— Эге, да вас тут много… — проговорил милиционер, поводя дулом нагана.
— А как же, артель!
— Артель самогонщиков? — возмутился милиционер. — Неслыханное дело!
— Чего же тут неслыханного, артель смолоугольщиков! У нас вот и справка с печатью есть, — выходя из толпы, проговорил единственный безбородый и подал милиционеру бумагу.
И тот, не веря своим глазам, при колеблющемся свете огней прочел:
«Артель смолоугольщиков».
— Ну да, проще сказать — мы углежоги. То есть выжигаем уголь, добываем смолу и деготь… Работенка, как видишь, черная, мы все копченые, как черти.
— Так вы не самогонщики?! — крикнула Сима так, что в лесу отдалось эхо.
— А вы кто такие? Никак, пионеры! — показал белые зубы безбородый. — На экскурсию к нам?!
— Ага, на экскурсию, — упавшим голосом уронила Сима.
— Да, конечно, — пробормотал милиционер, — а я вот проводить решил… Дети они, конечно… а вокруг лес.
— Ночное дело, куда детям одним, оно правильно, — согласился, улыбаясь, безбородый. — А чего же вы ночью, ребята, или вам дня не хватает, все загораете да купаетесь? Ах вы, красные цыганята!
И после его слов все чумазые бородачи заговорили:
— Городские пионеры к нам пожаловали, деревенскую работу посмотреть.
— Милости просим, покажем, как угли жгем… Наш уголек древесный, легкий, чудесный, в Москву идет.
— В прачечные, на швейные фабрики — для утюгов, а не только на самовары.
И тут же, подведя девочек к таинственным холмикам, из которых вырывались языки пламени, стали объяснять, как укладываются в бунты березовые и дубовые поленья, как накрываются дерном, как поджигаются и горят, постепенно обугливаясь, но не сгорая. Для этого углежог с кочергой и лопатой «сторожит» или «ведет» несколько бунтов, не давая огню ни затухать, ни разгораться.
Заинтересовался углежжением и милиционер, он расспрашивал, как выгоняется смола и деготь, каковы заработки, и угощал смолоугольщиков папиросами.
Неловкость происшествия была сглажена. Про самогонщиков никто и не вспоминал. Все было тихо, мирно.
И вдруг в ночной темноте раздался крик:
— А кони где?!
И деревья-великаны отразили его многоголосым эхом.
Казалось, весь лес грозно спрашивал:
— А кони где?! Где кони?!
Проделка цыган? — Под звон набата. — Поповичи на колокольне. — Поп на коне. — Погоня по ложному следу. — Удивительная песенка простаков. Иногда самое лучшее — опоздать.
Лесной гул словно оглушил углежогов, они застыли онемевшие, не понимая, о каких конях идет речь.
— Братцы, табунщик связанный лежит! Мычит, как опоенный… — выкрикнул, подбегая, какой-то углежог.
Тут самый бородатый присел, хлопнул себя по коленкам и взревел:
— Цыгане! Они! Недаром цыганки вокруг вились, недаром гадали.
— По следам! В погоню! В Выселки, в набат бей!
И, словно бурей подхваченные, артельщики бросились прочь, ломая кусты, валежник. Четверо сели на оставшихся коней и умчались.
Милиционер прыгнул в седло, но девчонки схватились за поводья:
— Не бросайте! Нам страшно!
— Это те самые цыганы! Я допустил оплошность! Пустите, я должен немедленно! — понукая коня, кричал милиционер.
Но испуганные пионерки висли на поводьях.
Наконец он тронулся небыстрой рысью, а девчонки побежали за ним, схватившись кто за стремена, кто за поводья, кто за гриву коня.
Они выбежали из темного леса на полевую дорогу, все исцарапанные, заплаканные, с зелеными иголками в волосах, с колючками на юбках, многие потеряли в лесу панамы и сандалии. Со стороны это была весьма живописная группа — всадник на вороном коне в лучах рассвета, окруженный босоногой девичьей командой с развевающимися волосами. Но девчонки и не думали о том, как они выглядят со стороны.
Наконец у ручья, уже недалеко от Выселок, милиционер придержал коня и крикнул:
— Умойтесь, приведите себя в надлежащий вид и следуйте собственным порядком!.
Пришпорил вороного, перемахнул ручей и умчался догонять цыган.
Пионерки умылись, причесались, посмотрелись в успокоившуюся воду ручья и, только когда пришли в себя, заметили, что вовсю звонят колокола на выселковской церкви. А прислушавшись, различили и топот коней и далекие крики. Набат звучал тревожно. Не выдержали девчонки, стало им одним как-то жутко, и они, не сговариваясь, бросились ближе к людям, в село.
А прибежав в деревню, к церкви, на колокольне увидели своих друзей Фому и Ерему.
«Простаки» мотались в просвете колокольни как угорелые, раскачивая язык набатного колокола.
Народ сбегался к церкви.
— Что горит? Где пожар? — спрашивали люди, не видя ни дыма, ни пламени.
— Беда, граждане, — надрывался лихой поп, поднимая на дыбы жеребчика, конокрады коней угнали!
Мимо церкви проносились на неоседланных лошадях мужики с топорами, дубинками, веревками. И, видя лихого попа на коне, кричали:
— Куда гнать, батя? Куда погоню стремить?
— На след цыган! За мной! — скомандовал поп и послал жеребчика вперед. Он сразу взял в карьер, и только пыль завихрилась да мелькнули крылья поповской рясы.