Страна была серьёзно ранена, но продолжала жить и сражаться, несмотря на всеобщую атмосферу страха и нарастающего хаоса. Может быть наступление мира а-ля «Безумный Макс» ещё впереди, может быть, именно так всё и начинается (или заканчивается, это уже кому как), но пока что цивилизация ещё трепыхалась, и само понятие государства не перестало быть чем-то зыбким и несущественным, с чем можно не считаться.
Как и ранее, за нанесённым ударом, в котором удалось выжить Владу, последовал ответ от российских РВСН, которым удалось поразить несколько целей в США и Австралии. В последнем случае, удар наносили уцелевшие подводные лодки Тихоокеанского флота.
Австралийцы мечтали отсидеться на краю света, но не вышло. Предоставляя места базирования для американских подлодок и стратегической авиации, они являлись такой же целью, как и любой другой союзник НАТО, хотя в обществе Зелёного континента и было распространено явное непонимание, за что они получили свою порцию изотопов.
Остальной мир продолжал наблюдать за безумием, творившимся в северном полушарии, где сверхдержавы с яростью обречённого самозабвенно старались лишить себя и других этого неофициального статуса.
Из окна «Патриота», пока тот ехал по шоссе, Влад заметил закутанных в шерстяные одеяла поверх коротких пуховиков африканцев. Группа чернокожих граждан грелась у костра, разведённого в бочке. Интересно, что их привело в Россию? Скорее всего, какие-нибудь студенты-медики. Их больше всего приезжало в Россию на учёбу. Или слушатели факультетов точных наук. Да уж, попали ребята в замес. Неплохо было бы припахать их оказанию медицинской помощи, сейчас любой студент даже с начальными навыками в медицине на вес золота.
Интересно, кстати, как себя сейчас чувствуют миллионы мигрантов, которые рвались в Западную Европу и Британию? Наверняка сейчас думают: лучше бы сидели у себя в Анголе и Тунисе, Сомали и Ливии. Пакистане и… нет в Пакистане сейчас тоже несладко. Дели с Исламабадом себя тоже порядком потрепали, если так можно выразиться, ядерными ракетами. Хотя долго держались. Но у кого-то всё-таки не выдержали нервы.
Да уж, Европа с Британией сейчас не самые гостеприимные места для мигрантов, как, впрочем, и для коренных жителей. Не исключено, что у многих из них сейчас возникла мысль перебраться из некогда благополучной Европы в считавшуюся до недавнего времени отсталой Африку или Южную Америку.
Кое-как работающее в автомобиле радио сообщало о толпах беженцев, скопившихся на северной границе Мексики, и что правительство этой латиноамериканской страны сообщает о нарастающем гуманитарном кризисе. Стена, которую так самозабвенно строили американцы от нелегальных мигрантов, теперь работала против граждан США, которые искали спасения в презираемой ими до недавнего времени Мексике.
Да, Мехико и другие крупные города не подверглись ядерной атаке, и мексиканцы наблюдали за происходящим с тихим ужасом. Но это вовсе не значит, что кризис, в какой бы то ни было форме, их обойдёт стороной. Если беженцев пустят, то их придётся кормить, а там как бы еды для своих-то граждан не хватает, не то, что для сотен тысяч или даже миллионов беженцев с севера.
А если не пустят, то что тогда? Американская армия сохраняла боеготовность и всё ещё оставалась самой сильной на континенте. Не факт, что мексиканским вооружённым силам удастся сдержать напор американцев, если те решат действовать силой, а всё именно к этому и шло.
Впрочем, а где сейчас было легко? Люди были напуганы, им не хватало еды, воды, медикаментов и информации. Добавьте сюда зимнее время года, пускай и не самое холодное, но всё-таки не лето, и риск попасть под радиоактивные осадки, из-за чего граждане скупали всё, что можно использовать для использования в качестве защиты. И хорошо, если просто скупали.
Расстрелы убийц, мародёров и просто грабителей, которые попадались Владу и спутникам по пути, были тому явным свидетельством. Нет, пойманным преступникам, конечно, предлагали на выбор: работа в заражённых зонах в искупление своих преступлений, или расстрел. Но почему-то большинство предпочитало смерть здесь и сейчас, чем умирать на расчистке радиоактивных завалов. Не исключено, что скоро просто начнут вешать, чтобы не тратить лишних патронов, может тогда желающих поработать на благо народа, появится гораздо больше. Всё-таки смерть на виселице и смерть от расстрела разительно отличаются друг от друга. Да и вид висельника внушает рядовым гражданам гораздо больший страх, предостерегая остальных граждан от необдуманных шагов.
И не то, чтобы согласившихся на работу в грязных зонах бросали туда без какого-либо защитного снаряжения. Всё-таки человеческий ресурс в условиях его нехватки стоило использовать, как можно более эффективно. Однако граждане-уголовники за последние недели выработали какую-то свою особенную этику поведения и новую мораль.
Если обобщить и упростить, то они жили буквально одним днём, здесь и сейчас, стараясь получить от жизни всё, что только можно. Украл, выпил, расстрел. Тех, кто по-настоящему раскаялся, среди них было найти практически невозможно. Но такие всё-таки были и такие. В то же время, находились и те, кто думал, что согласившись на работу в заражённых зонах, они смогут бежать и вернуться к своему прежнему ремеслу, и кому-то даже удавалось бежать — за всеми не уследишь. Но судьба их была не завидна.
Как и в случае с любой другой войной, на поверхность всплыли все самые низменные позывы, скрытые в человеке, который до этого казался добрым семьянином или просто хорошим соседом. Среди тех, кого расстреливали за мародёрство, были и вчерашние учителя начальных классов, и бухгалтера, и простые сантехники.
Страх и отчаяние могут толкнуть человека на многое, и он будет делать такое, что в обычных условиях он ни за что бы ни сделал. Но, тем не менее, выбор всегда остаётся: остаться человеком, или превратиться в животное, готовое на всё ради собственного выживания.
Были ли случаи героизма и самопожертвования? Конечно, были и власти старались максимально их тиражировать в СМИ в качестве пропаганды, но, похоже, это не очень помогало. По крайней мере, пока. Видимо, должно пройти некоторое время, пока люди не преодолеют некую парадигму, справятся с паникой и чувством безысходности и станут жить, работать и сражаться ради лучшего будущего своего и своих детей и внуков.
Они ехали по шоссе, а навстречу им попадались колонны с техникой и солдатами, направляющимися на запад, а в противоположном направлении десятки и сотни автомобилей с беженцами. И большая часть из них направлялась к Москве.
Люди знали, что столица выстояла, и была прикрыта надёжным противоракетным щитом. Этот слух растекался среди обездоленных и напуганных граждан, вселяя в их сердца хоть какую-то надежду на спасение, на то, что они получат кров, еду и воду, а не умрут в поле с вылезающими клочьями от лучевой болезни волосами и выпадающими зубами.
То тут, то там по обочинам образовывались стихийные стоянки и организованные властями лагери. Населённые пункты по пути следования превратились в перевалочные пункты для гражданских и армии. Периодически они натыкались на автомобильные аварии, которые затормаживали и без того не быстрое продвижение.
Как бы власти не упрашивали людей уезжать в глубь страны в сторону Урала и Сибири, и даже выдавали специальные карты с указанием чистых, не заражённых радиацией зон, люди в большинстве своём, гонимые каким-то всеобщим инстинктом и почти религиозной верой в неуязвимость столицы, рвались попасть в Москву. И это несмотря на то, что столица уже еле-еле справлялась с наплывом беженцев. По этой причине Москва с каждым днём становилась всё более и более лакомой целью для нанесения удара и совсем не факт, что в следующий раз противоракеты сработают так, как надо. В конце концов, их количество тоже не бесконечное, а любая система нет-нет да и даёт сбой, особенно в рамках тотального дефицита запасных частей и энергии.
Всё шло к тому, что людей будут отправлять за Урал принудительно. Да, ради их же блага, но кто об этом будет задумываться? Наверняка начнутся бунты, в том числе подогретые иностранными спецслужбами, а это повлечёт виток репрессий. Интересно, как обстоят дела в той же Америке? Вроде Казахстан открыл границы, но как бы ситуация не сложилась, как с Мексикой. В конце концов, в Китае обстановка была чуть менее напряжённой.
Сколько погибнет людей, если в ходе Второй волны на Москву упадёт хотя бы одна бомба? А если таких боеголовок будет две, три или больше? Счёт жертвам пойдёт на десятки миллионов, в то время как по самым оптимистичным оценкам война унесла уже минимум пятьдесят миллионов жизней во всём мире. И вот тогда страна может погрузиться в самый настоящий последний хаос, из которого не факт, что сможет выбраться.
Падение Москвы стало бы триггером разрушительных процессов, которые с вероятностью девяносто девять процентов приведут к деградации и быстрому разрушению государства. И… добро пожаловать в новый ядерный феодализм.
Влад, глядя в окно, за которым пролетали унылые чёрно-белые пейзажи, думал, что мог бы тоже уехать из города вместе с Алей. Уехать как можно дальше. Да, его автомобиль был сломан и ждал необходимой детали, но можно же было к кому-то пристроится пассажирами и выполнять функции охранника, или, на худой конец, тупо угнать машину, благо брошенных авто хватало. Другое дело, что угонщик из него так себе.
Почему они остались в городе? И ведь они даже не обговаривали этот момент, вот в чём дело. Ну, остались и остались, тогда город казался безопасным местом. А сейчас он превратился в радиоактивные руины с поставленными на грань выживания уцелевшими в этом кошмаре людьми.
Если бы они тогда уехали, то Аля была бы сейчас жива. Могла бы быть жива, поправил себя Влад. Какое продолжение имел бы их отъезд неизвестно, но всё-таки шансов было бы больше. Они могли бы затеряться среди таких же сотен тысяч и миллионов беженцев, и никакие наёмники не смогли бы их найти.
Дворники, поскрипывая, продолжали методично сметать налипающий на лобовое стекло снег, а Алексей, обычно разговорчивый даже в самых экстремальных условиях, вёл автомобиль только к одному ему известному пункту назначения, молча смотря на дорогу. Со своими спутниками за всё время пути с утра он перебросился лишь несколькими фразами и то больше обращался при этом к Владу.
Ехать приходилось осторожно, строго соблюдая скоростной режим, а иногда и вообще ползти с черепашьей скоростью, так как дорога была скользкой от падающего мокрого снега. К тому же по ходу движения на обочине периодически встречался припаркованный как бог на душу ляжет транспорт, а пару раз на их полосу движения выскакивали машины скорой медицинской помощи. Впрочем, и им приходилось несколько раз выезжать на встречку, объезжая места аварий, которых было несоизмеримо много по сравнению с любым другим временем. Люди просто не успели «переобуть» свои автомобили в зимнюю резину, если вообще могли её отыскать в этом беспорядке.
Кроме дорожно-транспортных происшествий продвижение тормозили блокпосты, встречающиеся почти у каждого мало-мальски крупного населённого пункта и вообще на трассе. Почти каждые полчаса, а, может и чаще, Алексей был вынужден останавливаться, чтобы показать документы на себя и на пассажиров вооруженным людям.
Во время одной из такой остановок на очередном блокпосту, Алексей вышел из автомобиля и заговорил с военными, пока те проверяли их документы. Один из них подошел к автомобилю, потребовал опустить стекло и всмотрелся в лица пассажиров, сравнивая их с фотографиями на пропусках.
В этот момент неподалёку раздалось сразу несколько сливающихся в одну автоматных очередей.
— Что случилось? — спросил Алексей сержанта, который проверял их документы.
— Очередная банда, — коротко ответил тот, возвращая бумаги. — Представляешь, главарём был преподаватель музыки из консерватории. В своё время руководил хором.
— А?.. — начал было Алексей
— А банда как раз и состояла из хористов.
— Ничего себе, — покачал головой пограничник.
— Ага, и пацаны, и девчонки. Препод харизматичной личностью оказался, смог их подчинить и сколотил что-то вроде секты судного дня. Беспредельничали по полной, убивая всех, кто отказывался к ним присоединиться. Даже порешили местных уголовников, которым удалось сбежать в первые дни из местной колонии.
— А эти-то как сбежали, здесь же взрывов не было.
— Ну и что, что не было, — философски рассуждал сержант. — Фсиновцы разбежались по домам спасать семьи, бросив зеков на произвол судьбы, ну и понеслось.
— И что теперь с сотрудниками охраны? — поинтересовался Алексей.
— Кого поймали — арестовали. Ждут суда. А кого нет — так сильно их и не ищут, не до этого.
— И много таких случаев?
— Каких? — уточнил сержант. — Типа, когда администрация тюрьмы слилась? Если в целом по стране, то немного, насколько знаю. Всё-таки не у всех нервы сдавали.
Алексей положил документы в нагрудный карман и пожал руку сержанту.
— Ну ладно, бывай! — они ударили по рукам.
— И тебе не хворать, граница! — сержант замахал рукой солдатам, чтобы те пропустили машину через блокпост.
Он вернулся за руль и завёл двигатель, машина двинулась дальше.
В один из переездов, когда на их пути долго не попадалось ни деревень, ни блокпостов, Влад решил вернуться к тому, что Алексей им рассказывал ещё в здании полиции перед самым взрывом.
— Слушай, я хотел бы кое-что прояснить относительно нашей миссии, — произнёс он, когда радио перестало ловить.
Пограничник мельком взглянул на него и снова стал смотреть на дорогу.
— Ты о нашем разговоре тогда?
— Да, — подтвердил Влад.
Алексей замолчал, и Влад уже подумал, что капитан отказывается общаться на эту тему по каким-нибудь причинам сохранения секретности или ещё почем, но тут он произнёс:
— Спрашивай. Если смогу — отвечу.
В этот момент Влад понял, что начать спрашивать не так-то и просто, чтобы не показаться сумасшедшим, или не выставить психом того, кого спрашиваешь, особенно, если он действительно не в своём уме. В конце концов, он взвесил ещё раз все за и против, и, стараясь быть максимально серьёзным, задал первый вопрос:
— Ты тогда в полиции сказал, что кто-то вернулся в прошлое и что-то там изменил?
Алексей на мгновение повернул голову, чтобы удивлённо взглянуть на Влада:
— Я никогда не говорил, что речь идёт о п-путешествии во времени. Вот ни разу.
— Но я так понял…
— Ты не п-правильно понял, — замотал головой Алексей, продолжая смотреть на дорогу.
Снаружи уже начинало темнеть, навстречу им попадалось всё меньше и меньше автомобилей. Влад слышал, как на заднем сиденье зашевелилась Джессика. Наверное, тоже хочет понять, о чём тогда им пытался рассказать странный пограничник. Разговор тогда получился, правду сказать, довольно скомканный, и ни он не американка толком его не слушали, их мысли были заняты потерей близких, а самих их пытались убить неизвестные наёмники.
— Нет, это не п-путешествие во времени. Никто на него не способен в том смысле, в каком мы его привыкли себе представлять по кино. Хотя, как мне объясняли большелобые товарищи от науки, такое чисто теоретически возможно. Что-то там про сингулярность и чёрные дыры. Вот телепортация, к примеру, тоже казалась фантастикой, хотя и сейчас такой является, но всё же были доказанные экспериментально факты телепортации элементарных частиц. Тут, как говорится, главное начать. Но то, что случилось с нами, это не оно. П-переместить физический объект обратно во времени, чтобы в каком-нибудь 1989-м году было две версии меня, не возможно, это не так работает.
— Тогда если это не путешествие во времени, то что? — Влад старался не перешагнуть грань, за которой его слова казались бы насмешкой.
— В нашем случае, как я смог понять из объяснений, мы имеем дело с квантовой нестабильностью. Опять же, это не мои слова. Если выбрать в пространстве-времени некую точку бифуркации, когда развитие континуума может пойти по одному из нескольких возможных направлений, и п-правильно на эту точку воздействовать…
— Ты прям как о правилах поведения с женщиной в постели рассказываешь, — попытался разрядить обстановку Влад.
Сзади засопела Джессика, воспитанная в традициях борьбы с сексизмом и взращенная на всеобщей толерантности ко всему и ко всем.
— Да как тебе будет угодно, только на принципе применения необходимых усилий в данном конкретном месте вообще построена вся наша жизнь, в том числе и научные достижения. Так вот, — продолжал Алексей, — если осуществить воздействие на пространство-время как надо и в определённый момент, так сказать подтолкнуть его, можно получить так называемый сдвиг, то есть пространство время начнёт развиваться совсем в другом направлении и с другими последствиями.
— В смысле, в другом направлении? — не понял Влад.
— Не п-правильно выразился, — согласился Алексей. — Будет запущена другая череда событий, причинно-следственная связь будет иной, так яснее? Пространство-время пересобирается заново. Эффект создавался путём создания волн в пространстве-времени. До куда волна достанет, оттуда и начинал пересборка.
Влад молчал, пытаясь переварить услышанное. Алексей продолжал объяснять, глядя на дорогу:
— Помню, как одна не шибко умная барышня хотела покрасоваться на Тур-де-Франс с плакатом в руках и слишком сильно вышла на проезжую часть, что вызвало массовый завал велосипедистов. А если бы не вышла? Что если бы она не сделал тот роковой шаг? Гонщики бы спокойно доехали до финиша. Одно маленькое решение, и на шоссе лежат десятки велосипедистов с переломанными костями.
Влад задумался о том, как могла бы сложиться его жизнь, если бы не разразившаяся ядерная война.
— Не помню такого случая, — сказал он. — Я о велосипедистах.
— Зато я помню, — подтвердил догадку Влада капитан.
— И мы едем…,- начал, было, Влад.
— И мы едем всё исправлять. Или ты не хочешь?
При этом пограничник бросил взгляд в зеркало заднего вида, чтобы посмотреть на Джессику. Влад обратил внимание, что Алексей периодически поглядывал в зеркало, будто хотел держать под контролем то, что происходит на заднем кресле. Но делал это как бы между прочим, как что-то естественное.
Влад тоже взглянул, как там Джессика — она сидела, просто глядя в окно, и казалось, не слушая разговор мужчин.
— Остаётся понять, почему ты так уверен, что имел место этот так называемый квантовый сдвиг. Можно я спрошу откровенно?
— П-попробуй, — усмехнулся Алексей.
— Что если тебе всё это приснилось? Не принимай на свой счёт, но что, если контузия повредила тебе мозги и ты испытываешь посттравматический синдром. Твой разум просто придумал всю эту историю, чтобы хоть как-то смириться с окружающей реальностью? Ты пойми, я, Джессика, мы тебе благодарны, что ты нас тогда спас, но вся твоя история звучит крайне нереалистично.
Алексей не отвечал, а только пристально вглядывался в дорогу, которая уже почти окончательно погрузилась во тьму. Влад понимал, что ходит буквально по острию бритвы, ведь кто знает, что творится в голове у другого человека, тем более вооружённого, тем более видевшего такое, отчего любой другой мог бы с лёгкостью свихнуться.
— Так, уже поздно и темнеет, надо где-то переночевать, — внезапно сказал пограничник.
— Может, доедем до ближайшего города. Там и заночуем, — предложил Влад.
— Нет, — отказался капитан, — Ещё далеко, и ехать в темноте опасно, да и жрать я хочу так, что слона бы проглотил. Есть тут одно место, если я не ошибаюсь…
На этих словах, Алексей сбросил скорость и свернул на еле заметную в наступивших сумерках просёлочную дорогу, старый шлагбаум, сваренный из стальных труб, был давно сломан и валялся в кустах.
Владу такое решение показалось несколько странным, но возражать он больше не стал, хотя и напрягся. Что если Влад своими расспросами перегнул палку и в голове капитана что-то перещёлкнуло? Справиться с профессиональным бойцом, в случае чего, будет весьма не просто, если не сказать невозможно.
Они проехали ещё метров пятьсот и остановились у расположившегося на возвышении старого полуразрушенного здания. Что-то вродедореволюционной усадьбы, медленно ветшавшей всё это время. Может здесь и размещалось какое-нибудь колхозное управление в советское время, или ещё что-нибудь подобное, но сейчас строение выглядело не лучшим образом. Штукатурка со стен в большей степени обвалилась, стёкол в окнах давно уже не было, на крыше местами рос кустарник. Перекрытия вызывали обоснованное подозрение в своей прочности.
— П-привал! — объявил Алексей. — Завтра долго ехать, надо отдохнуть.
Он заглушил двигатель и вышел из автомобиля, вытащив ключи из замка зажигания, и положил их в карман. Сидевшая за ним Джессика тоже вышла, но на высокой ступеньке «Патриота» оступилась и упала.
— Надо быть внимательнее, — Алексей помог ей подняться. — Бери спальный мешок с собой, ночью будет холодно.
— А в машине нельзя спать? — удивилась Джессика.
— Можно, но с выключенным двигателем ты тупо замёрзнешь насмерть. А если и не помрём, то поутру будем не в адеквате. А мы и так бензина израсходовали больше нормы. Завтра ещё искать придётся, где заправиться.
Влад тоже вытащил свой мешок и рюкзак, в котором были припасы. Винтовку он закинул на плечо. В свете луны осмотрел их будущее место ночёвки. Если честно, так себе, хотя если найти подходящее помещение внутри и развести костёр, то вполне может сойти, главное, что ветер в спину не дует и то хорошо.
В свете фонариков, они вошли внутрь, под ногами раздался хруст старой обвалившейся штукатурки и битого кирпича. Может, здесь когда-то и жили помещики, и барин по пьяни гонял своих крепостных, но сейчас здесь гулял только ветер, скрипя старыми рамами и повисшими на проржавевших петлях дверями.
Учитывая, что старое поместье было на отшибе, здесь не было той загаженности, которую обычно устраивают бомжи и прочие асоциальные элементы в заброшенных домах в черте города. Разве что было заметно, что здесь хорошо поработали чёрные копатели: пол и стены были разворочены в местах, где, по всей видимости, металлоискатели подавали сигналы.
Окон здесь не было, а была только одна дверь, у выхода которой с правой стороны остановился Алексей, пропустив остальных вперёд. Влад и Джессика прошли по хрустящим под ногами обломкам.
Влад, было, хотел задать вопрос, что может быть выбрать другое место для отдыха, всё-таки комнат здесь было не мало, но заметил, что пограничник уже сбросил рюкзак и начал разбирать вещи, доставая комплект сухпайка.
Вскоре они уже насобирали более-менее сухих деревяшек и развели костёр, дым от которого уходил куда-то в дыру под потолком. Потом достали горелки и подожгли сухой спирт, чтобы разогреть еду в пактах.
Алексей сидел у стены, положив автомат рядом с собой с правой стороны.
— Ты не ответил на мой вопрос, Алексей, — напомнил Влад. — Про то, почему на твой взгляд с миром что-то произошло, чего не должно было быть.
Капитан облизал ложку и засунул её в карман рюкзака.
— Сначала я ничего не понял. И мне показалось, что я сплю, или спал, и вот только что проснулся, после того как задремал в поезде. Будто мне снился большой и красочный сон. Ощущение, надо признать, довольно необычное. Но потом я взглянул на своих товарищей и понял, что они испытывают такую же дезориентацию, к которой добавлялось чувство дежавю.
Мы заговорили, и поняли, что происходит что-то неправильное. Что-то чего не должно было быть, потому что мы помнили совсем другие события, предшествовавшие тому, как мы оказались в вагоне.
Если бы не мои товарищи, оказавшиеся в такой же ситуации, я бы решил, в лучшем случае решил, что мне действительно всё приснилось. Ну, или моя «крыша» решила поехать, оставив меня в распоряжении психиатров. Но, как я сказал, мы все ощутили одинаковый эффект.
— Какой эффект, от чего? — вдруг спросила Джессика.
Алексей даже не посмотрел на неё, но ответил:
— От эксперимента, в котором мы участвовали. Да, мы вчетвером подписались на один эксперимент, смысл которого и вопросы, которые нам задавали после него, я понял только потом, когда очнулся в поезде. Почему бы не послужить на благо родины, особенно, если за это хорошо платят, верно?
Костёр продолжал медленно гореть. Последний вопрос прозвучал как бы ко всем и ни к кому в частности.
— И что учёные у вас спрашивали? В чём заключался эксперимент.
— Нас, всех четверых, поместили в камеру типа, как её, барокамеры, ну по форме одно и то же, короче, после чего запустили какой-то генератор. Всё, что от нас требовалось, просто сидеть внутри и ничего не делать. Ну, что, ну услышали мы гудение, слегка закружилась голова, но не более. Мы даже не поняли, зачем с нас, помимо расписки о неразглашении, взяли расписку с отказом от претензий в случае смерти или нанесения иного вреда здоровью. Хотя, опять же, денег заплатили много, и родным тоже обещали помочь, если что.
Влад снял с горелки свою порцию и стал с аппетитом уплетать картошку с мясом. Аппетит в их случае это хорошо, это означает, что радиация не поразила организм до такой степени, что он отторгает пищу. Может, ещё выкарабкаемся.
Проглотив очередной кусок, он посмотрел на пограничника.
— Так о чём спрашивали учёные?
— Хм… — Алексей потянулся к рюкзаку и вытащил из него шоколадный батончик. — О чём спрашивали, о чём спрашивали… Спрашивали о том, что я помню. Моих сослуживцев спрашивали о том же. Как спим спрашивали, что нам снится, мучает ли нас ощущение дежавю, ложные воспоминания, которые нам кажутся реальными, и тому подобные вопросы на грани психологии и психиатрии. Иногда мне в ходе таких сеансов даже становилось смешно. Прикинь, тебя разбирает смех, а перед тобой сидит такой серьёзный очкарик, ни разу не улыбнётся и всё время что-то записывает в свой блокнот.
— В смысле, о чём помнишь? И что ты им рассказал?
— А особо нечего было рассказывать. Ничего такого необычного никто из нас после пребывания в камере не испытывал. Галлюцинаций не было, спали как убитые, практически без сновидений. Мне даже показалось, что умники были сильно разочарованы нашими ответами. Ну, что есть, то есть.
— А потом, значит, вы очнулись в поезде и поняли, что эксперимент оказался успешным?
— Типа того, — кивнул Алексей. — Проблема в том, что эксперимент, в котором мы участвовали, это лишь часть чего-то большего, какого-то другого опыта. Потому мы вначале и не заметили никаких изменений, а масштаб произошедшего осознали только в поезде, когда увидели взрывы на горизонте.
Вот тут-то мы всё и вспомнили. Вспомнили, что мы делали в последние месяцы, как жили, что происходило в мире. Мы осознали, что эксперимент-то удался, как ни крути!
Да, мы не понимали всего, но кое-какие зацепки у нас уже были, и мозаика стала складываться в единое целое. Пускай с кучей отсутствующих фрагментов, но всё-таки она обрела определённые очертания.
Рассказ пограничника порождал ещё больше вопросов и главное, не давал ответов на основные из них. К тому же из ответов капитана вовсе не следовало, что он всё не придумал по каким-либо одному ему известным причинам. В конце концов, его товарищей, с которыми он тогда ехал в «Ласточке» вместе с остальными пассажирами, в том числе Владом, Алей и Джессикой, сейчас рядом не было и они никак не могли подтвердить его слова.
Ну, ладно, допустим, вот просто на минуту, допустим, подумал Влад, что пограничник говорит правду.
— Ты хочешь сказать, что всё, что вокруг нас, — Влад глазами обвёл окружающее пространство, — нереально? Мы типа в Матрице сейчас находимся.
— В Матрице? — ухмыльнулся Алексей. — Нет, не в Матрице.
Он взял с пола кусок отвалившейся от стены штукатурки и поднёс к носу.
— Плесень. Известь. Сам понюхай, — он протянул обломок Владу. — Чувствуешь запах плесени? Старой штукатурки, земли? Дело в том, что нет реальности, кроме той, которую мы ощущаем здесь и сейчас. Реальность — она всегда одна единственная и самая что ни на есть реальная. Ветер дует, снег падает. Если мы ощущаем реальность — значит, мы живы, значит, реальность существует.
— Сложно.
— Я не обещал, что будет легко, — продолжал Алексей. — Мы тогда, с товарищами, решили разделиться, чтобы собрать как можно информации о происходящем, найти тех, кто тогда руководил экспериментом и имел к нему хоть какое-то отношение. Заставить их вернуть всё, как было.
Из того, что мы узнали, можно сделать вывод, что данное конкретное состояние пространства-времени может одновременно существовать с другими реальностями. Они равновероятны. Но сгенерировав волну, о которой я говорил ранее, можно получить новое состояние пространства времени.
— Легче не стало.
— Я примерно так же реагировал, когда слушал впервые. Над такими проблемами бьются по-настоящему гениальные умы. Мне вот геометрия с трудом в школе давалась, что уж говорить о высшей математике, квантовой механике, чёрных дырах и всех этих теориях о множественности вселенных, или множественности возможных состояний одной Вселенной. Видать, я потому и согласился на участие в эксперименте, что толком не отдавал себе отчёта в происходящем.
— Или тебя успешно подвели к участию в нём.
— Не исключено, — закивал Алексей.
— Значит, кто-то осуществил этот сдвиг.
— Да, кто-то его осуществил, — согласился он. — И тот, кто это сделал, тоже имел в своём распоряжении камеру, подобную в той, которой находились мы во время эксперимента.
— Чтобы помнить, что произошло, и увенчался ли сдвиг успехом, — высказал догадку Влад.
— Совершенно верно, — махнул указательным пальцем капитан. — Правильно мыслишь.
Влад переваривал услышанное, пытаясь заставить себя поверить во все эти изменения континуума.
— А вот это изменение пространства-времени произошло во всей Вселенной, — с сомнением спросил он, — происходит во всей Вселенной разом или только в рамках небольшого сектора пространства.
Алексей, услышав вопрос, заинтересованно взглянул на Влада.
— Интересное замечание, но ответа у меня нет. Подозреваю, что в какой-нибудь их теории возможны оба варианта. И оба из них равнозначны.
— Этого не может быть.
— Разве? Вот тебе пример: есть Тихий океан, или давай возьмём глобальнее, Мировой океан, так?
— Так, — кивнул Влад.
— Так вот, бросаешь ты камень в этот океан и от него пошли волны. Но сам океан в целом не изменился. Тот же объём, те же берега, да и волны от брошенного камня быстро сойдут на «нет». Но изменение будет внесено. Изменению подвергалась как вся гладь океана, так и отдельная её часть. В то же время, эти изменения нигде кроме этой части заметны не были и ни на что не повлияли.
— Какая-то диалектика, — подытожил Влад.
Алексей, закивал, соглашаясь, и произнёс:
— А потом начались убийства всех, кто имел отношение к эксперименту, в котором мы участвовали. И параллельно выживших пассажиров поезда. Сначала мы не увязывали одно с другим, но потом заметили систему в том, что происходило, и решили заняться спасением тех, до кого не успели добраться убийцы.