— … Или у меня галлюцинации? — рассуждал господин управляющий. — Технически… я не должен быть подвержен помутнению рассудка…
Лисица то ли фыркнула, то ли чихнула, и мистер Вулпис чуть не откусил себе язык от неожиданности.
— Почему ты так смотришь на меня? — спросил он, и вдруг вспомнил…
Это случилось с мистером Вулписом в середине зимы, хотя в тот момент он не знал ни своего имени, ни того — кто он такой, что он такое. Мокрый снег сворачивался комьями у него на шерсти, свисал с груди белыми колтунами. Лис с трудом продирался сквозь снег, переставляя лапу за лапой… Откуда вообще взялось столько снега? Ах, да! Лис шёл на четвереньках, и, хотите — верьте, хотите — нет, чувство его собственного достоинства не было задето.
Хвост он бессильно волочил, челюстью иногда зачерпывал снег. Метель засоряла глаза, но за всё время, которое он шёл, или вернее — полз в снегу, — лис ни разу не моргнул.
Вскоре он пошатнулся и повалился у лысого кустарника. Он не двигался, но глаз его, уткнувшись в небо, продолжал мигать бледным янтарем.
Механический лис ни о чем не думал, память его стёрлась до полного непонимания своего места в мире, а восприятие реальности было нарушено из-за повреждений.
Искажённое помехами изображение неба удивляло его, как и всё, что он ещё был способен распознать вокруг себя. Примерно также чувствует себя новорождённый зверь, только-только открывши глаза.
Лис не знал, что делать с этими ощущениями, что делать со своим оцепеневшим телом. Поэтому он просто лежал и лежал, лежал до тех пор, пока оранжевое сияние не озарило безлунную ночь и нечто о двух крылах не рассекло небосвод красной дугой. Было в этом что-то завораживающее. Лис долго не мог оторвать взгляд от крылатой бестии, оставляющей за собой след из трех кровавых царапин.
Когда объект скрылся за деревьями, от горизонта разлился свет, будто кто-то чиркнул спичкой. После этого облака ещё долго впитывали в себя кровавые краски, а лис всё лежал да лежал, не отличимый от мёртвого.
Спустя десять минут к нему подошел зверь и начал обнюхивать. К сожалению, лис не мог как-то среагировать, защитить себя и сказать, что он не умер и есть его ещё рановато. Здесь он впервые задумался о том, что такое пища, откуда ему известно это слово, и что вообще такое смерть. Он до сих пор не знал, с чем себя идентифицировать, он забыл собственный образ.
Зверь, как показалось лису, потерял к интерес к нему и продолжил свой путь. Однако что-то его напугало и заставило истошно взвизгнуть.
Потревоженный неприятным для слуха звуком и вибрациями шагов, лис сумел двинуть ухом. Он сообразил, что к нему приближается какое-то громадное, увесистое существо.
Выстрелы зарядили воздух, и лис, будучи механическим, ощутил эти заряды, как никто другой. За ними — писк и дикое шипение, плачь обреченного зверя. Холодные голоса злорадствовали, били громом, но лис сосредоточился не на них…
Не до конца утратив фантазию, он додумывал картину происходящего. Он чувствовал силу противостояния двух разных существ, двух полярностей, оформленных физически.
Парад несправедливости наэлектризовал сознание и тело лиса, и тот, сверкая молниями, камнем встал между тёмным и светлым — между великанами и беззащитными семейством…рыжей лисицы. Перед глазами все ещё рябили помехи, но теперь механический лис сообразил, как пользоваться конечностями, и это его окрылило. Он даже частично разгадал фразы, которые метнули в него великаны, когда он восстал против них и обнажил клыки:
— Взгляните-ка, питомец того чокнутого профессора тоже взбунтовался!
— Э, так и знал, что его глупые роботы не устоят против вируса…
— Хватит болтать! Нужно отловить животных, пока сюда не нагрянули эти тупые андроиды.
— Да, верно, нечего сотрясать воздух понапрасну, загружай их!
Великаны проигнорировали лиса. Три бронированных гиганта затопали к лисьей норе, у входа в которую уже валялась мать семейства. На нее была наброшена сетка из стальных нитей, надёжно фиксирующая её к земле. Лисица мучалась от неудобства и боли, но ничего не могла с этим поделать.
Лис сам не понял, как так вышло, но уже через секунду, клыки его прогрызли броню на руке одного из великанов. Тот незамедлительно стряхнул мека на снег.
— Нечего церемониться с ним! — сказал другой великан, отодвигая своего коллегу, чтобы пройти вперед. — Я сам его завалю! — И он снял со спины громозское орудие и перезарядил его, нацеливаясь на лиса.
Электрические пушки — средство против механических и роботических созданий, андройдов. Да и против живых оно работало не менее эффективно.
Лис отгонял от себя великанов, вешаясь на них с клыками, как бешеный пёс. Он уклонялся от выстрелов, огибал со спины бронированных увальней и портил их защиту, дырявя сталь, точно дырокол бумагу.
Но в какой-то миг тело лиса снова ослабло, перестало слушаться. Он споткнулся на ровном месте, поднялся, пробежал несколько метров, попытался увернуться от выстрела, но задние лапы отнялись, и его живот встретил электрическую пулю.
Мир погас для него всего на минуту, а когда веки вновь открылись — всё изменилось. Он будто бы перенесся сквозь вселенную на необитаемую планету, вот только это по-прежнему была Земля. Время погребло лиса в камне, в воздухе парил неприятный зеленовато-оранжевый смог. Всё было голо и мрачно. Но проанализировать своё положение лису не удалось — сознание ускользнуло, и невеселая реальность растаяла, как утренний сон. Непоседливое время снова сорвалось с цепи, переключая картинки перед глазами лиса с немыслимой скоростью.
В общей сумме всё это продлилось для него около сорока пяти минут, может быть — с час. В следующий раз, когда лис пришёл в себя, он не увидел ни снега, ни леса, ни земли. Даже небо над головой пропало. Однако пустотой это не являлось. Всё же он прибывал в каком-то месте, но никак не мог разобрать — где именно.
— Эй, ты проснулся! Ну и чудеса! Столько лет пролежав в земле. Ты — везунчик. Помнишь что-нибудь?
Лис почувствовал своё тело и приподнялся, чтобы посмотреть на того, кто обращался к нему с таким задором в голосе. И тогда он понял, что находится в каком-то грязном доме, похожем на сарай, а перед ним, на кривом стуле восседает животное вроде того, за жизнь и свободу которого он час тому назад бился с великанами… Тем не менее, лис этот выглядел как-то неправильно. Он был стар и носил круглые очки для зрения. На нем была рубаха и штаны, а на плечах висела накидка из полосатого пиджака. Поматывая седовласым хвостом и смакуя курительную трубку, лис улыбался.
— Хэгей, не спеши! — рассмеялся он неловким попыткам мека выразить свои мысли в речи. — Поначалу будет странно говорить на новом языке, но ты привыкнешь. Главное не переживай.
— Вы сказали… что… прошло несколько лет?
Старый лис прозорливо прищурил шоколадные глаза и выдохнул облачко.
— Я расскажу тебе обо всём. Но… не торопись задавать вопросы. Ты восстановился не в полной мере. Отдохни и ни о чем не волнуйся.
— Но… я не хочу… чтобы мир…
— Мир больше не изменится, я тебе обещаю. В следующий раз, когда ты проснешься — я всё ещё буду здесь, рядом с тобой, курить эту самую трубку.
Механический лис медленно опустился на матрас, успокоенный словами старика и мягким тёплым мерцанием свечей.
— Кто вы? — спросил он.
Тот откашлялся и сказал, смеясь:
— Обычно меня называют «Хэй, это тот безумный старикан, что возится с механическими тварями! Давай бросим в него камень!» Но, честно говоря, я предпочитаю зваться… мистером Вулписом.
* * *
— Улетайте, господин управляющий! — крикнул Баритон, вырвав мистера Вулписа из воспоминаний.
Наверное, это тётушка Хома рассказала ему о «Птице».
Огненная лиса промчалась мимо мистера Вулписа, рисуя узоры своей золотистой аурой. С лёгкостью бабочки она уселась на крыле летательного аппарата. Лисица была невесомой, как свет и тень, поэтому поступь её не производила не звука.
— Прости, — понуро сказал господин управляющий. — Я не смог тебя спасти тогда…
Лисица никак не реагировала на его извинения — только виляла хвостом, да стреляла глазами на беспомощную кошку в кабине.
— Не волнуйся, я больше не повторю своих ошибок…
Мистер Вулпис подошёл к «Птице», и лисица, будто ужаленная, отпрянула от него, оттолкнулась прямо от воздуха и обернулась фениксом.
Господин управляющий сел в кабину, подле мисс Хикс, и машина под его руководством ожила, задребежжала, будто зверь, которому не втерпешь пробежаться.