28.
Юга откинул полог и замер. Тишина толкнулась в уши. Лагерь стоял в пепельном молоке по горлышко. Руку вытянуть — пальцев не разглядишь. В бело-серой ватной каше редко перекрикивались человеческими голосами, но звуки обманывали, метались, как летучие мыши.
РамРай удивленно выдохнул рядом.
— Что это? — спросил растерянно. — Ничего же не было…
— Изнутри хотят порушить, как я думаю, — отозвался Юга.
Стиснул зубы.
Выпь с людьми Дивия шарился где-то за воротами; вероятно, специально выманили. В лагере из облеченных старшей властью оставался только Пегий.
К нему и следовало пробираться.
— До Пегого надо, — сказал Третий.
Угадал, что РамРай кивнул.
— Держись ближе. Голос не подавай, слышишь? Звать будут, не откликайся.
Может, Юга и зря так стерегся, но и стрелу в голову — на звук брошенную — приманить не хотел.
Так и пошли. Ощупью, медленно, тихо. Мрево заваривалось, зрело; двигаться в нем становилось будто труднее.
Юга запнулся обо что-то мягкое. Остановился, наклонился, рукой пощупал — пальцы угодили в мокрое, разворошенное. Поднес к глазам, но наперед услышал запах — медный, резкий.
Потянул за рукав РамРая, пригибая к земле.
На кровь, Юга знал, всякая тварь прийти могла. А тут парнина под ногами лежала. Далеко или близко прокричали — дико, длинно, тошно. РамРай вздрогнул, но с шага не сбился.
Из мрева выскочило, налетело, слепо ударилось о них. Пискнуло женским голосом.
— Таир? — признал Юга, хватая за локоть девушку. — Где Аль?
Девушка закинулась, дрожа, заслонилась руками.
— Таир, это мы, — вылез РамРай.
Девушка его узнала. Всхлипнула, перестала биться.
— Где Аль? — настойчиво повторил Юга.
Порознь брат с сестрой не ходили. Вместе всегда, как на живую нить сшитые.
— Он… Это он…
Таир мотнула головой, не договорив. Разобранные волосы соломой валились на плечи. Юга переглянулся с РамРаем.
Прибили парня, прибрали? Кто-то из своих? Брат с сестрой вместе у спины Пегого стояли. Неужели самого…
— Пегий? — спросил Юга.
Таир сжалась, глянула через подрагивающие пальцы. Отняла руки. РамРай охнул жалостливо, Юга же промолчал. Один глаз девушке вынули, вставили наместо него братов.
— Пегий моим братом смотрит, — сказала Таир.
Голос у нее дрогнул, стал шершавым, шепотным.
— Мясо его ел. И мне давал. Я про то не знала. Простите.
Заплакала одним глазом. Другой глядел спокойно, с любопытством.
— Что ты, — РамРай взял ее, прижал к себе, стараясь успокоить. — Что ты…
Растерянно уставился на Юга.
Юга думал, горячо и быстро. Значит, Пегий. Третий не знал его, в его сторону не смотрел лишний раз, мыслил — один из старших. Столп. Человек верный.
Выпь с ним ближе сошелся.
— Кто еще знает?
— Никто, — всхлипнула Таир.
— Никто, — эхом подтвердил голос Пегого.
Накрыл их, как стакан. Нашел. Пришел сразу со всех сторон, из мрева просочился, от земли поднялся:
— Не бойся, черненький. Я тебя не трону. Я тебя не съем. Твое мясо — золото. Ты Манучеру — узда, ты ему — скоба. Зазноба, — Пегий тихо посмеялся. — Ничто не остановит, все сокрушит; перед тобой встанет.
Юга до крови укусил губу.
Выпь, Выпь, подумал тоскливо. Сколько народу о тебя бьется.
РамРай и Таир совсем затихли. Мрево залепляло глаза сметаной, ноздри заливало теплым медом. Дышать тяжело стало, не хватало воздуха.
Таир хрипло застонала, схватилась ногтями за горло.
— Что же ты, — с упреком сказал Пегий. — Так, глядишь, весь лагерь поляжет. Думаешь, тут только белая корова да Хангары в личинах ходят?
Действовать, подумал Юга, сжимая кулаки. Надо было действовать, отбиваться, а значит — опять что-то сместить. Но и затаиться, ждать Юга не мог. Пегий наблюдал через Таир. Ждал.
Цепь скользнула из волос, освобождая. РамРай шепнул испуганно, но перечить не посмел. Юга еще колебался. Не мог решить, как поступить, что будет верно, а что — ошибочно. Подсказчиков тоже не было.
— Не смотри, — хрипло предупредил РамРая, — и ей не дозволяй.
Прикрыл глаза и шагнул в танец, как с обрыва ночью.
Веретено.
Мрево было живым, и живое в нем бродило, прибирало застрявших людей. У мрева был исход-исток, кто-то выпустил его из коровьего рога, натравил на лагерь, наговорил на смерть.
Юга собирался отнять у мрева его силу.
Потянул на себя плотное прядево, наматывая на пальцы, на кисти, на предплечья влажные полосы, в танце, в движении собирая волокна и волоконца;
вплел обрывчатые, зубчатые крики; капли крови; смуглоту лежащих пол лагерем корней; белизну трубчатых костей;
память лагеря, влажный хруст растущих клыков; коровий череп;
сны.
Мрево простонало, как живое, отхлынуло, вынимая рога из тел людей, разжал когти. Все задышало.
Юга остановился, встряхнул кистями, роняя с пальцев белую пену, серые ошметки. Почувствовал, как опускаются на спину разобранные волосы, умеряют рост. Разобрал в воздухе особый посвист Таволги — кликал своих.
Прояснилось.
Таир, повернув бледное лицо, в упор глядела на Юга глазом брата. Глядел через него Пегий.
— Убери, — простонала девушка, — сама не могу вынуть. Плоть от плоти моей.
Неслышно ступая, подошел Таволга, глянул быстро. Смекнул тут же.
— Добро, что пакость эту отбил. Плохо, что пришлых наползло, как цветами яблоню осыпало. Как их выманить, как узнать?
Спрашивал с него, будто со старшего. Так же глядели и РамРай, и Таир, и те, кто следом подходил.
Юга потянул себя за волосы, размышляя. Как отличить? Он чужака в лже-шкуре Выпь по запаху разобрал, по повадкам. Знал его хорошо. А тут всех обнюхивать не станешь.
— У лагерных дозорных спросить, кто тогда со Вторым вышел. Тех взять и трясти.
— Добро, — кивнул Таволга, развернулся к своим.
— Глаза ей завяжи, — попросил Юга РамРая.
Парень кивнул. Девушка покорно подставила голову. Если свой глаз она могла прикрыть, то братов не слушался — глядел сам по себе, жадно, зорко. РамРай увязал ей глаза ее же волосами, погладил по спине.
Но Пегий голос больше не подавал. Убрался ли вовсе или молчком сидел — один Лут знал. РамРай увел Таир; Юга же нагнал Таволгу.
Пластун как раз спрашивал с дозорных — те отвечали бойко, хоть и были бледны от пережитого. Лагерь после схлынувшего мрева выглядел так, словно по нему бороной прошлись. Все вывернуто, перемешано.
Неужели мое, подумал Юга в смятении.
Неужели это — я?
Люди Таволги разошлись по искуроченному лагерю, высматривая Хангар в личинах. Если те, по правде сказать, еще на них держались. Если нет — без крови не уйти.
Перевести дыхание Юга не успел. Мимо, всхрапывая, роняя хлопья пены, тяжелым галопом проскакала лошадь без седока. В той стороне, откуда явилась, факелом взметнулся крик, взлетела, точно подброшенная, вещная мешанина.
Юга застыл. Огляделся. Рядом никого не было, и отступи он, кто бы слово сказал? Но вновь закричали, и Юга как хлыстом вытянули.
Сорвался с места.
Сразу за хаотичным нагромождением палаток увидел, как льнет к земле некая прозрачная сегментарная тварь, как пятится, отвлекая ее, Выпь, и как быстро опутывают существо веревками люди Дивия.
Юга замер, примеряясь глазами, но тварь его заметила. Сжалась вдруг, как пружина, прянула к нему. Сетка веревочная вспыхнула, объяла пламенем бока. Юга пикнуть не успел, только руки выставил — и будто бревно горящее смело.
Наверное, его вырубило, потому что следующим воспоминанием стал голос Выпь — неожиданно сиплый. Он настойчиво звал его по имени, и Юга с трудом разлепил глаза.
— Привет, — сказал. — Как дела?
Выпь помолчал, глядя сверху.
Глаза его были совсем птичьими — круглыми, желтыми и безумными.
— Как у меня дела?! — уточнил свистящим шепотом.
Резко, сердито наклонился — Юга зажмурился — и царапнул лицо сухими губами.
— Цел? — спросил хрипло.
Юга кивнул, все еще ошарашенный.
— Остальные?
— В порядке. Это Пегий, Выпь. Его замут.
Выпь наклонил голову. Скулы его заострились. Погладил по плечу, помог подняться. Отпустил, перекинул в руку дикту. Кольца ее были влажными, точно в крови.
***
Рин не устрашился, только брови дрогнули. Псы молчали, вытянув шеи, торчком поставив уши. Идущая от лагеря Хангар туча замерла, будто повод натянули. Собой она была словно снятая с ножки грибная голова, червивая, комковатая. Висела низко, а под ней, как под наседкой, укрылись Хангары на локуста
Второй пел. В песне его — слышал Рин — слов будто вовсе не было.
Но чудное дело, Рину мнилось, что слыхал он эту песнь раньше. Может быть, в снах приходило? Матерь певала? По воде шло, в огне отзывалось? Голос ширился, креп, пока не встал над ними, точно купол — живой и прозрачный.
Чужая тварь протянулась к ним, коснулась белесыми ниточками незримого щита и остановилась. Пес Рина рычал, дыбил холку. Хангары не шевелились. Пригляделся Рин, уразумел: к каждому от той головы спускалась тоненькая блестящая нить, ныряла в темечко. От песни Второго нить как будто ярче сверкала.
Или они сами ее на себе вырастили?
Не ее ведут, понял тут же. А голова ими правит, как опытный кукловод. Голове виднее. Голова сильнее.
Вот что им уготовано было — точно так же встать, в один ряд с прочими носильщиками.
Рин выкрикнул команду. Повторять дважды не было нужды — бойцы все были славные. Псов спустили на землю. Изготовились биться.
Второй замолчал и вышел вперед, встал рядом с Рином. Голова обмерла, будто зачарованная.
— Или обаял ты ее? Или запер?
— На замок закрыл, — сипло ответил Выпь, потирая горло и сглатывая, будто застыл. Поморщился. — Это ее удержит. Пока мы можем опорки ее подрубить. Не дать к лагерю пройти, сверху сесть. Готовы?
Рин кивнул.
Махнул рукой.
Псы сорвались с места, огибая Хангар с флангов.
***
Не видал до того Выпь, как сражаются воины Дивия. Схлестнулись люди с Хангарами стенка на стенку, а псы точно пастухи по краю обошли, с тылу подбираясь.
Выпь прокрутил дикту, наращивая, набирая силу. Соловая его кобылка не подвела, внесла в бой сильно и плавно. Влепил дикту в грудак первого Хангара, сминая плетеный доспех. Хрустнуло хитином, да и крови не было — сухота, соломенное золото.
Визжали локуста, кусались, зло бились. Кони теснили их, молчаливые, как хозяева.
Псы скакали по крупам и плечам, толкались от спин, жестоко раня противника. Их, быстрых да увертливых, схватить и поразить в общей куче было сложно. Выпь опомниться не успел, как оказался в самом сердце схватки, в роговом ее кольце. Вихрилось вокруг черно-золотым смерчем.
Глянул коротко наверх. Шибануло памятью, как обухом — давно ли так под шлюпкой стоял?
Обрушил на голову Хангара новый удар, едва поспел сдержать дикту, сберегая оказавшегося на холке локуста пса. Кипело вокруг молчаливое побоище. Отвлекся Выпь; зацепили его ловко, стащили наземь, затерли конями и локуста.
Ухватился Второй за подсумки своей соловки, и пальцы ожгло — глянуло на него лицо медное, маска.
Вздел Выпь ту маску и вмиг переменилось все. Прострелил взором округ, поймал своего скакуна, оказался в седле и новыми глазами видел, как отходят Хангары, пятятся, как сжимается, истаивает Голова.
И как стоит на всхолмье, издалека смотрит на них он.
Тамам Шуд, понял.
Манучер, прозвучало в ответ.
Увидели друг друга.
Выпь вскинул над головой дикту, приветствуя и предупреждая. Маска не стесняла обзор, не труднила дыхание. Лежала на лице естественно, как отблеск живого огня. И, мнилось Выпь, захоти он — огнем бы обратилась.
***
Отошли Хангары; истаяла Голова, разошлась на еле видимые лоскутья. Зацепятся где-нибудь, а после сядут себе на чью-то маковку, наново прорастут.
Но ворота стояли крепко сомкнутыми; лагерь затопила тишина. Недоброе там творилось.
Выпь знал это; знала маска. Не снимая, спешился, подошел к вратам и ударил в створ раскрытой ладонью. По костяному дресву прошел гул-гуд, стоном отозвался. Не по своей воле закрылся от них лагерь, понял Выпь.
Раньше пел он песню-замок, а теперь — ключ.
Родилась в костях, огнем пробежала по жилам, хлынула горлом, как кровь. Маска же будто способствовала; пелось легче, сильнее. И слов не было, а ворота дрогнули, отворились. Не посмели ослушаться.
Безлюдно за ними было. И ровно перемешано — все не на своих местах.
Вступили осторожно, боевым порядком. Увидали — кости, из земли выпирающие, в мясных лохмотьях. Будто что наскоро объело, прежде чем сдернули. Тишина стояла, только прореживал ее колокольчик.
Выпь оглядывался, не узнавая лагерь. Сила неведомая перемешала стройные ряды палаток, будто насмехаясь, настроила из них башен; узлом закрутила помосты, воедино слепила оружие. Маска молчала, подсказок не давала. Выпь потянулся, стараясь почувствовать Юга — он всегда его чувствовал, срединной линией. Но что-то мешало, соринкой в глазу.
Досадуя, сдвинул маску на затылок. Потускнело все, зато Третьего он почти сразу же услышал — как за ребро потянули.
С глухим рычанием прыгнул пес, сминая показавшуюся из-под груды палаток тварь. Взвизгнул, брызнул кровью; глухо вскрикнул его хозяин.
— Назад! — крикнул Рин, когда подорвались на выручку другие.
Неведомое показалось целиком, ощерилось. Изогнулось, садясь на задние ноги, громоздясь над группой людей. Составляли его — стало видно под прозрачной, как мутное стекло, эластичной кожей — тела да тленные вещи. Все, что долго под землей да водой хоронилось. Вылезло вдруг, выпросталось.
Выпь диктой удержал Рина.
— Это черемица, — сказал негромко, не сводя глаз со жвал, — тварь собой опасная. Обычно на землю к живым не ходит, падалью побирается. На бранных полях заводится. Эту кто сюда зазвал, не ведаю.
— Справиться как? — Рин дал знак своим рассыпаться, окружить тварь.
Выпь примерялся к памяти. С черемицей не думал столкнуться, тем более с такой вот зрелой особью.
— Огнем закидать можно спробовать, огненным вервием опоясать, — ответил. — На части дробить нельзя, только целиком.
Черемица же, словно подслушав такие речи, качнулась, рушась на воинов. Отскочили, убереглись. Псы зашлись лаем, но без команды не кидались — на броню себе черемица выпустила щепу да ржавое железо, проступало то из кожи, ровно щетина.
— Веревками взять! — крикнул Рин. — Огонь запалить!
— Я отвлеку, — кивнул ему Выпь, — вы вяжите. К земле приколотите.
Спешился, сунулся под самый нос твари, крутанул дикту. Прянула черемица, не дотянулась, только вонью трупяной обдала. Выпь отступил, увлекая за собой. Люди Рина, спорые и дружные, перекидывали друг дружке через тушу промасленные веревки. Быстро смекнули.
Оставалось дело за малым — огонь высечь.
Черемица вдруг повернула голову. Выпь проследил ее взгляд и похолодел. Не успел позвать, запеть; тварь ринулась, как на добычу. Огонь от резкого движения сам вспыхнул.
Тварь накрыла собой Юга, огневея, как летний полдень; завалилась на сторону, сворачиваясь клубом, издыхая. Изошла пеплом.
Выпь голыми руками, не слушая Рина, сшиб ее остатки с Третьего, обмирая, схватил того за плечи…
***
Сели друг подле друга.
За стенами палатки командовал Таволга — спойманных Хангаров в оползающих личинах взяли в замок; ждали возвращения старшего. Пока же наводили порядок, приходили в себя.
Юга вдруг беспокойно огляделся.
— Потерял чего? — спросил Выпь устало.
— Да. Труп.
Второй заинтересовался, тоже оглянулся. В палатке их было чисто. Ни крови, ни, тем паче, тел неубранных.
Юга зевнул без звука, как рыба. Взъерошил себе волосы, спрятал лицо в ладонях.
Проговорил устало, отчаянно:
— Было же, было…
— Верю. Раз ты так говоришь, значит, было.
Юга быстро глянул через пальцы сухими блесткими глазами.
— Что случилось там, за стеной? Куда вы ходили?
— Хангары Коромысло нам на дорогу устроили. Хитрые. Умные. Знают много.
— Больше, чем ты?
— Больше.
Юга хмыкнул недоверчиво. Взялся помогать Выпь откреплять доспех.
— И дальше?
— Когда вернулись, оказалось, что лагерь изнутри закрыт, а нам в затылок Голова дышала. Пришлось воевать.
— Повезло, — шепнул Юга, — то есть, повезло, что без смертей обошлись. И тебя не зацепило.
— Доспех правильный, — Выпь пристально посмотрел на Юга. — Ты танцевал?
Юга отвел глаза. Скрываться не хотел: после танца того лагерь как перекрутило. Последствия. У каждого из их проявлений было последствие.
И, главное, никто слово в упрек не сказал. На мрево подумали.
— Ай, пастух, у каждого свое оружие. Ты вон песни распеваешь, я пляски пляшу.
— Черемицу, значит, ты из-под земли вывернул?
— Если и я, то случайно. Как видишь, сам и получил.
— Знаю, — Выпь коснулся затылка Юга.
Грохнулся тот знатно. У Выпь едва сердце не остановилось и, думалось, прибавилось седых волос.
Оба прислушались. Низко, мощно прошумело над лагерем. Только одна корабелла так садилась.
— Гаер припожаловал, — вздохнул Выпь.