11.
Дорога верхом показалась Выпь тяжелее и муторнее. К пешим переходам он был куда как привычен, а здесь смаялся. Ехали всю оставшуюся темноту, к светлому Пологу мышцы окаменели. Волосы под глухо-матовым шлемом взмокли, неприятно липли ко лбу. Щипало глаза.
Юга все оглядывался через плечо, а потом решился и повернул своего тахи с главной дороги. Особый пастуха, не спрашиваясь седока, последовал его примеру.
— Тяжко? — спросил облюдок с короткой усмешкой.
Шлема ему не досталось — на такую массу волос ни один рассчитан не был.
Только глаза прикрыли узкой плотной конструкцией из стекла, кожи и дерева.
Выпь глянул в ответ так, что Юга запрокинул голову и устало рассмеялся.
— В Провал полезешь? — хмуро спросил желтоглазый, чуя близость глубокой воды.
— Полез бы, да некогда. Нам еще через угодья нако проскочить суметь, а там уже и…. Корабелла эта поджидать должна.
— Ты встречался с нако?
— Ай, а по мне не видно?
— Не встречался, — заключил Выпь, разминая шею.
Юга невольно остановился взглядом на полосах ошейника. Попадались ему любители затянуть в веревки и цепи, в упряжь упрятать, да так и пользовать. Даже Юга, с его отчаянным умением, такие вещи не просто давались.
Но на его спутнике — нескладном, неладном — фильтры смотрелись… как едва дозволенное. Выпь перехватил взгляд, неверно истолковал и стянул ворот куртки.
Третий мысленно отвесил себе затрещину, обозвал бабой и торопливо спросил:
— А ты видел ее, что ли?
— Ага.
— Заметно, — не сдержался Юга.
О нако он был наслышан от частых гостей — сдавленным шепотком на ухо, злой сказкой на грядущее бессонье.
Цепь мертвой тяжестью, туго лежала на волосах, холодила спину, давила шею. Настроения это не улучшало. Для бодрости, для скорости разделили на двоих непрозрачный напиток из странной светлой банки, врученной тем же Гаером из той же сумки. Горький — почти до тошноты.
Немного отдохнули, сидя бок о бок и в обоюдно-спетом молчании наблюдая расцветающий, набирающий краски Полог.
Выпь одолевали дурные предчувствия. Почти как тогда, на черной улице Черного Городца. Накатывало волнами. Чередой. Страх. Неуверенность. Сомнения. Безнадежность. Снова страх. Но вслух делиться опасался: с Юга сталось бы жестко высмеять.
Осторожно посматривал. Третий явно тяготился свежей цепью в волосах, непривычным, неприличным ему, свободой любимому, украшению. Не жаловался, только морщился изредка. Зеленые бусы на открытой шее горели в такт глубокому огню на дне глаз.
— Не мерзнешь?
— Не твоя забота, — привычно огрызнулся Юга, но тут же, виновато вздохнув, извинительно толкнул в бок, — привычка, чтоб ее. А что, согреешь?
— Ага. Куртку могу дать.
— Ах, пастух, ты меня разочаровываешь…
Далеко, на краю видения, прошли спиценоги.
— Пора.
Выпь направился к своему тахи, но Юга опередил его одним прыжком:
— Ну, чего уставился? Моего возьми, я его укатал до серой смирности, теперь без интереса.
Выпь растерянно кивнул.
— Спасибо.
Облюдок лишь рассмеялся, седлая брыкливого, чужого скакуна.
Всего пути, по словам вердо, было меньше длины, если быстро и без лишних остановок. Ближе, к Городцам и станам, корабеллу Гаер не подводил, берег от любопытных глаз. И то сказать, едва ли чем правым промышлял, с такой-то внешностью и речами. Особых для разгона предусмотрительно накачали чем-то тонизирующим, те едва не звенели от силы и скорости.
Проносились мимо Провалов; уходили за спину стеклянные деревья, отягощенные зрелыми плодами цветного и прозрачного стекла; равнодушно не замечали путников пасущиеся, тяжелобокие кармины; раза два вдогон пускались пыльники, да отставали почти сразу же.
Юга про себя радовался сноровке Выпь в ориентировании на местности — пастух держал путь в голове, твердо представлял направление, точно знал место прибытия. Сам он, стыдно сказать, заблудился бы очень скоро и качественно.
Ближе к зенице ока тахи донесли всадников до охотничьих угодий нако. Остановились: уши забила тупая, пронзительная до боли тишина. Особая не терпела соперников.
— И как ты с ней свиделся в первый раз? — глухо кашлянув, поинтересовался облюдок.
— Случайно, — коротко ответствовал Выпь, привстал в жестком седле и окинул взглядом мерцающее под Пологом недвижное пространство.
Луг. «Лужок», как бесстрашно прозывали его оставшиеся в живых.
Помнится, когда Выпь вызволял любопытные овдо из плена не менее любопытной нако, луг был значительно меньше. Впрочем, совсем не обязательно, что перед ними та самая особая.
Нако была болезнью, гнилью, поражающей Провалы — из самой глубины. Особая просачивалась в исток, выходила наружу, по пути делая воду негодной для жизни, приспосабливая ее под себя. Выливалась и растекалась, затапливая ближайшие земли, затягивая кожу Хома Сиаль хрусткой, стеклянно-тонкой пленкой.
Ее нельзя было обойти.
С ней можно было сыграть.
— Сыграть? — удивился Юга. — Ай, или она девчонка сопливая?
— Она любит игры. И я бы не советовал тебе называть ее девчонкой.
— Когда ты такой серьезный, у меня все волосы дыбом, — фыркнул облюдок, спешиваясь.
Выпь промолчал.
Тахи пришлось вести в поводу, особые упирались, чуя опасность, но сущеглупые всадники упрямо тащили их за собой. Под ногами тихо похрустывала корочка земли.
Когда до блестящей пленки осталось несколько шагов, пастух знаком велел спутнику остановиться.
— Я говорю.
Юга нервно провел языком по острой кромке зубов, но кивнул. В порядке исключения говорить за себя он позволял исключительно Выпь.
Второй, ступая тихо и осторожно, приблизился вплотную к блестящей глади. Медленно опустился на корточки, разглядывая утопленное, застекленное отражение Полога. Коснулся пленки.
Спустя пять сорвавшихся с пальцев капель сплошное зеркало тихо плеснуло, разнимаясь вскрывшейся раной:
— Привет.
— Привет, — Выпь повернул голову.
И увидел нако.
Она смотрела из воды, выступив над поверхностью по пояс. Женское спелое тело, пышная грудь, белая кожа. Темные, слипшиеся, редкие волосы. Округлое лицо с мягкими, будто чуть подтаявшими чертами.
Как всегда, ее было трое.
Говорила одна, слушала вторая, смотрела третья.
Юга за его спиной — Выпь знал наверняка — подобрался, стискивая поводья замерших тахи.
— Ты пришел поиграть со мной? — голос был тонкий, совсем дитячий.
Страшный в контрасте с вылепленным телом.
— Ага.
— Как хорошо! — мокро хлопнула в ладоши, пожаловалась. — А то мои старые игрушки совсем сломались.
Старые игрушки. Те, кому не повезло.
— Во что бы ты хотел сыграть, Выпь?
Он не называл своего имени, но она его знала.
— В три ответа, — быстро откликнулся пастух.
Тройница задумалась, играя с недвижной водой, расчерчивая, разрезая ее странными узорами. Линии таяли не сразу — держались, бледно горя тухло-зеленым.
Та же застоявшаяся тишина; глубокое, тщательно контролируемое дыхание облюдка.
— Согласна. Но, Выпь, с тобой я уже играла. Теперь хочу с ним, — мокрая рука указывала на Юга. — Идет?
Выпь нахмурился, собираясь торговаться, но Третий в два шага оказался рядом
— Идет!
— Замечательно! Начнем.
И плеснула в ладоши.
Твердь под ногами Выпь зыбко просела, и, не успел он и мать помянуть, как с головой ушел под воду.
— Это первый вопрос, Юга, — нако улыбнулась, показывая тонкие, желтые иглы зубов. — Игра началась!
Юга моргнул. В широко раскрывшихся глазах удивление быстро поглотила здоровая злоба.
— Ну, хорошо, — глубоко вздохнул, — так, и кто у нас не хотел учиться плавать?
И прыгнул, головой вперед в недвижное нутро луга.
***
«Зачем тебе это? К чему тратить жизнь, вам все равно разойтись, за него ты не в ответе, да и он тебе никогда не откликнется. Что делаешь? Остановись…»
Он остановился — путь делила прозрачная, словно стекло, крепкая преграда. Облюдок толкнул ее руками, царапнул, ударил, разбивая костяшки. Вода смягчала движения, делала сонными и тягучими…
«Ты же всегда сам по себе был, так почему вдруг меняешься?»
Юга мотнул головой, стягивая цепь и дозволяя волосам расплыться чернильным маревом.
«Жалеть будешь…»
Стекло треснуло.
***
Изнутри луг был прозрачен и холоден, до зубной ломоты. Выпь чудом не захлебнулся в первый же момент, и пытался выбраться, выкарабкаться на поверхность. Вода держала в мягких тисках, ноги стреноживала длинная, тянущаяся с глубины трава.
Кажется, это было первое дно. Выпь не знал и не желал знать, сколько их всего.
Рядом — руку протянуть — застыл мужчина, Выпь ясно видел его запрокинутое лицо, рот, искривленный судорогой последнего крика. Он не двигался и не жил уже очень, очень давно. Сломанная игрушка. Одна из сотен, плотно стоящих плечо в плечо на выставочной доске дна луга.
Выпь зарычал, и луг отступил, и трава освободила колени. Выпь сильно рванулся наверх, к бледному свету.
Замершие по соседству игрушки распахнули глаза и схватили живого.
Потянули к себе вниз, вниз, сначала за ноги, потом за руки, плечи, потеснились, давая свободное место, улыбаясь пустыми лицами. Второй сопротивлялся отчаянно, чувствуя, как обжигает горло ошейник, немеют мышцы, рвутся без воздуха легкие.
«Почему ты противишься? Зачем не хочешь остаться? Посмотри, как здесь хорошо и спокойно, мы все равны, мы одна семья. Что ждет тебя там, кроме долгого несчастливого пути и трудной смерти? Там тебя боятся, там проклянут твое имя, а здесь окружат любовью, напоят счастьем…»
Нет!
Выпь рванулся отчаянно, не телом скорее, разумом, судорожно вытянул над головой руки — и запястья крепко обхватили чужие пальцы.
Он едва не выдернул ему плечи.
Они вынырнули, задыхаясь, цепляясь друг за друга:
— Я держу тебя, держу, не бейся!
Выпь не паниковал, просто чувствовал, знал под собой массу луга и тварей на первом дне.
Черные волосы пронзали воду, отсекая их от присутствия обитателей луга.
— Как думаешь, ответил я на ее вопрос? — Юга улыбался разбитым ртом.
Неужели локтем задел?
— Ответ верный, облюдок, — сказала нако, показываясь из воды так близко, что Выпь едва не потонул вторично.
В тот же момент пустоту под ногами сместила твердая плоть суши.
Маленькая награда.
Выпь заставил себя разжать пальцы, отступить от Третьего. Вода, бликуя, до слез резала глаза.
— Ну, — сказал Юга, утираясь, — и какой будет следующий вопрос?
— Как звали твоего первого, облюдок?
У Юга резче обозначились скулы.
— Ррат, — сказал, как плюнул, — и на закуску?
— Ты жалеешь?
— Нет. Ни о чем. Никого. Никогда.
Нако вздохнула разочарованно — по лугу пробежала рябь.
— Это была хорошая игра. Ты можешь идти. А он останется. Мне понравился его смешной страх.
— Вот уж нет, мокрая дрянь, — сощурился Юга, выпрямляясь и стискивая кулаки, — ты отпустишь нас обоих.
— Нет. Только одного, — нако алчно подалась вперед, легла мягкой грудью на сушу.
Выпь невольно попятился. Юга ухватил его за руку, не давая оступиться.
Взглянули друг на друга. Бывший мастер дрессуры опустил рыжеватые ресницы, мимолетно коснулся фильтров.
— Он хороший человек. Он мой.
— Он — Второй, тупая, жадная, недалекая сука, — с каким-то мстительным торжеством, с расстановкой протянул Юга, — счастливо тебе подавиться.
И закрыл уши, опускаясь на колени. Сжался в комок.
Гаер говорил: «Старайтесь не пользоваться способностями. Первые их могут почуять, заметить — и тогда ни на какую корабеллу вам в жизни не поспеть, ни на каком Хоме не затаиться».
Если только не случится острой необходимости…
Песня раскатилась над лугом, взъерошила водяную шкуру, раскалывающим камнем ушла на дно. Нако отшатнулась, распахивая единственную пару глаз. Вслед за ней попятился и луг, сжимаясь, оголяя порченую землю.
Особая завизжала, замотала головой, силясь вытряхнуть из нее властный, выворачивающий голос.
— Уходите! Прочь!
Махнула рукой, окатывая колючими брызгами — и все пропало.
Кругом стояла сушь. Шумел ветер, тонко звенела трава. Рядом нетерпеливо грелись тахи.
Юга поднялся с колен. Лениво, тылом ладони утер кровь из-под носа.
— Ай, ну не дура ли? Чего стоило сразу отпустить? Баба глупая, а не особая…
***
Зарядил дождь. Словно мало случилось воды, словно в отместку. Ехать дальше сделалось невозможно — на расстоянии в вытянутую руку уже ничего нельзя было разглядеть.
От холода потряхивало.
Юга задержал тахи, стукнул в забрало шлема:
— Тут лес шиферный рядом. Переждем?
Выпь тяжело кивнул. Хотя не больно-то облюдок спрашивал.
В шиферном лесу под широкими волнистыми листьями спала сухая темнота. Далеко решили не углубляться, загнали тахи вплотную к стволу, сами пристроились рядом. Стена дождя отсекала от мира, было холодно и противно.
— Огня бы, — протянул Выпь.
Юга кивнул, чихнул ему в плечо.
— И пожрать, — сказал глухо, — мне после заплывов всегда есть хочется, тебе нет?
Выпь задумчиво потрогал насквозь промокшие черные волосы. Его верная, но напитавшаяся водой куртка на утепление тоже не годилась.
— Эй, куда собрался?
— Огонь найду.
— Спятил? — Юга приподнялся. — Это шиферный лес!
— Ага. Жди здесь. Я скоро.
В лесу этом было удобно прятаться от дождя и совсем неприлично оставаться на тьму. Его уделом была пустота, его обитателями — существа, вовсе странные даже привычному к произведениям Сиаль человеку.
И огонь рос здесь не пышно, в пол силы.
Выпь нашел одинокую ветку не сразу, пришлось изрядно пройтись. По пути наткнулся на бутылочное дерево, из паданцев выбрал крупный, стеклянный плод. Как раз огонь посадить. Заблудиться не боялся. Смешной страх, то ли дело незнамая глубина Провалов.
Огонь ему попался матерый, злой, стрекучий. Дождь его присмирил, однако руки все равно искусало. Когда пламя удалось загнать в бутылку, сзади с уважением протянули:
— Ловкий вы, дяденька.
Выпь обернулся, едва не упустив ценную добычу.
На него без страха таращился мелкий пацан, хорошо обутый и одетый. Из-под капюшона выбивалась челка, в светлых глазах отражался напряженный, грязный как затопленный весенний Провал, небритый бродяга. Выпь вздохнул, подумав, что леса не иначе как столковались и теперь азартно, наперегонки подкидывают ему детей.
— И тебе привет. Что один гуляешь?
— Батя за огнем послал, — мальчишка пожался, не сводя глаз с запертого в стекле огня.
— Одного? — удивился Выпь.
— Дак а что дивного? — важно развернул плечи. — Не маленький, чай.
— Далеко дом?
— А вам на что?
— Проводить могу.
— Э, нет, — пацан закрутил головой, — я уж сам как-нибудь.
— Незнакомцев батя не учил стороной обходить?
Паренек фыркнул.
— Вас, что ли, бояться? Я этот лес вдоль и поперек знаю, каждое деревце, это вы в нем чужак.
Выпь сдержанно улыбнулся. Мальчишка прищурился:
— А что это у вас с шеей?
Выпь свободной рукой прикрыл фильтры.
— Так, глупость.
— А. Ну, ладно, пошел я тогда. Если заблудитесь — кричите, я вас выведу.
— Ага, — растерялся Выпь.
Пацаненок деловито кивнул и отправился себе дальше. Выпь, вздохнув, окликнул его в спину:
— Эй! Хочешь, огонь отдам?
Мальчик развернулся, недоверчиво склонил голову.
— За что это?
— Да за просто так. Бери, что тебе по лесу шастать одному. Я себе другой сыщу.
Случайный встречный вернулся. Выпь протянул зажатый в стекле гневливый огонь.
Паренек осторожно потрогал теплую бутылку, шмыгнул носом и с сожалением отвернулся:
— Не-а, спасибочки. Тут огонь редко водится, вы его первый нашли. Значит, ваш.
— Ерунда. Забирай.
Тот упрямо замотал башкой так, что свалился блестящий капюшон.
— Ладно, — сдался Выпь, — тогда пошли, вместе тебе ветку отыщем.
— Ну, пошли… — великодушно-нехотя согласился паренек.
Лес, как заметил Выпь, был относительно спокойным и чистым. За одним исключением.
— У вас здесь мишура завелась, — заметил мимоходом.
— Где? А, да, батя тоже сетовал.
Сама по себе липучая, блестящая как нити слюны, мишура не была опасна. Беда в том, что ее присутствие упреждало о наличии куда более опасных особых.
Например…
— Держи, — Выпь всучил в руки обернувшегося паренька огонь, сам выступил вперед, уводя спутника за спину.
В дождь зрение обманывало особенно охотно. Но не теперь. Выпь готов был клясться, что смутный, гадкий силуэт ему не привиделся.
— Да что там? — мальчик высунулся, но пастух затолкал его обратно.
— Тихо.
Мальчишка притих — видимо, тоже уловил тонко разлитое чувство опасности. Выпь застыл, глядя перед собой. Потянул из-за пояса нож.
Ливень проредился, словно давая возможность увидеть и оценить высокую, размытую, прозрачно-серую особую. В следующий миг видение исчезло, а Выпь едва успел прикрыть лицо — наотмашь хлестнуло плеткой жгучего, ледяного дождя.
Не ее он ждал.
— Это Джувия! — успел крикнуть мальчишке, прежде чем его опрокинуло на спину и потащило — ногами вперед.
Особая, созданная дождем, от своих собратьев отличалась незабываемым качеством — ее нельзя было победить.
Только переждать.
К людям она была исключительно недоброжелательна, попавшегося ей на пути забивала плетью или топила. В Джувию знающие люди из Домов и носу не казали.
Выпь успел смутно порадоваться, что она наткнулась на него, а не на Юга.
Отплевываясь, сел. Его плотным, серостенным колодцем окружил дождь.
— Эй, Джувия! — зычно крикнул, сбивая внимание на себя. — Что же так неласково? Или огня тебе не хватает?
Дождь вскипел. Оскалился пеной, клыкастыми пастями, мокро лязгнул, хватая за куртку — Выпь едва поспел откатиться, выдраться из зубов. Отхватил плетью в спину, не удержался, хлопнулся на колени, ладонями зарываясь в жидкую грязь.
Развернулся, разваливая ножом собравшееся из струй рыло.
— А дальше? Или совсем силенок не нажила?
Подхватился, рванул, уводя обозленную Джувию за собой, дальше от мальчишки.
Не может дождь идти вечно.
Авось, свезет пережить-переждать.
Хотя бы одному из них.
Едва поспел остановиться, чудом не влетев в ловчую яму, полную глубокой, аж с бурунами, воды. Невольно содрогнулся, отступая. Хватит, он уже тонул.
Свистнуло, цепануло плечо, приложило затылком в землю. Джувия навалилась, села на грудь, зажала рот мокрой ладонью — до захлеба.
Попробовал сбросить — руки прошли особую насквозь, нож не взял. Вода забивала горло, нос, Выпь судорожно извивался, отчаянно пытаясь избавиться от непререкаемой смерти.
Джувия вздрогнула, зашипела и распалась брызгами.
Выпь торопливо обернулся на четвереньки, выташнивая тяжелую воду.
Бледный мальчишка, тяжело дыша, крепко сжимал яростно горящую ветку. Бутылку он расколотил о ствол ближайшего дерева, изрядно при этом порезавшись. Капюшон слетел, вода облизывала потемневшие волосы, на впалых щеках лихорадочно горел румянец.
— Скорее! Я знаю, где можно укрыться!
Глупо было ждать, что одинокое пламя выдержит против целого ливня. Но — Джувия боялась. Выпь бежал за пареньком, отгоняя особую упрямо полыхающей веткой, а та кружила вокруг, пробовала дотянуться плетью, расставляла ловушки, обрушивалась сверху…Они успели.
Паренек за руку втащил спутника в сухое, полое нутро дерева, затянул за ними дверь. Ветка медленно умирала, отдавая последний свет.
Ливень яростно стучался снаружи, царапал полый ствол.
— Фух. Вот так случай, батя меня прибьет.
— Не прибьет. — Успокоил мальчишку охрипший Выпь. — Спасибо тебе.
— Шутишь? Без тебя она меня бы на месте притопила, кто ж знал, что сама заявится.
Вздохнул. Прижался, часто смаргивая.
Выпь молчал. К счастью для всех живых, Джувия не была долгой. Он очень надеялся, что она не успеет добраться до Юга.
***
Джувия ушла, оставив за собой шлейф обычного дождя. После блуждания по лесу, отыскали еще один огонь, надежно спрятавшийся в дереве. Засадили его в новую бутылку.
— Пойдем, — Выпь взял мальчишку за плечо, — провожу.
Жил паренек, как оказалось, в самом лесу. Дом его был огорожен высокой градой, а сам целиком сработан из дерева.
Выпь остановился.
— Твой отец Бездомный?
— И что с того? — заранее ощетинился мальчик.
Выпь безмолвно покачал головой. Бездомных не подпускал к себе ни один тровант, судьба им была положена одиночкой мыкаться, без крыши, без пристанища. А у этого, поди ты, и семья была…
— И за огнем он тебя в Джувию не посылал, так?
Маленький провожатый вздохнул. Шмыгнул носом.
— Ага, без спросу я со двора утек. Сестренка застыла сильно, а огонь вышел весь, как назло. Я не знал про Джувию, честно.
— Ищут тебя, — прислушался Выпь.
Паренек кивнул, поднял на соучастника глаза.
— Ты же про нас не расскажешь?
— Нет, — успокоил его Выпь. — Ступай теперь. Мамка твоя испереживалась, наверное.
Мальчишка кивнул, по-взрослому пожал ему руку и припустил к дому. Уже у ворот оглянулся, тесно прижимая к груди заветную стекляшку с огнем. Выпь поднял ладонь, прощаясь.
Развернулся и пошел обратно.
У него тоже было, к кому возвращаться.
Его тоже ждали.
***
Юга танцевал.
Он знал несколько действительно безотказных способов согреться, но так случилось, что из всего многообразия ему осталось только это.
Привычные упражнения, всегда его успокаивающие, очищающие голову от липких, навязчивых мыслей, несуразных идей. И если настроиться, то можно разобрать ритм и музыку в дожде. Не так пусто и бессмысленно, можно даже новый танец собрать…
Выпь вернулся, когда Третий успел прогреться до костей.
— Огня нет, — сказал вместо приветствия.
И выглядел при этом так, словно его только-только скинули с пыточного стола — как отработанный материал.
— Ай, где тебя так угораздило?!
— На Джувию налетел, — нехотя отозвался Выпь, пытаясь уклониться от Юга.
Тот цепко ухватил за подбородок, раздувая ноздри, изучил дождевые порезы. Сказал с чувством, скалясь:
— Вот падаль!
— Брось. Заживет.
— Ага, а вот ей не жить, коли встречу!
— Ты полегче. Она пока рядом бродит.
— Да пусть хоть над головой сидит, еще я от Джувии не бегал!
— Я — бегал, — весомо нахмурился Выпь, отводя его руку. — И поверь, мне просто повезло вернуться.
Юга недовольно фыркнул. Безнадежно помотал растрепанной головой, обдав пастуха веером брызг.
— Лут с тобой. Жмись плотнее, будем греться по старинке. Я горячий, меня за глаза на двоих хватит.
«Старинка», как выяснил Выпь, была совсем простой — его куртку разделили на двоих и грелись, пережидая тягучий стеклянный дождь, честно и тесно прижимаясь друг к другу.