6.
Юга молча перестелил постель — вывернул наизнанку простынь, перед этим тщательно ее вытряхнув в окно, заплел косу, спустился вниз, оставил хозяйке заявку на побудку.
Когда вернулся, сразу же лег и заснул.
Выпь, к счастью своему не дождавшийся от него продолжения, рассудил, что Серебрянка в нынешнем своем обличье вряд ли будет спать в кровати. Успокоив несговорчивую совесть, устроился там же. Окна дом затянул, так что свет не мешал.
Заснул, против ожидания, быстро, даже не пришлось пересчитывать овдо.
И проснулся очень скоро. Сам не понял, почему.
Юга лежал на спине, одну руку заведя за голову, второй беспокойно перебирая зеленые бусины. Таращился в потолок.
Глаза его поглощали малейший свет, и пожирали, и не выпускали обратно.
— Ты чего? — хрипло прошептал Выпь.
— Ничего. Спи.
— Ага, — пастух обернулся на спину, со вздохом сказал, — тебя что-то тревожит.
— С чего взял?
— Ты, когда плохо тебе или волнуешься, бусы перебираешь.
— Ха, внимательный какой.
— Я пастух, — Выпь пожал плечами, — мне за овдо следить надлежит. А знаешь, сколько их и какие они все разные?
Юга промолчал, словно говорить ему было тяжело.
— Выпь, я кое-что сказать тебе должен.
— Ага.
— Стана больше нет.
Пастух не ответил, и облюдок продолжил:
— В общем, так дело было…
***
…Когда его, и без того злого и взведенного, со спины прегрубо взяли за плечо, первым побуждением было высвободиться. И закатить невеже с локтя. Юга рванулся.
— Опять сбежать навостришься — руки соберу, — строго предупредили в затылок. — Или сразу шею сломаю, с правой стороны да на левую, а людям скажу, что так оно и было.
— Ты здесь что позабыл?! — безосечно признал вердо Юга.
Да полно, вердо ли?
Заступая на службу, они лишались семьи и имени. Оставалось лишь звание. Призвание.
Вердо.
А у этого — гляди — и имечко имелось, и маркировщиком промышлял, в обход своих же. Юга разглядел, что был рыжий в форме стража Городца, да непростой, а с какими-то наляпками на плечах и руках.
— Службишку я тут справляю. — Пояснил Гаер, не торопясь ослаблять хватку. Шарил взглядом по его лицу, по телу. — А вот у тебя явно ни прописки, ни работы, один регном сомнительный, так что даже не думай рыпаться. На учет не встал, поди?
— И что тебе в становье не сиделось? — в ответ огрызнулся Юга. — Там в Гостевом Доме такие ляли скучали.
Хватка ослабла. Гаер замешкался:
— Или не знаешь?
— Чего не знаю? Все я знаю.
— А нет больше вашего становья, кончилось.
Юга обернулся, встал лицом к лицу, требовательно сощурился:
— Ну?
— Провал открылся, — пояснил Гаер, не отводя глаз от черных бессветных, бессовестных омутов, — в один миг все туда рухнуло, ничего, никого не осталось. Мы с моими ребятками искали-поискали, хоть кого-то выловить думали… Как в трубу смыло. В общем, только овдо и спаслись — улей проломили и поминай как звали.
— Когда это случилось?
Вокруг были люди — много людей, за них цеплялись любопытными взглядами, и тут же отворачивались.
На главу вердо пялиться было интересно, но небезопасно.
Гаер вздохнул, поскреб висок.
— В то веко, когда ты ушел, я себя плохо помню. — Признался с трудом, будто в ущерб собственной гордости. — Как тазом накрыло. Кликнул манк… своим, короче, в погоню бросился, вроде нагнал, да на какого-то особого налетели. Тахи будто рехнулись, даже мне не по себе сделалось. Обратно направились, с полдороги завернул — обидно стало. Прозаром только вертанулись, а становье ваше уже того, того-этого.
Юга опустил ресницы, стараясь не выказать слабости и горя. Гаер тронул за плечо, без привычной властной жесткости, скорее сочувствующе.
— Ты сам-то как, жопу прижал где?
— За меня не волнуйся.
— Работу ищешь? Не вскидывайся, я тоже когда-то в Городец впервые приехал. Тяжко же по первости, особенно когда ни знакомых, ни друзей.
Юга промолчал, собираясь с мыслями. Странным образом балабольство рыжего, простые его расспросы мешали сосредоточиться на осознании горя.
— Дом нашли, с хозяйкой хорошей. Что до службы, то был я в нескольких местах, не по вкусу.
— Еще перебираешь, — хмыкнул Гаер. Вздохнул, осторожно коснулся черных прядей, — дивные у тебя волосы, ни у кого таких не видел.
— Волосожор тоже так считал, — показал зубы Юга.
— С особым дорога свела, не? Пойдем, по пути расскажешь, как выпутался.
— Куда? — подобрался Юга, готовый сорваться на бег.
— К людям хорошим. Не упирайся, им работники нужны. Как раз твоего склада, да по моей рекомендации, рыбок наешься…
— И какая тебе в том корысть? Сказал же, что с тобой не пойду.
— Да понял я. Считай, долг отдаю.
— Какой это?
— Кабы ты от меня не хизнул, я следом бы не кинулся. Сгинул бы вместе со всеми. Так-то.
— Не прибедняйся, — поморщился Юга, про себя подумав, что если бы вердо не заявился тогда по его тело…
Стиснул зубы до боли в скулах, гоня печаль с лица — кому нужны работники, у которых рот углами вниз и нос опухший?
Гаер, к счастью, разговорами не донимал. Посвистывал, уверенно шагал по запутанным улицам Городца. Юга спохватился и постарался запомнить дорогу. Мало ли как сложится, вдруг придется одному выбираться.
Вердо-маркировщик уверенно вышивал арками и тесными проулками, ничуть не смущался тени мертвых Домов и массивных тел живых. Юга все пытался представить себе, каково одному Дому терпеть в себе несколько хозяев сразу.
Видать, с детства им эту привычку прививали.
Район, куда привел его страж Городца, был обособлен невиданной градой — высокой (в четыре человеческих роста) и тонкой (в три человеческих же пальца), насквозь ажурной, сплетенной из…
Названия этой травы Юга не ведал — какая-то промесь стеклянной и чугунной, очень красивая и на диво крепкая. Вердо града узнала, расплелась, пропуская.
— Теперь заперто, темнотой всегда открыто. А пока — тишь да гладь, хоть с детьми гуляй… Нам туда, к зеленому огню. Знаешь символику?
— Красный — женщины, синий — мужчины, зеленый — и те, и другие, чего здесь мудреного, — суховато откликнулся Юга, осматриваясь.
Район, не в пример основной массе Городца, был чисто убран, ярко окрашен и обильно сдобрен каменными и стеклянными украшениями. Дома стояли слепые, с закрытыми окнами и дверьми, охраняя сон постояльцев. В воздухе таял странный томный запах — от него кружилась голова и чесалось небо.
— А вот и наш Дом. Как тебе?
— Красивый, — искренне похвалил садовник тровантов, разглядывая взрослый, прекрасно сложенный Дом.
Три жилья, плюс явно живое помещение под покатой крышей, блестящие, здоровые, красивые камни. Строение мягко лоснилось в рассеянном свете Полога, по шкуре перекатывались световые волны, от светло-зеленого до глухого, почти черного. За Домом явно не ленились ухаживать.
Юга кольнуло ревнивое любопытство — смог бы он сам вырастить из маленького трованта такого же красавца? Разглядеть в темном — а окраску они приобретали с возрастом — малыше будущее, способность превратиться в жилой или Гостиный Дом?
У одного из подопечных, которых он наблюдал в стане, был очевидный задаток прорасти в Дом Зрелищ. Никому не нужная редкость.
— …один из лучших, — завершил хвалебную речь вердо, которую Юга пропустил мимо ушей, — Вложились они здорово, ну, да и окупится сторицей. Айда, с хозяйкой познакомлю…
***
— …так и вышло вот, — закончил Юга.
Перевел дыхание. Облизал пересохшие губы.
Странное дело, сделалось будто бы легче.
— Мне жаль, — Выпь смотрел на него, а Юга не мог заставить себя глянуть в ответ.
Криво усмехнулся.
— Мне, не поверишь, тоже. Дурно мы со старухой моей ладили, ай, дурно! Сколько раз желал я ей провалиться, и подумай, сбылось!
— Здесь нет твоей вины.
— А здесь почему-то есть, — коснулся груди, — я как думал — уйду прочь, как только случай подвернется, тянул да оттягивал, я с ней даже не попрощался, не примирился. А теперь точно все, и возвращаться…
— Некуда.
— Не к кому.
Замолчали.
Юга вовсе отвернулся, сдерживая дыхание.
Выпь думал о детях, оставшихся в становье. О мужчинах и женщинах.
Не зная, что сказать, что сделать, протянул руку — заробел, смелости достало только волосы чужие погладить.
— Ты кем устроился хоть, а, пастух? — незнакомым, хрипловатым голосом внезапно заинтересовался Юга.
Выпь понял, откликнулся с преувеличенной бодростью:
— Работником на пристани. Груз принимать. Груз снаряжать. Канаты починять. Кабестан толкать…
— Славно. Только с голосом твоим делать что-то надо, скрипишь, как старый дед. Завтра на рынок сходим, я отвар один знаю…
— Не в этом дело.
— А вдруг? Сложно тебе, что ли?
— Хорошо, — вздохнул Выпь, — сходим. Если силы будут.
— Будут, пастух. А теперь заткнись, я спать хочу — чую, скоро не доведется, — не глядя, протянул руку, намереваясь перебросить косу, ухватился пальцами за ладонь Выпь, спокойно лежащую на волосах.
Пастух быстро отстранился.
Глупо улыбнулся.
— Ай, только не говори ничего, — фыркнул Юга, торопливо отворачиваясь.
***
Следующие несколько очей оказались забиты работой, работой, работой. Тиа Плюм-Бум, так любезно принявшей юного облюдка в свой Дом, на оценку способностей новенького понадобилась не более пары рабочих век.
Мальчик оказался сметлив и талантлив, с врожденным вкусом к блядству и танцам и, что встречалось реже, с чувством красоты движения.
Ребята приняли его. Юга смог поставить себя, не разбив ни одного личика. Перезнакомился с мальчиками, девочками, слугами и охраной, с самим Домом — и Плюм-Бум с чистой совестью могла сказать, что ее добрый друг вердо не врал, утверждая, что она не пожалеет.
Пожалуй, единственное, о чем она жалела — что не завела Юга раньше. Ему не было равных, в танцах его было что-то нерассказуемое, что-то — нечеловеческое.
Ставить его в труппу было так же странно и глупо, как прятать дикий лесной огонь среди вручную сработанных, малосильных светцов. Он был иной породы. Иной природы.
Даже Касьян — охране глава — даже сама тиа глаз отвести не могли. А уж они-то насмотрелись на всяких.
Тиа Плюм-Бум была крепкой, сильной женщиной в самом расцвете сил и плоти. Стриглась коротко, по-мужичьи, дня не мыслила без физической работы, большой охотницей была до борьбы и хищного носоломного боя, а на руках могла с самим Касьяном потягаться. Слабостей не имела, кроме пива и неких хрустящих «чипсов», которые подгонял ей Гаер. За свою насыщенную жизнь сводня много особей перевидала, и на Юга сперва сомневалась: красивый парень, бесспорно, но уж больно гордый да себе на уме, с червоточиной. Такой в горячке и прибить клиента мог, и покалечить.
Но, уважая вердо, решила испытать чернявого облюдка.
Не прогадала. Новый мальчик пользовался спросом. Как со стороны тиа, так и со стороны тио.
Через несколько смен хозяйка вызвала его к себе и предложила занять комнату наверху — второе жилье отводилось под спальни для работников Дома.
Облюдок отказался, изрядно удивив. Тиа прекратила кулачное избиение безликого чучела «Антона Отчаянного», исторически занимающего левый угол комнаты, вздернула подбритую бровь:
— Но почему, малыш? Ты паренек толковый, счет дарцам знаешь, так зачем платить Гостиному Дому, если можно свободно здесь устроиться? И на дорогу не тратиться, и тренироваться сможешь.
— Тиа Плюм-Бум, спасибо за предложение, но принять его пока не могу.
Женщина хмыкнула. Вытерла лоб, насмешливо бросила:
— Неужели есть что-то, чего ты не можешь?
Юга шутки-подначки не принял, серьезно объяснил:
— Я снимаю комнату с одним знакомым. Расходы мы делим пополам, и боюсь, один он не вытянет.
— Да ты заботливый малый, вот уж чего не ожидала от черненькой сучки вроде тебя! — умилилась Плюм-Бум. — Ладно. Этот твой «один знакомый» и впрямь просто знакомый или у него полный доступ?
— Просто знакомый, — твердо отрезал Юга, — он туповатый, неотесанный, но хороший парень.
— Кем промышляет?
— На пристани.
— Очень по-мужски, — оценила Плюм-Бум, прицельно убивая чучелко в пах, — если уж на то пошло-поехало, то я могла бы устроить его на полставки охранником и разрешить жить с тобой. У нас как раз по штату недобор выходит, Касьян жалился давеча…
— Нет, — решительно отверг необыкновенно щедрое предложение Юга.
— «Нет» еще раз?
— У нас договор. — Не сморгнув, соврал Юга. — Он не должен видеть меня за работой.
— Ты же сказал, что он «просто знакомый»? Какое дело ему, как и какими местами ты себе бусы добываешь?
— Я не хочу, чтобы он видел, — упрямо повторил Юга.
— Или стыдишься? — сощурила правый глаз тиа.
— Я не…
— В общем, мой тебе совет, красавчик. — Женщина уперла кулаки в крутые бока, сдула с носа мокрую челку. — Спроси своего знакомого, хочет ли он приобрести новые навыки, завести приятные знакомства, получить неплохое вознаграждение, бесплатное жилье плюс харч, — последовательно загнула толстые сильные пальцы, погрозила кулаком. — Отчего-то мне кажется, что любой на его месте был бы заинтересован. Ах да, не забудь упомянуть, что у нас лучшие девушки в Городце. Про парней, думаю, он и сам знает, так, детка?
Юга помолчал. Он уже жалел, что имел глупость проговориться. Теперь тиа от него не отцепится, сводню разбирало женское любопытство.
— Хорошо. Я понял вас, тиа.
— Ну и славно. А теперь двигай работать.
***
Поразмыслив хорошенько, Юга все же решил спросить пастуха — ну как действительно согласится.
Отчасти себе в досаду поступал. Стеснительно ему было, неловко, что Выпь его «таким» будет видеть. Раздетым, украшенным, с жирно подведенными глазами. Верхом на коленях у какого-нибудь толстеющего купца, примерного семейного подкаблучника. Семейных Юга вообще любил, они были постоянными клиентами, платили щедро и смешно жаловались на заевших молодость супругов и капризных-неблагодарных деток.
Ни перед кем Юга не отчитывался, а тут вдруг не все равно стало, что скажет-подумает Выпь. Да посрать, озлобленно решил измученный сомнениями подменыш.
Отловил желтоглазого и сухо, быстро изложил предложение тиа Плюм-Бум.
Пастух поскреб лохматый затылок. У Юга замерло сердце.
— И что мне там охранять-то предлагается?
— Не что, а кого. Нас. Шлюх, то есть. Гостей буйных из Дома взашей прогонять, свары разнимать, ну и для форсу у стеночки красоваться.
— Ага. Ну, дело не больно хлопотным кажется. Вот только ты как на это смотришь?
— Ай, а что я?! — притворно изумился Юга.
— Мне казалось, тебе мое присутствие в тягость будет, — спокойно растолковал Выпь.
Юга фыркнул, дернул плечами. Непроизвольно коснулся бус.
— Да мне ровно плевать на твое присутствие-отсутствие, главное, работать не мешай.
— Хорошо, — решился Выпь.
Про себя рассудил, что будет продолжать трудиться на пристани, а темнотой займется охраной Веселого Дома.
Благо, работа сменная, а лишними дарцы не бывают.
На билет за Море копить и копить.
— Я передам тиа твое бесценное согласие, — снасмешничал облюдок, унимая поднявшуюся досаду.
Тиа оказалась права, от такого предложения не сыскалось бы глупцов отказаться. А Выпь, как понял и признал Юга, при всех своих недостатках глупцом совсем не был.
Серебрянка в новой, не сношенной еще шкуре, на глаза ему почти не попадалась. Изредка, полным прозаром, когда Юга только возвращался, вливалась в комнату через окно, тихо урчала — вроде как приветствовала, терлась о ноги. Будучи в расположении, Юга играл с ней, хватал за бока, опрокидывая, чесал лапы и поджарое брюхо. В усталости — невнимательно хлопал по сильной тонкой шее, да без лишних ласк уходил спать.
Зато Выпь Серебрянка навещала куда чаще. В порту работы было много, на всех хватало. Канатные дороги, многоярусные системы, уходили от причалов к другому берегу, скрывались в тумане Сухого Моря. Шумели, работая без перебоя, гигантские катушки, рабочие принимали и отпускали груз. Серебрянка, как завороженная, глядела вниз, в бездонную пустую яму, заполненного клубами мреющего дыма.
Перед людьми не крутилась, сидела в тени складов. В короткие моменты отдыха Выпь, если не получал наказ от старшего или не разговаривал с другими работниками, высвистывал Серебрянку. Гладил шкуру, чесал за ушами. За пару длин она как-то потемнела, похудела. Парень сначала все норовил ее подкормить, но Серебрянка вежливо отворачивала морду. Сама пропитание находила.
— И во что дальше обратишься, а? — спрашивал Выпь.
Серебрянка лишь прикрывала тонкими веками ярко-синие глаза.
Она сама бы не отказалась узнать.
Страдать старалась про себя — у ее спутников и без того забот было преизрядно.
Очень туго, очень плохо шло взаимодействие с этим Хомом — чрезвычайно глухим, не отзывчивым, диким. Его звали Сиаль, и это был как раз тот случай, когда имя определяло создание. Едва выбравшись на поверхность, Серебрянка тут же угодила в сладкую ловушку, и погибла бы наверняка, не приди на помощь пастух овдо. А ведь она его не звала, не чувствовала даже!
Ей надо было спешить. Ну, кто знал, что с ними увяжется длиннокосый, с яркими темными глазами?
Знала, что играла нечестно, настоящую силу можно было получить, лишь самостоятельно преодолевая препятствия, своей волей, без посторонней помощи. Но — постоянные изменения, ломающие тело, но — чужой, враждебный мир… Без этих двоих она бы не ушла дальше Самантовой рощи.
В Черном Городце удалось затеряться. В толпе людей, Домов, тахи и огня ее запах — запах мягкотелой нимфы — не разобрали бы хищники.
Серебрянка жадно заглядывала в Море. Ломала глаза о Полог, подвесной потолок Хома. Как бы ни хотелось ей сорваться, понимала — рано. Всего лишь юница, до взрослой, сильной особи ей развиваться и развиваться.
Хуже всего было то, что она совершенно не представляла, как именно будет протекать взросление и безусловно болезненная трансформация. Индивидуальный онтогенез, проклятое наследие. Ее кидало из формы в форму, и каждый раз она надеялась, что это все, финал, и каждый раз понимала — нет, только этап.
Иногда ей странно мечталось навсегда остаться в форме человека — как эти, кто окружал ее, дружил с ней. И пусть Юга был проточным, порочным, с Лутовой темнотой, утопленной в глаза и волосы, пусть Выпь мог разговаривать с овдо, а с людьми — нет, но они были… Целыми. Истинными. Теми, кто есть. Не застывали в одном состоянии, менялись тоже, но их суть оставалась неизменной, и стержень этот был для нее объектом зависти.
У Серебрянки так не получилось бы.
Тревожило — на отчаянные, настойчивые сигналы не было ответа. Не слышали? Или их глушили? Или — нет, она вовсе не хотела об этом думать — надморье пусто, выскоблено и ей просто некуда возвращаться?
Сколько же она пролежала в земле, личинкой, а потом страшненькой куколкой.
И почему она не ощущала себе подобных?
Их же должно быть много, взрослых и юных, на случай, если не все выживут и доберутся. Почему молчит, как убитый, сам Лут?
Еще одно ее беспокоило, и не меньше, чем отсутствие обратного сигнала.
Выпь и Юга совершенно точно не были людьми.
В какой-то момент ей казалось, что она знает их породу, цеплялась за смутную, не оформившуюся догадку-воспоминание, а в следующий миг вспышка узнавания гасла. Как будто не было.
Серебрянке предстояло дорасти, дожить до полного этого знания, доступа к общей памяти ей подобных.
Единственное, что знала твердо: ей они вреда не причинят.
А вот друг другу — запросто.
***
— Для чего это? — не вытерпел пастух.
Со службы он отпросился пораньше, чтобы успеть осмотреться и переговорить с нанимателем. Точнее — нанимательницей, тиа Плюм-Бум, прихода которой и ожидал в общей зале.
В око, плавно переходящее в первую темноту, Дом стоял тихий и прохладный. Вопреки ожиданиям Выпь, увеселительное заведение производило вполне приятное впечатление.
«Гнездо разврата» — так отзывались о нем достойные тиа — было выдержано в трех цветах: золотом, черном и красном. Первый ярус занимала просторная горница с настоящими зеркалами, мягкими сиденьями и нишей для хранения верхней одежды. Дальше открывался большой зал, занятый столами-стульями, площадкой для музыкантов и приличных размеров помостом. Последний располагался посередине, от основной его массы отделялись извитые узкие язычки. Чтобы, значит, никто из гостей не чувствовал обиды.
На второе жилье вели две широкие лестницы.
Выпь привлекли странные, тускло блестящие пруты толщиной в запястье, закрепленные между потолком и помостом.
— Сам как думаешь? — усмехнулся в ответ Юга.
Волновался он не меньше пастуха, но виду не подавал. Благо ему, в отличие от спутника, было чем заняться — на вечер планировался целый каскад выступлений.
И если в гордом одиночестве равных ему не было, то совместная работа сбоила. Тиа Плюм-Бум это злило, и Юга старался исправить положение, но быть менее заметным и привлекать меньше внимания противоречило самой его сути.
— Или держаться за них, — вслух размышлял Выпь, — или опора для Дома.
— Ха, нужны Дому костыли!
— Тогда для чего?
— Можно, можно я покажу? — не утерпела девушка с выбеленными волосами.
Юга знал ее как Мэль. Высокая и сухая, с плоским задом, но на лицо милая и ноги красивые. Она с друзьями уже обсудила нового охранника, и теперь желала покрасоваться. Похоже, Выпь ей припал. Юга постарался глянуть на спутника, как в первый раз. Рослый, поджарый, руки крепкие, плечи сильные, голос глубокий… Ничего особенного, еще и рот как у лягухи.
— Валяй, иначе он будет думать об этом и сломает себе голову. А совсем безголовых в охрану не берут.
Мэль радостно подхватилась, как-то очень ловко и быстро уцепилась руками за прут, и…
Выпь, обомлев, смотрел, как легко и красиво кружится вокруг прутка девушка, как блестит ее светлая кожа, изгибается-выгибается длинное тело. Она порхала, словно тварь Провала — легкая, светящаяся, сама по себе. Казалось, не прикладывая к этому ни малейшего усилия.
Юга лишь хмыкнул, наблюдая немое восхищение друга.
— А ты… Ты тоже так можешь?
— Обижаешь, пастух! Я могу намного, намного лучше!
— Вот хвастун, — возмутилась Мэль, легко соскальзывая на пол, — не слушай его, Выпь!
— Скажешь, я вру, сучечка?
— Положим, не врешь, но это все равно нечестно.
Юга щелкнул языком.
— Кому до честности есть дело, все смотрят только на тело…
— Девочки, не надо ссориться, — весело пробасил усатый мужик, до поры мирно трапезничающий за столом в углу, — а ты, парень высоконький, поди сюда, поди. Побеседуем.
Выпь оглянулся на Юга — тот улыбнулся, подмигнул и вернулся к своим. Пастух приблизился к мужчине, спокойно глянул сверху вниз.
Отметил: плечи широкие, волосы коротко стрижены, с сединой, нос ломаный, глаза умные, холодные.
— Меня Касьяном звать. — Постукивая пальцами по столешнице, первым назвал себя. — А ты у нас, значит…
— Я пастух.
— Пастух, — кивнул Касьян, вытирая рот чистой обметанной тряпицей, — вакеро, значит. Кого пас-то?
— Овдо.
— Гм, нелегкое, должно быть, дело?
Выпь пожал плечами.
— Привычка нужна. Но мне нравилось.
— Овдо, они же, сволочи, шустрые да и врезать могут — мама не горюй, — задумчиво сощурился Касьян, ковыряясь в крепких зубах тонкой и острой заморской тычинкой-диковинкой, — голову там пробить горазды или вовсе ребра выломать.
— Могут, — согласился Выпь, — но это совсем от неумелого обращения.
— А ты, значит, умел?
— Ага.
— С оружием ловок?
— Нет, — сознался сразу.
Не пастуший же клинок за оружие считать.
— Бой знаешь?
— Только черный.
— Да нам белого и не надо, — ухмыльнулся Касьян, — мы люди не гордые, простые. Ну-тка, испытаем тебя.
— Прямо здесь?
— Це, а чего тянуть да откладывать? — Касьян поднялся, оказавшись на полголовы выше Выпь, хорошо потянулся, расправил тугие плечи. — Значит, так поступим. Я буду бузить, ты меня — покоить да прочь выпроваживать. Сладишь?
— Ага.
— Тогда начали.
Качнул головой и вдруг — остекленел глазами, отяжелел, осоловел и махнул кулаком.
Выпь успел отклониться, а над ухом словно овдо прогудел.
Касьян же, мыча и недобро пырясь, начал пробираться к помосту, к посмеивающимся в предвкушении зрелища танцорам, отшвыривая с дороги стулья и столы. Выпь, кружа вокруг, всячески ему мешал, толкая навстречу мужчине оказавшиеся под рукой предметы. Когда Касьян, наконец, завяз, рискнул подобраться ближе, наметив себе — колено, шея, висок, что угодно, лишь бы не попасть под удар, повалить да ухватить.
Касьян, однако, оказался себе на уме.
Подпустил пастуха, а затем необычайно быстро протянул длинные руки, и — Выпь оказался на высоте.
В прямом смысле — Касьян просто поднял его над собой, крякнул и швырнул, прямо в кое-как составленные столы. Выпь грохнулся, увлекая за собой утварь, и едва успел откатиться, увернувшись от рухнувшего сверху стула.
Касьян, рыкнув, попытался достать его ногой, но пастух исхитрился перенять удар и завалил противника. С помоста просыпались одобрительные хлопки и свист.
Перехватить верх удалось не сразу. Усатый легко его скинул, вжал в пол и пару раз заехал в голову. Выпь не сразу, но сумел ухватить ворот просторной рубахи и рывком притянул. Не скромничая, обхватил противника ногами, крепко, изо всех сил обнял, прижимая к себе.
Резко сжал бедра.
Касьян взвыл сквозь зубы и хлопнул ладонью по полу.
— Не ожидал от пастушка борцовских ухваток, — сказал, растирая поясницу и довольно жмурясь, — думаю, сработаемся. Но, учти, с гостями ласковее надо, для клинча в партере у нас вон, разномастных шлюх полный Дом.
— Учту.
— А насчет остального — нынче в паре с Маршей поработаешь, — кивнул на дебелую белую девку, которая сушила зубы рядом с Юга, — она бабец толковая, про постоянных расскажет, да присоветует, если что.
— Я не должен говорить с тиа?
— Да как она явится, так и поднимешься к ней. А пока давай, приберись тут. Знатно мы покидались, це… Да, и наперед всего харю умой — нечего кровяком полы пачкать. Девчонки, кто-нибудь, проводите парня до умывальника.
В провожатые вызвался Юга, одним взглядом оттеснив охочих девочек. Провел коридорами, лестницей — в небольшую комнату, на одну умывальную чашу и полированный зеркальный лист.
Развернул к свету, осторожно коснулся ссадин мокрой жгучей тряпицей.
— Не дергайся. Хорошо, что шить не придется. Почему ты не заговорил его?
— Потому что это было бы нечестно, — сквозь зубы процедил пастух.
Его спутник недовольно фыркнул, крепче ухватил подбородок желтоглазого.
— Вы сговорились, что ли? Честно, не честно, тоже мне… Смотри, в следующий раз лучше просто вели гостю выметаться. Сам уйдет, и тебе мороки никакой, и ему ни синяков, ни унижения.
— Разберусь, — морщась от боли и холодной воды, проговорил Выпь.
— Ну, кто бы сомневался.
— И часто у вас… такие гости?
— Откуда мне знать, я здесь всего ничего? — не упустил случая показать зубы Юга. — Девчонки говорят, редко. Дом уважаемый, абы кого сюда не пускают. Ладно, вали, мне надо готовиться.
— Ты будешь выступать?
— Я буду работать, пастух. — Юга вздохнул, посмотрел на лицо друга. Куснул губу. — И ты тоже бездельно не засидишься. Так что хорош таращиться, наглядишься еще. Вали в зал, с ребятами знакомиться.