15.
Остаток дня Юга проспал. Словно выпал из всего настоящего и вернулся только под вечер. Проснулся, когда его будто пнули под ребра — хорош, мол, валяться.
Мысли спутались. Или голову ему наизнак вывернули, волосами внутрь? Смутно помнил события, а их черед — хоть убей. Поднялся тяжело, зацепился глазом за дикту.
Клык ее прикусывал полог, ограждал. Или сторожил. Юга приблизился, прошелся пальцами по наростам-кольцам. Тяжелые на вид, холодные. И весь ствол оружия был испещрен мелкими подрезами. Раньше, вроде, и не было их…
Юга попробовал выдернуть дикту, но та сидела прочно. Будто корни пустила. Взялся двумя руками и вздрогнул от неожиданности, когда в глаза ягодным соком брызнул закатный свет.
Второй замер, придерживая рукой полог. Юга тоже застыл, точно пойманный вор.
— Поставил, чтобы не тревожили, — медленно произнес Выпь. — Моя палатка, но все равно лезут.
Отстранил Юга, легко, одной левой, выдернул дикту, убрал за спину.
— Выспался? — спросил, глядя сверху.
В отросших волосах его запутался колючий запах полыни, сухой земли, огня. Впалые щеки не бриты. Зеленью горели бусы на запястье. Юга кивнул заморожено.
— Как бревно, — подтвердил хриплым со сна голосом, взялся переплетать косу, раздирая пальцами пряди, — что я пропустил?
— Ничего важного. Столпы только прибыли. Хотят нас видеть.
Юга замер. Глубоко вздохнул, с силой выдохнул.
Столпы, они же жеребьевые, избирались Лутом в лихую пору для подсобы Башне. Никто не знал, на кого падет жребий, по каким приметам Лут ставленников выдвигает, а только в положенный срок к арматору прибывали выбранные люди.
Лут их таврил особым клеймом — всякий раз разным. В этот раз наградил выжженной на тыле кисти цикадой. Слинять должно было, если дело сладится.
С клейменными Башня и должна была дальше справляться. Луту не перечили, кого избрал, с тем и вставали плечом к плечу.
— Где мы, а где столпы, пастух.
Выпь на это только криво, непривычно усмехнулся.
— В одной лодке, Юга. В одной лодке.
Юга закатил глаза:
— Ай, куча народа наперлась, а грести нас поставят, пастух, вот увидишь. Остальным лишь бы с трибуны руководить. Ладно, давай поглядим, что там за благородное собрание.
Второй шел впереди, указывая дорогу. Сам он не разбирался в лагерном устройстве до того, как попал сюда. Знающие люди пояснили. Оказалось — под питательную основу лагеря выбирали специальных людей, крепких телом и умом. Готовых принести себя в жертву во имя спокойствия и защиты собратьев. Нарекали таких стромами, а растили и готовили на Хоме Колокола, в толстостенных, от людей огражденных, монаках.
Когда приходил черед, строма в специальном обряжении живьем закапывали в землю. И уже напряжением, соединным усилием воли и физической тяги, стромы выпускали из себя первые ростки лагеря — стены, укрепления, ловушки… То, что поднималось над поверхностью, вырезано было на их телах, а люди только принимали и дополняли костные конструкции своими силами.
Сказывали, что самые старые города на Хомах тоже стояли не на ровном месте.
Выпь слушал эти объяснения. Молчал. Знаю я место, где из камней растят дома, думал. Но чтобы из людей строения добывали — такого, пожалуй, не упомню.
Было еще: на Хоме Оливы готовили лучших огневых стрелков, аммонес, на Хоме Фарло учили пешников, а Хом Шартра похвалялся стабилизированными, особой породы скакунами. И никто в стороне не остался.
Лагерь поднимался, прорастал живыми стенами. Солдаты деловито крепили насыпи. Юга видел гребни, строгую их линию, ряды одинаковых двускатных палаток, сторожевые вышки. Где-то там был враг с которым он так неудачно столкнулся.
— Давно здесь? — спросил, когда миновали половину пути.
Лагерь имел форму прямоугольника, палатки столпов находились у площади для общих собраний.
— Две недели.
— И что? Гаера видел уже?
Выпь покачал головой. Скулы у него затвердели от этого имени.
У входа в красноверхий шатер стояла охрана. Дуплет, в глиняных масках-окаринах. У одного шесть отверстий-дыхальцев, у другого четыре. Пырились ложноглазые в горизонт. Ко всему одинаково равнодушные, кроме нарушения дисциплины. С Хома Стени прислали, лучших отобрали для Отражения.
Синхронно отпахнули крылья полога и Второй застыл рядом с Третьим под прицелом человекова внимания.
— Что же, — первой опомнилась женщина с короткими, в скобку остриженными коричневыми волосами. — Теперь мы знаем, что Башня не солгала. Я Солтон.
Она подала руку Третьему и тот принял ее. Сжал худое сильное предплечье.
— Юга, — представился хрипло.
Следующим приблизился человек с пятнистым, будто ржой изъеденным лицом.
— Пегий, — сказал отрывисто, хлопнул по ладони Третьего и вновь отошел.
— Сом, — плотный мужчина с широкой улыбкой приветствовал Юга, постучал его по спине. — Вот так, осталось дождаться Башню и привет!
— Башня никогда не спешит, — кисло отметила женщина.
— Но никогда не опаздывает, — весело отозвались ей, и Выпь круто развернулся, остановив дикту в ладони от головы Гаера.
Рыжий только зубы оскалил.
— И тебе привет, пастушок. Вижу, вы с рапцис морено все так же дружны? Похвально.
— Почему мне не снести тебе голову? — медленно проговорил Выпь.
Юга увидел, что Выпь с рыжим Гаером вровень ростом. Раньше, казалось, пастух ниже был.
— Потому что без Башни от Хангар вам не отбиться, — арматор осторожно, ребром ладони, отстранил дикту. — Успеешь, Второй. К столу, господа. Нас ждет горячее.
На Юга же едва глянул, а тот здороваться тем паче не спешил. Встал рядом со Вторым, плечом к плечу. Обменялись взглядами. Гаер поглядел на плашки, сплошной мозаикой укрывающие стол. Со стороны глянуть — шифрованное письмо, но, меняй не меняй ромбы местами, картинка не проявится.
Рыжий ударил стол коленом в брюхо, и из еле видной щели выскочила игла. Арматор уколол палец и шестерни внутри стола зашумели, раскрывая карту.
Лагерь открылся, как на ладони. Обряженье стен, разноцветье палаток, снующие фигуры, ровно из воска лепленные, сгиб реки синевой рядом. Дальше тянулась прозелень лугов, щетка леса, а еще дальше — сплошное золото песка. И песок этот все двигался. Наползал, отвоевывая себе землю Хома.
Гаер резко хлопнул в ладоши.
— Итак, детки, пока я говорю, все молчат. Провести Нум за один тычок Тамам Шуд не может. Сквозняков-петличек в Луте не так много, на пальцы одной руки накинуть можно. Первой волной, лавой, двигаются локуста, те золотоногие твари, как если бы саранчу с лошадью смешать. Локуста — колыбели Хангар, чтоб вы знали. В первую волну они как раз людей и жрут, чтобы силы для движения-рождения иметь. Вынашивают в себе детей, сбрасывают их полузрелыми в облатку из морского соленого песка, греют своим телом. Так те за одну ночь доходят до кондиции, как опара. Новорожденная форма уже способна сражаться. Обычно локуста опрастывается двумя плодами в одном мешке, но выживает один, сильнейший. Вторым питается, из его костей и кожи формирует себе облачение. Выходит из пузыря и занимает место седока на матери-локуста.
…Первую волну они прохлопали. Только Хом Оливы смог оказать достойной сопротивление, благодаря бешеному своему Князю и его железным Птицам, любящим плоть.
Теперь на них двигалась вторая волна. Молодь, еще тупая, но уже сильная, способная. Солдаты. Именно их, как оказалось, встретил на своем пути Юга. Встретил и…
— Закружил, — сказал в ответ на молчаливые взгляды.
Облизал пересохшие вдруг губы, прикрыл глаза. В висках быстро-быстро стучали молоточки.
— Хореограмма, — понимающе протянул Сом в общей тишине, обмахиваясь веером. — Известная вещь. Старик Витрувий еще…
— Так ты их убил? Совсем убил? — Солтон уперла ладони в стол, пригнулась, точно кошка перед прыжком.
Глаза и рот у нее были длинными, темными.
— Я их сбросил, — сказал Юга, найдя слово, родственно близкое тому, что он совершил с золотыми татями. — Увел в воронку.
Столпы переглянулись. Гаер не казался удивленным. Скорее, удовлетворенным.
— Почему мы не можем выставить его одного и тем самым сберечь людские жизни? — в лоб спросила Солтон, резко, как пружина, распрямляясь.
Пегий кашляюще рассмеялся, но промолчал. Гаер же весело отозвался, поскребывая бритый висок.
— Потому, дорогая, что один танец одного Третьего ведет за собой перебор всего Лута. Ты этого не видишь, не чуешь в силу своей толстокожести, но это — есть. А у нас нет гарантий, что в ответ Лут не выльет нам на голову что-то пострашнее Нума.
Солтон покачала головой. Указала подбородком на Второго.
— А с ним что?
— А это поющая машина для совсем особых случаев, драгоценная моя.
Солтон оскалила крепкие желтые зубы.
— Так на кой хрен они нам вообще сдались?
— На тот хрен, — отозвался Юга, поднимая пламенные, злые глаза на женщину, — что я извел троих, а ты Хангар только на картинке видела. Побереги силы, воительница.
Солтон фыркнула, как строптивая лошадь.
— Смело говоришь, Третий.
— А ты много пустого болтаешь, — не остался в долгу Юга.
— Будет вам, — вмешался Сом, примиряя спорщиков, — враг общий, так и справляться надобно сообща, одним плечом. Неизвестно еще, как его бить следует.
— А вот Второй знает, — вклинился Гаер, указывая на сосредоточенно изучающего многосуставчатую карту Выпь.
Тот кивнул, не поднимая глаз.
— Я знаю, — подтвердил голосом. — Я читал. Вспомню, расскажу.
Печати Памяти из головы никуда не ушли, но чтобы раскрутить их, коснуться мысленно еще раз — требовалась пара дней.
Гаер потянулся, расправил плечи.
— Ну что, братва? Есть у нас порох в пороховницах? Раскатаем песок в стекло? Главное — не дать им роздыху на новую форму. Бить. Сырыми жрать.