26.
Выпь взял на себя много.
Лагерь рос, прибавлял людьми, постройками, запасами и оружием. Набирался сил, забирал внимание. Выпь рано вставал, ложился поздно, часто — позже всех. Приходил измотанный, умывался, наскоро ужинал, падал как подкошенный и сразу засыпал. Старался вникнуть во все дела, творящиеся на территории лагеря.
Юга в эти внутренности не лез, ему хватало своих забот.
— Куда ты? — прохрипел Выпь спросонья, когда Юга, бесшумно собравшись, уже готовился покинуть палатку.
Юга с досадой щелкнул языком, обернулся.
Выпь сонно жмурился, привстав на локте. Редкое утро, когда он позволил себе заспаться. Обычно Выпь вскакивал с рассветом, и Юга волей-неволей поднимался следом. Обкорнаю сегодня, решил Юга, глядя на взъерошенные, на солнце выгоревшие волосы друга. Вон, челка в глаза уже лезет.
Рука сама потянулась поправить; волосы у Второго были жесткими, точно стерня.
— К Таволге. Проведать старика, да и расплатиться честь по чести.
Выпь нахмурился, провел ладонью по векам, стряхивая сон.
— С тобой пойду.
— Ай, да на что ты там? Выспись лучше!
Второй упрямо помотал башкой. Начал подниматься.
— Ждать не буду, сам догоняй, — сказал на это Юга и откинул полог, окунаясь в жаркое утро.
***
Таволга сидел у себя, ковырялся с деревянной птичкой-свиристелкой. Изредка подносил к губам, осторожно дул — тогда в глубине птицы что-то глухо сипело. Чирикать птаха упорно не желала. Таволга кряхтел недовольно, кусал ус и продолжал возню. Правая рука еще плохо слушалась, стрела Хангара выгрызла себе порядочно мяса. Таволга не сдавался. Птичку ему присоветовал лекарец. Вручил кусок фиолетового дерева и сказал резать — хотя бы ложку. Родом брусочек был с Хома Панга, где жили чернокожие люди и белые львы. Дерево, из которого выходила птица, у тамошних племен считалось священным за способность перетягивать на себя людскую хворь.
Разводы на теле птицы стали темнее, точно древесина напиталась маслом. Зато рана не нагноилась, быстро зарастала нежной розовой кожей.
На Юга Таволга вскинул глаза, обрадовался.
— А, какой гость! Милости просим, заходи, садись. Ты, эта, чай будешь? С мятой, с сахаром, холодный?
— Давай сразу к делу, — Юга блеснул зубами, изящно опускаясь на колени, — жара страшная, до реки хочу успеть.
— Ну. Сразу так сразу, — не стал спорить Таволга. — Ты, люди говорят, шаришь малехо в этом деле?
Юга застенчиво опустил глаза, подцепил ногтем кисточку подушки. У Таволги оказалось неожиданно прихотливое убранство палатки: сплошь подушки, ковры и узорочье.
— Способности есть. Самородок.
— И скромный какой, — расхохотался Таволга. — На-ка вот тогда, гляди мое хозяйство.
Юга углубился в изучение. Полог палатки хлопнул парусом, впуская еще одного гостя. Выпь замер на пороге, лицо его выражало мрачную решимость.
Таволга несколько опешил, но поднялся навстречу, за руку здороваясь с Выпь.
— О! И комендант здесь! Счастливый день, не иначе! Чем обязан?
Третий опустил голову ниже, кусая губу и давя улыбку. Выпь скосил глаза на ихор в побитой рамке, который Юга задумчиво изучал.
Ответил на рукопожатие, а вот на вопрос — не сразу.
— Ну… Так, просто заглянул. — Пояснил скомкано. — А ты что здесь делаешь?
— Правлю настройки, — коротко отозвался Юга, гладя пальцем чешуйки экрана. Скосил на Выпь насмешливый глаз. — Этим я занимаюсь последние недели, но ты, кажется, единственный не в курсе.
— Самородок, — весомо подтвердил Таволга, подмигнул Юга. — Пожалуй, кофе нам устрою.
Он поспешил отойти к выкопанному в земле песчаному колодцу, на котором приноровился греть воду и готовить пищу.
Выпь сел рядом с Юга, неловко подогнув длинные ноги. Заглянул через плечо. Почесал в затылке, признался задумчиво:
— Не знал, что ты этим и здесь занимаешься.
Юга поднял бровь, спросил ровно, но с насмешкой:
— Думал, я по-прежнему всем отсасываю?
Выпь растерялся, подыскивая слова.
— Да…
— Очаровательно.
— То есть нет. Ты не такой…
— О, я такой!
— Не такой такой.
Юга сдавленно застонал.
— Просто я знаю, как ты выглядишь для других. И что они думают, глядя на тебя. И чего они хотят. И…
Выпь замолчал, нервно потирая костяшки правой руки. В лагере многие поначалу смотрели на Третьего, как на маркитантку. Выпь не слыл драчуном, но подобные речи никому не спускал.
Юга хмыкнул, не отвлекаясь от устройства.
— Поэтому ворвался спасать меня?
— С чего взял, что тебя?
Третий подавился смешком от неожиданности.
— О-хо-хо, когда ты пытаешься шутить, стыдно становится мне, — фыркнул, улыбаясь.
Примирительно толкнул друга плечом и пояснил, кивая на ихор:
— Они все массово сбоят. Это, я полагаю, реакция Лута на стресс. На Золото. Помехи, эхо, краевые видения. А я помогаю им прийти в себя. Чувствую, как это можно сделать.
Выпь наблюдал, как друг работает, не мешал. Юга вытащил из волос шпильки, одну взял в зубы, другой осторожно поддевал чешуйки.
— Я помню, как ты выращивал трованты. — Сказал Выпь негромко. — На Сиаль. Видел пару раз в саду у старосты. И тогда у тебя было такое же лицо. Ты улыбался.
Юга вынул из зубов шпильку.
— Ай, да я и в Веселом Доме скалился.
Выпь покачал головой. Юга чувствовал его взгляд. Пристальный, жгучий, как солнечное пятно. Раскаленная медь.
— Это другое.
— Кажется, ты считаешь меня лучше, чем я есть.
— Вовсе нет. Просто я вижу тебя настоящего.
— Смотри, да не ослепни, — буркнул Юга.
***
— Комендант! Просят на стену, — ординарец был бледен от духоты, но держался молодцом.
У Пегого юрких порученцев было двое. Аль и Таир, мальчик и девочка, одинаковые на лицо и фигуру. Родом они были с Хома, где одно имя преламывалось между братьями или сестрами, если суждено им было выйти из утробы матери вместе.
У Выпь на посылках бегал кудрявый парнишка именем РамРай. Его подогнал Юга. Лично представил, лично отрекомендовал. Пристроил, как давнего друга. Второй сначала не знал, куда этого пацана девать. Настороженно косились друг на друга, но по мере того, как накапливались обязанности, нашлось заделье и для парня.
— Наше счастье, что мы выше по течению стоим, — вместо приветствия сказал Пегий, когда Второй взошел на стену, на тот ее гребень, что был обращен к Хангарам. — Гляди. Не иначе, желтые что-то задумали.
Выпь принял из рук Пегого теплый дальнозор. В который раз подивился привычке столпа кутаться в любую погоду. Растянутая вязаная кофта ничуть ему не мешала, кажется.
Река Несушка брала начало в горах, шла через весь Хом, как синяя становая жила, и впадала в неспокойное, недоброе здешнее море. Соль ее была горькой, и приморцы выращивали на шерстяных нитках неводов кристаллы, а после ткали из них доспехи. Говорили, что доспехи те ослепительны на солнце, прозрачны при лунном свете, а разрушить их могут только женские слезы.
Лагерю достался жирный бок Несушки. Хватало и запасы пополнить, и рыбы наловить, и самим освежиться. Кто-то из лагерных даже водорослями наловчился скотину подкармливать. Все шло на пользу: и песок, и речной камень, и сухие коряги. За чистотой, чтобы не превращали реку в отхожее место, следили взводные. Они же приглядывали, чтобы народ не таскал жемчужниц, ибо от того жемчуга у людей белели глаза, подергивались перламутром.
Выпь смотрел. Там, где терялся хвост реки, творилось оживление. Хангары спешно возводили диковинное сооружение, не особо заботясь о чужих видоках.
— Что скажешь, специалист по тварям?
Выпь покачал головой, ответил честно:
— Такого не видел прежде. Но ждать, думаю, не стоит.
— И я того же мнения. — Пегий энергично кивнул. — Вот что. Отшибить от реки, это первым делом. Что бы они не мутили, нам это по-любому боком… Собирайся, вместе пойдем.
— Я один выйду, — перебил Выпь. — Если выманивают и двоих сразу возьмут, кто во главе останется? У меня шансов больше.
Пегий сощурился. Помолчал, что-то решая в уме. Худое, пятнистое лицо его высохло на солнце до кости; как кость побелели и волосы, схваченные в короткий хвост. Пегий выглядел старше многих, но истинных его лет никто не знал.
— Ну, смотри, Второй, — сказал задумчиво. — Здесь не мне тебе указывать. Единственное скажу: возьми-ка людей Дивия. Идите малым отрядом.
Выпь не стал возражать. Пегий в таких вещах разбирался больше.
Собирались быстро, дисциплину взводные держали железную, чтобы — по первой команде. Юга шикнул на РамРая, чтобы вымелся из палатки. Сам взялся помогать Выпь затягивать составные доспехи.
— С тобой не набиваюсь, радуйся. Но ты там особо не помирай. Не люблю.
Выпь глядел на спутника сверху вниз, чуть склонив голову набок, как птица. Отметил: все так же лежали тени в подглазьях, или от недосыпа, или от ресниц. В гладких волосах запуталась слабая речная травинка — эхо реки. Прохладу пальцев Юга Выпь чувствовал сквозь доспехи. Руки у Третьего были сильные, но легкие.
— Еще что-то? — спросил Выпь, когда друг замолчал.
— Будешь на берегу, травы кислой мне нарви, здесь наши все выели, — серьезно попросил Юга.
Выпь кивнул, хмыкнул. Вытащил из темных волос былинку. Юга замер. Вдруг толкнулся в открытую ладонь макушкой, почти сразу отстранился. Вытянул из палатки.
РамРай подвел коня — соловой масти, с диковатыми глазами, но крепкого и ладного. Выпь махнул в седло. Встретился глазами с Юга, неловко кивнул на прощание.
Вышел с малым отрядом, с людьми Хома Дивия. Псов своих эти люди растили вместе и наравне с детьми, воины носили литые маски собак, а псы — маски людей. Имя человека было тождественно имени пса. Видом псы были высокие, взрослому по середину бедра, поджарые. Гладкой шерсти и мастью что чернозем с красной глиной, умные не по-звериному складу. Собак не продавали на другие Хомы, а взять на службу воина Дивия можно было только с его псом.
Говорили, что слюна этих псов может срастить изрубленное в куски тело. Говорили, что нынешнего правителя Хома выкормила молоком красно-черная сука.
Много чего говорили, но сами воины были молчаливы. Держались стороной от прочих обитателей лагеря. Общались между собой на своем языке. Отвечал за них и с них спрашивал юный командир, с темными лисьими глазами и жестким ртом. Отзывался на имя Рин.
За воротами зной обрушился с новой силой. Выпь спиной, затылком чувствовал, как отдаляется лагерь, уходит его благодатная прохлада и защита стен. Они миновали оборонительные сооружения, высокую траву, а дальше пошли берегом. Сушь стояла опасная, хрупкая, огненная. Ехали молча. Оружие не бряцало, упряжь не скрипела. Только кони всхрапывали, тянулись к свежей воде.
Псов своих люди Дивия взяли на седла. Берегли собачьи силы. Все прежние стычки с Хангарами оказывались редкими и короткими. Пленных взять не удавалось; противник всегда уходил, унося с собой раненых и убитых.
Когда до противника осталось совсем немного, Выпь поймал взгляд Рина и натянул поводья. Спустили собак. Легли в траву вместе с лошадьми. Отсюда было лучше видно, над чем трудится враг.
Но по-прежнему непонятно.
Рин молчал. Ждал приказа от Второго, но тот медлил.
Выпь пытался разгадать, зачем Хангары возводят эту странную конструкцию из жердей, костей и тряпок. Не было похоже, что они пытаются устроить дамбу, и не похоже было, что строительство стараются скрыть от глаз лагеря.
Сооружение напоминало комара, вонзившего хоботок в тело реки. Ноги его были в воде, и все тело, сложенное жердями и костями, подрагивало, точно отражение или марево. Это завораживало. Чем больше Выпь смотрел, тем сильнее чувствовал, как натягивается кожа на затылке, деревенеет позвоночник. Эта штука казалась живой, при всем том, что живой она быть не могла. Она тянула к себе взгляды, обморачивала и этим смутно напоминала танцы Третьих. Выпь помнил, что нельзя смотреть прямо.
— Ждите, — шепнул он Рину и пошел один.
Но, когда приблизился вплотную, Хангары исчезли. Растворились. Смаргивая воспоминания, Выпь не был уверен, что они вообще были. Казалось, эта вещь выросла сама по себе, как трава в воде.
Он обернулся, махнул рукой Рину, уже не прячась. Сам пошел вперед, приблизился к останцу.
От конструкции длинные тени тянулись во все стороны, как шерсть от животного. Острые щепные тени. Выпь вытащил из-за спины дикту и ударил по игле тени. Она с тихим звоном сломалась. Так Выпь прошел к самой воде, расчищая себе дорогу.
Встал, разглядывая живот сооружения. Оно было дополнительно обвешано лоскутами, колокольцами и круглыми блестящими тарелками. Все это двигалось само по себе, не слушая ветер и реку. У Выпь заболели глаза, заломило шею.
Возможно, существо и впрямь было странной формой существования. Он не знал его, не помнил. Но разве это не дело Вторых — преумножать знания о сущностях? Разве это не то, что так влечет его самого?
Один способ был проверить догадку.
Выпь зажмурился ненадолго и заговорил с ним, запел — низко, протяжно. Отпустил голос, позволил ему протянуться к этому странному созданию. Сплестись с ним, въесться в члены. Конструкция замерла. Короткая волна прошла по ее суставам, скрепленным железом и колючей веревкой. Она завибрировала, откликнулась немо. Второй замолчал, воспринимая послание кожей.
Звуки облепили его, как мошка потное лицо, сели на губы и на веки. Выпь старался разобрать их, но существо говорило слишком быстро. Захлебывалось.
— Это Коромысло, — Выпь разомкнул губы с трудом, медленно сплевывая слова, как приставшую к языку шелуху. — Оно говорит, что другие, желто-соломенные, стреножили его и принудили. Оно тянуло наши глаза, но теперь — нет.
Рин напряженно разглядывал Коромысло.
Выпь вдруг перебросил в руку дикту и черты лица его стали резче.
— Говорит, они ушли по реке. К лагерю. Коромысло взяло с воды наше отражение и перелило на Хангар. Они несут на себе наши образы. Лагерь их пропустит.
Рин со свистом выдохнул. Обернулся к своим, отдал команду. Язык его Хома был резким и свистящим, как голос пикирующего ястреба. Сколько они стояли, очарованные Коромыслом? Как далеко успели пройти Хангары?
Выпь продолжал смотреть на Коромысло и Рин, скрывая нетерпение, спросил его:
— Что ты делаешь?
— Зову его на нашу сторону.
Рин оглянулся.
— Мы не сможем передвинуть его.
— Ни к чему. Оно свободное существо.
— Но…
Рин замолчал. Стоило ему моргнуть, и сооружение стерлось из виду. Выпь молча кивнул ему за спину. Коромысло стояло посреди травы, расставив длинные ноги.
— Свободное, — повторил Выпь.
***
Однако, скоро обернулись, подумал Юга, разобрав в общем оживлении лагеря шум открываемых ворот. Он дожидался Выпь в палатке, ковыряясь в устройстве ихора.
Сперва многие в лагере держали его за подстилку. В глаза не лепили, но Юга слышал негромкие речи за спиной, да и взгляды о том говорили. Доказывать — только убеждать. Юга спокойно относился к своему прошлому ремеслу, но здесь, в лагере, никого к себе не подпустил.
Хватит, подумал.
Что-то в нем переменилось после рокария.
Сломалось. Или, наоборот, с щелчком встало на место.
К возне с ихором он вернулся с азартом. Всегда быстро загорался идеей, а тут прямо шло, жгло руки. И интерес был. Одно к одному сложилось, как некогда с тровантами, тут Второй верно подметил. На Ивановских приблудах тренировался, и тут к руке пришлось… Единственное, что глупое стеснение перед Выпь бороло, за занятие это. Как задом голым сверкать, так спасибо-пожалуйста, а тут вдруг… Ну как засмеет.
Хотя Выпь никогда над ним не насмехался.
Задумался, не услышал близящихся шагов. Полог откинулся, Выпь шагнул через порог. Замер, разглядывая Юга, и тот тоже застыл, чувствуя смутную неправильность встречи.
— Я так погляжу, миром управились, — произнес тягуче, меряя глазами расстояние.
Отложил ихор, прикрыл тряпицей.
Выпь закрывал выход. Дышал тяжело, с присвистом. Держался прямо, отведя плечи назад и вниз, а обычно чуть сутулился и руки прятал.
Юга поднялся без спешки, приблизился к нему и уже в движении понял, что не так. Запах был чужим.
Чужак взметнул дикту так быстро, что Юга не успел увернуться. Шатнулся, но дикта задела голову, опрокинула на шкуру. В глазах брызнуло, а чужой уже навалился сверху, сомкнул руки на горле.
Юга гибко изогнулся, с силой ввинчивая острое колено в тело, в печень. От того, кто вернулся в маске Выпь, разило Хангаром. Хватка чуть ослабла, Юга одной рукой уперся Хангару в нижнюю челюсть, а другой ударил, целя пальцами в глаза.
Получилось, противник с рычанием убрался, и Юга смог встать. Застыли напротив друг друга. Маска стекала, как вода, обнажая чужое лицо и чужое тело.
— Зря ты сюда приперся, чучело, — просипел Юга.
Вскинул руку к волосам, но противник его опередил. Выбросил что-то, коротким движением от бедра, и плечи обожгло, прикрутило к телу. Боли не было, а вот ярость — пришла. Когда Хангар бросился вновь, рассчитывая, что без цепи и волос Юга легкая добыча, тот убрался в сторону. Поймал голодный взгляд, попятился.
Улыбнулся.
С тихим смехом повел плечом, скользнул языком по губам, будто дразня.
Хангар бросился еще. И еще.
Настиг, повалил. Схватил за волосы, до кости пропорол руку, но остановиться уже не мог. Очевидно, он шел сюда с намерением убить, но теперь желал другого.
Юга поддался. Раскрылся, дождался, пока руки врага окажутся у него на бедрах, скользнут ниже. Мягко обхватил ногами, перекатился, оказавшись сверху.
Стиснул колени и впился зубами в горло Хангара.
Хангар рванулся, желая освободиться, но ноги у Юга были железными. А зубы — острыми. Держал так, пока Хангар под ним не перестал биться. Кровь медью забивала горло и стучала в голове.
— О, Лут, — глаза замершего на пороге РамРая были полны ужасом, как озеро рыбой.
Парень обвел взглядом залитые кровью шкуры, Третьего, умирающего чужака…
— Тебе лекарца надо…
Юга не без труда распрямился, выплюнул кусок кожи. Странная веревка сковывала и, кажется, врезалась глубже с каждым вдохом.
Однако важнее было другое.
— Бей в барабаны, парень. В лагере враг.
***
Черный дым увидели издалека. Лошади вынесли их к воротам, наглухо затянутым. На стене никого не было, словно лагерь умер и оставил по себе только погребальный дым.
Выпь спешился, приложил к воротам ладонь. Прижался ухом, как к устью раковины. По ту сторону что-то туго гудело, как зимние пчелы в улье.
Конь Рина переступил с ноги на ногу, роняя пену с удил.
— Мы должны оказаться внутри. Там наши соратники, — сказал Рин.
— Там мой друг, — сказал Выпь.
Пес Рина вдруг навострил уши, вздыбил холку и зарычал глухо, низко. Задуло холодом. Рин обернулся, и тень положила лапу ему на лицо. К лагерю шла туча. Тварь, привязанная Хангарами.
Выпь отступил на шаг, уперся диктой в землю, как посохом и запел.