Ур-ра-а! Мы достали две банки краски для пола. Так что пол в умывалке приведем в порядок. Окна и двери достаточно хорошенько вымыть. Вчера вечером Лики и Веста решили после школы года на два пойти на строительно-ремонтные работы, а я серьезно обдумываю, не присоединиться ли мне к ним. Это такая работа, что в конце дня видны результаты. Вообще из всех человеческих слов, пожалуй, самое содержательное слово строить!
В сущности, очень много мест, куда бы я хотела пойти работать сразу после окончания школы. Хотя до конца еще много времени. Полтора года! Может, за это время все самое интересное будет сделано и без нас. Ну, конечно, не все, и новое и еще более интересное все время добавляется.
Ах да, что я еще как-то вечером сделала! В темной комнате в минуту откровенности взяла и рассказала Лики, почему не хожу на танцы, Лики на это свистнула, как судья на соревнованиях:
— Ну, неужели серьезно? До этого я никогда не додумалась бы. На коньках ты такой мастер...
В результате моего признания Лики теперь каждый вечер вертит меня в прихожей по забрызганному побелкой полу и в соответствии с ритмом повторяет: раз-два-три, раз-два-три. Я уже отличаю вальс от фокса. Легче всего, по-моему, танго. Хватает времени подумать о ногах. Во всяком случае, Сассь считает, что ужасная несправедливость пускать на танцы только с седьмого класса. У нее все эти липси, типси, самба, карамба, румба — и как их там — выходят так легко и просто, как у врожденного танцора. Только на этих наших уроках ее партнер — большая кисть для побелки.
И вообще я сделала одно медицинское открытие. Против мышечной боли самое лучшее средство — танцевать. Можно попробовать и коньки. Последнее особенно полезно против депрессии.
Так хорошо и весело, как в эти последние дни и вечера, мне здесь еще никогда не было. Болтали с девчонками до полуночи. Строили головокружительные планы. Только вот каникулы уже подходят к концу. До начала нового полугодия осталось всего тридцать два часа. А дел еще много, хотя сделано еще больше.
Интересно будет посмотреть на лица девочек, ведь завтра они уже начнут съезжаться.
Девочки сначала не хотели верить, что все это сделали мы сами. Разумеется, если бы воспитательница не помогла нам делом и советом, здесь бы не было ничего того, что есть сейчас. Теперь это по праву можно назвать нашим домом! В первый же вечер у нас состоялся торжественный сбор группы. Каждая принесла к столу привезенные из дому припасы или купила что-нибудь на деньги, полученные от родителей. И какие только планы не обсуждались здесь в тот первый вечер! Самым важным было решение завоевать в будущем полугодии в соревновании групп абсолютное первенство! С тем, чтобы в будущем году пианино было в нашей группе. Оно так долго простояло в седьмой группе мальчиков, что они стали считать его своей собственностью. Пора им напомнить, что пианино — переходящая премия интерната, предусмотренная по итогам полугодия для лучшей группы. До сих пор мы и не мечтали о пианино, потому что между нами и седьмой обычно довольно успешно вклинивается еще и девятая группа мальчиков. Не понимаю, каким чудом это удается мальчишкам? Следует помнить, что воспитательница Сиймсон до сих пор была в седьмой группе, а теперь она у нас. Может быть, вместе с нею мы добьемся и первенства.
Во всяком случае, сейчас у нас так чисто и красиво, что лучше не придумаешь. И отлично, что все это мы сделали своими руками. Мы особенно следим за порядком. Те, кто, сам участвовал в ремонте. Заметнее всего это проявляется у Сассь. Она только и делает, что ходит за девочками и следит за порядком. Чуть что заметит, сразу хмурится и ворчит:
— Что это за бумажки у тебя на столе. Смотри, у нас тут порядок, не то что у тебя дома.
Или:
— Чего ты волос начесала на пол? Из-за твоих кудрей мы можем остаться без пианино. Тебе это безразлично, что ли?
Или уже совсем серьезно:
— Ты, что ли, пол красила? А? Не красила? Тогда не лезь в сапогах на выкрашенный нами пол.
Если послушать Сассь, то создается впечатление, словно она одна здесь все сделала. Однако нельзя не согласиться, что ее маленькие проворные ручонки и неиссякаемая энергия здорово помогли нам в работе. А теперь она с тем же пылом охраняет свою и нашу работу и изо всех сил старается перетянуть пианино в нашу группу. Если бы только нам хватило этого заряда на.целые полгода: тогда в следующем полугодии пианино обязательно будет у нас. И место для него уже приготовлено. Мы ведь сделали у себя перестановку. Платяной шкаф переставили в прихожую. Стало больше места и краска на полу лучше сохраняется, потому что от постоянного передвигания шкафа взад и вперед стиралась не только краска, но и половицы под ней. Комната теперь перегорожена деревянной решеткой, которую мы тоже сделали сами. Доски получили со стройки, а просветы в решетке, как полагается в детской, заклеили картинками, нарисованными Лики и Марелле.
Таким образом, получилась умывалка, а за нею жилая комната. Дверь стенного шкафа завесили ковром.
Надо надеяться, что это будет заглушать наши голоса, и наши разговоры не будут доноситься до мальчиков. Но самый лучший глушитель все-таки сознание, что нас можно услышать. Это сознание сыграло для нас благородную роль. Немалое значение имеет и соревнование по поведению, которое проводится между пионерами и октябрятами, но следить за ним и подводить итоги поручено нам. Ведь нельзя же позволить себе грубо разговаривать или вести себя невежливо, когда тебе поручено следить за поведением малышей.
Вообще у нас тут все складывается так, что пианино просто обязательно должно достаться нам. Кроме всего, у нас в группе несколько человек уже умеют играть или хотят научиться. Тинка, Айна и немножко Марелле. Неожиданно в эти планы вмешалась и Марью.
— Тогда и я буду учиться играть. Мне так хочется.
— Ты! — презрительно бросила Айна. — А кто же тебя будет учить?
— Свен, если я попрошу, — покраснела Марью. Сассь, до сих пор наблюдавшая за своей подругой со стороны, вдруг резко обернулась к Айне:
— А ты думала, что только ты одна можешь научиться? Фу! — И снова к Марью: — Вот именно, научись. Покажи этой задаваке! Только чтобы никаких там опер. Может, еще и я буду учиться. Не знаю еще... — заявила она в заключение, важно нахмурив брови.
Итак, пианистов хоть отбавляй! Только вот пианино пока еще нет.
Сегодня утром, по случаю новой четверти, директор устроил традиционное общее собрание. Говорилось об учебе в прошлой четверти, о лучших классах, о передовых учениках в каждом классе, об отстающих и т. д.
Среди групп на первом месте по-прежнему были мальчишки из седьмой, а на втором (на том, где приходилось бывать и нам) опять мальчишки из девятой. И только на третьем месте — мы. Но это совсем не так и плохо, потому что за нами еще целых девять групп. Вдобавок нас похвалили особо. Нас поставили всем в пример за наш самодеятельный ремонт, а больше всего хвалили нашу комсомольскую группу за великолепное (это слово не мной придумано, а прозвучало в речи директора) начинание — за заботу об октябрятах и пионерах и за работу с ними.
На этом же собрании малышам до пятого класса были розданы экспонаты нашей кукольной выставки. Первой из числа детей образцового поведения была, конечно, названа наша Марью. И тут же было добавлено имя ее шефа — Весты. Из нашей группы премию получила и подопечная Лики — маленькая Реэт. Мальчиков премировали настольными играми. Когда Марью шла за подарком, я украдкой взглянула на Сассь. Она сидела с таким видом, словно вот-вот засвистит от полнейшего равнодушия, и беспечно болтала ногами.
Вечером, в группе, когда все малыши (да и старшие) склонились над куклами и громко восторгались их платьицами, пальто и бельишком, Сассь сидела в спальне. Когда я пришла взглянуть на нее, она сидела на кровати и очень старательно рисовала что-то в своей тетрадке. Я осторожно подошла к ней. Заметила, что она в этот момент трудилась над хвостом какого-то небывалого в природе зверя. У этого зверя был тыквообразный живот, лошадиная голова, коровьи рога и лисий хвост, а ноги разной толщины. Этот необычайный шедевр творился под заунывный свист. Сразу за мной в спальню вошла Марью и позвала Сассь. Сассь небрежно ответила, что у нее, мол, болит зуб, и пририсовала своему чудовищу к спине огромное крыло. Когда Марью с полуумоляющим-полуизвиняющимся видом подошла к ней ближе, Сассь судорожно свернула рисунок и ничком бросилась на кровать. И разумеется, Марью тут же разложила на ее кровати все свои награды и куклу, и все двадцать четыре вещицы из ее гардероба и всю мебель и с увлечением стала объяснять, что к чему.
Мне было жаль Сассь. Что касается хорошего поведения, тут конечно, она ничего не заслужила, но все-таки чем-то она сумела же завоевать любовь своей маленькой подруги, да и мою тоже. Теперь она лежала и не могла удержаться, чтобы не смотреть на имущество Марью. Что-то мешало ей радоваться, а что-то не позволяло выразить презрение, и получалась между подругами какая-то игра в жмурки, когда одна из них за своим счастьем и увлечением не замечала «зубной боли» другой.
Позднее, в умывалке, Сассь опять настойчивее всех напоминала девочкам, что вода, в особенности мыльная, оставляет на стенах пятна, а те, кто сам здесь ничего не делал, не хотят этого понять и постоянно брызгают и пачкают стены. На этот раз она была суровее, чем обычно. Но никому не пришло в голову напомнить Сассь кое-что из ее совсем недавнего прошлого. Даже Айна промолчала.
Сейчас Сассь уже давно спит сном праведника. Спят и остальные. Когда я вставала, чтобы взять из шкафа чернила, Марью лежала с широко открытыми глазами и щеки у нее горели, Я было испугалась. Но когда нагнулась к ней, она обхватила мою шею, и с такой невероятной нежностью прижалась к моей щеке своей мягкой теплой щечкой.
Даю голову на отсечение, что в мире нет более прекрасного света, чем два светлых огонька в глазах счастливого ребенка. Я дала ей конфету и поправила одеяло. Не успела я заправить ручку, как, взглянув на Марью, увидела, что она уже крепко спит, подложив руку под щечку, и в ямочке на ее щеке притаилась счастливая улыбка.
После каникул идет уже вторая неделя, но я все еще не написала о том, что случилось за это время. Прежде всего (это, правда, совсем не событие, а скорее «несобытие»), Свен Пурре после каникул все еще не вернулся в школу. По слухам, он болен. Первое время я опасалась, что он до сих пор еще ждет меня около Дома искусств.
Более важное событие, конечно, что в седьмой группе мальчиков новый воспитатель. И даже мужчина. Поздравляем! Воспитательница Сиймсон сама захотела перейти окончательно в нашу группу, потому что наша прежняя воспитательница больше не вернется в школу. Похоже, что даже Тинка восприняла это доброжелательно.
Но горе и беда явились к нам в лице Мелиты, которую перевели в нашу группу. Как будто наша группа какая-то исправительная колония! Одна подготовка к этой операции была очень болезненной. Общее собрание. Совещание. Кого из нас обменять на Мелиту? Все руки дружно поднялись за Айну. Но это не прошло, потому, что Айнина мама решалась доверить свое единственное дитя заботам именно Сиймсон. По предложению воспитательницы было решено поместить Мелиту в нашей спальне. Следовательно, мы и должны были пожертвовать в обмен кем-то из нашей комнаты. Мы все восемь притихли. Кто-то из малышей назвал Сассь. Сассь вскинула голову, готовая к бою.
Нет, все-таки нет. Ни в коем случае! Это заявила не только я. У Сассь вдруг оказалось множество защитников. Даже Веста! А Сассь тем временем внимательно разглядывала стенку.
Все это было здорово, но проблема по-прежнему была не решена.
И вдруг нашелся доброволец! Марелле! Только Марелле и была на это способна. Никто не стал ее отговаривать. А все-таки это несправедливо, потому что все мы прекрасно знаем, что Марелле совсем не хочет уходить. Просто это у нее необъяснимая мания жертвенности. Почему-то у нее это выглядит именно так. Она даже додумалась нас же «утешать» — она, мол, все равно в этой группе будет только ночевать. А все остальное время собирается проводить с нами.
Было в этом что-то жалкое и неловкое. Даже Анне не нашлась, что сказать. Я сделала запоздалую попытку предложить свою кандидатуру, ведь я в эту группу попала позже других. В ответ послышались протестующие голоса: «Никуда ты не уйдешь!»
Да, но Марелле? Удивительная все-таки штука коллектив. Иногда думается, что он существует только в рассуждениях учителей и воспитателей, да еще в газетах и книгах. И вдруг он оказывается рядом и принимает решения. Единодушные решения об одном человеке! И маленькая, доставляющая столько хлопот Сассь значит для этого коллектива гораздо больше, чем готовая пожертвовать собой Марелле.
По каким законам логики все это происходит?
Сегодня вечером, когда Сассь, пряча что-то под фартуком, пробиралась в комнату, мне стало сразу ясно, что она замышляет что-то необычное. Я стала потихоньку наблюдать за ней.
Сассь стремительно направилась к девочкам, игравшим в своем уголке. Там в это время играли в демонстрацию мод. Казалось, на этот раз Сассь решила принять участие в игре. Однако она остановилась за их спинами, переступая с ноги на ногу, и бесконечно вертелась, словно от долгого стояния могла заржаветь.
Это продолжалось до тех пор, пока Марью ее заметила и, посторонясь, позвала играть.
Сассь покачала головой, но тут же заявила: «Покажи, пожалуйста, то розовое платье, с оборками». Это «пожалуйста» и выражение лица Сассь предвещали что-то необычайное. Марью явно обрадовалась приходу подруги и принялась терпеливо рыться в коробке, отыскивая самое нарядное платье своей куклы. Когда она через плечо протянула Сассь это платье, в ее лице было что-то тревожное, словно ей хотелось о чем-то предупредить ее, но чувство такта удерживало от этого.
Сассь взяла розовое платьице и, разглядывая его со всех сторон, деловито заметила:
— Оно же совсем мятое. Хочешь, я поглажу?
— Да нет же, — Марью часто захлопала ресницами, — после выставки она его ни разу не надевала.
— Ну, если тебе жалко, тогда дай другое. Я хочу погладить.