- Какие, какие?
- Говорила она, что если ты еще раз придешь на это поле, то быть тебе посажену в огромный улей, и сперва пчелы получат с тебя за мед, а потом дядя Усач рассчитается с тобой за кукурузу. Эх и поплатишься ты шкурой: сошьет он себе из нее шубу и шапку.
- Э, нет, - решил медведь, - больше я сюда не ходок!
- Но ты не бойся, эти предсказания не исполнятся, - успокоил медведя Пестрик, - потому что кот... ну, тот самый лев, о котором я говорил... обещал сожрать тебя вместе со шкурой, как только ты здесь появишься.
- Бр-р-р! А где он сейчас, этот кот-лев? - Грушетряс задрожал и стал озираться по сторонам.
- Он только что забрался на грушу вместе с Гадалкой. Сначала они съедят луну, а потом в темноте им и с тобой будет нетрудно расправиться.
Грушетряс глянул на ломтик убывающей луны и ахнул:
- Ай-яй! Ведь правда! От луны и половины не осталось. Ну, я пошел!
Неповоротлив был медведь, неуклюж, но теперь он помчался с такой быстротой, что сам не заметил, как проскочил лес насквозь и очутился на открытом месте. Остановился он у последнего дерева, едва отдышался и никак понять не может:
- Как же так получается?! Выходит, мне и в лесу не укрыться. Только я в одном конце леса хвост спрятал, а голова уже с другого края наружу выглядывает!..
Озадаченный Грушетряс глянул на звездное небо и перепугался еще больше: луны там не было.
- Ой, ой! Эти двое с луной уже разделались, а теперь, наверно, за мной охотятся. Спрячусь-ка вон в ту большую пещеру. Там они меня не сыщут.
А пока медведь лез поглубже в темную пещеру, кот, мышь и пес так хохотали, что даже старая груша развеселилась. Она вся затряслась от смеха, и с ее веток посыпались на Пестрика зрелые плоды.
- Ау-вау! - взвыл Пестрик, бегая на привязи вокруг ствола. Перестаньте смеяться, этот град убьет меня!
Услышав грохот падающих груш, старая полевая мышь, жившая в норе под деревом, высунула наружу свою мордочку, но в тот же миг на нее свалился с дерева кот Тоша. Перепуганная мышь юркнула в нору и, заикаясь от страха, пискнула:
- Плохи наши мышиные дела: кот с ясного неба! Так и грохнулся. Видно, конец света не за горами...
Глава десятая
Снова в мешке. Копченое сало дяди Усача. Ореховые башмаки. Скользкий мир. Конь мышей ловит. Километр жизни за вершок веревки. (Из дневника Тоши.)
Свалился я с груши, и вместе со мной упала на землю мышь-гадалка. Увидела она норку под деревом и сказала:
- Друг мой, Тоша! Пойду-ка взгляну, кто живет в этом доме, а ты посмотри, жив ли еще пес Пестрик, уцелел ли он под грушевым градом.
Гадалка юркнула в нору, а я подошел к Пестрику. Бедный пес, изрядно побитый, жалобно проскулил:
- Вы смеялись, животики понадрывали, а у меня от вашего смеха спина болит!
Кукуруза шепталась под ветерком, предвещая близкую зарю. Убаюканный этим шепотом, я вскоре заснул, свернувшись в клубок под боком у Пестрика. Да, заснул крепко - хоть из пушек пали! Сколько я спал, не знаю, но проснулся я...
Горе мне! Проснулся я снова в мешке. Доигрался! На этот раз кто-то засунул меня туда сонного, и теперь этот Кто-то нес меня куда-то, взвалив себе на спину. Нес да приговаривал:
- Я тебе покажу, как чужую грушу трясти!
Вскоре я услышал скрип открывающейся двери, и заманчивый запах копченого сала защекотал мои ноздри. Значит, меня внесли в дом. Затем кто-то - вероятно, тот самый Кто-то, который запрятал меня в мешок, - бросил мешок на пол и развязал его. Надо мной стоял усатый дядька, а над ним я увидел кусок копченого сала, подвешенный к стрехе почерневшей кровли.
- Эй, жена, глянь-ка, какого я мышелова принес! - буркнул Усач.
Его сердитая жена поглядела на меня и заметила:
- Хитрющего кота притащил ты, муженек! Ворюга он, сразу видно. Вместо того чтобы мышей ловить, он всю ночь за салом будет охотиться.
- За сало не беспокойся, - ответил Усач. - Я этого кота сейчас так подкую, что ему под кровлю забраться никак невозможно будет.
``О-хо-хо! Где ты, мой добрый дедушка Триша? - вздохнул я. - Тошу твоего подковать собираются. Будто он не кот, а конь!"
Бездушный Усач отыскал четыре ореховые скорлупки, надел их мне на лапы и залил воском. Меня обули в самые настоящие ореховые башмаки. Бегать в них просто немыслимо: при первой же попытке я поскользнулся, ткнувшись носом в пол. Это меня образумило. Я стал осторожнее переступать с лапы на лапу, но проклятая обувка так стучала, что слышно было, наверно, не только нашим мышам, но и соседским.
Так-так, трак-трак... - цокали мои башмаки, а Усач корчился от смеха и приговаривал:
- Ну, жулик, теперь можешь лезть за салом! Пожалуйста!
Настала ночь. Хозяин запер дверь, все улеглись спать, а я в моих ореховых ботинках остался у очага наедине с салом, висевшим на стрехе под кровлей. Вы, конечно, догадываетесь, что я не раз пытался потихоньку-полегоньку добраться до сала. Но тщетно! Каждый раз я скатывался вниз, как по льду. Из-за проклятых ореховых ботинок весь мир стал скользким и шатким. Нечего было и думать о головокружительных восхождениях на крышу, о том, чтобы слазить на дерево или поточить когти о кору. Жизнь стала гладкой, скользкой и опасной.
- Мяу, мяу, прощай сало, душистое и манящее! Никак мне до тебя не добраться! - причитал я, расхаживая по пустому дому и стуча подковами: так-так, трак-трак...
Вдруг я услышал какую-то возню и писк. В углу, за мешками с мукой, разговаривали мыши.
- Эй, Салоежка, слышишь, кто-то топает? - донесся до меня тревожный голосок. - Уж не кот ли?
- Эх, мукоед, - отвечала Салоежка, - сразу видно, какой ты еще несмышленыш! Кот двигается бесшумно, как тень, а тот, что гремит там в темноте, - это... это просто какой-то конь. Маленький, но с копытами.
Я притаился за дровами. Вот Салоежка уже близко, вот уже слышно, как она стучит коготками рядом со мной... Я напружинился, собрался и... Вернее, я только попробовал прыгнуть, потому что ноги мои разъехались, и я растянулся на полу, стукнувшись при этом лбом о полено.
- Караул! - запищала в ужасе Салоежка. - На меня конь наскакивает!
- Спасайся, брат! - орал растерявшийся Мукоед. - Беги! Скачи! Улепетывай! В нашем доме конь-мышелов объявился!
А из дальнего угла подала голос старая мышь:
- Ага! Я говорила: ``Молодым до поры не лезть из норы".
За ночь я еще несколько раз пытался подобраться к салу, но без малейшего успеха, хоть и с превеликим шумом. Утром Усач хотел было меня избить за то, что я ему спать не давал, но вступилась хозяйка:
- Не бей кота! Он потому стучал, что мышей ловил. Сними с него башмаки, он шуметь не будет.
- Тогда он непременно сало сожрет, - сказал хозяин.
- А мы его на ночь привяжем. Пусть себе гуляет по всему дому, а до сала ему не дотянуться.
И правда, в тот вечер они привязали мне на шею поводок и так точно его отмерили, что никак нельзя мне было дотянуться до заветной стрехи. Усами сала касался, а отведать не мог. Только глаза на него пялил и вздыхал. Кажется, отдал бы километр жизни за лишний вершок веревки!