В глаза Мурашихи вернулась жизнь. Эти глаза уставились на меня.
— Сообразил, ишь ты, — прокаркала старуха. — А чего стоишь-то, как убивец? Чего гляделками хлопаешь? Помоги старухе подняться — чай, не переломишься. Тоже мне, аристократ. Воспи-и-итанный!
Я бросил нож на стол и помог бабке встать. Та, не задумываясь, доверила мне весь свой немалый вес, так что я чуть сам на неё не грохнулся. Но обошлось.
— Всё равно убью этого ублюдка, — сказал я, когда бабка, как ни в чём не бывало, закопошилась возле печки.
— Когой-та убивать собрался? — обернулась Мурашиха.
— Юсупова, кого ещё. Рад, что ты жива, конечно, однако он поднял руку…
Мурашиха покачала головой.
— Ты прежде чем глупость-то сделать — сядь, да разберись. Сядь-сядь! И невесту свою усади.
— Это не невеста, просто знакомая. Её зовут Света, — сказал я и жестом подозвал спутницу к столу. — Света — это бабка Мурашиха.
— Рада знакомству, — вежливо сказала Света.
И присела на лавку. Я сел рядом.
— А уж я-то как рада, милая, я-то как! — неожиданно приветливо улыбнулась Мурашиха. И, грохнув на загудевшую печку чайник, вернулась к нам. Села, по своему обыкновению, на два стула сразу и уставилась на Свету. — Ну дай хоть посмотреть-то на тебя, радость моя.
Света засмущалась, опустила взгляд. Бабка рассматривала её, как картину в галерее.
— А чего ж бледная-то такая? Этот, что ли, тебя измучил? Ой, мужики-и-и. Только об одном и мыслей…
— … вообще-то не сказать, чтобы я первым это затеял, — возмутился я. — И между прочим, никто не мучился. Да и прошло с тех пор уже…
— … только об одном и мыслей — войны воевать, — тем временем закончила Мурашиха. — А как позаботиться о даме — так тут у них мозги и отключаются. Чего ты там бормочешь? Уже и в койку затащить успел, что ли? А о самом главном не подумал?
— О чём — главном⁈ — рявкнул я. — Бабка, мне ответы нужны! А ты опять вопросов полной лопатой накидываешь!
— Ай! — отмахнулась Мурашиха. — На обратном пути разберётесь.
— В чём? — простонал я.
— Во всём, — отрезала бабка и встала.
Чайник как-то подозрительно быстро закипел, и вскоре на столе появились три чашки с фирменным знахарским чаем из непонятных травок. Вкус специфический, но привыкаешь быстро. И сил придаёт.
Света осторожно сделала глоток, следуя моему примеру. Сначала поморщилась, а потом глаза блеснули.
— Вот-вот, давай, подкрепись, милая, — ворковала старуха. — Уж вижу, залатала ты тут всё, умница! Как новенькое стало. А я-то уж грешным делом думала — быть беде.
— То есть, когда тебе в грудь нож втыкают — это ещё не беда? — не выдержал я.
— То, касатик, смотря кто втыкает, — хитро улыбнулась старуха.
— Жорж Юсупов — лучший кандидат?
— Всё-то ты торопишься, княже. Уж больно скор на суд да расправу. Вот почему у нас, в Чёрном городе, судейских-то и не любят. Разве ж там кто разберётся? Разве же вникнет? Увидел, подумал, бумажку подмахнул — и поди потом докажи ему что.
— Я — не судья и не палач, бабка, — отрезал я. — А ты объясни путём — если есть что объяснять. Юсупов вернулся в академию. Руку мне жал, мир предлагал. Я — сюда, а ты тут типа мёртвая лежишь…
— Ты Юсупову не верь! — погрозила бабка пальцем.
— Вот спасибо, надоумила. А то я уж и подарок на Рождество присмотрел.
— Сам собой твой Юсупов не проснулся бы, — проворчала Мурашиха. — Помогли ему. Да так помогли, что я едва понять успела, что происходит.
— Так а пырнул-то тебя кто?
Мурашиха растянула губы в улыбке, показав жёлтые зубы:
— Кто-кто. Сама! Сама о себе не позаботишься — никто ведь не почешется.
— Как — сама? — удивился я. — В смысле?
— В самом простом смысле, — проворчала Мурашиха. — У нас тут, в Чёрном городе, вообще всё просто. Ежели прёт на тебя страхолюдство какое — бей, беги, либо мёртвым притворись. Бить такую орясину, которая из-за грани вылезла, я бы не стала и пытаться. Бегать — с моими формами далеко не убежишь. Вот я и сделала, что могла. Есть у меня старые трюки-то в запасе, не жалуюсь. Как почуяла, что эта тварь в погребе заворочалась, мигом за нож схватилась. Он из погреба-то вылез, поглядел — да и подумал, видать, что меня местные порешили. Чего ж тут удивительного? Мы ж ведь тут — звери натуральные, друг друга режем днями напролёт. На то и Чёрный город, так ведь? — Мурашиха подмигнула мне.
— Да уж, — покачал я головой. — Хорошо, что я первым заглянул. А то если бы судебный врач нож вынул — то-то бы впечатлений было у мужика.
— Вот спасибо, родной, что дурой обозвал, — всплеснула руками Мурашиха. — Я, поди, поумнее полена! Линий вероятности отродясь не видывала, но уж не настолько разумом убога, чтобы не знать, кто ко мне нынче первым зайдёт! Да тут стенка мира до того истончилась, что окромя твоего сиятельства никто и на пушкин выстрел бы не подошёл. Али ты сам не почувствовал?
— Почувствовал, — признался я. — Ладно. Значит, Юсупов внезапно очнулся. Ты сообразила, что дело пахнет керосином и симулировала собственное убийство. Юсупов вылез, огляделся и свалил подобру-поздорову. Так?
— Самую суть ухватил, — похвалила Мурашиха.
— Света говорит, что чувствует в Юсупове Тьму, — сказал я. — И ещё. Мы с ней вышли из лабиринта, где сражались со Стражем Тьмы, в комнату Жоржа. Это, наверное, тоже что-то значит?
— Да ну, брось, — отмахнулась Мурашиха. — Разве такие вещи значут чего? Ерунда ить.
— Бабка, хорош юродствовать! Разговор серьёзный. Мне понять надо, кто такой теперь Юсупов и что он такое.
Бабка вздохнула.
— Ну, тут сильно не помогу. Словей таких пока в мире не было, чтобы всё это правильно обозвать. Одно скажу: Юсупов твой на тебя сильно зол был. И искал способ тебе отплатить. Спутался с Тьмой. К ней самой не полез — всё ж не совсем дурак — а на частичку её вышел. Вот с той частичкой сношения и имел.
Я вспомнил сборник заклинаний безумного профессора, который читал Жорж. Задумчиво кивнул.
— Во-от, — подтвердила догадку старуха. — Ты ведь говорил, что и сам заметил: менялся он. Трудно ему было. И сам боялся, и назад, может, хотел — а только не пускают уже назад-то. Игры с Тьмой плохо заканчиваются. За вход — рупь, за выход — два, слыхал? Ну а после твоего выстрела Тьма парня и вовсе одолела. С полумертвым-то справиться — поди, проще, чем с живым.
— Этот человек перестал сопротивляться, лишившись сознания, — сказала Света. — И Страж подчинил его себе.
— Вышел в наш мир через него? — уточнил я.
— Куды ему всему выйти через такого малого, — отмахнулась Мурашиха. — Нет. У Стража один выход. Через тебя, милая. — Свету она называла только так. — Берегись зеркал. Встретишь взгляд Стража в зеркале — быть беде.
— Я уже догадалась, — вздохнула Света.
— И парня этого дурного, Тьме продавшегося, тоже берегись, — продолжила Мурашиха. — Он-то знает, что ему делать нужно.
— А что он, кстати, делать собирается? — спросил я. — К чему нам готовиться?
Бабка отхлебнула своего чудо-чая, призадумалась и ответила:
— А ко всему. Как всегда.
— Вот уж помогла так помогла, — фыркнул я. — Цели у Жоржа какие?
— У Тьмы одна цель — пожрать всё и воцариться в сущем.
— А у Стража, насколько я помню, другая — овладеть ею, — кивнул я на Свету, — и произвести ублюдка, который…
— … на Вершину взберётся, Свет погасит, и Тьма, пожрав всё, воцарится в сущем, — договорила за меня Мурашиха.
Логика была безупречной, это аж раздражало. Выплеснул я раздражение как сумел:
— Что-то раньше я от тебя про Вершину ни слова не слышал!
— А я раньше про неё и не знала, — хитро сощурилась Мурашиха. — Раньше-то таких вот чудес в нашем мире не было. — Она посмотрела на Свету.
Пререкаться на эту тему дальше было явно бессмысленным занятием. Насколько я понял, бабка Мурашиха не просто следила за будущим по линиям вероятности, она с их помощью как-то умудрялась получать новую информацию.
Раньше Света на её ментальной карте была белым пятном: вот, дескать, принесёт Костя откуда-то что-то эдакое. Теперь Света появилась, и информация в старухиной оперативке обновилась. Теперь ей стало многое понятно о природе Светы.
— Простой вопрос: что будет, если я убью Жоржа?
— Простой ответ, — хихикнула Мурашиха. — Будет прорыв. Да ещё и родовой магией тебя приголубит. А как очнёсси — если повезёт — тут тебя свои-то и повяжут.
— Это какие — «свои»? — нахмурился я.
Почему-то подумалось о Воинах Света.
— Дак, эти ваши, из дворца, — махнула рукой бабка. — Псы государевы. То мы с тобой, да вот она знаем, что с мальчишкой юсуповским неладно. А остальным — как объяснить, пошто ты его порешил? Меня они слушать не станут. Девка твоя — вовсе непонятно кто, хоть и светится.
— Ну, предположим, императора я смогу убедить…
— Это если будет, кого убеждать, — жёстко припечатала Мурашиха. — Прорыв-то жахнет — не абы какой. С такой силой ты ещё делов не имел. Так что я бы на твоём месте юсуповского мальчонку берегла. Пуще, чем цесаревича. Что один помрёт, что другой — всё одно, беде быть.
— Ты справишься с таким прорывом? — посмотрел я на Свету.
Та ответила жалобным взглядом.
— Не знаю, Костя. Пока мне вовсе кажется, что твой мир меня не принимает. Я чувствую себя всё хуже и хуже…
— Пора вам, — объявила вдруг Мурашиха и встала. — Спасибо, как говорится, что зашли. Не забываете старую.
Мы тоже поднялись. Свету повело в сторону, я её придержал. А потом с чувством сказал Мурашихе:
— Вот что за жизнь такая сволочная пошла? Юсупова охранять приходится!
— А вот такая она, жизнь, и есть, — развела Мурашиха руками. — Когда сам, своей головой живёшь. Есть такие, кто всё просто решает, да с плеча рубит. Но за таких другие думают. Такие вот, как мы с тобой. Которые понимают дальше своего носа. Езжай-езжай, а то совсем девчонку заморишь!
Причинно-следственной связи между отъездом и заморенной девчонкой я не увидел, но вопросов задавать не стал — надоело уже. Да и знал по опыту — бабка зря темнить не станет. Что сказала — я услышал. А чего не сказала — то, значит, мне и слышать ни к чему.
Мы со Светой дошли до машины, и тут я остановился в некотором изумлении. Вот уж не думал, что меня ещё способно удивить нечто, не имеющее никакого отношения к магии, Свету и Тьме.
Возле машины стояло с полдюжины местных пацанов-оборванцев. Один отчётливо выделялся среди них понурым видом и расквашенным носом. Что странно — при виде меня шпана не бросилась врассыпную.
Один, стриженный под горшок, рыжий и с россыпью веснушек на некрасивом лице выдвинулся вперёд. Смело, решительно объявил:
— Эта… Ты — того. Извиняй, ваше сиятельство. Это не мы. Это, значится, он.
Кто-то толкнул в плечо парнишку с разбитым носом. Тот что-то неразборчиво пробурчал, за что получил пинка под зад.
— Чего — он? — спросил я.
— Ну, вона, — кивнул рыжий на капот.
Я перевёл взгляд туда и увидел три зеркала. Два боковых, одно — из салона.
— Мы-то все в курсе, значит, что ты — свой, — продолжил рыжий. — А этот — дурак нездешний. Ну да мы с ним перетёрли по-своему, вон — всё вернул. Прикрутить только не успели, извиняйте. А как он из салона зеркало упёр — то мы сами не понимаем. Замки-то не вскрытые.
Оставив Свету стоять одну, я молча обошёл автомобиль сзади, открыл багажник. Все три зеркала лежали там. Такие же, как на капоте.
Я закрыл багажник, подошёл к пацану с разбитым носом.
— Ты где зеркала достал?
— Жить захочешь — не то достанешь, — буркнул тот. — Я — чё? Я просто рядом стоял! Поглядеть хотелось, чай тута не кажный день такие авто катаются. А эти набежали и давай лупить — ты, мол, зеркала свинтил! Вертай взад, а то ихнее сиятельство осерчают. Тогда, мол, никому в округе не поздоровится.
Я сунул руку в карман, достал пару монет и сунул пацану.
— Не обижайся, — хлопнул его по плечу. — Бывает, перестарались пацаны.
Сгрёб с капота зеркала, отдал ему же. Приказал:
— Верни туда, где взял.
Посмотрел на рыжего.
— Так то не ваши? — пробормотал парень, озадаченный случившимся.
— Не мои, — улыбнулся я. — Я пока без зеркал катаюсь, так задумано. А вы бы в другой раз сперва разбирались, а потом уж морды били.
Рыжий скорчил презрительную мину.
— Да кто ж так делает!
— Федот Комаров так делал. И погляди, где он сейчас.
Пацаны переглянулись. Имя Федота Комарова для них не было пустым звуком.
— Государю императору — ура! — рявкнул подкравшийся сзади Джонатан.
Рыжий аж подпрыгнул.
Я открыл пассажирскую дверь, помог Свете усесться. Кивнул пацанам на прощанье и сам сел за руль. Джонатан прошмыгнул на заднее сиденье. Провожаемые любопытными взглядами озадаченных пацанов, мы отъехали от места происшествия.
— Зачем эти мальчики принесли тебе зеркала? — спросила Света. — Неужели они тоже хотят меня убить? Странно… Я совсем не ощутила в них Тьмы.
— Не хотят. Просто у нас так принято — подносить зеркала в знак дружбы, верности и преданности.
Помолчав, Света пришла к следующему умозаключению:
— А ты, значит, отверг их дары…
— Наоборот. Оценил по достоинству и вернул. Так они и моё расположение получили, и в убыток не вошли. Тоже часть традиции.
— Как интересно, — вежливо улыбнулась Света. — А… А вот это что?
— Где? — не понял я.
Мы как раз объезжали лужу, и вокруг я не видел ровным счётом ничего, заслуживающего внимания.
— Оно. — Света ткнула пальцем в боковое стекло. — Оно… пахнет. Хорошо.
— Это? — Я скептическим взглядом окинул забегаловку за окном. На четыре столика, стоящих снаружи — двое посетителей, и те явно принесли самогон с собой. — Да ничего особенного. Закусочная.
— За-ку-соч-на-я, — повторила Света. — Хочу туда.
— Ну… Хорошо. Как скажешь.
Я приткнул автомобиль у края дороги, и мы вышли наружу. Свете уже не требовалось опираться на мою руку. Она как будто плыла вслед за запахом. Довольно тяжёлым, надо сказать — теста, жаренного в масле, — но аппетитным.
Запах остро напомнил мне промышленные кварталы родного мира. Большую часть своей жизни их обитатели питались дешевой синтетикой. Но время от времени, как правило в день зарплаты, могли себе позволить посетить закусочную. Вот примерно такую, как эта. Пахло возле этих заведений ровно так же.
Света обогнала меня и первой вошла в дверь. А когда я попытался войти следом, на моё плечо взлетел Джонатан и пронзительно крикнул.
— Чего тебе? — посмотрел я на фамильяра.
Джонатан повернул голову и уставился на что-то через дорогу. Я тоже посмотрел туда. На той стороне улицы, в первом этаже дома напротив, висела вывеска: «Рыба».
Всем своим видом Джонатан буквально кричал: «Ты обещал мне селёдку!»
— Ладно, — вздохнул я и сунул Джонатану купюру. — Иди. Сдачу принесёшь.
Джонатан молча сжал деньги клювом и, сорвавшись с места, перешёл в полёт. Над дорогой промелькнула белая стрела и, ударившись в окно рыбного магазина, как будто бы исчезла.
Я только головой покачал. Ну и пересудов завтра будет в Чёрном городе…
Войдя в закусочную, я понял, что пересудов будет даже больше, чем думал. Света замерла перед прилавком, изучая взглядом нехитрый ассортимент. Её, в свою очередь, буквально пожирали взглядами трое забулдыг и рыхлая тётка за прилавком.
— Ишь ты. Курсанточка, — услышал я голос одного из пьяниц. — А чегой-то босая? Эй, красавица! Неужто вам обувка не положена?
— Тише ты, дурья твоя башка! — просипел другой. — Жить надоело⁈ Она из императорской академии, неужто формы не видишь? Не вздумай ей слова сказать! Магией в землю закатает.
Света, к счастью, не обратила на забулдыг ни малейшего внимания. А когда подошёл я, все и вовсе онемели. Тут уже вдобавок к форме Императорской академии присутствовал молодой князь Барятинский, местная знаменитость.
— Ты всё-таки голодная? — спросил я Свету.
Она вытянула палец.
— Хочу это! И это! И… и вот это! Что с этим делают?
Когда она посмотрела на меня, у неё в глазах стояли слёзы.
— Сейчас научу, — успокоил я и посмотрел на тётку. — Суп у вас есть какой-нибудь?
— Бульон, — сказала та. — Куриный. — И, подумав, добавила: — Ваше святейшество.
— Давайте бульон. А потом посмотрим.
— Что такое бульон? — дёргала меня за руку Света. — Зачем нам бульон? Я хочу бульон?
— Хочешь, — заверил я.