Нет, больше этого так оставлять нельзя. Сначала выкрадывают наши дневники, смеются и издеваются над нами, потом оскорбляют девочек самым бессовестным образом. Кто знает, до чего так можно дойти. Конечно, не все такие, но достаточно выступить отдельным заправилам, как все они объединяются. По одному мы бы их одолели.
Сколько же мы должны терпеть подобные выходки? Неужели мы не можем ничего предпринять в свою защиту? Но что? Скажешь им слово, они десять в ответ. Может быть, лучше вообще не обращать на них внимания. В конце концов, они для нас такие же одноклассники, как мы для них одноклассницы, и мы нуждаемся в них ничуть не больше, чем они в нас.
И в самом деле! Меня вдруг осенило!
— Девочки, знаете, что мы сделаем? Объявим мальчишкам бойкот. Перестанем их замечать. Будем просто игнорировать. Ни с кем из них ни одного слова. Если мы все это сделаем, то, безусловно, подействует. Как вы считаете?
— Сверхгениальная идея! — пришла в восторг Анне. Почти все девочки согласились с моим предложением.
— Надо их проучить. Покажем, что и мы умеем постоять друг за друга.
— А как же с танцами? Что же, выходит, мы больше вообще не будем ходить на танцы? — спросил кто-то из девочек.
— Разумеется, не будем. Вот именно. Пусть танцуют друг с другом, если придет охота. Ни одна из девочек не пойдет на танцы до тех пор, пока у Весты не попросят прощения. И не как-нибудь, а публично. Точно так же, в зале, где все это случилось. И перед Кадри тоже придется извиниться.
Анне уже была полностью в своем репертуаре. Очень скоро было установлено, как все должно произойти. Разумеется, нельзя да и не имеет смысла привлекать к участию в этом деле малышей. Одним словом, присутствовать должны старшеклассницы и, главным образом, комсомолки. Пожалуй, лучше без семиклассниц. Они все-таки далеки от нас, да и комсомольцев среди них единицы. Из нашего класса тогда отпадает Марелле. Оно и лучше. Она все равно не рискнет на такое мероприятие, да и сердце ей этого не позволит. В нашем сегодняшнем собрании она тоже не участвовала, потому что еще не вернулась из дому.
— А как же с тобой, Тинка? — прямо спросила Лики.
— А что со мной? — обиженно удивилась Тинка.
— Ничего, — успокоила Анне. — Пусть недельки две поносит по Ааду траур.
— Какой там траур. Все это ваши фантазии. Вы вообще не представляете себе, какой Ааду на самом деле. Я могла бы кое-что рассказать вам. По мне пусть покиснет!
Интересно, как мы все это проведем?
Какой необычный день! Нам, девочкам-заговорщицам, пришлось совсем не легко! Как это отразится на мальчиках, пока еще неизвестно.
Утром в классе, как всегда перед уроками, сначала были обычные шум и суета, и вдруг в них ворвалось что-то новое:
— Ты не слышишь, что ли?
Уши Майе горели, но она решительно повернула Тийту спину.
Почти одновременно послышался резкий голос Ааду:
— Ты-ы! Что это с тобой? Уши отоспала, что ли?
Веста не отвернулась, но даже с нашей задней парты было видно, что со вчерашнего дня Ааду стал для нее пустым местом.
Когда же и Лики на какой-то вопрос Энту ответила не своей обычной улыбкой, но полным молчанием, мальчики, казалось, начали о чем-то догадываться.
Если бы они реагировали на это иначе, пожалуй, нам было бы гораздо сложнее продолжать задуманное. Но они — и именно вожаки — использовали свое обычное оружие.
Энту пожал плечами:
— Похоже, что девчонки со сна помешались.
Откуда-то с задней парты послышалось:
— Горячая каша в голову ударила!
И все в том же духе. Чем более ядовитые замечания сыпали мальчишки, тем больше я укреплялась в нашем решении. Как выяснилось, то же самое испытывали все девочки. Нам, девочкам, становилось ясно, что и мы — сила. И именно потому, что мы были правы, теперь оставалось только выдержать до конца!
Труднее всего, конечно, на уроках. Наш обет молчания неизбежно распространяется и на подсказку. А ведь эта привычка засела в школьниках прочнее, чем какая-либо другая. Совершенно непроизвольно, словно сам по себе, рот открывается, когда тот, кто вызван, не знает, а ты сама знаешь и сидишь в подходящем для отвечающего месте.
Я сама чуть не попалась, когда Прямая вызвала по алгебре Тийта. Во всяком случае, за сегодняшний день мы сумели провести в классе твердую линию. Мальчики сами довольно скоро оказались по ту сторону этой линии. К концу дня они уже не искали общения с нами. В особенности, в отношении подсказок. Возможно, надеются, что мы без этого пропадем. Ну, в части подготовки к урокам мы всегда сильнее.
Учителя пока ничего не заметили. В девятом, говорят, такое же положение.
Сложнее всего, конечно, отдельные случаи. Свен встретился мне в коридоре и заговорил со мной таким голосом и с таким выражением лица, как будто само собой разумеется, что для него я сделаю исключение. Со своей точки зрения он может быть и прав, если вспомнить, что он рассказал мне о стенном шкафе. И мне в особенности трудно было при мысли о цветке, когда он спросил:
— Послушай, объясни, что все это значит? Чего вы добиваетесь?
Я молчала, как русалочка из сказки Андерсена. Темные брови Свена приподнялись:
— О-о, и ты тоже не разговариваешь? Даже со мной?
Я уже хотела покачать головой, но тут же подумала, что в сущности это тоже разговор, и опустила глаза.
— Скажи только, вы это из-за вчерашней чепухи? Из-за Ааду, да?
Если бы я и кивнула, это все равно не имело бы смысла. По правде говоря, я не сделала этого только из-за Ааду. Пришлось бы объяснять куда пространнее. Я была в невозможно трудном положении. Открыла было рот, чтобы объяснить наказуемому вину, за которую он вместе с другими должен понести наказание, но тут же осеклась. К счастью, я вспомнила, что у Анне, например, гораздо меньше оснований для того, чтобы не разговаривать с Андресом, и все же она не разговаривает. Она тоже молчит. Только из солидарности с нами, остальными девочками.
Тут очень кстати подоспела Лики, взяла меня за руку и потащила на тренировку.
Оставили Свена, где он стоял. Пусть сердится! Пусть постарается объяснить остальным то, чего они, по-видимому, сами понять не могут.
Мы выдержали уже пять дней. И к таким вещам, оказывается, можно привыкнуть... В нашем классе посредником стала Марелле. Если возникает необходимость общения с противной стороной, то это делается посредством Марелле. Она относится к своей роли чрезвычайно серьезно и каждый раз пытается примирить противников, смягчить их сердца. Но это относится, главным образом, к нам. С мальчиками она держится и разговаривает так, как будто она в чем-то виновата перед ними. Не знаю, что заставляет ее поступать так — сострадание к побежденным или просто потребность в заискивании. Во всяком случае, я, да и многие другие, не пользуемся посредничеством Марелле. Обойдемся и без нее. В девятом, например, нет ни одного нейтрального пункта и ничего, справляются. Но там на страже неусыпное око Анне.
Забавно было сегодня смотреть на Сассь, когда Энту в столовой неожиданно подошел к ней и спросил:
— Ну, как твой утюг, работает?
Сассь набрала воздуху, вытаращила глаза, взглянула на меня и выпалила:
— Если хочешь, я отдам его обратно, но с тобой я все равно не разговариваю!
Я бы с удовольствием тут же расцеловала ее за это, но с ней в таких делах нужно быть особенно осторожной.
В общем-то я страшно устала. Конечно, не от молчания, а от тренировок. Я теперь в запасной команде. А Лики жмет со своими тренировками, как сумасшедшая. Конечно, у каждого своя точка зрения. А Лики убеждена: если мы хотим произвести на мальчишек какое-то впечатление, то должны занять первое место. Это, конечно, правильно. Наши мальчишки и по баскетболу и по волейболу занимают среди школьных команд первое место в городе.
Похоже, что Мелита варится в собственном соку. Она уже просила Лики допустить ее хотя бы к тренировкам. Лики повернулась к ней спиной. Когда учительница физкультуры вчера во время тренировки ввела ее в игру, мы так ловко подавали мячи мимо нее, что она сама вскоре исчезла с площадки.
Спортивной величины или мастера мяча из меня, конечно, никогда не получится, но все-таки я стараюсь, как могу, если дело касается серьезной игры. Ведь нам обязательно надо завоевать первенство в игре со II средней школой.