— Расскажите про ваши исследования, доктор! — говорит Терранс и подносит бокал к губам. Белое вино кажется ему кислее, чем обычно, авар недовольно морщится и отставляет бокал.
Доктор молчит. Терранс смотрит на него и сожалеет, что доктор ему нужен.
Это слабый, ничтожный человек, тот, кто, сидя за его столом, смеет презирать его и одновременно трястись от страха.
— Вас ведь выгнали из университета Лиина из-за вашей одержимости, — говорит авар. — Странно, что только выгнали, а не вздёрнули. Расскажите же нам, ради чего вы распотрошили того беднягу?
— В-всё б-было не так, как вы д-д-дуу-маете, — отвечает доктор и обильно потеет от страха. Авару кажется, что доктор вот-вот исчезнет, превратившись в лужу на полу. — Его му-му-чали к-к-кошмары, од-д-долевали жу-жу-жуткие картины п-п-прошлого, — говорит доктор очень эмоционально. Он начинает сильно тянуть гласные и входит в ритм, его речь все больше напоминает заунывные, молитвенные песнопения.
— П-после п-пробуждения он не-не мог понять где н-находится. Перестал уз-знавать себя в зеркале. Я с-спросил его, когда начались видения и он рас-с-сказал о подпольной клинике… по его словам ему провели операцию… заменили… лёгкое. Он у-утверждал, что д-донором был… неведомый! Я не мог в это поверить, он не должен был пережить такую операцию, н-но он показал мне это жуткое место и там оказалось м-множество таких же как он. Людям переливали кровь неведомых! Это было ж-жуткое место! Я д-думал что не выберутся оттуда жи-живым. Меня с-спасли эб-бориты, они тайком вывезли меня из Ксаравии, м-мне пришлось отдать им все… все свои ис-с-следования! Все, что я с-смог у-узнать за тот короткий п-п-промежуток времени.
— И что же вы узнали, доктор? — спрашивает Преподобный.
— Вы з-задумайтесь, — говорит доктор. — Одна кровь! Одна плоть! Тогда п-почему неведомым дана возможность м-менять оболочку, а человеку нет? Почему у Неведомых п-поток п-памяти непрерывный, а человек не способен перелить своё содержимое в новый сосуд? От чего это з-з-зависит?
Доктор поднимает голову от салфетки, которую все это время мнёт в руках, и смотрит на Преподобного, потом его взгляд перемещается на авара. Он будто бы вспомнил, что нужно бояться.
— Здесь, в стенах моего дома, вам нечего бояться, доктор, — говорит Терранс. — Вы задаёте правильные вопросы. Те, которые люди разучились задавать. Память — основа всего, а оболочка всего лишь сосуд, но от сосуда зависит многое. Орден присвоил себе знания, которые оставили после себя Изначальные и Вестники, они подменяют истину суевериями. Прошу прощения, Преподобный, нисколько не хочу обидеть лично вас, но я точно знаю, что религия ослепила людей, заставив отвернуться от разума и научных способов познания мира!
— Вы приписываете дар бесконечности научным достижениям наших предков, я правильно вас понимаю, авар лен Валлин? — спрашивает Преподобный. Его голос не выражает ни осуждения, ни скепсиса. — Но если человек бесконечен изначально, а не милостью Творца, то зачем Ордену скрывать это от людей?
— Орден был создан для этого, — отвечает Терранс. — Создан хранить смертность человека. Смерть — последний предел, так гласит древний кодекс. И чтобы узнать почему, открыть истинную причину, мы должны сохранить память в теле моей дочери!
Терранс снова берет бокал вина и делает глоток.
— Н-но чем я, м-могу вам помочь, авар? — спрашивает доктор. — М-м-мои ис-с-следования д-далеки до практических выводов. В-в-все это только теория. Я так и не нашёл мех-х-ханизм за-за-запускающий процесс накопления и сохранения памяти, ни одна оболочка не прожила… д-д-достаточно долго.
— Вы здесь, доктор, потому что моя дочь то самое доказательство, которое вы ищете. Бесконечная сущность, застрявшая в смертной оболочке. Она только начала накапливать память прошлых жизней и если мы сможем сохранить содержимое её сосуда, то она станет истинной мессией для человечества! Вы только представьте, как много она сможет нам рассказать!
Вилка в пальцах доктора дрожит, он кладёт её на стол и смотрит на авара, будто не верит. Ни один хранитель до этого момента не смел пойти против Ордена.
— Вы… вы… собираетесь… использовать…
— Вы лишитесь всего, авар, — говорит Преподобный и касается пальцами диска на груди. В тишине слышны щелчки. — Орден объявит вас вне закона. А ваша дочь… Вы осознаете, что обрекаете её на мучения? Сущность не сможет уйти под сень Единого Древа, Каттери никогда не познать милости Творца. Вы хотите превратить ее оболочку в каменный мешок?
— Если я прав, Преподобный, то когда Каттери накопит память, она сможет сама управлять своей оболочкой и трансформировать её, — говорит Терранс лен Валлин, в его голосе нет сомнения, время сомнений прошло. — Где же ваша вера в Предвестие? Разве не в этом смысл пророчества Аррана? Мессия не может умереть! Моя дочь выйдет за предел плоти, так же как это сделали когда-то Вестники, а до них Изначальные.
— Не может б-б-быть, что все так просто, — бормочет доктор. — Во всех моих ис-с-следованиях я на-на-тыкался на предел! Н-не-неведомые называют это п-п-проницаемостью оболочки. Если в крови в-вашей дочери есть что-то что изменяет ее проницаемость, позволяя памяти сохраняться, я мог бы п-попытаться в-выделить это.
Доктор кашляет и прикладывает салфетку к губам.
— Вот поэтому вы сейчас здесь, доктор Гаару, — говорит Терранс. — Вы понимаете что нас ждёт? Вы к этому готовы? Орден не отступит, они будут преследовать нас, они пойдут на всё, чтобы сохранить свои тайны!
Доктор бросает салфетку на стол и щурится, его перестаёт бить дрожь, он кладёт руки перед собой и смотрит на них.
— Мне те-те-рять нечего, — отвечает доктор. — Если есть хоть ма-ма-лейший шанс узнать… Я г-г-готов.
— А вы что скажете, Преподобный?
— Моя вера крепка, авар, — твёрдо говорит старик. — Если это испытание, возможно, моё последнее испытание, то я готов. Думаю, ради этого вера и пришла ко мне.
Уже когда они расходятся, каждый в свою комнату, Преподобный, стоя на ступеньках лестницы, кладёт руку на плечо авара и спрашивает:
— Вы знали, что ваша дочь особенная?
Лицо авара каменеет, взгляд становится отстранённым.
— Таких, как моя дочь, Преподобный, рождается ни один десяток в год, но Орден всегда решает эту проблему. Для этого у них есть хароны. Неупокоенные окойо придуманы не зря. Хароны не провожают души мёртвых на тот свет, они изгоняют изначальную память, когда та проявляет себя. Наше время на исходе, Преподобный, скоро они придут за моей дочерью, придут за ее памятью. И за нами тоже.