Келлиана трёт пол на кухне, а тётушка Рина ходит туда-сюда и бормочет:
— Дурья твоя башка! Пойдёшь у меня, потом котлы чистить! Высечь бы тебя по-хорошему, чтобы неповадно было уши греть! Вот ещё чего удумала! Да ты хоть представляешь, что авар с тобой сделал, если бы поймал? Дурья твоя башка!
Шея ещё болит, уши горят. Руперт так тряс ее, что казалось, голова вот-вот отвалится, потом тащил по коридору и рычал. Он был так зол, что Келли и правда испугалась: высечь, да пусть высечет, но ведь может и в ночь выгнать, а там эти страшные, голодные птицы-рыбы, да еще туман, как назло, все гуще. Но сейчас, ползая по полу в кухне, Келли думает не о себе, а о Каттери. Она трёт пол и все прокручивает в голове слова Преподобного:
«Вы осознаете, что обрекаете её на мучения? Сущность не сможет уйти под сень Единого Древа, и Каттери не познать милости Творца. Вы хотите превратить её оболочку в каменный мешок?»
Она так силится понять, что аж морщины на лбу пролегли. Как же так может быть, думает она, чтобы он так поступил со своей дочерью? Вот её отец никогда бы так… Как бы он не злился на неё, но тропа под Сень Древа священна! Как же авар не понимает? Ведь Творец не примет душу Каттери, не пустит её сущность в круг единения. Она навсегда будет проклята! Будет неприкаянно блуждать по миру живых!
Келли бросает тряпку и тяжело дышит.
Тётушка Ринайя топает тяжёлыми башмаками по каменному полу, перемещаясь между столами. Тягает котлы и мешки с раппой, будто и не знает об усталости.
Под низким потолком висят медные черпаки и сковороды. Над печкой сушатся пряные травы на верёвке.
В кухне пахнет чесноком и раскалённым маслом, ещё Келли чувствует резкий запах моющего средства. Кожа на ладонях сморщилась от воды.
— Устала, дурья твоя башка? — спрашивает тётушка, голос её теплеет. Она вытирает руки о передник и ставит на стол миску. — Иди, вот, поешь, я тебе оставила. Хоть ты и не заслужила!
Келли выпрямляется, тянется, чувствуя, как болят мышцы, будто палками били и радуется, что не били. Садится за стол, подтягивает ноги под себя, так, как это делала Каттери, и вдруг понимает, что должна её защитить. Она вдруг очень ясно видит, как ей смыть свой позор. Она подтаскивает к себе деревянную миску, морщится от запаха варёной капусты и смотрит на потрескавшийся край посуды.
А вот авар ест исключительно из фарфоровых тарелок, все столовые приборы серебряные, а бокалы должны скрипеть от чистоты. Джосинайя только и делает, что трёт их полотенцем.
— Чего морду кривишь? — раздаётся над ухом голос тётушки. — Думала, мясо тебе достанется? Дома будешь мясо есть! Не заслужила! Ешь, а то и этого больше не дам! Дурья твоя башка!
Не заслужила, думает Келли.
Мясо, это понятно, отец всегда говорит, что надо жить скромно, что чревоугодие — грех. А чем интересно в этом доме можно заслужить нормальную тарелку?
Дому Аринэ всегда приходилось туго в Деренте. Полукровки, они выгрызали себе права клыками. Келли выросла с ощущением, что все в этом мире надо заслужить. Даже ее учеба в Академии была просто еще одним испытанием. Аринэ должны доказать, что достойны, говорил отец. Достойны чего, думает Келли? Жить среди людей? Эта мысль тяжело ей даётся, она трясёт головой, будто опять вода в уши попала, морщится, берет ложку и ест. Возможно, это ее последний ужин, но внутри вдруг становится спокойно. Она уверена, что в этот раз все сделает правильно. Отец будет гордиться.
А все из-за того, что когда-то Мариус де Рент, пятый Император Дерентии, привёз из Адара наложницу — маори Эриен. Краснокожую, как демоны в пустыне, зеленоглазую ведьму, способную изменять своё тело. Само воплощение неведомого, она делила ложе с человеком и родила ему сына. Времена те, по праву можно называть благоденствием, золотой эпохой. Империя была огромна и могущественная, а главное едина, но единство это рухнуло в один миг, стоило только Мариусу объявить своего выродка наследником трона. Наследные Дома не стали ждать его естественной смерти. Императора отравили, а его неведомая наложница и маленький сын вынуждены были бежать и скрываться. Но бежать из Дерентии им было некуда, варды никогда не простили бы предательства кровосмешения и пришлось уживаться с людьми. С тех пор потомки Мариуса де Рента и маори Эриен, носят фамилию Аринэ, как символ отречения от своих корней и от власти.
Каттери уже знает, как все случится. Слышит время, которого нет, и ветер, который воет в трубах. Она знает, чтобы родиться в этом мире, сначала надо умереть.
Келли не взяла с собой ни сцера, ни лампы, она двигается уверенно и тихо, она знает этот Дом, как свою ладонь, знает каждую щель, каждую половицу и ступает аккуратно, чтобы не скрипели. Она выбрала северную лестницу, подальше от кабинета авара, где все ещё горел свет. Она не могла ждать, но не знала почему, она чуяла, что надо действовать, что времени почти не осталась. Вместе с туманом с воды надвигались киатту и хотя Келли мало что смыслила в науке синоптиков, но опасность она умела распознать. По спине бежали мурашки, волосы вставали дыбом, что-то зудело, навязчиво, как мошкара, из-за чего она постоянно трясла головой и стискивала зубы. Напряжение росло, тело сжималось, как пружина, ее постоянно мучила жажда. Келли вряд ли смогла бы понять, что с ней происходит, увидеть тоненькие нити паутины, в которую угодил её разум. Чужие мысли, как вода просачивались в её сознание, но она принимала их за свои.
Разве не её обязанностью было защитить Каттери? Разве это не она виновата, что так случилось? Теперь она должна все исправить. Освободить Кату из плена оболочки, спасти ее душу, смыть свой позор. В этом ее высокая миссия.
Миссия, думает Каттери, да она и слово то такого не выговорит. Келли суеверна и примитивна, но мысли о великих свершениях и подвигах не входят в список дарованного ей Творцом. В ней нет ни капли тщеславия. Но одного Каттери не учла: то самое отречение, что заставляет семью Аринэ много сотен лет терпеть угнетение и доказывать свою преданность людям. А еще чувство вины.
Келли двигается очень тихо, дверь в комнату Каттери открывается и она проскальзывает внутрь, долго стоит, стараясь дышать ровнее. Сердце частит, она прикладывает руку к груди и облизывает пересохшие губы. Перед глазами цветные пятна, голова кружится, но отступать некуда, на ватных ногах Келли подходит к кровати. Ката такая маленькая и хрупкая. Белое лицо, запавшие щеки, испарина на лбу. Слепые глаза завязали алой лентой, запястья примотали к кровати, чтобы она не навредила себе в горячем припадке.
Келли вдруг понимает, что даже не думала, что будет делать, но руки уже сами тянутся к подушке. Тянутся и трясутся. От неожиданной боли сводит запястья. Келли моргает и смотрит на свои руки, словно они чужие, потом переводит взгляд на маленькую девочку в постели и вспоминает, что Каттери говорила о потоках энергии, о людях, о Творце.
Что она сказала бы сейчас? Хотела бы она вот так…
Освободиться, звучит внутренний голос в голове Келли.
Ты освободишь её сущность из клетки.
Келли смотрит, как медленно опускаются ее руки, как подушка закрывает лицо Каттери. Всем весом она наваливается сверху. Пытается и не может заставить себя убрать руки. Хочет закричать и не может. Не может двигаться, дышать. Только сердце стучит, как бешеное. Келли сопротивляется, но тело больше ей не принадлежит. Всем своим немалым весом она давит на подушку. Совсем скоро Каттери нечем будет дышать и тогда… По телу проходит волна дрожи. Келли мысленно кричит, но во вне не прорывается ни звука. Тело Каттери начинает дёргаться. Келли мысленно воет и бьётся, будто хочет пробить насквозь кирпичную кладку, но руки все ещё давят на подушку.
Думай, Келли, думай, что ты можешь сделать!
И тогда Келли заставляет себя расслабиться.
Там, где ты больше не властен над собой, доверься инстинктам. Тело само знает, что ему делать. И тело Келлианы Аринэ начинает мерцать в темноте и раскаляться, как угли в очаге, а ткань, по краям наволочки, тлеть и дымиться.