— Да спи, говорю, когда надо, вернутся…
Попадья примолкла, но не заснула, какая-то тревога одолевала ее.
— А чего это ты с вечеру седло проверял? Чего жеребчика в табун не отправил, в конюшне задержал? Не осеннее дело за волками гоняться. Да и годы у тебя не те.
— Ну что пристала, спать не даешь!
— Потише бы надо жить теперь, — вздохнула попадья.
— Что значит потише? А мне нравится шум! Пугнули из села этих красношеек… И очень хорошо! И не будут к нам лезть, любопытничать. Вот пугнем их еще покрепче, так не будут в нашу местность приезжать. И другим закажут…
— Да как же вы это… уж не очень бы вы… кабы чего хуже не было?
— Ничего, мы не своими руками.
Все это слышала попова работница Глаша, которая потихоньку открыла для вожатого Феди дверь в церковь.
Слушала она, и сердце ее билось — ну-ка поповы дети заглянут в церковь? Или сам поп встанет да пойдет? Да застанет там… Да ударит в набат и заголосит, что в алтаре воры… Быть беде!
Но поповы дети поехали куда-.то верхами, они далеко от церкви. А если поп соберется, так она его опередит, ноги у нее молодые, быстрые.
Так стерегла Глаша сон своих хозяев и дело своих друзей в эту душную, предгрозовую ночь.
Куда поехали поповичи, она не знала. Похоже, в ночное. Но зачем-то вымазались, как цыгане. И почему-то один взял ремённый кучерский кнут, другой — казацкую нагайку, которой их отец засекал волков, гоняясь за хищниками верхом на коне.
Служил он в молодости попом в казацком войске и оттуда привез эту охоту. Недаром его прозвали в народе «лихой поп». Вот и теперь, хотя стал он и рыхл и тучен, как сядет на коня — словно ястреб крылатый, а не поп.
Гикнет, крикнет и пошел. Что за волками гонять, что за конокрадами погнаться — он хоть сейчас готов.
Отчего ему сегодня не спится? Почему он седло проверял и жеребчика в ночное не отправил? Этого Глаша тоже не знала.
Когда она коров доила, видела, как прибежали поповы ребята. Слышала, как торопливо рассказывали отцу что-то про цыган. Может быть, прослышали про конокрадство?
Потому лихой поп и изготовился к погоне? Цыгане — они известные похитчики коней и малых детей… Но лихой поп смеялся, слушая поповичей. А конокрадство — дело страшное, смертоубийственное, тут не до смеху.
Глаша видела, как пойманных конокрадов мужики бьют. За ноги, за руки растянут — и об землю, о сухой бугорок. Так, что все печенки отобьют. А в старину еще страшней — согнут в лесу две тугие березы до земли, привяжут к ним конокрада врастяжку да и отпустят. Разогнутся березы и разорвут человека пополам…
Ой, даже подумать страшно…
И то ведь сказать, конь-то для мужика — главный кормилец. А конокрад хуже отцеубийцы… И когда случается угон коней, тут вся округа на воров ополчается.
В набат бьют, как при пожаре…
Так шла эта ночь…
Тревожно сверкали зарницы, таинственно мигали огоньки в церкви, куда-то ехали на конях поповичи с кнутами и нагайками.
Шли по лесу вместе с милиционером храбрые пионерки.
Мирно спал палаточный лагерь.
Но не спалось лихому попу и его трусоватой попадье.
А в церкви неутомимо действовали вожатый Федя и Боб, увлеченные необыкновенной ночной экскурсией к «святым угодникам».
И вдруг загорланили петухи.
— Ого, третьи петухи поют! — сказал Федя. — Скоро рассветает. Перед рассветом всякая нечистая сила улетучивается. Пора и нам, нечестивцам, исчезнуть!
Погасив луч фонарика, потихоньку выбрались они из церкви и не спеша прошли мимо села, вдоль плетней.
— Знаешь что, — сказал Федя, — пройдем с утра пораньше прямо в коммуну, пока ребята в поле не выехали, расскажем комсомольцам о нашем открытии. Сговоримся, как будем действовать вместе. Да и наших девчонок поскорей в лагерь прогоним с хорошим нагоняем.
Боб, как всегда, молча согласился с вожатым. И они пошли к перевозу.
Знали бы они, где теперь непослушные девчонки!
Далеко ушло звено «Красная швея» и от лагеря и от коммуны «Красный луч». В темном лесу искали они костры самогонщиков. И вот наконец из-за стволов огромных деревьев мелькнул красноватый огонек, один, другой.
Задвигались тени людей.
Завидев зловещие, багровые тени на фоне красноватых огней, милиционер насторожился и расстегнул кобуру нагана.
— Теперь вы убедились, — прошептала Сима.
— Сейчас все выясним… — ответил молодой храбрец и решительно двинулся вперед.
И вдруг конь его звонко заржал.
Тени у огня метнулись, вздыбились, словно собрались бежать.
— Ни с места! — крикнул милиционер, выхватывая наган, и, увидев перед собой бородатого, вымазанного сажей мужика, схватил его за плечо: — Стой, самогонщик!
Девчонки взвизгнули от восторга.
Лесной человек не бросился бежать, не испугался, а спокойно пробасил, опираясь на кочергу.
— Ну, чего шумишь, первый раз видишь, что ли?.. Ну да, как черт, с кочергой… Можно испужаться.
— Прошу не оскорблять при исполнении служебных обязанностей!
— Да ты не шуми, у нас патент. То есть разрешение.
— Какой может быть патент у самогонщиков?!
— Какой, обыкновенный. Сами рубим, сами гоним, сами возим. — И, обернувшись, чумазый гаркнул: — Эй, робя, где там Егор, кличь его сюда с бумагой… Вот тут чего-то милиция шумит!