8.
В последнюю длину Юга был сам-не-свой. Не чужой, и то ладно, поэтому Выпь несколько удивился, когда облюдок сгреб его за рукав поношенной куртки и заявил, что они идут в Городец.
— Мы уже в нем, — осторожно возразил вышибала.
— Ну какой все-таки дурак! Я говорю — двигаем на главную площадь, прогуляемся, как нормальные… Нормальные люди. Можешь взять свою мелочь проблемную.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — недоверчиво сощурился Выпь.
— Я себя всегда чувствую! Собирайся, буду ждать внизу.
— И вот, он сучится, — вздохнул Выпь заглянувшей в комнату Серебрянке.
Так получилось, что обычные, полагающиеся добрым жителям развлечения Черного Городца обходили их по широкой дуге. Съедала работа. Серебрянка, по ее словам, тоже активно людям не показывалась, бежала оживленных улиц, так что вылазка оказалась в новинку для всех.
Выпь держался не в пример увереннее себя прежнего, почти не сутулился и глаза не прятал. Даже оглядывался вокруг — с любопытством. Даже сдержанно улыбался в ответ на вполне искренние улыбки девушек. Серебрянка, в нарядном темном платье и светлом головном платке, подарке внезапного Юга, крепко держалась за руку старшего спутника.
Юга, украдкой наблюдавший, выдохнул. Можно было не опасаться, что без него теперь они потеряются и пропадут. Хотя — быстро себя одернул — какая ему разница?
Людей, несмотря на смыкающееся веко, гуляло преизрядно. Все нарядные, улыбчивые, подозрительно доброжелательные. Уличные огни сияли особенно ярко сквозь чистое цветное стекло, украшенные танцующими на ветру лентами Дома блестели отмытыми боками. Люди перемещались парами и шумными компаниями, обменивались приветствиями и добрыми пожеланиями.
— Или праздник какой?
— Око Становления у Городца, — почти в один голос просветили спутника Юга и Серебрянка.
Вердо, схожие между собой, как пальцы на руке, следили за порядком. Пастух опасался, что их могут спросить на предмет регномов, но стражи Городца лишь равнодушно проскальзывали по троице взглядами.
— У тебя-то марка сохранилась или стерлась вовсе? — склонившись к Серебрянке, спросил Выпь.
— Вместе с первой шкурой сошла, — виновато пожала плечами она, жмурясь на сочное свечение огней.
— Ага, — Выпь зыркнул на Юга, ожидая злых слов по поводу истраченных дарцов, но друг лишь фыркнул.
— Да подумаешь, беда какая. Гаер сам за долгом явится, тогда и ткнем ему под нос некачественной работой. Пусть скидку делает, халтурщик. Давайте лучше туда, там что-то интересное затевается…
Все главные улицы города стекались в одну большущую площадь. Народу здесь толпилось видимо-невидимо, отовсюду слышалась диковатая, пряная музыка, ярко горело в высоких чашах пламя, горло щекотал сладкий приманчивый голос заморской снеди.
— А ты говорила, что у нас еда скудна, — поддел Юга девчонку, с изумлением глазеющую на лоток торговца, заваленный стеклянно блестящими сладостями.
— Но это же… Это же не отсюда…
— Хочешь чего-нибудь?
— Нет, нет, спасибо, — испуганно замотала головой Серебрянка.
— Вот упрямая мелочь.
Юга протолкался к говорливому лотошнику и, особо не торгуясь, взял темный, почти черный брусочек с ладонь величиной.
— Держи. Оно не отравленное, не бойся.
Серебрянка недоверчиво приняла гостинец, вежливо обнюхала, лизнула.
— Ой, вкусно! Что это?
— Это… — начал было как всегда честный Выпь, но Юга лихо дернул его на себя.
— Во многих знаниях — многие печали, так что обсасывай, что дают, и не спрашивай.
Серебрянка вздохнула с подозрением, но от соблазна не удержалась. Вещица оказалась и впрямь замечательной, с богатой палитрой вкуса — от приторно сладкого до острого.
— Все же, ты странный, — задумчиво сказал Выпь, пока Серебрянка в компании человеческих детей, восторженно обмирая, кружилась на шумной, пестрой карусели.
— Только заметил?
— Нынче это особенно бросается в глаза.
— Не порть гулянку, — Юга толкнул его в бок, хитро блеснул глазами, — давай, познакомься уже с кем-нибудь, вон та фигуристая тиа о тебя глаза стерла.
— Не думаю, что это хорошая идея.
Выпь осторожно проследил взгляд спутника. У Юга был дар определять сложение людей сквозь самую дремучую, многослойную одежду. Указанная тиа была с ног до головы завернута в богатое одеяние, но раз облюдок назвал ее «фигуристой», значит, так оно и было.
— Ты не думай! Ты действуй! Иди, ну же, хватит за меня держаться, мои гости уже к тебе ревнуют. Думают, верно, что ты мой возлюбленный.
Сработало. Пастух аж пятнами пошел и решительно зашагал к богато снаряженной тиа, и впрямь кидающей в его сторону недвусмысленно-лукавые, жаркие взгляды.
Осекся на полпути, словно лбом влетев в незримую преграду. Развернулся, мучительно, всем телом вслушиваясь — и попер в совершенно другом направлении. К изумленной досаде девушки.
Юга раздраженно цокнул языком, скроил гримасу и метнулся следом.
Не очень далеко от центра площади была устроена клеть, собранная из тончайших волокон стальной травы. Крепкая и высокая, ажурная, до отказа полная бойцовыми овдо.
Выпь не понаслышке знал, как люто бьются его подопечные на свободе, в условиях гона. Ему случалось и разнимать сцепившихся особых, и латать их, и собирать то, что осталось от незадачливых бойцов. Но лишь краем уха слышал, как некоторые люди воспитывают овдо в суровости, жесткой скудности, принуждая к постоянной злобе и желанию сражаться.
Как вот теперь: на потеху публике, в клети бились сразу три овдо. Черный, как Полог в зеницу тьмы, идеально круглый и наверняка очень тяжелый; бурый, словно сухая кровь, с редкими толстыми шипами; и глухо-зеленая самочка, очень молодая, вся покрытая тонкими крючьями-зацепами, помещенная в клеть для возбуждения.
Случалось, что женские особи дрались безжалостнее и подлее самцов.
Публика свистела и орала, подзуживая противников. Хозяева овдо сжимали кулаки тут же, иногда обращаясь к беспристрастным судьям.
Черный шар атаковал зеленый — и подставил бок бурому, который отшвырнул его на прутья клети.
Люди подались назад с восторженным рокотом.
— Эк он его! Точно тебе говорю, вылетит черныш, как есть вылетит!
— Не-е-е, это мы еще поглядим, кто кого ухайдакает. Зеленый-то тихушник, ждет небось, пока эти здоровяки друг дружку побьют.
— Красный, а, красный каков! Кра-са-вец! Шипами как — у-ух!
— Тио главный судья, это решительное нарушение правил! — плачущим голосом пожаловался один из хозяев. — Длина и количество шипов строго регламентированы!
— Поправки надо читать, попр-р-равочки, — довольно расхохотался другой, потирая руки.
Юга понял, что собирается сделать его знакомец до того, как Выпь сам определил мысль-действие.
— Выпь, а вот это вот совершенно точно плохая затея!
Пастух, не глядя, высвободил руку из цепких смуглых пальцев и, шагнув за символическую ограду, сдвинул засов на двери.
— Ты что творишь, эй…!
И скользнул в клеть.
***
— А это интересно! — ясно прозвучал сильный женский голос над притихшей толпой.
Овдо, на мгновение оцепенело подвисшие, метнулись к парню. От первой, грубо-лобовой атаки Выпь увернулся — тело быстро, даже охотно вспомнило старые навыки. Промазавшие по такой крупной цели овдо обиделись, рассредоточились и обрушились с трех сторон.
Вот тогда пастух низко, хлестко зарычал-запел.
Шары обмерли, застыв в опасной близости от груди и головы пастуха. Теперь он ясно различал, как сильно ранен черный овдо и как ядовито, влажно блестят шипы бурого. Зеленая самка воинственно топорщила колючки.
Праздный люд меж тем отутовел, зароптал недовольно:
— Эй, ты! А ну пошел вон из клетки, будешь добрым людям забаву ломать!
— Уходи, дурак, пока не слопали!
— Кто-нибудь, киньте в них чем-нибудь! Как-нибудь…
— Ага, — ответил Выпь.
Развернулся — открытой спиной к овдо — и вышел, потянув на себя дверцу.
Овдо выскользнули следом, с гудением промчались над пригнувшейся, пристигнутой страхом, толпой, облетели площадь, круто развернулись, и, игнорируя окрики хозяев, собрались обратно.
— Выпь, — сказал Юга, когда бурый шар завис у него перед носом, предварительно со свистом обойдя кругом и задев волосы, — если они меня коснутся, я глаза тебе выдавлю.
Выпь словно очнулся. Уставился на друга непонимающе, тряхнул головой, поднял руку и собрал пальцы в кулак.
Овдо послушно скучковались у него над головой.
— Только попробуй, — негромко сказал пастух человеку, взявшемуся за подсек.
Мужчина вздрогнул и, выронив испытанное средство укрощения, с мучительным стоном схватился за голову.
Юга не мог предположить, что случилось бы дальше — ибо появившиеся вердо медленно, но верно стягивали кольцо — если бы не…
Толпа развалилась, выпуская ее — высокую, с властной осанкой, в драгоценной одежде и лицом в искрящейся пене богатой вуали.
— Молодой и смелый, что ты скажешь, если я выкуплю у тебя этих красавцев?
— Они не мои, — глухо откликнулся Выпь, и хозяева овдо поддержали его слова криком.
— Правильно! Наши они!
— Они свободные существа и принадлежат самим себе. Только, — напряженно повел глазами пастух.
— Тогда отпусти их, чего тебе стоит, — предложила женщина с неуместной веселостью.
Подбоченилась даже, словно дразнила. Словно на слабо брала.
— Не смей! Они опасны, они кому хошь голову снесут!
— Это не так, — глухо опроверг Выпь.
— Да кто ты такой, чтобы спорить?!
— Пастух овдо.
— Тогда слушай, пастух, — неизвестная тиа заговорила громче, и люди послушно стихли, вслушиваясь, — Я беру тебя под свою руку, а ты берешься выдрессировать этих малышей и после дать им свободу. Или — уходи. Если сможешь, конечно.
— Соглашайся, болван, — одними губами посоветовал Юга, щерясь на слишком близко подобравшихся вердо.
Выпь огляделся. Встретился глазами с подменышем, почти до крови утопившим ногти в ладонях.
Кивнул:
— Хорошо.
Площадь, во главе с Юга, облегченно вздохнула.
— Уважаемые тио, прекрасные тиа, прошу прощения за маленький беспорядок, учиненный моими питомцами. Уверяю, все будет в должной мере компенсировано. Прошу вас, продолжайте веселиться.
С вердо говорил безликий тио в заношенном сером одеянии. Надо полагать, переговоры прошли удачно, потому что оцепление сняли и толпа медленно, оживленно переговариваясь, разошлась. Тот же человек легко унял праведный гнев бывших хозяев и не оставил без честного заработка равнодушных судий.
Выпь, не отвечая на испуганные, негодующие или любопытные взгляды, прошел следом за тиа — к богатому экипажу, запряженному первосортными тахи.
— Сможешь упаковать их для меня? — Деловито обратилась к нему неизвестная спасительница. — Не думаю, что мой Дом покажется им теснее клетки, однако перевозить лучше в чем-то закрытом.
— Если у вас найдется достаточно великий сундук, или корзина с крышкой.
— Сундук, — женщина прищелкнула пальцами, — отлично.
Подчиняясь велительному жесту, двое прислужников сняли с крыши экипажа довольно вместительный короб.
— Но, ваши покупки, султана…
— Раздайте их нищим, — небрежно отмахнулась женщина, — этот достаточно вместительный?
— Ага. Вполне.
Овдо чинно, друг за другом, уместились в сундук и замерли. Пастух закрыл крышку. Проверил замок, взвесив его в ладони.
— Не беспокойтесь. Они не выйдут, пока я им не скажу.
— Вот как? — ему показалось, или за тканой пеной глаза блеснули насмешкой? — Тогда жду тебя завтра. Ах да…это за чудное представление.
Выпь поймал плотный пенал.
Слуги с опаской водрузили сундук на крышу, и экипаж покинул площадь.
Юга, приблизившийся бесшумно, как тень на длинных ногах, встал рядом, уважительно присвистнул.
— Ай, только не говори мне, что ты не знаешь, кто это был!
— Кто? — медленно спросил Выпь.
— Сама султана! Стоокая Зои, приближенная Князя, известная личность, будущая правительница Городца. Заходила к нам пару раз, да… Очень, хм… интересная женщина. Ну все, теперь я за тебя спокоен, ты со своим голосом точно не пропадешь.
— Почему, стоит оставить вас, вы сразу во что-то влипаете? — мрачно вопросила Серебрянка, давно покинувшая карусель и готовая принять смертный бой за желтоглазого.
— Не правда, в тебя он влип самостоятельно. — Немедленно парировал Юга. — А вообще, Выпь, бросай порт, увольняйся и начинай службу в Доме султаны. Это, скажу я тебе, многого стоит!
— А ты?
— А я… а обо мне после, давай халявные дарцы транжирить, когда еще доведется!
***
Серебрянка, погуляв с парнями немного, отпросилась в свободный выпас. Юга щедро ее отпустил, прежде чем Выпь успел открыть рот.
— А если вердо? — сказал недовольно.
— А если Ивановы вернутся? — передразнил Юга, утягивая спутника в небольшой, но отменно кичливый Трапезный Дом. — Не маленькая, справится.
В Доме, на первый взгляд, спиценогу некуда было бы приткнуться. Выпь задержался на пороге, оглядываясь, облюдок же, без всякого смущения, сунул что-то в руку подскочившему услужнику и махнул на угловой стол, занятый печальной компанией.
— Но, мест же нет, — заикнулся пастух.
— Ай, как это нет? Для нас найдутся.
Компанию аккуратно вынули из-за стола и услужник, рябоватый хитроглазый паренек, ловко собрал посудину с объедками, перестелил скатерть и жестом предложил новым гостям присаживаться.
— «Мурано», — бросил Юга склонившемуся к ним услужнику.
— Из еды что прикажете?
— Чипсы есть? Приказываю чипсы.
— Сей момент.
Выпь хотел спросить, но Юга жестом велел ему заткнуться и впал в задумчивое оцепенение.
Сидеть, зарывшись глазами в стол, Выпь было не интересно, поэтому он осторожно изучал зал — полный холеными людьми, чистыми блестящими приборами, стеклом и молодым пламенем в настольных кубках и высоко подвешенных лампах. Стены Дома плавно играли рыжим свечением. Выпь поймал взгляд до изумления красивой женщины, с белоснежно оголенными плечами и волосами, как злой огонь. Она вежливо улыбнулась и приветствовала его — тонким стеклянным сосудом с чем-то искристо-красным, словно ее губы.
«Мурано» же, как запомнил пастух, был заморской выделки и подавался в узких, истовой синевы бутылях. Вкуса напитка Выпь не знал, но предпочтение «синему стеклу» отдавали даже высокородные тиа и тио.
Мысли снова съехали на происшествие с овдо, и пастух мрачно пожался — ему было неловко-стыдно за свое поведение. Надо же было так сорваться, да на людей, да на людях. Чудо, что его там же не прибрали вердо, ибо было за что, по правде говоря.
Но пройти мимо овдо, несправедливо мучаемых теми же беззащитными людьми, он не смог бы.
Юга изучил принесенную бутыль, кивнул.
Взглядом отослав услужника, собственноручно наполнил две странного вида кружки («бокалы», вспомнил пастух).
— Давай. За нас и нашу новую жизнь — где каждый сам по себе.
Сдвинули бокалы. Выпь чуть смочил губы и отставил посудинку.
— Объясни.
Юга одним махом прикончил «мурано» до дна. Плеснул еще. Пьянел он медленно, от зелья делаясь лишь веселее и бессердечнее.
— Что объяснять? — сказал нарочито весело, рассматривая стекло на свет — здесь огня не жалели. — Тебе прямая дорога под руку султаны. А меня один тио хороший давно к себе зовет, в соседний Городец.
— Ага, — сказал Выпь, осторожно крутя ножку бокала мозолистыми пальцами.
На них двоих посматривали с нескрываемым, припудренным любопытством. Что делали здесь эти двое, ошеломительно красивый смуглый парень и сутулый, долговязый, неулыбчивый его спутник? Выпь и сам не отказался бы узнать.
— Ну, сам подумай, как редкостно тебе повезло? Ты тут, почитай, один на весь Городец такой, с горловым пением, пользуйся шансом! Я тоже вот своим пользуюсь, ай, как пользуюсь! Вердо тебя не взять, стана-то нет больше, жалобы слать некому, регном у тебя в порядке. Гаер припрется, так шли смело лесом, за работу негожую, да и не посмеет он к подручному султаны соваться, жизнь дороже. Дарцы вам оставлю, мелочи твоей на билет за Море. И не спорь, мне их заработать проще, чем тебе. А человек он хороший, к слову, щедрый, без изломов, да и я могу быть смирным… Недолго, но какое до будущего дело? О, ну что ты смотришь, почему ты так смотришь?!
Выпь не отвернулся. Быстро, но плавно — Юга только и успел ошалело мигнуть — коснулся ладонью его лба.
— Ты заболел. Горячий.
— Конечно, горячий, иначе на кой ляд я тиа Плюм-Бум сдался?! И почему с тобой нельзя управиться, как с остальными?! — сердито заглотил остатки «Мурано» и, хлопнув на стол дарцы, резко поднялся и двинулся к выходу.
Выпь проводил его взглядом, сжал бокал так, что стекло хрустнуло и сломалось. Как что-то в нем самом.
— Еще чего-нибудь желаете, тио? — к плечу пастуха склонился внимательный услужник, протянул полотенце.
— Я не тио, — устало потер лоб Выпь, — и я ничего больше не желаю.