— Согласны? Ясно?
— Присоединяемся.
Больше всего суетилась, конечно, Сассь, которая вдруг куда-то исчезла, а теперь опять появилась около меня. Она сновала по рядам, как ткацкий челнок. Даже маленькая Марью, судорожно уцепившаяся за мою руку так, что я чувствовала, как ее испуганное сердечко бьется в горячей ладошке, — даже она ни разу не сказала, что не хочет или не может участвовать в этом деле. Когда я ей тихонько шепнула, что она может прийти под конец и ей совсем не обязательно участвовать, она решительно покачала головой и еще крепче ухватилась за мою руку.
Но в то мгновение, когда дежурная учительница открывала дверь, среди нас послышался испуганный шелест. То здесь, то там слышалось:
— А где же сама Анне?
Это сама насторожило меня. Словно мы и в самом деле всю ответственность за то, что здесь происходит, переложили на одну Анне.
Я еще раз торопливо обошла ряды.
— Если спросят — нельзя называть ни одного имени! Вместе решили — вместе и отвечать будем. Это совершенно добровольно. Кто не хочет участвовать, кто очень хочет есть — пусть сразу идет в конец очереди. Последние столы, те, что ближе к двери, предназначаются для них.
Я не заметила, чтобы кто-нибудь вышел из ряда и перешел в конец очереди. В последнюю минуту шумно ворвалась Анне, за ней следом Лики и Марелле. Марелле была бледная, как известка, и выглядела совсем больной. Она вошла последней.
Дежурная учительница, видимо, заметила в нас что-то особенное, потому что спросила:
— Что с вами сегодня?
Этот вопрос был, конечно, вызван необычной тишиной, царившей сегодня в столовой. Это было короткое затишье перед бурей.
Я со своими малышами оказалась в середине. Так мы и прошли во второй зал — Марью за руку со мной, а Сассь гордо, как знамя борьбы — впереди. Горький запах пригорелого супа, встретивший нас на пороге, укрепил наши силы.
В мертвой тишине дежурные разносили на столы миски с супом. Из первого зала еще слышалось, как девочки, садясь за стол, отодвигали и придвигали стулья и доносился характерный утренний шум. Когда расселись последние восемь человек (у нас за каждым столом восемь мест, и соответственно этому нас отсчитывают, впуская в столовую), в соседнем зале тоже наступила тишина. Вдруг все стали вести себя образцово. Все! Не слышалось даже шепота. Во всяком случае, в нашей комнате ни одна большая или маленькая рука и не пыталась взять ложку.
В этом было что-то очень тревожное. Что-то настолько необычное, что просто перехватывало дыхание. Когда дежурная учительница стала взволнованно ходить взад и вперед среди столов, предвещая этим возможные неприятности, меня охватило какое-то двойственное чувство. Конечно, не было ничего привлекательного в мысли о том, что я, как не соответствующая требованиям школы-интерната, вскоре опять могу оказаться дома и предстать перед удивленными глазами мачехи, но именно эта грозная опасность укрепляла мою решимость. Будь что будет. Мы так решили. Вместе.
Честно говоря, сам по себе молочный суп не имел для меня никакого значения. В своей жизни я много лет питалась очень скромно, и молочный суп, нередко гораздо жиже здешнего, часто бывал у нас на столе — хорошо, если и его хватало — но то, как мы все вдруг сплотились, очень меня радовало. И плохое оборачивалось хорошим.
Я оглянулась. Анне и Лики стояли у стены и держали в поднятых руках какой-то лоскут, на котором несколько нетвердыми буквами было выведено:
«Просим давать нам калории не в виде молочного супа».
Потом я узнала, что больше всего времени отняло первое слово, потому что в тексте Анне, конечно, было «требуем», а две другие девочки настаивали на «просим». Анне несомненно и одна могла бы справиться с целой группой, не говоря уже о Марелле, но вступилась Лики. Так они и стояли теперь у стены, две наши самые решительные девочки.
Общее дело и такое разное выражение лиц. На лице Анне — гордый вызов и радость победы. А в чуть раскосых глазах Лики едва заметная легкая тень ее обычной естественной улыбки. Но почему-то я ясно чувствовала, что именно эта едва заметная улыбка лучше всего сплачивала нас. Лики стояла на своем месте, и мы все тоже.
И вдруг ко всеобщему удивлению посреди зала появилась наша Сиймсон. Кто и что привело ее сюда, хотя у нее сегодня должен был быть выходной день — никому не известно. Но она была тут.
Даже у Анне дрогнули ресницы. Но тут же ее взгляд стал еще более вызывающим и упрямым. Атмосфера накалялась, как это всегда бывает перед тем, как разразиться грозе.
И тут произошло нечто необычайное. Воспитательница не стала кричать. Она даже не повысила голоса. Наоборот, она говорила тихо, почти шепотом, когда, переходя от стола к столу, время от времени обращалась к девочкам с вопросами. Не получая ответа, она слегка качала головой, словно чего-то не понимала и удивлялась. Так она приблизилась к нашему столу и тихо, как это могла бы сделать мать, обеспокоенная отсутствием аппетита у своего ребенка, спросила, обращаясь к Марью:
— Марью, почему ты не ешь?
До чего мне было жаль мою маленькую, беспомощную подружку. Она не смогла овладеть собой настолько, чтобы ответить хоть что-нибудь. Я ясно видела, как она старалась, как судорожно глотала и как украдкой потянулась дрожащей ручонкой к ложке. Но едва она успела погрузить ложку в суп, как Сассь быстрым движением толкнула ее под локоть так, что обрызгала их обеих.
— Вытри, — только и сказала воспитательница тихим, каким-то очень слабым голосом. Мне показалось, что она больна. Настолько странно она выглядела.
В том же необычном тоне она обратилась и к Весте:
— Почему же ты не кушаешь?
Веста ответила ей как всегда спокойно:
— Говорят, суп сегодня опять пригорел.
Воспитательница подняла брови:
— Говорят? А может быть, и не пригорел. Значит, ты сама в этом не убедилась.
— В этом каждого убеждает его собственный нос, — вставила Анне.
Но воспитательница прервала ее на этот раз тоном, не допускающим возражений:
— Анне Ундла, у т е б я я сейчас ничего не спрашивала. Спокойно дождись своей очереди.
Я заметила, как густо покраснели у Анне лицо и шея, что было для нее совершенно необычным. Воспитательница опять обратилась к Весте:
— Веста Паю, ты мне можешь ответить на один вопрос? Предположим, что кому-то из вашего класса не нравится какой-то предмет, ну, скажем, химия (химию в нашем классе ненавидят все девочки, в особенности Веста). И случилось, что по этому предмету несколько раз подряд получена плохая отметка. Как, по-твоему, быть? Может быть, следует исключить этот предмет из программы, как ты считаешь?
Веста только сощурилась и еще не успела ответить, как опять вмешалась Анне:
— Но это же совсем не то...
— Я уже сказала — подожди своей очереди. Твое мнение я могу прочесть над твоей головой.
И тут же она обратилась ко мне.
— Кадри Ялакас, ты можешь мне сказать, что было у вас на обед вчера?
— Гороховый суп и блинчики с вареньем.
— Вкусные?
— Да...
— А позавчера?
— Картошка, мясной соус, салат из капусты и компот, — вспомнила я.
— Ну и как? Есть можно?
— Да-а. Я... мне...