывают собственную платформу по автоматизации бизнес-процессов, и я героически держался, слушая про технические тонкости и требования каких-то там серверов.
Сама Василиса мечтала создать что-нибудь такое же гениальное, как электронная почта. Но никак не могла придумать ничего сложнее сайтика, который разрабатывала для общения со своими друзьями. Здесь я оживился и принялся расспрашивать Василису о деталях проекта, чтобы еще через четверть часа убедиться, что передо мной будущий разработчик синей социальной сети в юбке.
Каюсь, не удержался, докинул парочку идей в костер ее фантазий. Но судя по загоревшимся глазам, девушке они понравились, и она уже мысленно пытается их реализовать.
И вот, когда я примерил очередной костюм и вышел из душного закутка, готовый сказать — все, берем этот и никакой другой больше я в жизни мерить не буду, у меня зазвонил телефон. Пришлось отвечать:
— Да.
— Александр Мирный?
— Я.
— Здравствуйте! Меня зовут Ефим Константинович, я по поручению Виктора Сергеевича.
— Слушаю, — ровным тоном ответил я, не имея ни малейшего представления, кто этот Виктор Сергеевич.
— Мы готовы обсудить с вами продажу винного погреба.