Каждый раз, заходясь в приступе сухого кашля, Дан думал, что задохнется. К этому невозможно было привыкнуть.
Невозможно было привыкнуть, но и почти ничего нельзя было сделать.
Почти ничего. Привычным движением дрожащие пальцы высыпали таблетки на ладонь. Он знал, что эти лекарства не прибавят ему лет жизни; более того, злоупотребление ими может даже сократить её. Просто приглушить симптомы.
Даниил Беронин (для друзей Дан и ни в коем случае не Даня) с детства был очень болезненным ребенком. В дошкольном возрасте он почти не играл со сверстниками в подвижные игры; из-за этого многие считали его высокомерным воображалой, но в действительности дело было в другом. Он просто утомлялся уже через пару минут.
Страшный диагноз ему поставили в двенадцать лет. Врожденный порок сердца. За свою недолгую жизнь Дан пережил три операции, но казалось, сама Судьба была против того, чтобы хоть какая-то из них помогла. Уже пять лет он стоял в очереди на самое радикальное решение, — пересадку; — но врач честно сказал ему, чтобы не слишком рассчитывал дожить до того момента, когда подходящий донор найдется. В таких вопросах все решают деньги — большие деньги, которых у его семьи, разумеется, не было.
С того памятного разговора прошло пять лет, и все это время Дану казалось, что еще немного — и он разглядит над своей головой призрачные часы.
Часы, неумолимо отсчитывающие отмеренный ему срок.
Все чаще слушал он разговоры взрослых, и все чаще ловил скрытый посыл, в котором родители не признавались сами себе. Крамольную мысль, что единственным живым ребенком в семье была его младшая сестра Оксана, здоровая, веселая и шебутная девушка, в свои шестнадцать лет делавшая успехи в спортивном айкидо и претендовавшая на синий пояс.
От этих мыслей Дан прятался в книгах. Отличник в школе, всегда выделявшийся примерным поведением, он не сыскал любви одноклассников: «книжный червь» было самым мягким и невинным определением, что он слышал в свой адрес. Окончив же школу, юноша уехал в столицу — поступать в институт.
Зачем? Он и сам не знал. Наверное, просто не мог представить себе, как будет доживать оставшиеся годы, ничего не делая и лишь кляня жизнь. А может, вдохновлялся историями про вундеркиндов, за год освоивших полный учебный курс и успевших в юном возрасте додуматься до чего-то великого.
В конце концов, должна же жить как-то компенсировать ему то, чего недодала по здоровью?
Ведь правда?
На медицинском он учился достаточно хорошо, чтобы получать стипендию, но увы, признаков гениальности и черт нового самого молодого в истории Нобелевского лауреата не проявил. Может, лет через двадцать он и смог бы что-то полезное открыть, — но двадцати лет у него не было.
— Даня! Долго тебя ждать?!
— Сейчас, — откликнулся Дан, стараясь прогнать из голоса характерную хрипоту.
Таблетки уже начали действовать, и вскоре он наконец смог разогнуться. А еще через минуту был готов показаться на глаза хозяйке помещения, не нарываясь на обеспокоенные вздохи и выражения сочувствия.
Очаровательная блондинка Лера встретила его милой улыбкой. Она была его однокурсницей и как раз сегодня перебиралась из общежития на съемную квартиру. Дан вызвался помочь ей перетащить вещи; хотя сегодня его сердце шалило посильнее обычного, он очень старался этого не показать.
Не хотелось ему показаться слабым в её глазах.
Лера ему искренне нравилась. В её присутствии сердце всегда начинало биться чаще, и Дан сознавал, что вообще-то для него это не очень хорошо… Но ему было все равно.
Незримые часы все равно отобьют отмеренный срок.
Впрочем, на то, чтобы стать ее парнем, Дан никогда не претендовал. Хотя он был вообще-то довольно симпатичным, несмотря на бледность, худобу и вечно растрепанные мышиного цвета волосы, но не хотелось ему, чтобы она нянчилась с калекой. Принимать её сострадание было бы слишком унизительно.
Он просто помогал ей всегда, когда ей требовалась помощь. Будь то помощь с домашней работой, сопровождение в позднее время суток или необходимость что-то перенести.
Как сейчас.
— Спасибо большое, что помог, — сказала Лера, когда последний чемодан занял свое законное место.
— Не за что, — ответил Дан, стараясь не слишком тяжело дышать, — В смысле, если тебе что-то понадобится, всегда зови.
— Обязательно, — пообещала она.
Она, кажется, хотела было сказать что-то еще, но замолчала, услышав шаги. Еще минута, и в квартире показалось новое действующее лицо.
Высокий и мускулистый парень на пару лет старше Дана был одет в джинсы и черную футболку с ярко выведенной буквой Z во всю грудь. Темно-коричневые волосы были коротко острижены, а надбровные дуги наводили на невольные мысли о близком родстве с неандертальцами.
Которые студент, разумеется, предпочел не озвучивать.
— Это кто это еще? — осведомился парень, нахально обнимая Леру за талию.
Та, впрочем, не возражала и охотно подалась навстречу. Присутствие третьего-лишнего мигом стало казаться до крайности неуместным.
— Сеня, это Даня, мой однокурсник, — ответила девушка, — Даня, это Сеня, мой парень.
«Не ревнуй. Ты все равно не смог бы занять его место!»
— Лучше все-таки Дан, — поправил юноша, невозмутимо (как он надеялся) протягивая руку.
Несколько секунд Сеня смотрел на нее, будто не понимал, что с ней делать, после чего ответил на рукопожатие. Дан немедленно почувствовал, будто его ладонь зажали в тиски, но постарался не выдать боли.
Вступать в состязание силы он не стал и пытаться.
— Рад познакомиться… Даня.
— Взаимно, — выдавил из себя Дан.
Наконец, его руку отпустили. Даже не сломанной.
— И часто ты приглашаешь к себе одноклассников, пока меня нет? — осведомился Сеня, налитыми кровью глазами глядя на «соперника».
— Перестань, — откликнулась Лера, — Даня просто помог мне перенести вещи.
Она успокаивающе поглаживала парня по могучему бицепсу.
— Не стоит беспокоиться, — заверил Дан, чувствуя себя до крайности глупо, — Я уже ухожу.
По взгляду Леры он понял, что это было верное решение.
В общежитие Даниил вернулся только к вечеру. Хотел отправиться туда сразу, но кое-кому еще из его друзей понадобилась помощь, и он, как обычно, не смог отказать. О том, что он всегда готов помочь в любое время дня и ночи, прекрасно знали все его знакомые.
И, как он надеялся, хоть немного это ценили. Может быть, даже помнили.
Так что вернулся он совершенно вымотанный. Сердце бешено колотилось, и лишь приняв лекарства, он смог заняться хоть чем-нибудь. О чем-нибудь полезном речи не шло; но по крайней мере, можно было улечься на койку и почитать книжку… попроще. Из тех, что разгружают мозг и помогают расслабиться. К примеру, что-нибудь из фэнтези нулевых, что он предпочитал, несмотря на все развитие технологий, читать в бумажном виде, а не с телефона.
Так, за книгой, он и уснул. Дан редко видел сны; точнее, он знал теоретически, что на самом деле сны снятся всем и каждую ночь, но он никогда не помнил их наутро. А то, что не откладывается в памяти, по его глубокому убеждению, с точки зрения субъективного восприятия человека все равно что не происходит.
Потому что в конечном счете, воспоминания — это единственное, что остается с нами навсегда.
Однако этот сон ощущался будто наяву. Почему-то не сомневался юноша, что проснувшись, будет помнить его во всех деталях.
Казалось ему, что он бродит в густом, непроглядном тумане необычайного насыщенно-ультрамаринового цвета. В этом тумане он не мог рассмотреть даже собственных рук, но несмотря на это, сон казался весьма приятным.
Прежде всего потому что в этом сне у Дана ничего не болело. Даже фоново.
Такое действительно было возможно только во сне.
Точно так же Даниил не смог различить того, кто подошел к нему сквозь туман, но каким-то шестым чувством понял, что уже не один. Что там, за пологом тумана, кто-то наблюдает за ним.
— Скажи, — голос, произнесший это, звучал неожиданно звонко и чем-то напоминал его собственный, — Чего ты хочешь?
Что на это можно было ответить? Наверное, очень многое. Люди всегда чего-то хотят и сталкиваясь с предложением выбрать, чего они хотят больше всего, обычно задумываются. Но для него ответ был самым простым и коротким, какой только возможен на этом свете:
— Жить.
Загадочный собеседник промедлил, осмысливая ответ.
— Что тебе мешает? — спросил он наконец.
Вопрос показался издевательским. Хотя Даниил вполне допускал, что у голоса нет его медицинской карты, все равно против воли ответ прозвучал горько и саркастично:
— То, что я скоро умру.
— Почему?
Ну точно нет карты. Даже во сне всем все приходится объяснять. Объяснять не хотелось. Не хотелось, но почему-то это казалось важным.
Как будто ему обязательно нужно объяснить хотя бы в общих чертах. Как будто на этот раз его спрашивают не из вежливости.
Как будто на этот раз это что-то изменит.
— Потому что я болен. Неизлечимо.
Против ожидания, голос не спросил, чем именно, и даже не рассыпался в показных сочувствиях. И почему-то Дан почувствовал благодарность и за то, и за другое.
Вкупе с яростью от того, что собеседник спросил вместо всего этого:
— И все?
Как будто речь шла о каких-то мелочах.
— Этого мало?! — рыкнул в ответ студент.
Не без труда удерживаясь от того, чтобы сквозь туман броситься на невидимого насмешника.
Тот, однако, остался невозмутим:
— Это в самый раз. Я могу исполнить твое желание… Но ты должен будешь в ответ исполнить мое.
— Чего же ты хочешь? — подозрительно спросил Дан.
Гнев отступил; хотя бы во сне он хотел поверить в чудо. Хоть на секунду. Хотя бы до пробуждения.
Собеседник же, кажется, чуть усмехнулся, прежде чем ответить одним-единственным словом:
— Жить.
Проснувшись утром, Даниил какое-то время лежал без движения, приходя в себя. Вскочить сходу, за пять минут одеться и побежать по делам — это было не про него, такого с ним никогда не бывало. Именно поэтому на его телефоне было установлено аж четыре будильника на разное время.
Первый — чтобы проснуться. Второй — чтобы проснуться до конца. Третий — чтобы встать. Четвертый — чтобы пойти хоть позавтракать перед выходом.
Странный сон запомнился во всех подробностях, что было весьма необычно. Дан мог поклясться, что способен дословно повторить каждое слово. И опознать именно этот туман, с легкостью отличив его от тумана похожих оттенков.
Впрочем, сны всегда мало его интересовали, и в исполнение своего желания он не верил. Базовый курс психологии, которую у них читали скорее формально, позволял понимать, что сны — не более чем проявление бессознательного.
Они не влияют на реальность.
Хотя воскресный день был выходным, Даниил всегда ненавидел сидеть в четырех стенах. В таких обстоятельствах мрачные мысли навевались сами собой, и сопротивляться им было крайне сложно. Благо, чем заняться, было всегда.
Даже несмотря на то, что традиционных главных развлечений массового студенчества — литрбола и охоты за юбками — он был глубоко чужд.
Первую половину выходного дня Дан, как правило, уделял подработке. Провинциал из небогатой семьи, он жил весьма стесненно, и каждая лишняя тысяча играла серьезную роль. Вечером, по его плану, можно было и о себе подумать…
Но только в этот раз планам не суждено было сбыться.
В первый момент он даже не понял, что произошло. Едва выйдя на улицу, он ощутил, как голова раскололась от боли. Цветные пятна перед глазами ослепили его, и он почувствовал, что падает.
— Не смей подходить к моей бабе, понял, сопляк?!
Когда в глазах немного прояснилось, Даниил увидел трех обступивших его ребят. Одним был вчерашний знакомец Сеня, двух других, напоминавших хрестоматийных Толстого и Тонкого, он видел впервые в жизни.
— Тебе… не надо…
Дан пытался сказать «Тебе не надо ревновать ко мне, ты же видишь, что между мной и Лерой ничего нет». Но дыхалки не хватило.
— Ты угрожать мне вздумал, тварь?!
Сеня поднял его за грудки, саданув спиной об стену. Толстый и Тонкий присоединяться к веселью не торопились и, кажется, стояли рядом для моральной поддержки.
— Нет… — выдохнул Дан, — Дай мне сказать… Мы с ней… Просто друзья…
— Хватит отпираться, слабак, — презрительно бросил Сеня, занося кулак для удара.
Даниил понял, что словами он не спасется, хотя бы уже потому что его слов никто не желает слушать. Нечего было и думать одержать верх в этой драке.
Справиться со здоровенным амбалом он бы не смог, даже если бы двое других продолжали сохранять нейтралитет и не решили поддержать вожака.
Стараясь не привлекать внимания к своему движению, Дан достал из кармана обыкновенную авторучку в металлической оболочке. Действуя на опережение, он нанес один быстрый удар, целясь в подмышку.
Нападавший вскрикнул, — скорее от удивления, чем от боли, — и на секунду разжал захват. Быстро, отчаянно студент бросился бежать…
И когда ему в спину прилетел мощный удар кулаком, почти что ощутил, как останавливается его сердце.
— Впредь будет знать, — бесхитростно заметил Толстый, явно не успев еще понять, чему только что стал соучастником. А Даниил пояснить ему это, разумеется, уже не мог.
— Дебил ты был, Эдик, дебилом и останешься! — отчаянно взвыл Тонкий, хватаясь за голову.
— Хочешь, чтобы нам мокруху пришили?!
— Так а чё он? — как-то не вполне уверенно возразил Сеня.
И много чего еще они говорили, чего Дан уже не слышал. Сознание уносилось куда-то далеко, — за ту загадочную дверь, что была призывно распахнута для него с самого рождения.
Последняя четкая мысль была о том, что вот сейчас и пересыпалась последняя песчинка в часах, что отсчитывали отмеренное ему время.
Почему-то в этот раз туман казался еще более густым. Где-то на грани восприятия сквозь насыщенно-синюю, с фиолетовым отливом гамму виднелись неуловимые отблески багряного.
Как яркая молния зарождается в глубинах темной тучи.
— Кажется, у тебя осталось мало времени.
В этот момент голос казался звучащим совсем близко. В какие-то секунды Дан как будто различал, — не столько даже глазами, сколько каким-то чутьем, — темный силуэт прямо перед собой.
Отгоняя мысль, что так и выглядит Смерть.
— Мне кажется, у меня его вообще нет, — криво усмехнулся он.
Странное дело, сейчас он не боялся.
Может быть, потому что слишком нереальным казалось то, что он видел.
А может, потому что простое отсутствие боли вызывало самую настоящую эйфорию. Мелькнула даже мысль, что возможно, он сейчас в больнице, и это все — галлюцинации под действием морфия.
— Пока есть, — бесстрастно ответил голос, — Человек не умирает сразу. И ему можно помочь… Если начать незамедлительно. Поэтому самое время принять решение. Тебе нужно лишь дать свое согласие.
— Согласие — на что? — спросил Дан не задумываясь.
Соглашаться неизвестно на что он не собирался ни в жизни, ни в смерти. Благо, по определенным причинам с мошенниками он сталкивался в своей жизни неоднократно и приобрел легкую паранойю на этот счет.
— Ты исполнишь мое желание, а я исполню твое, — ответил голос, — Ты продолжишь мою жизнь, а я твою.
Видя возмущение юноши, готового уже высказать все, что он думает об этой загадочности и виляниях, невидимый собеседник добавил, будто извиняясь:
— Я очень хотел все подробно объяснить тебе за несколько сеансов. Но сам видишь, времени нет. Ты должен принимать решение немедленно.
— Кто ты вообще такой? — упрямо склонил голову юноша, — Ты Смерть? Дьявол? Или, может, ты божественная сила, которой нужен Избранный герой, и ты не нашел никого лучше, чем умирающий студент-медик?
— Я совершенно точно не Смерть, — откликнулся собеседник, — Кто такой Дя Воль, вообще понятия не имею, но к божественным силам не принадлежу. Я такой же смертник, как и ты. Только причины у меня другие. И мы можем помочь друг другу. Ты сможешь жить там, где умер бы я. Я смогу жить там, где умер бы ты. Честная сделка.
— Там — это где? — не удержался Дан.
Мелькнула неуместная мысль, что нужно было меньше читать попаданческого фэнтези. Может, тогда он сейчас видел бы свет в конце туннеля, как все нормальные люди. Или апостола Петра и его коллег из других религий, как немножко менее нормальные.
— Ты можешь упрощенно назвать это другим миром, — с легким оттенком раздражения ответил голос, — Так будет проще и быстрее, чем объяснять тебе точку зрения заклинателей моего клана на этот вопрос, а у тебя нет времени. Ты вот-вот умрешь, если не дашь свое согласие. Просто скажи «я согласен».
— Если я это скажу… — медленно ответил Дан, у которого такие навязчивые требования спешить всегда вызывали подсознательный протест, — Не окажусь ли я в еще большей заднице, чем сейчас?
— Ты умираешь, — резонно ответил голос, — Как ты представляешь себе «еще большую задницу»?
Формулировка была для него непривычной, но повторил он ее с заметным удовольствием.
— А ты? — возразил Дан, — Ты сказал, что ты тоже смертник. Не попаду ли я из огня да в полымя?
Ему показалось, что собеседник пожал плечами, хотя не видя его, сказать точно было невозможно.
— У тебя будет шанс. Воспользуешься ты им или нет, вопрос к тебе. Моя ситуация безнадежна для меня, но не для другого человека на моем месте. Так же и твоя — безнадежна для тебя, но не для заклинателя, знакомого с практиками Дыхания Жизни.
Даниил хмыкнул:
— Если ты такой крутой, то что ж за ситуация, где ты обречен, а кто-то другой нет?
Раздражение в голосе невидимого собеседника стало уже явственным:
— Мне пришлось бы объяснять тебе весь расклад, при том, что ты поди ни разу в жизни не сталкивался с Клятвой Заклинателя. У тебя нет на это времени, если мы проговорим еще минуту, мне придется искать другого кандидата для обмена. Видишь, как меняется туман? Это значит, что ты вот-вот умрешь. Так что ты не в том положении, чтобы изображать благородную даму.
«А ведь он очень молод», — вдруг понял Даниил. Весь разговор он, может быть, под влиянием стереотипов, почерпнутых из фэнтезийных книг про Избранных героев, воспринимал собеседника как нечто древнее, могущественное и мудрое (или по крайней мере претендующее на это).
А сейчас осознал, что говорит в лучшем случае с ровесником.
Между тем, окружавший их туман на протяжении разговора потихоньку менял цвет. Из ультрамаринового он становился фиолетовым, а затем — темно-красным.
Как венозная кровь.
И вот в этот момент Дану стало страшно. Почему-то только сейчас. Не тогда, когда на него напали те три отморозка: в тот момент он не успел даже толком осознать произошедшее. Не тогда, когда он засомневался в том, что все, что он видит здесь, лишь галлюцинация. Не тогда, когда безжалостный голос предложил со всех сторон сомнительно пахнущую сделку.
А именно сейчас. Когда с полной, абсолютной, невозможной в обыденной жизни ясностью он осознал, что все. Он умирает. Отпущенное ему время закончилось. Последняя песчинка в часах, отмеряющих его жизнь, безжалостно летит вниз, и когда она упадет на дно, его не станет.
Последняя песчинка…
— Ладно, — Дан постарался, чтобы его слова прозвучали спокойно и взвешенно, но против его воли голос срывался, — Я согласен. Что мне нужно делать?
«Где подписать кровью?»
— Ничего, — ответил голос, — Я все сделаю сам.
Сквозь багровый туман, освещенный сполохами дальних зарниц, проступил темный силуэт. Как ни старался, Даниил не мог разглядеть деталей, хотя сумел разобрать, что телосложением незнакомец поразительно напоминает эльфа, а необычайно длинные волосы заплетены в косу.
Неожиданно закружилась голова. Это было первое телесное ощущение, что почувствовал Дан в этом сне, и студент на секунду задумался, что из этого следует. Значит ли это, что неведомый голос начал исполнять свою часть сделки, или что сейчас его реанимируют в больнице? А может, что все это, включая нападение, лишь продолжение утреннего сна, и лишь сейчас он просыпается?
— Запомни одно название, — вдруг сказал собеседник, — Чен-Мэй-Ву. Я там оставил кое-какие книги, которые помогут тебе вникнуть в суть дела.
— Спасибо, — ответил Даниил, борясь с тошнотой. Вестибуллярный аппарат вдруг вспомнил о своем существовании и поспешил напомнить хозяину.
— Я ничего не заготовил, но если захочешь узнать что-то о нашем мире, посмотри в Интернете. Объяснить, как пользоваться компьютером?..
— Ты не успеешь, — серьезно сказал собеседник.
Кажется, с искренним сожалением.
Туман вдруг расступился, но рассмотреть, с кем говорил, Дан не успел. Неведомая сила подхватила его, сжала, будто пыталась смять, — и швырнула, казалось, во все стороны одновременно. Заговорили одновременно, перебивая друг друга, множество разных голосов на тысячах разных языков, многие из которых, он готов был покляться, не принадлежали ни одному из народов Земли. Желудок крутануло, и перед глазами закружились разноцветные искры. Все быстрее и быстрее мир крутился вокруг него. Казалось, перед глазами безумным калейдоскопом проносятся миры, жизни, судьбы.
И в этом мельтешении со странным спокойствием Даниил разобрал один-единственный образ.
Как падающая песчинка, последняя песчинка в песочных часах, вдруг останавливается на лету — и начинает лететь обратно вверх.