— Иди, иди! Я сейчас догоню, — послышалось из соседней комнаты. — Не беспокойся, я свет всегда гашу. Честное слово.
Я махнула рукой. Первый урок — алгебра. Еще опоздаю! На всякий случай погасила свет в умывальной и, крикнув Сассь: «Скоро девять. Поторопись!» — пустилась бежать. Во время урока я вдруг стала беспокоиться. Поди знай эту Сассь! Погасила она свет в спальне или нет, а вдруг в спешке включила свет в умывальной? Ведь каждая лампочка, которую забыли . погасить, на целое очко снижает оценку дежурства.
На большой перемене я на всякий случай побежала проверить. Запыхавшись, открыла дверь в нашу комнату и... обмерла.
Стенная полка (та самая, которую я утром привела в образцовый порядок) свисала со стены, держась на одном крючке. Зубные щетки разлетелись по всему полу. Большинство коробок раскрылось и зубной порошок рассыпался. Тут же валялись стаканчики и осколки.
Было уже не до вздохов. Схватила швабру и совок. Как раз, когда я занималась побелкой (потому что, как только я стала мыть пол, порошок размок и образовалась густая смесь), дверь отворилась и санитарная комиссия во всем своем величии пожаловала в комнату.
Никакие мои объяснения не помогли. По правде говоря, что тут было объяснять, когда факты громоздились друг на друга и достаточно убедительно говорили сами за себя. Никто из всей комиссии, казалось, не желал считаться ни с какими чрезвычайными обстоятельствами. Меньше всех, конечно, Веста, которая тоже входит в комиссию. Она фыркала и кипела в справедливом и праведном гневе. Я тоже слегка кипела, только ведь эти наши душевные кипения ни одного минуса не могли превратить в плюс.
Я ничем не могла опровергнуть факт — пол был действительно грязный. Хотя и белый. Но им нужен был не белый, а просто чистый пол, и я получила два жирных минуса. Не могла я опровергнуть и тот факт, что мусорная корзина была полна — ведь я сама только что выбросила туда пустые коробки и осколки, и за это появился еще один вполне законный минус. Беспорядок в уголке игр? Конечно, опять минус!
Тряпка, которая в это время должна была сохнуть на крючке, хорошо выполосканная и отжатая, сейчас, вопреки всяким правилам, была судорожно зажата у меня в руке, и с нее капало на пол, разумеется, это тоже привлекло внимание Весты. И, конечно, нашли еще многое, раз уж принялись искать.
Одним словом, это был небывалый для нашей группы поток минусов! Со своего обычного второго-третьего места мы скатились на последнее.
Но больше всего возмутила меня Веста вечером, когда мы вместе с воспитательницей обсуждали эту историю и искали следы главного виновника. Хорошо, я понимаю, что честный человек, каковым Веста является и каким обязан быть каждый староста группы, не может по своему положению особенно горячо вступаться за свою группу. Земной поклон за такую честность и принципиальность!
Но морщить нос и заявлять:
— Я сама тоже виновата. И в первую очередь. Я, как староста группы, обязана уходить последней. (Подумаешь, какое открытие!) Но сегодня мне необходимо было быть в школе пораньше. Один единственный раз положилась на других — и вот результат. Известное дело: если сама не проверяешь, то дело пускается на самотек...
— А кто же сегодня ушел последним? — прервала ее воспитательница.
— Должно быть, дежурная, — ответила Веста. Неужели она не может хоть раз просто, по-человечески сказать «Кадри». Не знаю, почему, но сегодня все в ней раздражает меня.
И вдруг я вспомнила, что после меня здесь еще оставалась Сассь. Тут только я сообразила, что ведь полка не могла сама по себе так перевернуться. В этот момент маленькая Айна шепнула мне:
— Но ведь Сассь еще была здесь, когда мы уходили в школу.
Сассь опять пришлось выйти на середину. До чего же обычной стала эта картина в нашей группе по вечерам. Сидим все в кружке — кто на стульях, кто на табуретках, а кто и на столах, словом, где придется, а посередине стоит Сассь, заложив руки за спину, переминаясь с ноги на ногу. Она смотрит своими глазами-пуговками куда-то поверх наших голов. Так и сегодня.
На вопрос воспитательницы: — Ты можешь что-либо рассказать об этом? — Сассь приняла крайне обиженный вид.
— Может, это тетенька-истопник.
Глупости, тетя-истопник, конечно, сама убрала бы, если бы у нее случилось что-либо подобное, но сегодня она к нам вообще не приходила. И вдруг лицо Сассь слегка просветлело: — А может быть, было землетрясение! — Она, мол, даже почувствовала, как во время урока пол в классе словно бы покачнулся. Наши усмешки ничуть не смутили ее.
— А, может, в каком-нибудь порошке были атомы.
— А, может, это духи?
Одним словом, могло быть все, что угодно, только не Сассь. Она здесь совершенно не при чем, она и к полке-то не подходила.
— И зачем мне это? — заявила Сассь, еще выше задирая остренький подбородок. — Не стану же я по утрам два раза подряд чистить зубы.
— Хорошо. Но скажи, Сассь, откуда у тебя на затылке такая шишка? — неожиданно спросила воспитательница. Казалось, этот вопрос на минуту привел Сассь в замешательство, и она ощупала рукой шишку на своем затылке. Но тут же овладела собой и выпалила:
— Выходит, и шишек уже получать нельзя?
Ну, в самом деле, неужели человеку нельзя иметь на затылке здоровенную шишку, если ему этого так хочется?
Воспитательница встала, подошла к злополучной полке, которая к этому времени уже обрела свое равновесие, и просто сказала:
— Видишь, вот здесь, под полкой, ты чем-то занималась. Резко поднялась, ударилась головой о полку и она соскочила одним концом с крючка — (воспитательница все это наглядно продемонстрировала) — и полка с грохотом упала. Ты же подумала, что это духи и убежала, как зайчонок.
— Не подумала, — запротестовала Сассь. Взрыв смеха еще больше рассердил ее.
— Чего вы, дураки, смеетесь. Я же знаю, что духов не бывает.
Только теперь она, казалось, поняла, что все-таки выдала себя, и замолчала. Сассь велели в наказание Десять дней подряд каждое утро убирать полку и на месяц отобрали разрешение выходить в город.
Но это, конечно, не исправит Сассь. Во-первых, я давно поняла, что она и не хочет ходить по субботам домой, хотя живет тут же, в городе, а во-вторых, теперь я уже совершенно твердо знаю наперед, что, если полка и будет содержаться в порядке, то делать это за Сассь буду я.
В конце концов, этим маленьким ручонкам трудно справиться с такой работой, да Сассь и не дотянуться до полки.
Сегодня нам выдали зимние пальто. Тем, конечно, кому они нужны. И теплые шапки. Сколько тут было примеривания, да и недовольства.
Получилось, что Тинка случайно не присутствовала при раздаче и ей пришлось выбирать из двух оставшихся шапок. Ни серых, ни бежевых уже не осталось — только две черные. А Тинка считает, что черное ей совсем не к лицу. И, конечно, она тут же помчалась к воспитательнице. Но воспитательница ничем не могла помочь, потому что на складе уже ничего не осталось.
— Раз не поспела вовремя, придется смириться.
Но Тинка не собиралась смиряться. Она забросила свою шапку на шкаф и капризничала, как трехлетний ребенок, которого заставляют есть на завтрак геркулесовую кашу. Я попыталась ее утешить тем, что большинству девочек достались черные шапки, и мне, кстати, тоже и, кроме того, черные даже практичнее и очень подходят к ее темным глазам. Но это не помогло. На Тинку опять нашло упрямство.
— По-твоему, мне и рубашку надо черную? Папка платит за меня каждый месяц полную сумму, а мне тут дают этот черный колпак! По ком этот траур?! Это все проделки Сиймсон. Нарочно. Ведь она знала, что я еще не получила. Почему же она оставила для меня именно черную? Она терпеть меня не может, я знаю. Опять заявила, что я, мол, самая избалованная модница. Модница? Как будто в нашей школьной казенной форме вообще можно модничать. Ее послушать, так мы все должны носить такой, как у нее, дореволюционный костюм. Ничего не поделаешь, придется обо всем написать папе. Уж он-то их всех разнесет по кочкам.
Тут вошла Анне и спросила Тинку подчеркнуто участливо:
— В чем дело? Здесь кто-то, видимо, собирается писать доносы? Уж не ты ли?
Тинка резко повернулась к Анне спиной, но даже по ее спине было видно, что все эти угрозы никогда осуществлены не будут.
Анне спросила с наигранным сочувствием:
— Чем же они тебя опять обидели?
Энергичным шагом Тинка направилась к шкафу, сняла с него свою шапку, нахлобучила ее до бровей и уставилась из-под нее, словно кошка из-под корзинки.
— Ну, ты бы решилась в таком виде показаться на улице? — вызывающе спросила она Анне.
С сосредоточенным лицом Анне ходила вокруг нее, наклоняя голову то вправо, то влево и изучала свою подругу так, как учительница Вайномяэ изучает наши рисунки на занятиях художественного кружка.
— Н-да... это точно! — наконец заявила Анне деловито.
— Что точно? — насторожилась Тинка.