30.
Она вовсе не рисовалась эфирным созданием, сотканным из духа и шелка. Не бредила одними только танцами и сценой. Была сильной, веселой, энергичной. Грызла ногти, когда волновалась. Шумно, как лошадь, фыркала, перед тем как начать заливисто смеяться.
Надо было видеть ее чаще.
Но зато теперь Волоха встречал ее каждую ночь.
— Ты такой хороший, когда спишь, — прошептала Элон.
Волоха распахнул глаза. Элон лежала близко, так близко, что он видел каждый шаг шва на милом лице. Глаза ее были влажны и печальны. Русый онемел от тоски. Застыл, не в силах шевельнуться.
Она подняла руку и он увидел ее белые, нежные, виноградные пальцы с коротко подрезанными ногтями.
С тихим деревянистым щелчком сломался указательный. Безымянный.
Он не мог закрыть глаза. Не мог шевельнуться.
Замычал, немым криком раздувая горло, силясь напряжением всего тела, всего ума прорвать, преодолеть беспомощную стень.
И проснулся.
— С пробужденьицем, гаджо, — сказал Дятел.
Цыган сидел в развалистом кресле, закинув ноги на койку Волохи, прямо на перекрученное, сбитое одеяло. Лущил семечки. Сплевывал шелуху в кулак.
Проталина иллюминатора едва теплилась.
— Что, мертвячка приходила?
— Не говори так о ней, — Волоха прижал кулак к влажному лбу. — Она не заслужила.
Дятел помолчал. Лицо его терялось в полутьме, только взблескивали серьга да зубы.
— Хорошо. Не буду.
К женщинам у цыгана было своеобразное отношение. Всего два сорта: или шкура-краля, хипа крашеная, или товарищ боевой, наподобие Медянки. И вот, Элон. Третий вид.
Волохе стоило многого труда приучить старпома к этой мысли.
— Прибыли, гаджо. Хом Мастеров, как заказывал. В воронке стоим, расчехляемся.
Волоха сел в постели с трудом, будто его мокрыми простынями тянуло обратно в беспамятство. Цыган склонил голову, разглядывая капитана.
— Может, кровь тебе пустить, а? Или я трав заварю.
— Нет. Нормально, — ответил русый, пустыми глазами глядя перед собой.
Дятел вздохнул. Пахло остро, сломленным бурей молодым деревом, вместе с комлем вывернутым.
— Вздевай портки, гаджо. Пойдем сбруйку нашей красотке искать. Да и себя не забыть, не обидеть. Справим тебе портупею, а? От глотки до жопы, первый парень на деревне будешь…
На палубе команда уже толпилась в полном составе, включая заселенную-засаленную — Медяну-Агон.
Девушка со своим приложением свыклась необычайно скоро. Чувствовала, что ее — такую — справедливо опасаются Ивановы. Все пока сторонились, кроме Руслана и Волохи.
— Я иду с вами, — заявила рыжая.
Волоха пожал плечами.
— Проследи, — сказал Руслану, когда Медяна первой направилась к сходням.
Буланко подобрался, кивнул. Рядом с подружкой он как-то враз сделался серьезнее и тише, и все указывало на то, что теперь под нож девушку бы не пустил — даже по слову капитана.
Раструбы воронок занимали несколько всхолмий сразу; от каждой вились вниз нахоженные дороги. Сновали люди пешие и конные, отдельно двигались груженые повозки; под ногами хрустела скорлупа местного лакомства, каленых орехов.
Хом Мастеров дышал жизнью и трудом. Работа кипела здесь днем, не затихала и ночью, когда вздували в стеклянных клетях огни. Хом оправдывал свое название — он стал верным пристанищем для всякого знатока ремесла. Здесь работали и инженеры, любимые Сводом Галео, и оружию кузнецы, Статут соратники.
Сюда приезжали со всего Лута, чтобы справить лучшее обмундирование для красавицы корабеллы или орудие по руке, починить побитый трафарет, подобрать доспех. По мирным тяготам тоже прибывали, всякое искали: инвентарь для земляных и горных работ, кухонную утварь, домашние и дворовые приблуды.
Волоха с командой был на Хоме Мастеров не в первый раз. И точно не в последний. Люди, к которым он обращался, брали много и вперед. Но их работа стоила каждого лутона.
Русый кивнул казначею.
— Мусин, не обидь ребят. Парни, в драки не встреваем, слушаем, что говорят. Доспех, оружие — прикупить, зря средства не переводить. Сбор на нашем токе завтра, в полдень. Вопросы?
— Нет вопросов, — хором гаркнули парни.
Лица их светились предвкушением свободы и короткого праздника.
— А я с тобой, — Дятел подцепил хмурого Волоху под локоток, — пройдемся шерочка с машерочкой.
— Что, даже к шкурам своим не заглянешь?
Цыган небрежно цыкнул.
— Успеется. Гля, или блазнится, или впрямь народу больше обыкновенного набежало?
— Больше, — Волоха чувствовал сутолоку кругом.
Покупатели были взволнованы. И то сказать — едва улегся вар, а Хангары и отступать не думали. Крепился каждый, вооружался кто чем горазд. Мастера трудились не покладая рук.
Волоха, задумавшись, крутил в пальцах лутон.
Странная вещь, думал праздно. Сказывали: лутоны не множат искусственно, не куют, не чеканят. Общее их количество в Луте решалось самим живым пространством. Конечно, некая часть хранилась у кремальеров, но остальная… Лут волен был исторгнуть или поглотить некоторое количество лутонов, как если бы держал их в своих глубинах.
Волоха знал, что порой авантюристы жизни кладут на то, чтобы сыскать такие вот мешки — образования, где бы Лут хранил свои сокровища. Сказки, конечно. Но у сказок очень длинные ноги.
***
Гаер всякого навидался. Порой думал, будто не за себя одного жизнь живет. Может, так и было — скольких прибрал, не сосчитать. На большой крови стоял.
Навалился животом на фальшборт, выглядывая из-под руки нужный домик. Антиквары на Хоме Мастеров гнездились наособицу. Белая кость, желтый жир.
Не домики даже — дворцы. У кого под колонны и портики Хома Оливы сработаны, у кого загибы Хома Тумана, у кого попроще, но всяко забористее, чем простые кирпичи под красной черепицей.
Антик, которому собирался нанести визит Гаер, жил с привкусом. Вкуса ему все-таки недоставало.
— Здесь! — рявкнул арматор, тыча пальцем вниз. — Вот эта улица, вот этот дом! Скидываемся, парни!
Соль нависла, закрыв собой солнце, над яро-бирюзовой крышей. Главное здание было исполнено в стиле песочного, змейно-струйного замка Хома Гауди, смущало зрение и разум калибром и калибровкой. На балкон выбежал человек в халате с кистями, охнул, всплеснулся, скрылся.
Солнце стрельнуло на створе захлопнутой двери.
Во двор высыпала вооруженная охрана.
Гаер усмехнулся.
— А? — сказал. — Каков удалец?
Манкурты, оборуженные и в доспехах, понимающе кивнули.
***
— Туки-туки, — пропел арматор тонким голосом, предусмотрительно убрался в сторону, прилепился лопатками к простенку.
Костяшками пальцев постучал по изукрашенной двери.
Ни звука.
Гаер закатил глаза.
Дорогу себе прорубили быстро. Наемные люди жизнь свою на жизнь хозяйскую менять не захотели, так что взяли малой кровью. Гаер прошел по прихотливо убранному дому весело, не снимая ботинок, и встал перед дверями в кабинет.
Антик успел запереться изнутри. Домашняя прислуга разбежалась, затаилась, ключ спрашивать было не с кого.
Гаер постучал жесткими табачными пальцами по клавишам прохладной кости, исторг из инструмента нутряной стон. За дверью безмолствовали. Створы были хороши: резные, прихотливые, похотливые. Голые девицы мясо-молочной породы на выпасе у речки.
Гаер вытащил из пасти смолку-жвачку, с варварской обстоятельностью налепил ее на девушкин глаз, подозрительно живой.
Успел отойти, нырнул за комод и там переждал взрыв.
Дверь разворотило вместе с косяками, треснула потолочная фреска.
Манкурты уже тащили кашляющего и шипящего мужика, цепляющегося босыми пятками за ковер. Обильное пузо было обсижено мурашами.
— Саечку за испуг, — ласково сказал ему Гаер, щелкнул по лбу. — Признавайся, гад, рад ты мне или не рад?
— Не рад, — искренне простонал мужик, кулем сваливаясь в кресло. — Варвары, варвары…
— Правду говорить легко и приятно, да? — Гаер просиял улыбкой. — Тогда, раз ты в нужном настроении, сразу к делу. Колись, где у тебя тут трещотка-манилка?
Антиквар искренне вытаращился.
— Но это… запрещено?
Гаер поморщился, сделал отметающий жест ладонью.
— Притворимся, что мы оба слишком умны, чтобы тратиться на эту тему.
— У меня нет подобного.
Гаер вздохнул, потянулся, подошел к ближней безделице.
Антиквар напрягся. Арматор пробежался глазами по предметам, украшающим длинную полку над камином. Камин тоже был непростым, являл собой наживо вынутый орган огня водяного ящера. Всегда теплился, всегда в глубине его мерцало пламя, а для защиты от погара служила ледяная цепка, скованная здешними умельцами из материала Хома Долгого Снега.
Но не камин интересовал Гаера.
Остановился на кубке, исполненном в форме цветка. Работа была столь тонкой и точной, что для жизни кубок был помещен на влажный мех губки. От лепестков, формирующих корону-чашку, шел приятный аромат. Чашу наполнял нектар, одна капля которого могла помочь даже дряхлому старцу удержать молодую любовницу.
Гаер протяжно присвистнул.
— Ишь ты подишь ты, как говорят Ивановы. Что за фигулина в три вилюшки, а?
И на каждом слове, будто кот, подгонял к краю каминной доски кубок.
Нагло смотрел антику в глаза.
Мужик облизал пухлые, мучнистые от волнения губы.
— Я не держу это дома, — сказал доверительно, низким, как дождевые облака, шепотом, — слишком опасно. Тебе ли не знать, арматор, сколь непредсказуемы трещотки… Уводят беду, но и привести могут… Стой!
Выдохнул, когда кубок застыл у самого края, вскрикнул тонко, когда Гаер столкнул-таки и подхватил у самого пола.
Рассмеялся арматор.
— Ну?!
— Схоронил я их, как только опасность понял! — Переглотнув, закричал антик. — В подкорье спрятал!
Гаер сощурился, упал на тонконогий, изгибистый стул. Подкинул и поймал кубок.
Антик, едва успев перевести дух, вновь заволновался.
— Та-а-ак, — Гаер качнулся на стуле, заставив мебель страдальчески скрипнуть, а антиквара — всхлипнуть. — Тогда прошу указать координаты. И лучше сразу сдать все ловушки с потрохами, я не в настроении. Отражение, знаешь ли, очень плотный график.
***
Столкнулись — руки на оружие бросили.
Народ отшатнулся, стало кругом тихо.
А встреча случилась на площади; Гаер с манкуртами резали путь от хоромины антика, а Волоха с Дятлом только от доспешного мастера вышли.
— Ба, — первым заговорил Гаер, поспешно дожевав орехи и чудом не подавившись, — вот вроде большой Лут, а нам двоим в нем тесно, не?
— Поместимся, ежели бока подберешь, — отозвался Волоха, отнимая руку от оголовья сабли.
Гаер повторил жест. По его знаку манкурты расслабили плечи, но от хозяина не отступили. Заботливый Эдельвейс подал арматору флягу с водой. Неру с Дятлом с интересом таращились друг на друга.
— Дело пытаешь или за так шатаешься? — Гаер сделал глоток, предложил русому, но тот головой покачал.
Не пил не ел из рук чужих.
— Корабеллу снаряжаю, — Волоха окинул взглядом Гаера и малую свиту, прикидывая, зачем арматор собственнолично заявился на Хом Мастеров. — А ты что здесь забыл?
— Так Отражение у нас, русый. От каждого, так сказать, по возможностям. Я вот за манилкой подъехал.
Дятел хмыкнул удивленно.
— Трещотка-манилка, от чумницы пастуший рожок? — русый поднял брови. — На что тебе?
— Ну уж не в нужник повесить, ворон пугать, — фыркнул Гаер. — На войне все средства хороши, не? Так вот, некоторые средства хороши особенно.
Волоха с интересом разглядывал Гаера. Очевидно, пути их слагались в один.
Тамам Шуд.
— И нашел? — спросил лисьим голосом.
— Есть на примете тайник, проверить нужно, — уклончиво отозвался Гаер. Медленно проговорил. — Если имеешь интерес, могу с собой позвать. Ты, я так полагаю, тоже не просто так Еремии броню ладишь?
Поведал антик про тайное место в закорье, только беда — у Гаера под седлом одна Соль была, и пройти в лаз не смогла бы.
А вот Волохина Еремия была мастью в капитана — подбориста, жилиста, пронырлива.
— Что предлагаешь? — прямо спросил русый.
— Мне твоя корабеллка сгодилась бы. Уж больно далеко на своих двоих пехать, а Соль мне в этот раз не помощница.
Дятел помалкивал. Не потому, что арматор и манкурты — страха он ни перед кем не имел. А просто чуял, что молчанием больше Волохе подсобит.
— Я помогу тебе.
Гаер даже крякнул. Вот так просто?
— А что взамен? Не юли, мы с тобой одного волчьего куста ягодки.
— Взамен ты ничего не возьмешь с моей корабеллы.
Гаер потер щеку. Цыкнул.
Хитро сощурился.
— Корабеллки, значит, все до одной решил себе прибрать?
— Я оберну их против Нума, — сказал Волоха и глаза его потемнели.
— Ой, сдюжишь ли?
— Справлюсь. По рукам?
Гаер протянул руку и крепко оплел пальцами запястье русого.
***
Хом Мастеров устроен был хитро, с подвыподвертом.
Не как прочие. Внутренности его были скручены, будто улиточный дом, и точной карты никто не имел. Подкорье — так именовали здешние эту систему просторных ходов, ведущих, казалось, к самому сердцу Хома. Там привольно текла чистая вода, а на стенах нарастала живица. Прежде находились умельцы ее срезать, но теперь без крепкой охраны никто не совался.
Некогда мастера брали под себя глянувшиеся тоннели. Устраивали склады и тайники. Не учли только, что воды Хома все забирают, а возвращают не то, то взяли.
Неладное стало твориться в подкорье.
Закрыли ходы.
Антик же успел трещотки в самую глыбку поместить, и теперь сам забрать бы не сумел.
— Я не думал, что трещотки сгодятся кому, после того поветрия-то… Так и уложил, убрал далеко, чтобы не было искуса взять, а уже после дев Габа ходы и закрыли! Я правду говорю!
— Твое счастье, пузан, — Гаер отпустил мужика, вытер руки о скатерть, задумчиво обозревая убранство. — Богатая хоромина. Придаришь чего на памятку, а?
И подмигнул, и рассмеялся…
— Стало быть, ходы закрыты, конкурентов у нас не будет? — подытожил рассказ арматора Волоха.
За разговорами дошли до Еремии, а там обнаружились двое: Медяна и понурый Руслан. Девушка явно ждала гостей — сидела на руле высоты, сложив кренделем ноги.
Прыгнула белкой, ошпарила взглядом.
Агон, понял Волоха. Потому и обратно притащилась — небось, зачуяла что. С сущностью русый не тягался, не спорил. Только Руслан имел отчаяние препираться.
— Что-то девчушка у тебя молчунья, а? — Гаер кивнул на Медяну. — Где только берешь таких?
Агон презрительно повела бровью.
Арматор смотрел на нее с подозрением, смутно чувствую под обложкой человековой инаковость. Интуиции своей он доверял, не раз та упасала его от ножа под ребра, от яда в горло.
— Где беру, таких больше нет, — улыбнулся Волоха. — Поди сюда. Раз уж на мою спину сел, так помогай.
Гаер из свиты отобрал пятерых манкуртов, включая Неру. Посимпатичней, как сам признался.
Эдельвейса оставил на Соль за старшего. Ну и чтобы было кому принять власть, удержать в узде Башню, случись нестраховой случай.
Волохи он не опасался. Для русого Гаер был союзником, значит — до смерти не прибьет.
— Ишь, не сбрехал прощелыга твой, — сказал Дятел, когда зев в холме распался, обнажая гладкий тоннель.
Хом сильно нарос мясом, раздался, но ходы стояли крепко. В гладкой трубе было прохладно и тихо.
— Если застрянем, как слива в жопе? — громким шепотом справился недоверчивый Дятел.
— Тот же вопрос, — оживился Гаер. — Я просто стеснялся спросить. Ты капитан, конечно, тебе виднее, но все же — если?
— Тогда и будем думать, — улыбнулся Волоха.
От тихой улыбки его манкурты отступили.
Подкорье встретило гостей приветливо. Понизу стелился рушником ручей, распадался от стены до стены. Пахло, вопреки чаяниям, хорошо: водной травой, сырой свежестью.
Еремия легко шла вперед. Манкурты бдили, Агон с Русланом и Дятлом тоже торчали у борта. Волоха повернулся к рыжему.
— Я слышал, Лин удрал из Башни.
Гаер протяжно вздохнул.
— Молодой, глупый, — сказал с сердцем, — тоска, видать, заела.
— Едва ли это явилось истинной причиной, — Волоха склонил голову, разглядывая арматора, — Лин тебя любит, рыжая башка, огорчать бы не стал. Ищешь пацана? На след кого поставил?
— Парочку розыскателей, — уклончиво отозвался Гаер, поскреб бритый висок, — да сдается мне, напрасные мечтания. Лин куда быстрее, а когда дает себе труд подумать — и умнее..
— Утроба не приберет?
— Пусть попробует, — глаза у Гаера сверкнули, — наизнанку выверну каждого. Лин мой, я один и спрашивать могу.
Волоха хмыкнул. Гаер был жесток и в ту же пору — сентиментален.
— Лин не птица, чтобы сидеть в клетке. Тебе давно пора было его отпустить.
— Вот только не задвигай мне за педагогику, а?! Иначе я тебе такие флаги на Башне покажу, сам не рад буду. Замастыришь себе дитенка, сам и воспитывай, во что горазд. А я лучше знаю, что для него хорошо, а что — плохо.
Волоха возвел очи горе, но смолчал.
Гаер, выпустив пар, постучал ногтями по перевязи.
— Твою мать, русый, — буркнул, успокаиваясь, — мне одного Эдельвейса хватает с его нравоучениями на тему отцов и детей. Давай пропустим. У нас тут другие пироги.
Волоха поднял ладони, соглашаясь.
Меж тем освещение изменилось. Стены тоннеля сочились розовым светом; как туман, поднялись с воды сумерки.
Волоха велел зажечь глостеры; сверился с планом. Переданный антиком чертеж был стар, но, если ход не изменился, то двигались они в верном направлении.
— Или вентиляция тут приличная, не? Дышится по сю пору легко, а забурились уже прилично.
— Думаю, тоннели вбирают кислород, как кора. Через видоизмененные устьица.
— Интересное образование, капитан, — поддержал Руслан, — я пробу взял, на досуге полюбопытствую.
Волоха рассеянно кивнул, вслушиваясь. Шлепало едва разборчиво, будто похлопывала о камень небольшая волна.
Еремия, что видишь?
Иду по приборам, капитан. Эхо глушит.
Плохо.
Обычно Еремия не нуждалась в опорках вроде встроенной навигационной системы, хватало врожденной.
— Неру говорит, пузан затирал тебе за дев Габа. — Дятел встал рядом. — Что то за причуда?
Ответил Волоха:
— Ходилки, сторожницы здешние. Вообще говоря, они не под заболонь сработаны. Им место — дворцы, дворы богатые. Мы схлестывались как-то…
Волоха помолчал, вспоминая гибких, белых как цветочная пена и легких как пауки дев. Сработанные из молока, с черными запертыми глазами, девы Габа не чувствовали боль, не понимали усталости и признавали одного хозяина.
Кто-то из Мастеров по неосторожности закрыл их на складе тоннеля, а девы ушли по воде и сделали ходы опасными.
В чем-то схожи они были с манкуртами, вот только манкурты все же оставались живыми людьми. Девы же изначально ими не были.
— Ступают неслышно, нападают дружно. Крови в себе не имеют, остановить их трудно. Голову с плеч.
— Это можно, — хмыкнул Гаер, давая знак своим быть внимательнее.
Глубже брала заболонь. Теснее становились своды, но света больше не умалялось. Напротив — будто пекло сильнее.
Мелькнуло впереди. На щупе-щепе, выступающем из дресвы, русалкой качалась фигурка. Белая, как из мыла струганая, с лепниной вьющихся волос, телом хрупким как у долгунца и темными глазами.
Изящно перебрала руками-ногами, свесилась над корабеллой, провожая слепым взглядом.
— Она?
— Она.
Еремия, осторожнее.
Ни крика не было, ни звука, но прочие девы уже выглядывали из устьиц, как ласточки из норок, смотрели внимательно.
— Слыхал я, русый, о псах особой сторожевой породы, что в дом пускают вора, а на обратной дороге рвут, — поделился Гаер. — Я бы такой, что вдарил сук на упреждение. А?
С Волохой советовался лишь потому, что на его корабелле шли. Русый это понимал. Гаер чужой власти над собой не любил.
— Если теперь ударим, могут вход запереть. Тогда, получается, вовсе зря сунулись.
Арматор покивал рыжей головой. Волоха посмотрел, как катает тот меж пальцев синий, с два ногтя, ежик — уронить такой, корабеллу пробьет.
Меж тем впереди выступил из-под воды остов-остров, обтянутый серым шелком течения.
— Вот, значит, как далеко закопал.
— А, слушай, если…
— Идетидетидет, — прошелестело бабочками над корабеллой, сверху спустилось и от воды поднялось. — Ктоэтоктоэтоктоэто?
Волоха не сразу осознал — быстрый голос принадлежал девам Габа. Говорить им от сотворения не было положено. Думать, впрочем, тоже.
Но тут, в подкорье запертые, они вобрали в себя живицу Хома. Развились. Обучились.
— ХозяинБашни…
— Лес…
— ХозяинВольеров…
— Горан…
— Арматорарматорарматор…
От хора голосов Волоха почувствовал, как занялась, закружилась голова. Девы говорили каждая по себе и вместе. И думали, видно, тем же манером.
И знали сообща — больше.
Остров же придвинулся вплотную. Еремия легла на него грудью, замерла.
Десантируете, капитан?
Волоха кивнул заторможено, обернулся к спутникам. Арматор внимал шороху голосов, похожему на пересып сухого песка. Будто тщился и страшился разобрать что-то для себя особенное.
Например, имя, давно позабытое.
— Останешься?
— Или не я этот поход затеял? — фыркнул Гаер, встряхиваясь. — Вместе пойдем. Мои трещотки!
— Беляночек-то крошить-крушить али как? — уточнил Руслан.
— Пока сами не сунутся, молчим, наперед не огрызаемся, — предупредил Волоха.
Промочив ноги, добрались до берега. Песок был белым, плотным, чистым. Девы следили за пришлыми с воды и стен, но нападать не нападали. У Волохи от их внимания чесалось между лопатками.
— Маловат островок, холодна водица, — сказал Дятел, — айда костерок запалим, сосиски погреем?
Волоха покосился на болтливого цыгана, не ответил. Другое отвлекло. Антик говорил рыжему, что трещотки спрятал, как язву моровую погреб — под камнем. Под каким, правда, не уточнил, а следовало бы спросить.
— Мать твою, — Дятел с шипением отдернул руку, едва коснувшись боковины камня. — Хорошо, что задом не приложился…
— Аль-Атар, — сказала Агон. — Пылающий.
Возложила ладонь на плоскую, гладкую как столешница сторону камня. Руслан дернулся отнять, но Дятел не дал, поймал товарища за плечо.
Камень под рукой Медяны дрогнул, шевельнулся. Шкура его съежилась, покрылась рябью буковиц, затем треснула скорлупой и расщепилась вдруг, обнажив нутро.
Волоха ближе всех стоял, он и рассмотрел, что уходят вниз, как в узкое горло, толстые серебряные и цветные нити, что бегут по ним огоньки, мелькает в глубине что-то, не разобрать…
Зачесалось, запекло предплечье, Волоха украдкой дернул рукав, наблюдая, как проступают на коже символы, цифры, взятые из Рыбы Рыб — будто откликаясь зову.
Вдруг — накатило, вырвалось пламя клубом.
Метнулось лисьим хвостом, заставив людей отшатнуться. Агону лишь волосы на спину отбросило. Сжала кулак, усмиряя горючее пламя, и то улеглось, свилось клубом. Агон зачерпнула его ладонью и на ладони пламя застыло, сжалось, превратилось в малый камешек янтарный.
— Я сберегу, — сказала Агон камню, — но и ты не обмани.
Повернулась к людям.
— Трещотки ваши давно в живицу перетекли. Девы Габа теперь их в себе несут. Надо — так с собой берите. На такой случай, говорит — можно.
Кто говорит и на какой случай, не уточнила. Волоха переглянулся с Гаером.
Всех корабелла не утянула бы при всем желании.
Девы Габа подошли вплотную — облепили остров, обступили людей, корабелла увязла в них, как в гипсовой пене. Не кидались рвать чужаков, но и выпускать, очевидно, не собирались.
— Вот что, девчули, — Гаер вышел вперед, хлопнул в ладони, — есть предложение. Выбирайте делегатов, поедут с нами. Нам нужно-то… не больше пяти. Остальные, увы — мимо.
Девы смотрели в упор.
— Онговоритонговоритонговорит…
— Отражениеотражениеотражение…
— Свободасвободасвобода…
— Тамамшудтамамшудтамамшуд…
Возбужденный, нарастающий шум голосов заглушил, казалось, сами мысли. Люди не выдержали, закрыли уши ладонями; бестрепетно стояла одна Агон.
Наконец, смолкли.
Сдвинулись с места.
Люди схватились за оружие, но девам то было неинтересно.
Они шли друг к другу.
Обнимались, сцеплялись, налезали друг на друга; свились одним шевелящимся кублом.
— Чисто крысиный король, — ошеломленно поделился Дятел.
Волоха рассеянно кивнул, наблюдая странную метаморфозу. Клуб застыл совсем; белые тела дев стали вдруг сохнуть, сереть, нищать размерами. Застыл шершавый кокон недвижно. Но, прежде чем Дятел для профилактики пальнул в него из револьвера, треснул, раскололся и вышла к людям последняя дева.
Была она видом почти как человек, даже платье имела — шелк серого жемчуга, сушеная плоть подруг.
— С вами мне ехать, — сказала певуче. — Я — трещотка.
— Извольте, — насмешливо изобразил полупоклон опомнившийся Гаер.
Корабелла под трещоткой просела на мгновение, глухо охнула.
— Стало быть, все уместились, — сказал Волоха.